Лана Баррингтон. Я звоню Билли в восемь утра

Я звоню Билли в восемь утра. Я не знаю, зачем я это делаю. Билли всегда спит допоздна, но я так хочу услышать ее голос. Она берет трубку совершенно сонная, конечно, я разбудила ее.

— Что? — спрашивает она в трубку, пытаясь скрыть, но все равно у нее слышится затаенное чувство паники, ожидая плохих новостей. От мысли, что она ожидает плохих новостей, я чувствую себя еще более напуганной. Слезы, заставшие в уголках глаз, начинают литься.

— Ничего не случилось. Я просто хотела спросить тебя кое-о-чем.

— О чем?

— Если Сораб и я тонули бы, кого бы ты выбрала?

— Я не стала бы выбирать, вы утонули бы вместе.

Я тупо смотрю в стену. Возможно, это самый правильный ответ. Почему я должна выбирать между мужем и сыном? Может стоит погибнуть всем, если будет такая необходимость.

— Хочешь, я приеду?

— Да, — всхлипываю я, положив трубку. Я превратилась в полную развалину. Я нахожусь в ужасном сумбуре. Я хочу, единственное, чтобы мой сын вернулся.

Телефон звонит почти сразу же как только я кладу трубку. Я смотрю на экран с удивлением, рыдания замирают в горле. Неизвестный номер, раздумаваю буквально секунду. Я не могу понять, откуда мне это известно, но я чувствую, что это она. Она решила позвонить мне. Мой большой палец нажимает на кнопку ответа.

— Привет.

— Ты приедешь ко мне?

— Конечно.

— Верни мне мои деньги.

— Когда?

— Когда у тебя будут они, естественно, — в ее голосе слышатся нотки веселья.

Дальше раздаются губки, она положила трубку. Я не теряю не минуты, звоню в банк, менеджер сразу же отвечает.

— Мне необходима эта сумма прямо сейчас, — говорю ему.

Он пытается мне объяснить то, что делает с каждым, кто хочет снять огромные суммы наличных, начинает передо мной оправдываться, почему в ближайший час я не смогу получить их. Сегодня явно не его день, и он выбрал не ту женщину. Бесстрастным, голосом, который использует мать Блейка, когда хочет кого-то уничтожить, унизить и раздавить, я объясняю ему, кто он есть на самом деле — идиот марионетка, осуществляющий политику, которая на самом деле является неправильной и безнравственной.

— Слушай, ты бесхребетный неудачник, это мои чертовы деньги, и я черт побери хочу снять их, тогда, когда мне нужно, или я закрою полностью счет в вашем убогом маленьком банке. У тебя есть двадцать минут, бл*дь!

Я звоню Билли и говорю ей, чтобы она не приезжала.

— Почему? — требует она ответа.

— Мне позвонила Виктория. Я собираюсь навестить ее.

На противоположном конце провода наступает потрясенная тишина.

— Блейк знает?

— Нет, я не говорила ему. Пока, во всяком случае. Это касается ее и меня. Она попросила вернуть ей деньги. И я сделаю именно это.

— Ты что, охренела? Эта сумасшедшая сучка, вероятно, хочет заставить тебя оплатить похитителя или что-нибудь еще.

— Может быть, — уступаю я. — Но Виктории не нужны мои деньги, чтобы расплатиться с похитителями. Она хочет увидеть меня по другой причине.

— Да, чтобы позлорадствовать.

— Я предоставлю ей это удовольствие.

— Не ходи, Лана. Ты только сделаешь все хуже.

— Я не буду спорить с тобой, Билли. Мне нужно встретиться с ней лицом к лицу. Если она захочет, чтобы я просила и умоляла то, я буду это делать. Я хочу вернуть своего сына.

— Даже умоляя ты не получишь своего сына назад.

— Хватит, Билли. Я все равно пойду к ней, и никто не сможет меня остановить.

К несчастью, Билли вешает трубку.

Я тоже отключаюсь, наполненная и уверенная в своей решимости. Дело в том, что я могу казаться наивный, кто-то может даже называть меня глупой, но никто не может знать, что я готова отдать свою жизнь за своего сына. Через мгновение я думаю. Так она хочет позлорадствовать? Я предоставлю ей такую возможность. Я сделаю все, чтобы она была счастлива. И все время у меня крутится одна и та же мысль, что возможно, может быть такое возможно, я найду брешь в ее броне. И даже если мне это не удастся, возможно, я смогу услышать что-то связанное с благополучием Сораба или его местонахождением.

Я не собираюсь что-то скрывать или скрываться от Брайана. Я открыто ему говорю о своем решении и прошу отвезти в банк, чтобы забрать деньги. Он окидывает меня быстрым оценивающим взглядом прежде чем, предпринять несмелую попытку отговорить. Может быть, он намного лучше разбирается в людях, чем я думала до сих пор, и прекрасно понимает, что это совершенно бессмысленное занятие.

— Вы сыграете ей на руку. Она собирается использовать эти деньги, чтобы заплатить похитителям.

Я понимаю, что он сделал такой же вывод, как и Билли. Только он опускает слово «наверное». Я смотрю ему прямо в глаза.

— Я знаю это, но ты действительно думаешь, что у нее нет других средств, чтобы получить на руки наличные?

Он ничего не говорит, но по нему просто видно, что он не согласен с моим решением.

— Итак, она хочет посмаковать иронию всего этого, или даже унизить меня. Так позволим ей это. Кажется, я ее должница.

— Мы должны сообщить Блейку.

Я сердито гляжу на него.

— Если ты скажешь Блейку, считай это последний раз, когда ты увидишь меня.

Его глаза сверкают. Я знаю, что это неправильныый ответ с моей стороны, тем более, что он ничего плохого мне не сделал, но у меня нет выбора. Он не любит моего сына так, как люблю его я. Всем сердцем. Да, Брайан — верный, очень верный, но он не понимает до конца моих чувств.

Он сажает меня в машину, через какое-то время звонит Блейк.

— Где ты? — спрашивает он.

— Дома, конечно, — говорю я, ложь капает с моего языка, словно правда.

Брайан даже глазом не моргнул. Просто смотрит перед собой и ведет машину.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — настаивает Блейк.

— Да. Все хорошо. Встретимся сегодня вечером.

— Я люблю тебя, Лана.

— Я тоже тебя люблю, — говорю я тихо, и отключаюсь.

Я поворачиваюсь в сторону Брайана.

— Спасибо. — мой голос полон благодарности.

Он кивает.

Он сделал свой выбор, хотя реального выбора у него не было, но в конечном счете, он понял, что если не согласится со мной то, не выживет. В мире ничего не может быть более свирепого и страшного, чем мать, защищающая своего ребенка. Сегодня, он стал моим другом, и я буду защищать его до последнего вздоха.

Здание грандиозное и производящее впечатляющее своей суровостью, словно гранитный саркофаг, стоявший на высоком постаменте, возможно, в застенках хранятся жалкие останки чьих-нибудь костей. Я быстро вхожу внутрь, коричневый конверт из банка лежит на дне моей сумочки.

Внутри ярко освещено и прохладно.

Сейчас не время для посещений, но в приемной кажется меня ожидают, такое чувство будто мне стремятся угодить. Обслуживающий персонал относится к ней почтительно, как к настоящей леди Виктория. Само помещение не похоже на психиатрическую больницу, скорее напоминает ее личный офис.

Улыбающаяся медсестра ведет меня в зал ожидания. Наверное, эта та самая комната, в которую они потом приведут Блейка, когда она вызовет его. Я пытаюсь представить, как он сядет в кресло, поэтому выбираю самое дальнее, у двери. Я сажусь и просматриваю журналы, лежащее на столе, совершенно безучастно. Я не знаю, сколько проходит времени с тех пор, как я вошла, но похоже много. В конце концов дверь открывается, и она входит вместе с медсестрой.

— Нажмите на звонок, когда вы закончите, — говорит с улыбкой мне медсестра.

Я поднимаюсь на ноги. Виктория пришла на встречу со мной в больничной пижаме и объемном больничном халате. Я воспринимаю это признаком опасности. Я поняла ее. Вид такой одежды выбран не случайно, если ты хочешь заклеймить кого-то. Я тоже не так уж тщательно подбирала одежду, но по противоположной причине, для того, чтобы показать ей, что я подвластна ей. Дать ей возможность увидеть, степень поражения, которое она мне нанесла.

Она садится на диван напротив моего кресла и хладнокровно откидывается на нем.

Я опускаюсь на место, и достаю конверт из сумочки, передвигая его через журнальный столик по направлению к ней.

Она хватает его, и убирает в карман халата. Ее ногти отрезаны под корень, должно быть таков больничный порядок.

— Подумать только, разве это не странно? — говорит она, глядя в упор на меня без каких-либо признаков враждебности.

— Да, это очень странно.

— Выглядишь ужасно, — отмечает она.

— Я и чувствую себя ужасно.

— Так и следует, ты же вор.

Я кусаю губу.

— Как он?

— Он избалованное отродье. Он не ест то, что положено... и он кусается.

Мое сердце, как будто разбивается, но я стараюсь не показывать ей этого.

— Он хороший мальчик. Он просто не привык к незнакомым людям.

— Ему подходит только слово отродье, потому что он похоже ничего не знает кроме слова «нет».

Она играет со мной. Я сдерживаюсь от того, чтобы сообщить ей, что Сораб говорит больше чем только слово «нет». Он может сказать «да». Он может сказать папа, Sleepy Teddy, дин-дин для ужина и Лана. И сколько бы раз я не старалась поправлять его, чтобы он называл меня мамой, он отказывается.

— Как он? — спрашиваю я.

— Интересно, что ты готова отдать за своего сына?

Я смотрю на нее в упор, понимая, что она хочет жертву.

— Что ты хочешь от меня?

— Я еще не решила. Я подумаю над этим и сообщу тебе, когда решу, — она поднимается и, идет к двери, звонит в звонок.

Что? Она уходит! Я нетвердо поднимаюсь на ноги.

— Виктория?

Она оборачивается и устремляет испепеляющий взгляд в мою сторону.

— Он всего лишь ребенок, — говорю я, и у меня появляются слезы. — Пожалуйста, Виктория. Я уйду. Я уйду и останусь в стороне в этот раз. Я сделаю все, что ты захочешь.

— И какой в этом смысл? — усмехается она. — Ты уже проявила себя, что ты — гениальная лгунья. Тебе просто нельзя доверять. Как только это отродье вернется в твои руки, ты тут же забудешь все свои жалкие обещания. Так что нет, не трудись. — Она поворачивается к двери, ожидая медсестру, которая придет за ней.

— Прости, — всхлипываю я. — Я знаю, что я не сдержала свое слово, но я была... я была настолько ослеплена любовью к Блейку.

Мне не следовало этого говорить. Ее спокойное агрессивное выражение рассыпается в пыль, и голова резко дергается, словно у кобры, готовящейся к броску.

— А как же моя любовь к Блейку? — в ярости шипит она. — Она что ничего не стоит, так?

— Ты сказала, что это было соглашение.

Она полностью разворачивается и встает передо мной, ее глаза сверкают ненавистью.

— Это было не соглашение. А ты знала это, — ядовито выплевывает она.

Я смотрю на нее, стоя на одном месте в ее вибрирующей ярости и ненависти. Очевидно, совершенно бессмысленно пытаться с ней договориться. Но я не могу уже остановиться. Не сейчас, когда зашла так далеко.

— Ты сказала Блейку, что все понимаешь. Что он должен излечиться от меня.

— Ты жалкая лицемерка. Пытаешься оправдать воровство чужого мужчины. Что он увидел в тебе, чего нет во мне.

Я распрямляю плечи.

— Я не крала его. Он был не твой. Он никогда не любил тебя. Я спасла тебя от брака без любви.

Она смеется. Это ужасный звук — так стервятник кричит, вонзая когти в мертвое мясо.

— Ты предлагаешь поблагодарить тебя?

— Конечно, нет.

Она хочет, выколоть мне глаза. Я вижу, как сжимаются ее кулаки, в какой обжигающей ненавистью горят ее глаза, ее грудь вздымается, но она с помощью титанических усилий все же контролирует себя.

— Если бы я была тобой, я бы помолчала. Ты никоим образом не помогаешь делу своего сына.

Холодная рука сжимает все внутри меня. Мне не следовало приходить. Я сделала еще хуже. Блейк был прав.

— Прости. Я очень извиняюсь за то, что сделала. Я умоляю тебя, Виктория. Пожалуйста, верни мне моего сына.

— Посмотрите-ка ты начинаешь ныть и плакать, как только кто-то забрал у тебя твою игрушку, — ее голос звучит презрительно жестоко.

— Он мой сын.

— Да мне по барабану.

Она отворачивается от меня.

— Пожалуйста, верни мне моего сына.

Она не смотрит на меня, просто полностью игнорирует мои просьбы, пока не приходит медсестра и не уводит ее. Медсестра быстро бросает мимолетный взгляд на мое заплаканное лицо, выражая любопытство, пока удерживает дверь открытой для меня. Я выхожу с ней и смотрю в след Виктории, идущей с медсестрой по коридору, проходя через закрывающуюся дверь. Виктория ни разу не обернулась, чтобы взглянуть на меня.

Переполненная чувством неверия, словно это все чрезвычайно неправильно, но все же это все случилось, я разворачиваюсь и выхожу из клиники. Я вытираю ладонью слезы, катящиеся по щекам.

Я же репетировала то, что собиралась сказать. Но сказала все совершенно неправильные вещи. Почему я даже не подумала там хоть о малейшем шансе, пробудить в ней чувство жалости? Я стою на вершине каменной лестнице, и вижу Брайана, облокотившегося на капот машины, внимательно смотрящего на меня. В какую-то минуту голова плывет и подкашиваются ноги. Я пытаюсь ухватиться за перила, но они оказываются очень далеко, поэтому сажусь на ступеньки. Вовремя. Голова становится легкой, как перышко. Брайан бежит ко мне.

— Вы в порядке?

— Это не может быть на самом деле, — шепчу я.

Я вижу в его глазах промелькнуло сострадание, и наблюдаю за его борьбой, когда он пытается найти правильные слова, чтобы видно подбодрить меня.

— Позвольте мне помочь вам сеть в машину, миссис Баррингтон?

Я качаю головой.

— Ты можешь соединить меня с моим мужем по телефону?

Он достает свой мобильный из кармана и набирает Блейка.

— Ваша жена хочет с вами поговорить, — говорит он спокойно, передавая мне трубку.

— Блейк, — говорю я, и все слова, которые я подготовила, чтобы ему сказать, пропадают, потому что я начинаю безудержно рыдать. Аккуратно Брайан вынимает телефон у меня из рук и говорит Блейку:

— Она просто... расстроена.

Через свои громкие рыдания я слышу, что Блэйк видно интересуется где мы были, потому что Брайан отвечает:

— В клинике. Миссис Баррингтон встречалась с Викторией и вернула ей деньги, — он внимательно слушает, что говорит Блейк. — Конечно, я отвезу ее домой прямо сейчас.

Он помогает мне сесть в машину. По пути мы проезжаем Кенсингтон и ту церковь, куда я ходила и где почувствовала присутствие своей матери. И хотя сейчас не время для службы, но дверь в церковь открыта. И мне кажется, что она открыта специально для меня.

— Останови машину, — быстро кричу я.

Брайан бросает на меня взгляд, но он не может сразу же остановить машину на проезжей части.

— Мне нужно зайти в ту церковь, — с отчаяньем говорю я.

— Хорошо, — соглашается он, и делает еще один круг, как только я пытаюсь выбраться, он говорит: — Я иду с вами.

Мы входим в церковь вместе, и он задерживается у входа.

Внутри находится женщина, одетая во все черное, она глубоко молится, и даже не поднимает голову, когда я вхожу. Я иду вперед и сажусь на скамью. Склонив голову, я встаю на колени и молюсь. ОН должен услышать мою молитву.

— О Господи, — шепчу я страстно. — Помоги мне, пожалуйста. Помоги мне. Верни моего ребенка обратно ко мне. Мы заключили сделку — ты должен был позаботиться о нем, а я должна была сделать все, чтобы помочь многим детям в мире. Я сдержала свое слово, и уже начала свою благотворительность, — но маленький голосок в моей голове говорит: Да, ты сделала маленькие первые шажки младенца, но ты в действительности не проявила себя еще в ней, не правда ли?

Брайан подходит ко мне.

— Мы должны идти.

Я встаю и следую за ним. И вдруг происходит странная вещь. Должно быть, на улице выглянуло солнце сквозь облака, и солнечный свет внезапно осветил витраж и отобразил на полу перед нами рисунок витража во всем своем многоцветье — образ Мадонны с младенцем. Я останавливаюсь и смотрю на эту красоту у нас под ногами.

Я поднимаю глаза на Брайана, мое лицо излучает восторг, как будто я только что увидела настоящее чудо. Мне действительно кажется, что это знак для меня.

— Ты думаешь, это что-то значит?

Брайан отвечает осторожно.

— Может быть.

— Это изображение Мадонны с младенцем.

Он кивает.

— Да, возможно.

18.

Поиск по сайту: