Тексты массовой информации: особенности языка СМИ

Муравьева Н. В. Язык конфликта

За последнее десятилетие положение газетной речи в стилистической системе русского языка стало еще более сложным, “размытым”, чем это было прежде. Есть, по-видимому, две основные причины, которые вызывают такое осложнение.

Первая причина неустойчивости стилистической позиции газетной речи состоит в том, что газетная речь “размывается” снаружи: прежде всего она испытывает сильное воздействие иных функциональных разновидностей речи внутри литературного языка, а также внелитературных языковых подсистем.

Какой была до недавнего времени стилистическая система литературного языка и как формы национального языка взаимодействовали друг с другом? И какое положение занимала в этой системе газетная речь? Приведем в качестве иллюстрации только один газетный текст того времени:

“В подсобное хозяйство “Геолог” секретарь комитета комсомола аппарата объединения Костя Орел едет с гордостью. В минувшем году комсомольцы взяли шефство над заготовкой кормов. Все лето работали отряды, запасли достаточно сена, силоса, хотя в северных условиях это и непросто.

Только вышел из машины, лохматая лайка бросилась под ноги, приветливо и радостно завиляла хвостом. Весело смотрятся на фоне обильного снега, заботливо сохраненных строителями деревьев одиннадцать заселенных и пять готовых к заселению домиков.”(КП. 1984. 1 марта)

Обособленность, отдельность литературного языка как основной формы национального языка была коммуникативным законом для СМИ. Использование иных форм национального языка, безусловно, было возможно. Однако, во-первых, подобные факты были редкостью, а, во-вторых, всегда требовали очевидного стилистического оправдания. Таким образом, газетная речь оставалась в рамках литературного языка и более того - в рамках так называемых книжных стилей; появление в текстах СМИ элементов разговорной речи всегда было связано с решением какой-либо стилистической задачи. Собственно, газетная речь находилась в оппозиции и по отношению к своим ближайшим соседям - иным книжным стилям, хотя некоторые из них имели больше шансов проникнуть в язык СМИ (к последним относим деловую речь и художественную речь, которые в силу своей речевой противоположности взаимно уравновешивали друг друга в их влиянии на газетную речь). Вообще во влиянии на язык СМИ различных речевых подсистем национального языка, тесноте их контактов с языком СМИ всегда есть некая иерархия. Например, влияние диалектов на язык СМИ - особенно в региональных газетах и журналах - было сильнее, чем влияние жаргонов и просторечия. Может быть, поэтому региональные газеты и журналы оказались более устойчивыми перед натиском жаргонизмов. Все эти речевые законы в СМИ были обеспечены “стилистической” цензурой и самоцензурой; ее наличие было обязательным.

Сегодня ситуация изменилась, и схематично ее можно представить так:

Особенности лингвистического вкуса русского этноса в настоящее время

отражают те изменения в языковой системе, которые мы пока оцениваем как разного рода отклонения и ошибки. Основные тенденции этих изменений можно наблюдать прежде всего в тех связях, которые устанавливаются между формами языка, между языковыми единицами

В соотношении основных форм национального языка очевидна экспансия двух неосновных, периферийных форм - жаргона и просторечия. Однако при этом такая неосновная форма, как диалект, вытесняется “за ненадобностью; показательно, что исследователи не отмечают активности диалектных элементов и в современной разговорной провинциальной речи; правда, в региональных СМИ элементы диалектной речи, может быть, и более активны, хотя пока нет исследований, подтверждающих это предположение.

Тот факт, что элементы жаргона в наше время СМИ используют чаще, чем десять лет назад, лежит на поверхности. Но интересно проследить, каким образом происходили эти количественные изменения. Жаргонное слово всегда таило в себе какую-то особую привлекательность - свободой от литературной нормы, оригинальностью, грубоватым остроумием, какой-то лихостью. Поэтому когда газеты, радио и ТВ так свободно начали говорить о том, о чем раньше не говорилось, дорога в общий язык СМИ для жаргонизмов оказалась широко открытой. Однако затем эти языковые единицы без особого труда переместились и в тексты иной тематики. Интересно, что журналисты заимствуют прежде всего слова и выражения из уголовного жаргона, хотя речь идет не о текстах уголовной тематики (кстати, в газетах, которые издаются в местах лишения свободы, жаргонизмов нет; по-видимому, там они воспринимаются как знаки “опасной культуры”). В остальных СМИ сегодня для элементов жаргона практически нет тематических ограничений (это может быть материал о политике, экономике, спорте или искусстве):

“Сеул, напротив, Москву употребляет грамотно и с удовольствием, добиваясь для себя видимых и ощутимых достижений.”

“Продолжим сами: страна после введения драконовских мер больше не поимела. Наварили на античелночном постановлении пока только коррумпированные таможенники.” ИЛИ: “За шестьдесят лет они - работницы хозструктуры системы народного образования и дошкольного воспитания - ни разу не поимели от г-жи Клыковой нареканий по мазку...” ИЛИ: “Вот ежели поиметь ярлык титульного спонсора да сам приз “Известий” в честь себя переименовать.”

“Молодец и Немов. Ему не удалось блеснуть в многоборье, но когда началась разборка в отдельных видах, превзошел всех в вольных упражнениях и увез-таки домой золотую награду.”

“Но этому добрейшему пожилому человеку, имя которого знают во всей Америке, не объяснишь, что наш шоу-бизнес зациклен на тюремных песнях, голых задах и фантасмагорических спецэффектах имени Жана Мишеля Жара. А нормальная, живая, здоровая музыка не хиляет.”

“Не беда, если вспомнить, что двадцать лет назад бюджет у фильма был всего семь миллионов. А народ до сих пор прет в кинотеатры, как подорванный. ”

Так говорят журналисты, а не герои их материалов. При этом жаргонизмы все реже поясняются в тексте, все чаще употребляются без кавычек, а это означает, что многие из них уже входят в речевой обиход. И СМИ только отражают эту языковую реальность. В связи с этим показательна прямая зависимость между увеличением количества жаргонизмов в газете и ростом ее тиража.

Экспансия жаргона состоит, однако, не только в количественных изменениях, но также и в изменении его роли, его статуса. Жаргонное слово очень часто является доминирующим наименованием, находится в смысловом центре фразы, занимает сильную синтаксическую позицию, и это создает впечатление его “веса”, значимости. Особая любовь СМИ к жаргону, его “отмывание” в СМИ проявляется и в том, что жаргонизмы часто помещаются в облагораживающее окружение, рядом со словами, которые в нашем сознании имеют положительную окраску, даже ореол возвышенности; часто жаргон используется как строительный материал для создания образности речи:

“”МК” уже писал об убийстве Бориса Красиловского-Зильбира - одного из патриархов старой воровской школы, иначе “законника” Бори Душанбинского... 23 июня свою смерть нашел и представитель более молодой воровской поросли - Зеленый, в миру известный как Вячеслав Чуварзин.”

“Небольшой японский город Ито на полуострове Идзу к юго-западу от Токио охвачен паникой: его жителей терроризирует “банда” из шести крайне агрессивных диких обезьян. (Неделя. 1998. № 4)

Изменения касаются также основных функциональных разновидности литературного языка: появляются или “возвращаются” типы речевых сообщений, которые не укладываются в традиционную систему функциональных разновидностей (рекламные тексты, ораторские тексты); одна из функциональных разновидностей (деловая речь) становится очень влиятельной, часто диктует свои правила неделовым текстам. В эту стилистическую перестройку включается и газетная речь. Обозначим основные изменения в ее положении:

1) прежде всего именно тексты СМИ стали тем полем, на котором было открыты границы между литературным языком и внелитературными формами национального языка; не существует более стилистических границ между газетной речью, просторечием, жаргонами и диалектами; однако при этом роли второстепенных форм национального языка меняются: диалекты, по-видимому, безвозвратно утрачивают свое влияние на язык СМИ, а жаргоны и просторечие, наоборот, приобретают сильную власть над газетной речью;

2) газетная речь вышла из жесткой системы книжных стилей и активно взаимодействует с разговорной речью; при этом ближайшим к газетной речи соседом среди книжных стилей становится, как это ни парадоксально, деловая речь;

3) газетная речь активно взаимодействует с рекламными и ораторскими текстами - вновь актуализированными подсистемами литературного языка (это происходит в значительной степени потому, что СМИ являются основным каналом для передачи речевых сообщений подобного типа), которые при всей своей близости к языку СМИ все-таки подчиняются иным стилистическим закономерностям.

В такой ситуации стилистическая идентичность газетной речи оказывается под очевидной угрозой. Рассмотрим несколько информационных заметок, опубликованных в разных московских газетах.

Текст 1.

“Чистокровные кряквы скоро, по всей видимости, станут настоящей редкостью на столичных водоемах.

Как сообщили “МК” в Московском государственном университете, последнее время орнитологам, изучающим городских пернатых, стали попадаться гибриды крякв с другими утками. Об этом в основном свидетельствует изменение их окраски.

Вообще-то диким кряквам не свойственны межвидовые браки, к этому уток подтолкнул городской уклад жизни, вернее, вынужденное соседство с другими водоплавающими.

Гибридизация происходит в результате импринтинга (фиксации в памяти отличительных признаков своих сородичей) у только что вылупившихся утят. Из-за того, что вокруг плавает много других уток, новорожденные птенцы получают ложную информацию о том, как должны выглядеть их родственники. Поэтому, подрастая, они подбирают себе в пару утку из чужой стаи, по ошибке записав ее в кряквы.” (“Московские кряквы стали заключать брачные союзы с кем попало”. 1 полоса. МК. 1999. 16 нояб.)

Текст 2.

“Российские таможенники предотвратили контрабандный вывоз с территории Калининградской области 64 тонн спирта. Груз направлялся в Германию. Содержимое 78 контейнеров было задекларировано как моющее средство. Экспертиза показала, что вещество, находившееся в контейнерах, состояло на 80% из этилового спирта, а на 20% из аммиака.”(“На границе пойман контрабандный спирт”. 8 полоса - ПРОИСШЕСТВИЯ. Коммерсантъ. 1999. 30 окт.)

Текст 3.

“О награде в $1 млн. За голову Шамиля Басаева объявил командующий восточной группировкой федеральных сило, дислоцированных в Шелковском районе Чечни и в Дагестане Геннадий Трошев, подчеркнув, что “не важно, кто это будет - чеченцы или наш спецназ постарается”. Естественно, чего не уточнил высокопоставленный военный, - источники финансирования. Обещан ли этот самый миллион из кармана налогоплательщиков?

Руководитель Российского информационного центра Михаил Маргелов, подтвердив, что обещанный миллион не является личной инициативой Трошева, заявил, что “ни одного рубля за голову Басаева из федерального бюджета выдано не будет. В России достаточно организаций и частных лиц, которые готовы предоставить указанную сумму за уничтожение международного террориста.” (“Новость вне конкуренции”. 2 полоса - ПОДРОБНОСТИ. Новая газета. 1999. № 40(Д). 28-31 окт.)

Стилистическое различие этих газетных текстов очевидно. В этом различии проявляется одна очень важная закономерность: газетная речь растягивается между двумя разнонаправленными стилистическими полюсами - деловой речью и речью разговорной; к тому же газетная речь перенимает некоторые особенности так называемых публичных текстов - публичных выступлений, рекламных сообщений.

Конечно, такое взаимодействие было всегда, но современная стилистическая ситуация в СМИ состоит в том, что цель газеты, журнала или телевизионной передачи становится как бы шлюзом, который открывает или, наоборот, закрывает) путь “чужому” стилистическому потоку. И если этот путь открывается, то журналист нередко освобождается от обязанностей находить какое-либо оправдание “чужим” стилистическим средствам.

При этом стилистическое растягивание газетной речи может выглядеть по-разному:

1) с одной стороны, мы видим сочетание, соединение элементов деловой и разговорной речи в пределах одного речевого сообщения (заметим, что такое слияние типично для газет с доминантой на адресате, с настройкой коммуникативного поведения на агитацию, в том числе - и на манипуляцию);

2) с другой стороны, мы видим, как выстраивается система стилистических предпочтений:

- есть издания с деловой стилистической тональностью, которая демонстрируется прежде всего на уровне лексики (лексическая основа текста - нейтральные слова, но много книжной лексики, терминов; разговорные слова допускаются с большим трудом, а просторечие вообще вряд ли возможно), но в то же время синтаксис остается простым, без украшений, грамматические формы слова не оцениваются как источник какой бы то ни было выразительности; это как бы красота стандарта; языковые единицы в основном используются как прозрачная форма, которая ничего или почти ничего не добавляет к выражаемой информации, но и не мешает ей; понятно, что такую картину мы видим в газетах и журналах с доминантой на референте, с настройкой коммуникативного поведения на информирование, чистое оповещение;

- есть, наоборот, издания с разговорно-сниженной тональностью, которая в лучших своих образцах демонстрируется именно на уровне синтаксиса и отчасти - на уровне лексики (такую картину мы скорее найдем в изданиях с доминантой на контакте, с настройкой коммуникативного поведения на взаимодействие); в худших примерах разговорно-сниженная тональность демонстрируется прежде всего на уровне лексики (такую картину мы найдем в газетах и журналах, телевизионных передачах с доминантой на адресате, с настройкой коммуникативного поведения на агитацию, в том числе - и на манипуляцию, а также в изданиях с доминантой на адресанте, с настройкой коммуникативного поведения на приспособление, самореализацию).

Как уже было сказано, газетная речь не только “растягивается”, она еще и “бомбардируется” - внелитературными формами национального языка, в первую очередь жаргонами и просторечием, которые, как признается многими, легко приживаются в газетной речи. Использование в языке СМИ нелитературных элементов, как правило, диктуется поиском синонимических экспрессивных замен, которые не всегда находятся в пределах литературного словаря. Однако надо признать, что и здесь картина не столь однозначна. Наблюдения показывают, что существует немало изданий, радио- и телевизионных программ, где нет жаргонизмов и грубо просторечных слов (хотя в первые годы перестройки даже самые консервативные СМИ не отказывались от таких языковых средств). Внелитературные слова, как и слова разговорные, приживаются в СМИ с доминантой на адресате (настройка коммуникативного поведения - агитация/манипуляция) или на адресанте (настройка коммуникативного поведения - приспособление, самореализация). Поэтому, например, в “Московском комсомольце” жаргонизмов больше, чем в “Московских новостях” или “Новой газете”. Но дело не только в этом количественном показателе - дело в отношении журналистов к таким языковым единицам. В “Московском комсомольце” жаргонизмы выходят за пределы своей тематической области, часто заимствования из уголовного жаргона употребляются журналистами без определенного стилистического задания. Такое “тиражирование” ненормативных слов на страницах газеты приводит к тому, что они входят в ее нейтральный фон и закрепляются в нем. Это вызывает целый ряд коммуникативных последствий. С одной стороны, ненормативные слова становятся привычными для адресата. С другой стороны, они становятся привычными для адресанта (что неизбежно снижает их стилистический потенциал, превращает их в новые газетные штампы). Вот характерный пример использования одного и того же жаргонного слова в трех названных газетах:

“Так что, по сути, очень многое зависит от того, насколько хорошо был подготовлен нынешний наезд на “Мост”. (МК. 2000. 12 мая)

“…Естественно, что государственные спецслужбы давно ждали случая провести показательный “наезд” - показать, “кто в доме хозяин”, - на какую либо крупную охранную структуру…”(МН. 2000. №19. 16 мая)

“Новая газета” провела журналистское расследование случившегося. И сегодня мы готовы рассказать об истинных причинах этого “наезда”. (Новая газета. 2000. №22. 8 июня)

Это не единственный случай. “Московские новости” и “Новая газета” очень часто используют жаргонизмы в кавычках, указывая тем самым на их чужеродность в языковой стихии газеты.

Однако “бомбардировка” и “размывание” газетной речи снаружи не единственная причина ее неустойчивости. Вторая причина неустойчивости стилистической позиции газетной речи состоит в том, что газетная речь “размывается” изнутри: здесь прежде всего сказывается наличие разных каналов передачи информации. Ясно, что собственно газетная, журнальная, радио- и телевизионная речь все чаще имеют различные стилистические характеристики. Просто потому, что в радио- и телевизионной речи слово перестает быть единственным способом передачи информации. Например, на телевидении происходит очевидная стерилизация газетной речи. Во-первых, утрачивается необходимость в использовании изобразительно-выразительных средств языка; их роль выполняют здесь аудио- и видеоряд. Во-вторых, упрощенный (и грамматически, и лексически) способ выражения информации становится жестко обязательным, что, безусловно, требует языкового мастерства от журналиста и редактора, однако это мастерство состоит не в разнообразии и оригинальности, а в точном использовании ограниченного репертуара языковых единиц, что в языке газеты оценивается как штамп.

Конечно, степень “размывания” газетной речи и его характер зависят от доминанты коммуникативной стратегии СМИ, от набора и иерархии его коммуникативных целей. Если вспомнить о том, что цели у СМИ могут быть разными, становится ясно, что воздействие и внешних, и внутренних причин на “размывание” газетной речи происходит явно неравномерно, поэтому стилистические особенности двух газет или двух телевизионных передач нередко оказываются различными, порой диаметрально противоположными. Значит ли это, что газетной речи как функционально-стилистической подсистемы сегодня не существует? Ответ “да” требует ответа и на другой вопрос: какому стилевому принципу (или стилевым принципам?) подчиняется газетная речь? Мы исходим из того, что результат (стилистические особенности речи) создается не собственно функцией, а отношением коммуникантов к этой функции, т.е. прежде всего доминантой и настройкой коммуникативного поведения, целью, которую ставит перед собой журналист (или издание в целом).

Сегодня газетная речь, на наш взгляд, подчиняется одному из четырех стилевых принципов в зависимости от того, какими целями руководствуются издания в целом и работающие в них журналисты:

Покажем некоторые особенности речевого поведения в зависимости от основного конструктивного принципа:

1) принцип ударной оценочности в этом случае в тексте активно используются любые доступные говорящему на русском языке средства прямой и косвенной оценки. Естественным образом разговорные, сниженные слова вписываются в официальный контекст, где речевая ситуация требует строгой книжной лексики. Даже если журналисты в своем речевом поведении в целом ориентируется на иной конструктивный принцип, при утрате речевого самоконтроля возможно перенасыщение фразы оценочными единицами и, как следствие, переход на принцип ударной оценочности.

“Владимир Путин продемонстрирует публике причудливый крендель, выписанный над Европой. ВВП за двое суток планирует облететь аж четыре города...” (МК. 2000. 17 апр.)

“ Инвалидная власть всегда мечтает о ручном управлении оппозицией. Ей мнится в этом стабильность и цивилизованность политической жизни. Но, кроме как прогрессирующей инвалидности, управление “протестующими” ничего не приносит. Бесполюсное общество обречено на решетки.

Не менее розовая мечта власти – иметь управляемые СМИ. Буквы-марионетки очень удобны – дерни за веревочку, и дверь в диктатуру откроется. ” (Новая газета. 2000. №22. 8 июня)

“В том, что касается Чечни, Путин – человек страстей. Посмотрите, как он преображается, как загораются его глаза, играют желваки, выламывается сквозь дипломатический этикет эмоционально заряженная “феня”, когда, оторвавшись от скучных экономических сентенций, он обращается к любимой теме. И в этом он глубоко народен. ” (Новая газета. 2000. №18. 11 мая)

Принципу ударной оценочности подчиняются даже традиционно изобразительные средства (например, метафоры, метонимии или эпитеты); именно изданиях такого типа постоянно вводятся в обращение все новые и новые прецедентные тексты или окказионализмы как сильные оценочные средства; в этих случаях возможна фраза, в которой оценочных элементов оказывается больше, чем неоценочных:

“ Застоявшийся было Григорий Алексеевич Явлинский - в последнее время вроде бы прилично себя вел - сделал предельно неуместное и бессмысленное, если не сказать хуже, заявление.” (Михаил Леонтьев. “Однако”. ОРТ. Запись с эфира. Мир за неделю. 1999. № 11).

Интересно использование терминов в текстах, построенных по принципу ударной оценочности: если журналист решается на употребление термина, который не является общеизвестным, то в авторской речи как основной способ обозначения используется не термин, а его образный “собрат”; термин если и появляется, то окружается метафорами или дается в пояснительной конструкции; в прямой речи ситуация обычно обратная:

“Обычная морковка сможет защитить, к примеру, от гепатита, а банан - от дифтерии. Еще недавно прогнозы ученых о “съедобных вакцинах” выглядели как полная фантастика.

И вот сообщение из Мельбурна: здесь удалось вырастить табак, в генетический код которого “вмонтирован” человеческий ген, отвечающий за выработку антител к вирусу кори. Скармливая лабораторным мышам его листья, исследователи заражали животных корью. Мыши остались живы-здоровы. В ближайшем будущем, утверждают ученые, будут созданы другие подобные растения - овощи и фрукты с противовирусной “начинкой”....

- Около полугода мы ведем работу по созданию “растительной” вакцины против вируса гепатита Е,- рассказал “Известиям” научный сотрудник центра Михаил Эльдаров.- Для этого используем пока не съедобное растение, а дикое - дурман. В качестве вектора, то есть “транспортного средства” для достаки гена в растение, применяем вирус, вызывающий одну из болезней картофеля.” (“Ешь ананасы, яблоки жуй...”. Изв. 2000. 22 янв.)

Отступлением от этой тенденции выглядят ситуации, когда термин используется как ведущий способ обозначения. Если при этом он погружается в бытовое описание, то неизбежно стилистически переоценивается и становится оценочным средством:

“Гибридизация происходит в результате импринтинга (фиксации в памяти отличительных признаков своих сородичей) у только что вылупившихся утят. Из-за того, что вокруг плавает много других уток, новорожденные птенцы получают ложную информацию о том, как должны выглядеть их родственники. Поэтому, подрастая, они подбирают себе в пару утку из чужой стаи, по ошибке записав ее в кряквы.” (“Московские кряквы стали заключать брачные союзы с кем попало”.1 полоса. МК. 1999. 16 нояб.)

2) принцип называния, или принцип референтности® в этом случае в тексте господствует нейтральная, спокойная стилистическая тональность, но допускается все, что сокращает дистанцию между адресатом и собственно информацией - например, точные, прозрачные наименования предметов, признаков и действий.

Такая речевая стратегия отражает нежелание адресанта навязывать адресату свою точку зрения, создает ощущение коммуникативной скромности адресанта. Адресант информирует адресата, не предлагая ему своего особого взгляда на действительность, оставляет адресату возможность дать собственную оценку событиям, фактам. Именно в этих текстах мы найдем языковые, стертые метафоры и метонимии, традиционную фразеологию; при этом нередко закавычиваются (т.е. оцениваются как необычные) даже вполне традиционные метафоры:

“С учетом последних полученных ЛУКОЙЛом судов численность флота нефтекомпании достигла 70 кораблей различного назначения общей грузоподъемностью в 1 млн.т. Не исключено, что увеличение числа кораблей, способных перевозить горючее в сложной ледовой обстановке, ЛУКОЙЛ попытается использовать для того, чтобы еще раз попробовать “переориентировать” на себя весь северный заказ.”(Коммерсантъ. 1999. № 184. 8 окт.)

Тексты такого типа отличаются оценочной деликатностью. И дело не только в том, что оценочные слова используются здесь редко. Дело в том, что рациональные оценки предпочитаются оценкам эмоциональным, чужие оценки предпочитаются оценкам собственным, оценки через референт (т.е. факты) предпочитаются оценкам через коннотации (т.е. словесным оценкам). Очень показательно использование терминологии в такой газетной речи: в текстах как основной способ обозначения используется именно термин, а его образный “собрат” если и появляется, то дается в пояснительной конструкции:

“Задача маркетинговой стратегии CIS Ltd., Apple Computer ICM на ближайший период, как считают ее представители, - устранить диспропорцию в качестве печатной продукции в Москве и на периферии. Дизайн и все полиграфическое исполнение провинциальных газет, по их мнению, вполне может стать таким, как у столичных изданий, использующих издательские системы Apple, интегрированные с периферийным оборудованием для допечатных и печатных процессоров фирм Linotype, Scitex, Agfa.” (Сегодня. 1996. 14 февр.)

“В США принимаются срочные меры против возможного контрабандного ввоза в страну вируса губчатого энцефалита (“коровьего бешенства”) и использования его террористами в качестве оружия. Об этом заявил в суде Уильям Хьюстон, высокопоставленный сотрудник министерства сельского хощяйства США пояснив, что американские эксперты совместно с армией уже работают над проблемами риска заражения крупного рогатого скота террористами.”(Сегодня.1998. № 18. 29 янв.)

3) принцип диалогичности® в этом случае особым образом отбираются и используются языковые единицы, которые помогают журналисту именно взаимодействовать с читателем; особое значение для обеспечения такого взаимодействия имеют особенности и соотношение авторской и чужой речи в тексте. Рассмотрим три газетных материала.

Текст 1.

"Зажигаются звезды над степью. Просвистели крыльями полетевшие на кормежку утки. И стало вдруг зверски холодно.

- Да, тут, в Хортобади, так. Днем - в рубашке, а ночью - впору тулуп. Прикройтесь, - кидает Ласло в повозку суконное одеяло....Вода на закате становится красно-зеркальной.

- Вон поглядите...- толкает Мишко.

Оставляя усы на воде, совершенно нас не страшась, плывет выдра. Вспугнутую ею рыбешку сейчас же бьет острогой стоявшая неподвижно у стены камышей цапля.

Мишко хочет, чтобы гости увидели как можно больше.

- Вы понимаете, уникальное для Европы место! Где еще это можно увидеть...

Это действительно так."(КП. 1986. 4 сент.)

Текст 2.

"Путивцев возмущенно подвигался в кресле: подумать только, не могли составить толковую заявку, как надо обосновать. Сидят дамочки в брючках "бананах", глазки, как у Мальвины, вези, говорят, всего побольше, на заводе лишнее не будет. Еще как будет. И есть, потому что часто с потолка заказы берут. У нас, мол, еще точное направление работ неизвестно, неясно с их объемами, так что гадай, сколько чего понадобится. Значит, точность не нужна, мерить нужно локтем, но с припуском.

...Путивцев понял: те "неликвиды", излишние материалы(надо же!) ценою в миллиарды рублей только потому и "лишние", что часто их некому дать и некому взять. Вроде оброненной перчатки, которую видел сегодня на бровке тротуара. Кому-то она нужна, а узнай, кому...

...Итак, "меню" далеко от реальности. Идти жаловаться по инстанции, добиваться своего? Путивцев в свое время испытал сию методу, но толку вышло самая малость. Самочинство складских работников часто возникает как раз по вине их руководителей. Разве подчас не они "спускают" в склады приказы отпустить "нужным людям" дефицитный материал вне фондов?

Что ж, получается, при таком "меню" и голодным останешься. Коль останешься, тебе скажут: работать не умеешь. Надо найти общий язык на складе, хоть мимикой, хоть словами, а найди. Знай, в той теми, куда махнул рукой завскладом, многое отыщется....Ну, укорял себя Путивцев, снова по битому стеклу босиком пошел, мало тебе переживаний. Подремли хоть, расслабься. Опустил шапку к переносице, чтобы веки держала закрытыми, но кто-то припозднившийся шарахнул в дверь, будто в крепость ломился, и бесприютный снабженец вмиг расстался с подобием сна."(Правда. 1983. 6 янв.)

Текст 3.

"Во дворе самого обычного высотного дома в Медведкове стоит голубятня - зеленая, затянутая сеткой, припорошенная снегом. "Голубятник? А вот его подъезд, первый. Моногарова здесь все знают..."

- Только давайте чайку... Без чая что за разговор. Варенье хозяйка варила. Ну вздыхала, конечно, когда голубей-то покупал. Люди, мол, дачи строят, а мы - голубятни.

Первого голубя Василий Тихонович купил, когда ему было девять лет, в 36-м году.

- Отец построил в тот год новый дом, и голубей я держал на чердаке... А в 54-м построил дом сам и тоже устроил голубятню.

А потом появилось строение во дворе семнадцатиэтажки, где Василий Тихонович стал жить.

Голубятню построить - это же разрешение требуется. Сколько надо инстанций обойти, не пересказать....И корм нынче дорогой. Раньше ведь почему еще птиц было много? Хлеб дешевый, и каждая хозяйка корочки, сухари несет на улицу. На Яузе уток так-то зимой кормили."(КП. 1996. 18 февр.)

Хорошо видно, что здесь авторская и "чужая" речь используется таким образом, что помогает адресанту передавать коммуникативную инициативу иному лицу:

- авторская речь в этих материалах уменьшает речевую инициативу журналиста; она передает информацию о событиях в форме 3 лица; здесь мы не найдем местоимений и глаголов 1 лица единственного числа, этих сигналов пишущего. Заметим, что в тексте 1 журналист все-таки называет себя, но эти названия как бы лишают его самозначимости: это местоимение мы и существительное гости - такое обозначение может здесь дать журналисту только герой. В текстах 2 и 3 "передача коммуникативной инициативы" усиливается тем, что авторской речи здесь почти нет, она растворяется в "чужой" речи; авторская речь и речь героя и стилистически оформляются одинаково;

- чужая речь в этих газетных материалах усиливает речевую инициативу героев; она используется часто, в разных вариантах; в тексте 1 это прямая и косвенная речь, в тексте 2 это несобственно-прямая речь, в тексте 3 - прямая и несобственно-прямая речь. Как вводится, как подается "чужая речь"? В тексте 1 реплики героя появляются чаще не как ответная реакция на высказывания журналиста, а как возможное начало диалога. В тексте 2 мы видим диалогичность несобственно-прямой речи - такой результат дает переносное употребление глагольных форм второго и третьего лица в значении 1 лица: "по битому стеклу босиком пошел", "голодным останешься", а также использование форм повелительного наклонения и вопросительных предложений, обращенных говорящим к самому себе: "найди", "знай", "подремли хоть, расслабься", "Идти жаловаться по инстанции, добиваться своего?". Речевая инициатива героя в этом материале усиливается также тем, что несобственно-прямая речь здесь занимает значительное текстовое пространство. В тексте 3 реплики героя образуют почти самостоятельный рассказ, повествование, хотя некоторые из них содержат сигналы вопросов журналиста.

Так может строиться не только большой по объему текст, но и информационная заметка:

“Ельцин не общается с Березовским! “У них никаких отношений!” Эту сенсационную новость сообщил в понедельник пресс-секретарь президента Дмитрий Якушкин. “Устоявшееся в обществе мнение о том, что Борис Березовский командует политическими процессами, сильно преувеличено, - заявил Якушкин.- Я думаю, что он (Ельцин) о нем (Березовском) совсем не думает и мало знает. Вот есть Анатолий Чубайс. Ельцин с ним регулярно общается. А с Березовским он не общается”.(Новость № 1. 2 полоса - ПОДРОБНОСТИ. Новая газета. 1999. № 40(Д). 28-31 окт.)

4) принцип речевой всеядности или принцип эгоцентричности® при этих принципах язык либо “подстраивается” под аудиторию (допустим, активность молодежного жаргона), либо обеспечивает диктат индивидуального словоупотребления и словосочетания, хотя порой за такую индивидуальность выдается банальная неграмотность:

"Пора ему (журналисту.- Н.М.) писать про любовь, поскольку скоро-скоро самое дорогое оттает, оживет и потянется к солнцу. Ну и поскольку этого важного события в жизни каждого мальчика, видимо, никак не избежать, я тоже, так и быть, напишу пару правдивых историй...

Я, конечно, надеюсь, что эти поучительные истории послужат надежным уроком многим поколениям читателей, собирающихся заняться весной и любовью. А если и не послужат, что читатель хотя бы вымоет руки, перестанет пить из лужи и есть лютики. Иначе, сами видите, что может приключиться с человеком."(Изв., 1996. 17 февр.)

Итак, четыре основных принципа управляют сегодня газетной речью. При этом, конечно, нельзя не видеть, что реальная картина выглядит сложнее. Например, если мы попытаемся рассмотреть принцип ударной оценочности, то придем к выводу, что этот принцип может проявляться по-разному:

1) во-первых, во всех материалах одной газеты, одной телевизионной программы;

2) во-вторых, этот принцип может проявляться только в части материалов одной газеты, одной программы:

- принцип ударной оценочности проявляется только в части материалов, например, тогда, когда газета имеет две цели - реальную и провозглашаемую или исходно двойственную; скажем, газета “Известия” или “Независимая газета” имеют две цели: реальную цель влияния и провозглашаемую цель информирования; программа Михаила Леонтьева “Однако” на ОРТ имеет исходно двойственную цель: информирование (сюжеты, которые готовят корреспонденты программы) и влияния (комментарий ведущего), к тому же в комментариях проявляется цель самореализации, и, как следствие, здесь мы видим не только обилие оценочных средств, но и обилие жаргонных и просторечных, вульгарно-грубых слов и выражений (заметим, кстати, что в комментариях нового ведущего Максима Соловьева эта последняя цель не столь очевидна), однако присутствие в программе чисто информационных сюжетов смягчает эту резкость комментариев; для сравнения приведем программу Светланы Коннеген “Мыло” на ТВЦ с ярко выраженной целью влияния, где сюжет и комментарий дает сама ведущая, а в результате программа выглядит куда более агрессивно, чем “Однако”;

- принцип ударной оценочности проявляется только в части материалов также из-за “пестроты” редакционного корпуса: например, потому, что в редакции работают журналисты разного возраста, разных журналистских традиций, или потому, что одним журналистам позволяется - в коммуникативном отношении- то, что не позволяется другим (скажем, материалы Виталия Третьякова в “Независимой газете” отличаются ярко выраженной целью влияния, в то время, как остальные материалы, во всяком случае в первой половине газеты, очевидно нацелены на чистое информирование);

- двойственность принципов может проявляться и в одном материале, тогда будет ощущаться стилистическая неровность текста, и это может быть оценено как языковой или стилистический просчет журналиста.

Таким образом, сегодня не существует единого стилевого принципа газетной речи. Поэтому уместнее говорить не о газетной речи (по аналогии с деловой или научной речью), а о языке массовых коммуникаций (по аналогии с языком художественной литературы). Этот язык не строится по принципу системных ограничений (одни языковые средства допускаются, другие исключаются), но сомнительно также, что он подчиняется общепринятому сегодня в стилистике принципу - принципу чередования (или, если хотите, сочетания) стандарта и экспрессии. Этот принцип кажется сомнительным уже хотя бы потому, что одни речевые сообщения в газетах, на радио и телевидении подчеркнуто стандартны, другие - избыточно, агрессивно экспрессивны. Очевидно, необходимо отказаться от этого принципа или, во всяком случае, - признать, что этот принцип не распространяется на любое речевое сообщение, использующее язык массовой коммуникации, т.е. не является всеобщим. И если мы относим такие речевые сообщения к одному типу речи, то делаем это скорее по традиции (кстати, трудности выявления так называемой косвенной рекламы говорят именно об этом).

Однако мы можем утверждать, что описанные нами варианты коммуникативного поведения в СМИ подчиняются неким общим правилам. Основные правила коммуникативного поведения были обсуждены ранее (глава 1, § 1). Ясно, что от настройки коммуникативного поведения, от набора и иерархии коммуникативных целей (или - от аспекта информационной функции), иными словами говоря, от коммуникативной стратегии зависит коммуникативная тактика конкретного СМИ, его отношение к коммуникативному кодексу, к набору правил, которым оно следует, к модели, в соответствии с которой выполняется/не выполняется то или иное правило, действующее в ситуации, типичной для сферы массовой информации. Это означает, что язык СМИ, законы, по которым он функционирует, отличаются от языка текстов иного типа.

Каким же образом варьируются общие коммуникативные правила, если имеются в виду тексты массовой информации? Если оценить все коммуникативные стратегии, возможные в сфере массовой информации, то в качестве обязательного компонента мы увидим информирование адресата. Отсюда следует, что к основным коммуникативным задачам для адресанта необходимо будет отнести выравнивание пониманий речевого сообщения у адресанта и адресата, и достижение взаимосогласия между ними. Иными словами говоря, коммуникативное поведение, основные этапы создания текста в СМИ должны так или иначе приспосабливаться к адресату, к диалогу с ним. Умение “приблизиться к адресату” - вот тот стержень, вокруг которого объединяются знания о способах выражения, речевые умения, составляющие коммуникативную компетенцию журналиста.

Выравнивание пониманий предполагает оценку самой информации и обеспечивается надежностью кода, его осмысленностью и достаточностью. Достижение взаимосогласия обеспечивается доверием к источнику информации, что основывается на сходстве стилистических представлений и представлений о том, как надо вести себя в ситуации общения, а это, в свою очередь, достигается ситуативностью кода, а также типом коммуникативной инициативы, коммуникативной влиятельности и представительства адресанта и адресата. Однако, как мы уже знаем, существуют разные по иерархии коммуникативных целей типы изданий и, соответственно, набор и иерархия постулатов - и соответственно правил - коммуникативного поведения этих изданий, безусловно, будут различными.

Показательно, что цель агитации и цель взаимодействия предполагают близость основных компонентов коммуникативной стратегии. Не случайно СМИ, которое провозглашает своей основной целью взаимодействие, так легко может соскользнуть - в своем речевом поведении - в агитацию. Подобное соскальзывание означает, что цель не была осознана четко и до конца или что она исходно была двойственной. В результате происходит подмена коммуникативных тактик, изменяется набор и иерархия постулатов и правил коммуникативного поведения. Именно по этим параметрам различаются речевые сообщения в СМИ с названными целями. Кстати, предложенный подход позволяет дать ответы на многие вопросы, связанные со стилистическими законами тех или иных текстов. Например, для деловых текстов основным является принцип называния, причем можно сказать, что в этом случае действует принцип жесткого называния; это значит, что условия коммуникации требуют, чтобы путь от наименования к обозначаемому предмету был максимально коротким (прямым и стандартным в силу того, что между двумя точками может быть только одна прямая). Следовательно, основными коммуникативными постулатами для делового сообщения будут легальность, понятность и баланс. Рекламные тексты, по нашим предположениям, располагаются в особой коммуникативной зоне, потому что сфера их распространения занимает промежуточное положение между сферой бизнеса и сферой публичной деятельности (коммерческая реклама и социальная реклама; реклама для производителей и для потребителей). Поэтому есть рекламные тексты (так называемая рубричная реклама), которые настраиваются по принципу жесткого называния, отсюда основными коммуникативными постулатами таких текстов будут легальность, понятность и баланс (эти рекламные тексты по сути есть не что иное, как тексты деловые с небольшими стилистическими деталями). Но есть и другие рекламные тексты, которые настраиваются по принципу скрытого воздействия (манипуляции), и основными коммуникативными постулатами таких сообщений будут баланс, понятность и легальность.

Таким образом, избранная коммуникативная стратегия предопределяет следование определенным правилам коммуникативного поведения в сфере массовой информации, в соответствии с которыми происходит языковая подстройка, подстройка приемов и языковых средств. Поэтому в рассуждении об использовании кода в текстах массовой информации необходимо рассматривать правила, следование которым обязательно в ходе коммуникации данного типа, и осуществляемые при этом действия (операции, шаги). А это, в свою очередь, потребует описания инструмента - способов, приемов и средств выполнения правил. Тем самым может быть установлен тот набор сведений, которые составляют речевую компетентность коммуниканта в сфере массовой информации.

Обо всем этом мы и поговорим в двух последующих главах.

Поиск по сайту: