Крошечная туфелька

- Вон та птица?

- Сорока.

- А дерево?

- Дуб.

Я сижу в машине рядом с папой. Воскресный вечер, папа везет меня домой, выходные я провел с мамой. Родители разошлись три года назад, когда мне было десять. Хотя живу я с папой, каждый третий уикенд я провожу с мамой и ее приятелем Алексом. Мама и Алекс живут на ферме. Ферма принадлежала отцу Алекса, а до этого его деду. "Я в городе был один раз, - говорит Алекс, - и чуть до смерти не задохнулся".

Когда папа забирает меня с фермы, у него всегда плохое настроение. Он останавливает машину в конце дорожки, три раза гудит, а, когда я сажусь, крутит настройку радио. Он никогда не спрашивает, понравилось ли мне или как дела у мамы. Просто жмет на газ и говорит: "Накинь ремень". По узким деревенским дорогам он ездит слишком быстро. Как-то раз я сказал ему, что Алекс считает, что опасно ездить больше двадцати миль в час. Папа рассмеялся и погнал еще быстрее.

Я смотрю из окна, разглядываю птиц и деревья.

- А вон та птица?

- Опять сорока, - отвечает папа.

- А что это вон там за дерево? Вон, у реки?

- Ива, - отвечает он раздраженно. - Да что ты все спрашиваешь? Я думал, тебе не нравится в деревне.

- Алекс говорит, что мне не нравится, потому что я ничего здесь не знаю.

Перед нами летит стая птиц. Их, наверное, больше сотни. Они все согласно то бросаются вниз, то уходят вбок, точно ими кто-то командует. Я хочу узнать у папы, как это у них получается, но вместо этого спрашиваю: "Алекс говорит, ты бил маму. Это правда?"

Папа крепко сжимает руль. На его виске бьется жилка.

- Да откуда ему знать? - говорит папа сердито. - Его там и близко не было. Боже мой! Он с твоей мамой всего десять месяцев, и уже пытается настроить тебя против меня. - Папа бросает на меня взгляд. - Я не хочу, чтобы ты его слушал, ясно? Ясно? Ты - моя плоть и кровь. А он тебе никто. Никто.

Чтобы папа успокоился, я спрашиваю:

- А вон там что за деревья?

- Да где, черт побери?

- Вон, на холме.

Папа смотрит в ту сторону.

- Ох, понятия не имею. Я - учитель истории, а не ботаник.

Машина сбивает что-то - взрыв перьев. Машина идет юзом, визжат шины. Папа жмет на тормоз. Нас заносит, машина останавливается.

Мы сидим, не шелохнувшись.

- Что это? - спрашиваю я едва слышно.

- Фазан, - отвечает папа. - Сиди на месте.

Он выходит из машины. Сзади посреди дороги что-то лежит. Папа осторожно трогает это ногой.

Я вылезаю из машины и подхожу к нему.

- Я же велел тебе сидеть на месте, - говорит он.

- Он умер? - спрашиваю я.

- Не совсем.

Фазан весь в крови. У него оторвано крыло и нет лап. Кровавые пузыри выплывают из клюва. Из горла доносится булькающий звук.

- Ему больно, - говорю я.

- Да уж, - говорит папа.

- Что же делать?

- Не задавай дурацкие вопросы.

- Но мы же не можем просто его здесь бросить.

- Ну, так сам и сделай что-нибудь. Это твоя вина. Заставил меня смотреть на эти деревья.

Я смотрю на раненого фазана. У него бессмысленные глаза. Кровь течет по асфальту к папиной ноге.

- Надо его убить, - говорю я. - Разбить голову или что-то такое.

- Найди камень, - говорит папа.

Я оглядываюсь. У дороги только трава. Трава, деревья, полевые цветы.

- Нету тут камней, - говорю я. - Давай, ногой наступи.

- Сам наступи.

- Я в кроссовках. Тебе в ботинках легче.

Папа заносит ногу над головой фазана. Он стоит так немного, опершись о мое плечо, чтобы не упасть. Он вспотел, лицо очень красное.

- Ну, давай, - говорю я.

- Не могу, - признается папа. - Я представляю, какой будет звук.

Из фазаньего клюва снова начинает капать кровь. Птица дергается. Внезапно она подскакивает, бьет оставшимся крылом. Кровь заливает папе штаны. Он пятится, ахает "Боже мой".

Крыло бьется так часто, что расплылось в пятно. Шум ужасно громкий в летней тишине.

- Ему на самом деле больно, - говорю я.

- Знаю. - Папа дрожит, глаза широко раскрыты.

Я достаю из кармана перочинный нож, протягиваю ему.

- На, отрежь ему голову.

- Не могу. Сам отрежь.

- Ты же его сбил.

- Это ты виноват! - кричит он. - Хочешь, чтобы он умер, так и убей его.

Я смотрю, как папа садится в машину. Он заводит мотор, очень громко включает радио, потом закрывает лицо руками. Он сгорбился, точно боится, что его ударят по голове.

Я медленно открываю ножик. Крыло все еще бьется, и, когда я подхожу, кончик попадает мне по коленке. Крыло колотит меня по ноге очень быстро.

Я делаю глубокий вдох и прижимаю лезвие к шее фазана. Надо просто нажать. Вот и все. Один надрез, и готово.

Папа трижды нажимает гудок.

Ну, давай, думаю я. Убей птицу. Но я знаю, что не смогу. У меня не получится.

И тут, так неожиданно, что я подпрыгиваю, крыло перестает биться. Птица еще раз дергается и затихает.

Тишина.

Я трогаю ее ногой. Она твердая, тяжелая и совсем мертвая.

Я закрываю ножик, сую в карман и сажусь к папе в машину.

Когда машина трогается, с капота слетают перья. Мне хочется что-то сказать, все равно что, но я не могу оторвать взгляд от перышка, прилипшего к ветровому стеклу. Оно маленькое, светло-коричневое и приклеено к стеклу капелькой крови.

Я задерживаю дыхание и вжимаюсь в сидение. Я чувствую, как нервничает папа рядом. Мы не произносим ни слова. Мы оба смотрим на перышко. Папа нажимает на газ. Мы уже едем шестьдесят миль в час. Ветер теребит перо, но оно не отлипает.

Когда мы поворачиваем, шины скрипят. Папа едет все быстрее. Я знаю, что он, как и я, затаил дыхание и не вздохнет, пока не улетит перо. Папа тянется к кнопке, нажимает ее. На ветровое стекло брызгает вода. Перышко ползет по стеклу. Папа снова нажимает на кнопку. Еще вода.

И тут, словно по волшебству, перышко исчезает.

Я делаю глубокий вдох. Слышу, как сбоку вздыхает папа. Машина сбавляет скорость.

Вскоре папа выключает радио. Он ласково шлепает меня по колену и улыбается.

- В Китае, - произносит он тихо, - маленьким девочкам бинтуют ступни. Ноги все равно растут, но получаются изуродованные. Пальцы заворачиваются вниз, и ступня выходит вроде сжатого кулака. Всю жизнь женщины страдают от жуткой боли. Они могут ходить только, если ставят ноги боком, - он хихикает. - Я однажды видел такую туфельку. Туфельку китайской аристократки. Всего три дюйма в длину. Представляешь? Всего три дюйма.

Я открываю окно. Темнеет, становится холодно. Ветер бьет мне в лицо.

- Ты убил птицу? - слышу я папин вопрос.

- Да, - отвечаю я. Потом спрашиваю:

- А ты бил маму?

- Нет, - отвечает он. - Ни разу.

Поиск по сайту: