КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Совершенно чужая комната, в которой поселились Бороздины после эвакуации из Москвы. Однако некоторые вещи знакомы нам по второй картине.

В комнате В е р о н и к а и А н н а М и х а й л о в н а. Анна Михайловна пьет кофе за маленьким столиком и читает письмо, которое держит в руках. Вероника в своем любимом положении – с ногами на диване.

А н н а М и х а й л о в н а (отложив письмо). Хотите кофе, Вероника?

В е р о н и к а. Спасибо, нет. (Пауза. Бездумно.) «Журавлики-кораблики летят под небесами…».

А н н а М и х а й л о в н а. Последняя коробка. Хорошо бы где-нибудь достать.

В е р о н и к а. На рынке. У спекулянтов всегда все есть.

А н н а М и х а й л о в н а. Дорого. В Ленинграде я его редко пила, боялась за сердце. А муж любил, особенно вечером, перед работой. Он много работал по вечерам.

В е р о н и к а. Анна Михайловна, вы очень любили своего мужа?

А н н а М и х а й л о в н а. Мы с Кириллом прожили вместе двадцать девять лет, и сказать, что я любила его, - и мало и неверно. Это была часть меня. Он, я и Владимир составляли одно целое, невозможное врозь. А вот, оказывается, на свете все возможно.

В е р о н и к а. Вы сильная женщина, Анна Михайловна!

А н н а М и х а й л о в н а. Это кажется.

Пауза.

В е р о н и к а.

«Журавлики-кораблики

Летят под небесами,

и серые и белые…»

Тьфу, привязались эти глупые стихи!.. Живем в этих комнатах целую вечность, а я все не могу привыкнуть, как будто сосланная.

А н н а М и х а й л о в н а (снова взяв письмо). Володя скоро выписывается из госпиталя, а когда – хотя бы сообщил приблизительно. Так и остался легкомысленным. А ему сегодня двадцать один год исполнился.

В е р о н и к а. Сегодня? Поздравляю вас.

А н н а М и х а й л о в н а. Спасибо. Он очень славный мальчик. Я даже фотографии его не имею, решительно ничего не осталось.

В е р о н и к а. А мы захватили много вещей, все благодаря стараниям Марка.

А н н а М и х а й л о в н а. Да, ваш муж очень практичный человек.

В е р о н и к а. А мне ничего не надо. Я бы хотела быть как вы – одна.

А н н а М и х а й л о в н а. Вас любит Федор Иванович, и, мне кажется, не меньше, чем свою родную дочь.

В е р о н и к а. А я не могу любить его.

А н н а М и х а й л о в н а. Он все понимает, Вероника.

В е р о н и к а. Знаю-знаю… Который сейчас может быть час?

А н н а М и х а й л о в н а. Вероятно, седьмой в начале.

В е р о н и к а. Бесконечные дни.

А н н а М и х а й л о в н а. Я не знаю Бориса Федоровича, но, говорят, это был в высшей степени умный и порядочный юноша.

В е р о н и к а. «Был». Пропал без вести – не обязательно умер.

А н н а М и х а й л о в н а. Конечно, конечно. Я просто неправильно выразилась.

В е р о н и к а (прошла по комнате, подола к окну). Март, а такая вьюга.

А н н а М и х а й л о в н а. У нас в Ленинграде март тоже всегда снежный. (Помолчав.) Можно вам задать вопрос? Если вы на него не захотите ответить – не надо, я не обижусь.

В е р о н и к а. Да?

А н н а М и х а й л о в н а. Почему вы вышли замуж за Марка Александровича?

Пауза.

В е р о н и к а. Вы пьете без сахара?

А н н а М и х а й л о в н а. Экономлю. Приедет Володя, испеку что-нибудь.

В е р о н и к а. А у меня раньше было много-много вкусного. И сейчас есть. (Идет к комоду, достает оттуда белку.) Вот. Целая корзина золотых орехов. (Задумалась.) Вам нравится игрушка?

А н н а М и х а й л о в н а. Очень. Вероятно, сделана по заказу. В магазинах я таких не встречала.

В е р о н и к а. Когда-нибудь я заверну ее и уйду, тихонько, одна.

А н н а М и х а й л о в н а. Куда?

В е р о н и к а. Не знаю. На самый край света. (Очень тихо.) Я умираю, Анна Михайловна!

А н н а М и х а й л о в н а. Что вы, Вероника!

В е р о н и к а. Я умираю, Анна Михайловна… Поступила здесь учиться – не могла, ушла. Работала на заводе только две недели – тоже ушла. Все рассыпается.

А н н а М и х а й л о в н а. Это война, Вероника.

В е р о н и к а. Да, трудно учиться, работать, жить… Нет-нет. Вы, Ирина, Федор Иванович, Марк – все волнуются, работают, живут. А я… я все потеряла.

А н н а М и х а й л о в н а. У вас осталась жизнь, Вероника. Она вся впереди – долгая, неизвестная.

В е р о н и к а. А зачем жить? Вот вы преподаете историю, вы умная, скажите – в чем смысл жизни?

А н н а М и х а й л о в н а (помолчав). Может быть, в том, что остается после вас. Идите работать. Вероника, не ищите ответов на вопросы внутри себя, так вы их не найдете. И оправдания себе не подыщете.

Входит М а р к.

М а р к. Николай Николаевич не приходил?

В е р о н и к а. Неужели придет?

М а р к. Не приходил?

В е р о н и к а. Нет.

Анна Михайловна собирается уходить.

Посидите, Анна Михайловна.

А н н а М и х а й л о в н а. Я пойду к себе, Марк Александрович, вероятно, устал.

М а р к (фальшиво). Вы не мешаете, Анна Михайловна, сидите.

А н н а М и х а й л о в н а. Мне скоро на лекцию. (Ушла.)

В е р о н и к а. У нее сегодня, оказывается, день рождения сына Володи, того, что в госпитале.

М а р к. если придет Чернов, ты, пожалуйста, будь с ним повежливее.

В е р о н и к а. Противный он.

М а р к. Мне он, может быть, в сто раз противнее, чем тебе, а ничего не поделаешь – начальство.

В е р о н и к а. И деньги у тебя взаймы берет, а никогда не отдает.

М а р к. Зато какой администратор! Концерты устраивает самые выгодные.

В е р о н и к а. Особенно неприятно смотреть, как ты лебезишь перед ним.

М а р к (строго). Я никогда перед ним не лебежу… то есть не лебезю… то есть.. У, какое идиотское слово! И вообще мне опротивела эта война! Кричали – скоро кончится, месяца четыре, полгода! А ей конца-края нет. Я музыкант! Я плевал на эту войну! Чего от меня хотят? Был Бетховен, Бах, Чайковский, Глинка – они творили, не считаясь ни с чертом, ни с дьяволом! Им все равно при ком и когда было творить – они творили для искусства.

В е р о н и к а. Прекрати. Ты совсем перестал заниматься, Марк.

М а р к. Да, иногда я в отчаяние прихожу. Ох, эта война, война! Ну, ничего, будет и ей конец. Самое главное сейчас – выстоять. Понимаешь, главное – выстоять

Стук в дверь.

Пожалуйста.

Входит Ч е р н о в. Это солидный, степенный, хорошо одетый мужчина.

Ч е р н о в. Добрый вечер, Вероника Алексеевна.

В е р о н и к а. Здравствуйте.

Ч е р н о в. Марк Александрович, вы меня извините за вторжение…

М а р к. Что вы, Николай Николаевич, мы очень рады. Пожалуйста, раздевайтесь.

Ч е р н о в (снимая шубу). Немцы-то как на Кавказе продвинулись, читали? Ничего, мы им покажем себя. Можно, я положу шляпу на этот столик?

М а р к. Пожалуйста, пожалуйста.

Ч е р н о в (проходя в центр комнаты). Уютно у вас, тепло… А у меня жена с детьми в Ташкенте… Живу как бесприютный.

В е р о н и к а. Я пойду в магазин, Марк.

М а р к. Хорошо.

В е р о н и к а ушла.

Ч е р н о в. Я всегда восхищаюсь вашей супругой, какая она непосредственная, чистая.

М а р к. Вы не обижайтесь на нее, Николай Николаевич.

Ч е р н о в. Я сказал совершенно искренне. А эта детская невыдержанность делает ее просто очаровательной. Искал вас сегодня в филармонии…

М а р к. Да-да, мне передавали.

Ч е р н о в. Мне совестно к вам обращаться, но выручайте, Марк Александрович. Жена пишет – сидит без копейки.

М а р к. Сколько, Николай Николаевич?

Ч е р н о в. Буквально сколько можете. Хотя бы пятьсот рублей.

М а р к (доставая деньги). Пожалуйста, Николай Николаевич.

Ч е р н о в. Я все подсчитаю, вы не беспокойтесь

М а р к. Что вы, Николай Николаевич!

Ч е р н о в. И еще небольшая просьба: вы бы не могли попросить Федора Ивановича достать некоторые медикаменты?

М а р к (испуганно). Какие?

Ч е р н о в. Хорошо бы сульфидин, опий, камфору.

М а р к. Нет-нет… что вы… Дядя Федя болезненно щепетильный. С этим к нему подступиться невозможно.

Ч е р о н о в. Ну, не надо, не надо.

М а р к. Может быть, в его домашней аптечке есть – я посмотрю.

Ч е р н о в. Нет, если действительно неудобно – не нужно.

М а р к. Ничего-ничего… (Уходит и возвращается с медикаментами в руках.) Вот все, что есть.

Ч е р н о в. Не густо.

М а р к. Зачем вам так много?

Ч е р н о в. Вы скажите Федору Ивановичу, что это для меня. Надеюсь, не обидится. В сущности – пустяк. (Прячет медикаменты в портфель.) Вы сегодня будете у Антонины Николаевны?

М а р к. Может быть.

Ч е р н о в. Извинитесь за меня, я занят, не могу прийти. Кстати, могу вам предложить эту коробку конфет. (Достает из своего большого портфеля коробку.) сделайте именинный подарок. Антонина Николаевна будет рада. Не очень роскошно, но вы привяжите сверху какой-нибудь пустячок. Ну, хотя бы вот эту игрушку. (Показывает на белку, оставленную Вероникой на диване.) Получится неплохо, уверяю вас. Война – надо во всем проявлять фантазию.

М а р к. Сколько?

Ч е р н о в. Ничего-ничего. Потом сочтемся. Пустяк. Я оставляю, да?

М а р к. Хорошо, Николай Николаевич. Спасибо.

Ч е р н о в (одеваясь). Завтра хотели, чтобы вы выступали в госпитале – бесплатно, разумеется, - а я вас перебросил в другую бригаду. Кажется, недурно заработаете. Пригодится, верно?

М а р к. Спасибо, Николай Николаевич.

Ч е р н о в (прощаясь с Марком). Откланяйтесь вашей супруге.

М а р к. До свидания, Николай Николаевич.

Ч е р н о в уходит.

М а р к подошел к шкафу, вынул оттуда костюм, прошел за ширму переодеваться.

Быстро входит И р и н а.

И р и н а. Дома есть кто?

М а р к (кричит). Нельзя-нельзя, я переодеваюсь.

И р и н а. Анна Михайловна, Анна Михайловна!

Входит А н н а М и х а й л о в н а.

Поздравьте меня! Просто отдышаться не могу!.. Сегодня делала сложнейшую полостную операцию – прошла исключительно удачно. Отец наблюдал, хвалил. Паренек совсем был готов, как они выражаются, «комиссоваться», то есть на тот свет отправиться, а я рискнула – конечно, с согласия отца. У нас нет чая?

А н н а М и х а й л о в н а. Я могу вам предложить кофе.

И р и н а. Пожалуйста, пить хочется смертельно.

А н н а М и х а й л о в н а ушла.

Марк! Я сегодня совершила чудо! Воскрешение из мертвых.

Возвращается А н н а М и х а й л о в н а.

Понимает, он умирал… (Идет за ширму, где переодевается Марк.) А теперь будет жить! Будет, будет!

М а р к. Нельзя, я же тебе сказал!

И р и н а. Что, я тебя не видела в подштанниках? (Подбегает к телефону.) Госпиталь?.. Это кто? Нянюшка, как состояние больного Сазонова из сорок пятой палаты? Это Бороздина говорит… На боли жалуется? Ничего, пусть потерпит голубчик… Есть просил?! (Вешает трубку.) Есть просил – великий праздник! У меня у самой аппетит разыгрался. (Жадно ест бутерброд.)

Входит М а р к. Завязывает перед зеркалом галстук.

Да, чтобы понять все это, надо быть или врачом, или умирающим. Это – тридцать второй мой воскрешенный.

М а р к. Ты бы делала зарубки, как бойцы на винтовках, - убьют фашиста и зарубку делают. Так и ты, ну хотя бы на операционном столе.

И р и н а. Ты меняешься, Марк, и не в лучшую сторону.

М а р к. А я не понимаю, как это можно копаться в чьих-то потрохах, делать ампутацию, резекцию, а потом плясать от радости.

А н н а М и х а й л о в н а. Успех в любой профессии доставляет чувство удовлетворения и радости.

М а р к. По-вашему, если гробовщик сделал отличный гроб – он потирает себе руки от удовольствия?

А н н а М и х а й л о в н а. Как это ни парадоксально, вероятно, да.

М а р к. Тьфу!

И р и н а. Тонкая натура, ты что прифрантился?

М а р к. Концерт.

И р и н а. Ври умнее, среды у тебя выходные.

М а р к. Говорят тебе, концерт… шефский.

И р и н а. Где это?

М а р к. В клубе пищевиков.

И р и н а (встает из-за стола). Спасибо, Анна Михайловна. Пойду запишу в свою тетрадочку.

А н н а М и х а й л о в н а. Не перегружайте себя, Ирина Федоровна. Я заметила, что вы Ио по ночам пишете и пишите.

М а р к. Действительно, что ты там, летописи, что ли, сочиняешь?

И р и н а. Да. «Се повесть времянных лет»… (Ушла.)

М а р к. Просидит она всю жизнь в девицах, помяните мое слово!

А н н а М и х а й л о в н а. Почему вы так решили?

М а р к. Когда молодая женщина так исступленно работает – значит, она что-то заглушает в себе. (Привязывает белку к коробке.)

А н н а М и х а й л о в н а. Вы хотите унести эту белочку?

М а р к. Да… Тут один мальчик именинник, по дороге зайду поздравлю.

А н н а М и х а й л о в н а. Мне кажется, ваша жена очень дорожит этой вещью.

М а р к. Ничего… Я ей куплю другую игрушку.

А н н а М и х а й л о в н а. Вы бы поговорили с женой, Марк Александрович, у нее очень тяжелое настроение.

М а р к. Да я вижу. И чего ей надо – не пойму. Поговорите вы с ней, Анна Михайловна. Мне самому просто невыносимо, иногда домой возвращаться не хочется. (Одевается.) Скажите Веронике, что приду не поздно. (Ушел.)

Входит И р и н а.

А н н а М и х а й л о в н а. Все-таки нехорошо получилось.

И р и н а. что такое?

А н н а М и х а й л о в н а. Ваша невестка оставила на диване маленькую плюшевую белку, очевидно, чей-то подарок.

И р и н а. Борин подарок.

А н н а М и х а й л о в н а. Я так и думала. А Марк Александрович привязал ее к коробке конфет и унес какому-то мальчику.

И р и н а. Черт знает что делается! «Концерт»!.. Я чувствовала. «Мальчику»! Зовут этого мальчика Антонина.

А н н а М и х а й л о в н а. Что вы, Ирина Федоровна?

И р и н а. Нужно быть глупой, как Вероника, чтобы ничего не видеть.

А н н а М и х а й л о в н а. Может быть, вы ошибаетесь?

И р и н а. Ошибаюсь! Наша операционная сестра живет в одном доме с этой особой… Я уж молчу, чтобы отец не знал.

А н н а М и х а й л о в н а. Бедная девочка, до чего ее жаль!

И р и н а. Представьте себе, мне – ни капельки. Это какая-то кукла. Сидит на своем диванчике, ежится, как будто тонула, а ее только что из воды вытащили.

А н н а М и х а й л о в н а. Это вы верно заметили, Ирина Федоровна. Но у нее доброе сердце.

И р и н а. Это у вас доброе сердце, Анна Михайловна. Вы бы знали ее раньше. Хохотала так, что завидно делалось. Лепила, в художественное училище собиралась. Талант!.. А теперь? Самое большое, что из нее получится, - это домашняя хозяйка. И то, вероятно, плохая.

А н н а М и х а й л о в н а. Вы судите как энергичная женщина. У девочки погибли родители…

И р и н а. Знаю. Первое время и я не могла на нее смотреть без слез. Но дни идут… В этой адской войне надо выстаивать, а не превращаться в простоквашу. Иначе что получится? Сейчас счастливых нет – и быть не может.

А н н а М и х а й л о в н а. Вы обижены за пропавшего брата, Ирина Федоровна.

И р и н а. Да, и за него.

А н н а М и х а й л о в н а. И не правы.

И р и н а. Я ей за Бориса никогда не прощу.

А н н а М и х а й л о в н а (резко). И не правы! Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это дно из самых страшных ее действий. Вы же понимаете состояние раненых, когда они кричат, стонут и своим поведением даже мешают вам лечить их. Там вы терпеливы, снисходительны, а здесь… И вообще, когда мы обрежем палец – бежим в больницу, а когда изранена душа – мы только и кричи: крепись, мужайся!

Входит Ф е д о р И в а н о в и ч.

И р и н а. Ты что задержался?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ребят отправляли, кого домой, кого в выздоравливающий батальон. А Вероника где? Марк?

А н н а М и х а й л о в н а. Марк Александрович сказал – у него концерт, а Вероника, вероятно, пошла прогуляться.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не люблю, когда дом пуст. Скоро ли мы сможем хотя бы за стол садиться все вместе, как в Москве? (Пьет кофе.) А вы, Анна Михайловна?

А н н а М и х а й л о в н а. Я только что пила кофе. (Уходит.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Двое так двое. Ирина! В шкафчике на заветной полочке – с устатку.

И р и н а. Ты бы воздержался.

Ф е д о р И в а н о в и ч. За твои успехи! Молодец ты, Ирина! Проглоти и ты маленькую.

И р и н а. Еще его, мерзость такую.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Писем не было?

И р и н а. Нет.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Понимаю. Глупый вопрос задал… Ничего, потерпим. Ты бабушке деньги отправила?

И р и н а. Да, утром. Чего она там, в Москве, сидит караулит?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Упрямая. Доктор Бобров на тебя поглядывает. Заметила?

И р и н а. Есть у меня время…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Он, по-моему, симпатичный…

И р и н а. Ну и что?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Э, какая ты…

Входит В е р о н и к а.

Вот кстати… Садись.

В е р о н и к а. Не хочется. (Пошла, села на диван.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Это что – перловка, что ли?

И р и н а. Кажется. Ешь, не разглядывай.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Хочется гречневой… (Веронике.) Кашу ты варила?

В е р о н и к а. Я…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Снег-то третий день лепит и лепит.

В е р о н и к а. Да.

Ирина начинает собирать со стола.

(Подходит к Ирине.) Давай я уберу.

И р и н а. Ладно, сиди уж!

Вероника отошла. Ирина унесла посуду.

Ф е д о р И в а н о в и ч (подойдя к Веронике). Ну как?

В е р о н и к а. Что?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Гуляла?

В е р о н и к а. Да.

Ф е д о р И в а н о в и ч (не зная, что сказать дальше). Это хорошо. Знаешь, духу надо больше, духу…

В е р о н и к а. Наверное.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ты меня извини, но… Заняться бы тебе чем-нибудь!

В е р о н и к а. Не могу.

Ф е д о р И в а н о в и ч. А ты – через не могу.

В е р о н и к а. Подумаю.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ты потерпи… придет письмо… и вообще все будет в лучшем виде, вот увидишь.

В е р о н и к а. Вы мне никогда не простите за него? (Плачет.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Я люблю тебя, глупая.

Входит А н н а М и х а й л о в н а.

А н н а М и х а й л о в н а. Очки где-то оставила. (Ищет.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. А я никогда не читал лекции, боялся большой аудитории. А вообще-то мог бы. Газеты были?

А н н а М и х а й л о в н а. Нет, не было еще.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Спасибо. Пойду дров наколю… (Ушел.)

А н н а М и х а й л о в н а (найдя очки). Вот они. (Веронике.) Марк Александрович просил передать, что вернется не поздно.

В е р о н и к а (ищет). Куда я положила свою белку? Вы не видели, Анна Михайловна?

А н н а М и х а й л о в н а. Ее унес Марк Александрович.

В е р о н и к а. Унес Марк? Куда?

А н н а М и х а й л о в н а. Подарить какому-то мальчику.

В е р о н и к а. Мою белку!.. Мальчику!.

А н н а М и х а й л о в н а. Вы не волнуйтесь, Вероника.

В е р о н и к а. Куда он ушел?

А н н а М и х а й л о в н а. У него концерт в клубе работников пищевой промышленности.

В е р о н и к а (бежит к телефону). Клуб?.. Скажите, у вас во сколько начинается концерт?.. Это клуб пищевой промышленности?.. Нет, у вас должен быть концерт… Выходной? (Кладет трубку.) В клубе сегодня выходной.

Входит И р и н а.

И р и н а. Ты чего раскричалась?

В е р о н и к а. Где Марк?

И р и н а. На концерте.

В е р о н и к а. Я звонила – там выходной.

И р и н а. Значит, укатился в гости.

В е р о н и к а. Куда?

И р и н а. Я не знаю.

В е р о н и к а. Вы чего-то не говорите мне. Он унес кому-то мою белку.

И р и н а. Ну и что? Подняла крик из-за игрушки.

В е р о н и к а. Кому унес? Ты знаешь, да?

И р и н а. Ну… знаю.

В е р о н и к а. Кому?

И р и н а. Антонине Николаевне Монастырской.

В е р о н и к а. Какой Монастырской? Зачем?

И р и н а. Спроси у Марка.

А н н а М и х а й л о в н а. Ирина Федоровна, если вы начали говорить правду…

В е р о н и к а (Ирине, кричит). Говори!..

И р и н а. Ты не командуй. Ну, Марк бывает у этой Монастырской… часто. Поняла?

В е р о н и к а. Ты мне нарочно говоришь это…

И р и н а. С какой стати?

В е р о н и к а. Назло. Ты завидуешь мне – меня любят. У меня муж, а ты… ты все еще старая дева!

А н н а М и х а й л о в н а. Вероника, что вы!

И р и н а. Монастырская живет на улице Гоголя, где главный гастроном… Кажется, на втором этаже – можешь проверить. (Ушла.)

А н н а М и х а й л о в н а. Вы успокойтесь, Вероника.

В е р о н и к а. Надо что-то делать… надо что-то делать… надо что-то делать…

А н н а М и х а й л о в н а. Конечно… Придет Марк Александрович, вы объяснитесь… Сейчас не волнуйтесь, необходимо подождать…

В е р о н и к а. Ждать! Опять ждать! Я и так все время чего-то жду, жду, жду… Хватит! Я не хочу больше этого! Ничего не хочу – ни этих стен, ни Марка, ни Ирины, ни вас! Никого! Я знаю, вы все обвиняете меня, только притворяетесь из жалости! А я не хочу этого! Не хочу! (Одевается.)

А н н а М и х а й л о в н а. Куда вы?

В е р о н и к а. Туда… К нему.

А н н а М и х а й л о в н а. Это неудобно.

В е р о н и к а. Все удобно! Борис не сделал бы так… Он научил бы меня… он приедет и все прости мне, все… Он любит меня, любит, любит!.. (Убегает.)

А н н а М и х а й л о в н а (зовет). Ирина Федоровна!

Входит И р и н а.

Она убежала туда…

И р и н а. Черт дернул меня вмешаться в это дело… Ничего не будет… Поскандалит, и все. Испортила настроение… Так хорошо на душе было…

А н н а М и х а й л о в н а. Все-таки вы слишком жестоки с ней.

И р и н а. Да, знаю. Ничего с собой поделать не могу.

А н н а М и х а й л о в н а (взглянув на часы). Пора.

И р и н а. Вы очень спешите, Анна Михайловна?

А н н а М и х а й л о в н а. Нет, пойду потихоньку. А что?

И р и н а. Скажите, я действительно на старую деву похожа? Да?

А н н а М и х а й л о в н а. Что вы, Ирина Федоровна… Вам всего двадцать восемь лет…

И р и н а. И вы не думайте… Я не черствая и не то что не могу любить… Я любила, честное слово, любила… сильно… Это еще в школе было, в десятом классе. Он такой был тихий, хороший, Гриша… Только, пожалуйста, не говорите об этом никому…

А н н а М и х а й л о в н а. Я копилка, Ирина Федоровна… Надежная копилка…

И р и н а. Он даже провожал меня несколько раз. А потом они переехали жить в Свердловск…

Входит Федор Иванович.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Новые инструкции прислали, читала?

И р и н а. Нет.

Ф е д о р И в а н о в и ч (размахивая листками бумаги). Полюбопытствуй.

А н н а М и х а й л о в н а. Мы еще продолжим наш разговор, Ирина Федоровна.

И р и н а (поспешно). Да-да.

А н н а М и х а й л о в н а уходит.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Толкового на три копейки, а канцелярщины пуд. Писанина и писанина!

И р и н а. Не рычи. Давай разберемся! (Берет у отца бумаги, садится к столу, читает.)

Ф е д о р И в а н о в и ч (подходит к карте, на которой черными флажками обозначена линия фронта. Стоит, рассматривает). Какая змея получилась!

Стук в дверь.

Можно.

Входит В о л о д я, за плечами у него вещевой мешок.

В о л о д я. Анна Михайловна Ковалева здесь живет?

И р и н а. Здесь. Только она на уроках в вечернем техникуме.

В о л о д я. А комната ее где?

И р и н а (показывает). Вот эта.

Володя идет в комнату Анны Михайловны.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Молодой человек, вы, собственно, куда?

В о л о д я (улыбаясь). Домой… Я ее сын…

И р и н а. Володя?!

В о л о д я. Да. А вы, наверное, Вероника?

Ф е д о р И в а н о в и ч. А я – Марк Александрович?

В о л о д я (смеется). Ирина Федоровна!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Разберешься постепенно…

В о л о д я. Вот вы какие!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Нравимся? Ну, гость дорогой, сбрасывай пожитки.

Володя кладет вещевой мешок.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Анна Михайловна только что ушла, так что потерпи еще малость. Ириша, дай-ка с заветной полочки. Мы пока покалякаем. Ты пьющий?

В о л о д я. Конечно.

Ф е д о р И в а н о в и ч (Ирине). Слыхала, как гордо сказано? (Володе.) Тебе сколько лет?

В о л о д я. Двадцать один.

Ф е д о р И в а н о в и ч. А я, знаешь, водку только в двадцать пять попробовал. Некогда было. Мировая война, революция, гражданская… Словом, не везло.

В о л о д я. Я все-таки на фронте был.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Понимаю. В отпуск или по чистой?

В о л о д я. По чистой.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Чем заслужил?

В о л о д я. Пуля в легком сидит. Это не больно. Только вы матери не говорите – сидит и пусть сидит, а ей скажем, что вытащили.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Что же ты не писал о приезде?

В о л о д я. Нарочно. У меня сегодня день рождения.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Сюрприз?

В о л о д я. Да. Вот только вид не праздничный.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Да, всучил тебе кладовщик не первый сорт.

В о л о д я. Взял, что попало, только бы побыстрей. И в дороге пропылился. В Азии-то уж жарко.

И р и н а (входя). А почему ты решил, что я Вероника?

В о л о д я. Мать писала – хорошенькая.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ирина, твои шансы повышаются!

И р и н а. Чудак! Это же она о Веронике писала.

В о л о д я. О вас она тоже хорошо писала.

Ф е д о р И в а н о в и ч (Ирине). А Вероника где?

И р и н а. Гулять ушла.

Ф е д о р И в а н о в и ч (подымая рюмку). Ну, молодой герой, в нашем доме ты – первая ласточка.

Чокаются.

Дай бог – не последняя!

В о л о д я (чокаясь). Да, как говорится.

И р и н а. Он не в этом смысле сказал, Володя.

В о л о д я (серьезно). Я знаю.

Поиск по сайту: