Измятый листок

«Наверное, это дьявольски удобно – иметь в распоряжении отряда собственного духа-хранителя».

Сегодняшним вечером мы опять бодро улыбались и кивали в ответ на самые смелые предположения. И не только смелые – провокационные. Почти оскорбительные. Но это как раз привычно: по известным причинам наше отделение считалось привилегированным и с легкостью становилось темой для досужих разговоров. Мы тут все, конечно, боремся за одно дело... просто для кого-то борьба не заканчивается с возвращением из-за стены.

«А с разведкой справится? Сообщения передавать может?»

Те, что говорили без следа недоброжелательности в голосе, преимущественно хотели выпытать мнимые «секреты мастерства». Тема того, как в первую очередь привязать к отряду хранителя, быстро стала запретной; теперь нас спрашивали сразу о практической пользе. Забавно, мы раньше тоже думали в этом направлении.

«Так он всегда наблюдает за вами? Даже когда вы... не в бою?»

Скупые кивки и улыбки – уже более вымученные, чем прежде. Это все, чем можно ответить, не заслужив наказания.

Никаких жалоб. Никаких просьб о помощи.

Наш заботливый мертвец хочет, чтобы происходящее оставалось между нами.

Мы зовем его так между собой, «заботливый мертвец». Он не возражает. На свете вообще не так уж много вещей, которые могли бы вызвать его гнев, главное – не пробовать вырваться из-под его опеки.

В этом случае он ест твои пальцы, по одному за раз. Это не очень больно, мне говорили, только появляется странное чувство – такое… ноющее онемение в фалангах, которых нет. А в остальном он предпочитает оставлять следы своей привязанности на тех участках тела, где не увидят другие люди. Мы носим все более закрытую одежду, но близятся осенние холода, и это никого не удивляет.

Тогда, несколько месяцев назад, он ходил под окнами и просился внутрь. Беспомощный и жалкий, с почти оторвавшимися нашивками на потрепанной форменной куртке. И мы решили: если он сумел пройти через ворота, если защищал нас в позднем дозоре, значит, это добрый дух. Может, сердце хорошего солдата не могло смириться с поражением, в итоге заставив тело двигаться и сражаться дальше. Даже на рассвете мертвец все тянул к нам руки, жмурился от первых отблесков солнца, но не уходил.

Он теперь никуда не уйдет.

Другая нежить боязливо огибает нас стороной, и почти все вылазки в город заканчиваются без происшествий. Хранитель-мертвец ревностно бережет отряд, который считает своим. Однако приходит пора возвращаться, и поздними вечерами, сразу после заката, мы оказываемся с ним наедине.

Времени почти не осталось. Всхлипы слышатся все реже и реже – скоро внимание мертвеца переключится на остальных. Он заставил Бертрана водить локтем по шлифовальному камню, пока не сойдет кожа, но сейчас уже, наверное, стачивается кость.

Не знаю, умеет ли он читать. При жизни точно умел, а сейчас смотрит на любые строки рассредоточенным взглядом и медленно мотает головой. Зато намерения всегда определяет безошибочно: первые же попытки отправить спасительную записку были с жестокостью пресечены. А больше никто не смел рисковать. И я тоже. Мне страшно.

Но надо что-то делать. В этот раз я точно допишу до конца и передам дневник кому-нибудь из руководства, пускай одними пальцами мне будет не отделаться. Лучше так, чем снова вырывать страницы и делать потом вид, что ни о чем не помышлял. В этот раз я

Поиск по сайту: