Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС 2 страница

18___________________________ В. И. ЛЕНИН

степени, создалась потому, что европейская революция, вопреки нашему желанию, по­смела запоздать, а немецкий империализм, вопреки нашему желанию, посмел насту­пать.

Тут надо уметь отступать. Невероятно горькой, печальной действительности фразой от себя не закрыть; надо сказать: дай бог отступить в полу порядке. Мы в порядке от­ступить не можем, — дай бог отступить в полупорядке, выиграть малейший промежу­ток времени, чтобы больная часть нашего организма хоть сколько-нибудь рассосалась. Организм в целом здоров: он преодолеет болезнь. Но нельзя требовать, чтобы он пре­одолел ее сразу, моментально, нельзя остановить бегущую армию. Когда я одному из наших молодых друзей, который желал быть левым, говорил: товарищ, отправьтесь на фронт, посмотрите, что там делается в армии, — это было принято за обидное предло­жение: «нас хотят сослать в ссылку, чтобы мы здесь не агитировали за великие прин­ципы революционной войны». Предлагая это, я, право, не рассчитывал на отправку фракционных врагов в ссылку: это было предложение посмотреть на то, что армия на­чала неслыханно бежать. И раньше мы это знали, и раньше нельзя было закрывать гла­за на то, что там разложение дошло до неслыханных фактов, до продажи наших орудий немцам за гроши. Это мы знали, как знаем и то, что армию нельзя удержать, и отговор­ка, что немец не наступит, была величайшей авантюрой. Если европейская революция опоздала родиться, нас ждут самые тяжелые поражения, потому что у нас нет армии, потому что у нас нет организации, потому что этих двух задач решить сейчас нельзя. Если ты не сумеешь приспособиться, не расположен идти ползком на брюхе, в грязи, тогда ты не революционер, а болтун, и не потому я предлагаю так идти, что это мне нравится, а потому, что другой дороги нет, потому что история сложилась не так при­ятно, что революция всюду созревает одновременно.

Дело происходит так, что гражданская война началась как попытка столкновения с империализмом,

СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 19

доказавшая, что империализм гнил совершенно и что подымаются пролетарские эле­менты внутри каждой армии. Да, мы увидим международную мировую революцию, но пока это очень хорошая сказка, очень красивая сказка, — я вполне понимаю, что детям свойственно любить красивые сказки. Но я спрашиваю: серьезному революционеру свойственно ли верить сказкам? Во всякой сказке есть элементы действительности: ес­ли бы вы детям преподнесли сказку, где петух и кошка не разговаривают на человече­ском языке, они не стали бы ею интересоваться. Так точно, если народу говорить, что гражданская война в Германии придет, и вместе с тем ручаться, что вместо столкнове­ния с империализмом будет полевая международная революция, то народ скажет, что вы обманываете. Этим вы только в своем понимании, в своих желаниях проходите че­рез те трудности, которые история преподнесла. Хорошо, если немецкий пролетариат будет в состоянии выступить. А вы это измерили, вы нашли такой инструмент, чтобы определить, что немецкая революция родится в такой-то день? Нет, вы этого не знаете, мы тоже не знаем. Вы все ставите на карту. Если революция родилась, — так все спасе­но. Конечно! Но если она не выступит так, как мы желаем, возьмет да не победит зав­тра, — тогда что? Тогда масса скажет вам: вы поступили как авантюристы, — вы ста­вили карту на этот счастливый ход событий, который не наступил, вы оказались непри­годными оставаться в том положении, которое оказалось вместо международной рево­люции, которая придет неизбежно, но которая сейчас еще не дозрела.

Наступил период тягчайших поражений, нанесенных вооруженным до зубов импе­риализмом стране, которая демобилизовала свою армию, должна была демобилизо­ваться. То, что я предсказывал, наступило целиком: вместо Брестского мира мы полу­чили мир гораздо унизительней, по вине тех, кто не брал его. Мы знали, что по вине армии заключаем мир с империализмом. Мы сидели за столом рядом с Гофманом, а не с Либкнехтом, — и этим мы помогли немецкой

20___________________________ В. И. ЛЕНИН

революции. А теперь вы помогаете немецкому империализму, потому что отдали свои миллионные богатства, — пушки, снаряды, — а это должен был предсказать всякий, кто видел состояние армии, до боли невероятное. Мы погибли бы при малейшем насту­плении немцев неизбежно и неминуемо, — это говорил всякий добросовестный чело­век с фронта. Мы оказались добычей неприятеля в несколько дней.

Получивши этот урок, мы наш раскол, кризис наш изживем, как ни тяжела эта бо­лезнь, потому что нам на помощь придет неизмеримо более верный союзник: всемир-

о

ная революция. Когда нам говорят о ратификации этого Тильзитского мира, неслы­ханного мира, более унизительного, грабительского, чем Брестский, я отвечаю: безус­ловно, — да. Мы должны это сделать, ибо мы смотрим с точки зрения масс. Попытка перенесения тактики октября — ноября внутри одной страны, этого триумфального пе­риода революции, перенесения с помощью нашей фантазии на ход событий мировой революции — эта попытка обречена на неудачу. Когда говорят, что передышка — это фантазия, когда газета, называемая «Коммунист», — должно быть, от коммуны, — ко­гда эта газета наполняет столбец за столбцом, пытаясь опровергать теорию передышки, тогда я говорю: мне много пришлось пережить фракционных столкновений, расколов, так что я имею большую практику, но должен сказать, что вижу ясно, что старым спо­собом — фракционных партийных расколов — эта болезнь не будет излечена, потому что ее излечит жизнь раньше. Жизнь шагает очень быстро. На этот счет она действует великолепно. История гонит так быстро ее локомотив, что раньше, чем успеет редакция «Коммуниста» издать очередной номер, большинство рабочих в Питере начнет разоча­ровываться в его идеях, потому что жизнь показывает, что передышка — это факт. Вот сейчас мы подписываем мир, имеем передышку, мы пользуемся ею для защиты отече­ства лучше, — потому что, если бы мы имели войну, мы имели бы ту панически бегу­щую армию, которую необходимо было бы остановить и которую наши товарищи оста-

СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 21

новить не могут и не могли, потому что война сильнее, чем проповеди, чем десять ты­сяч рассуждений. Если они не поняли объективного положения, они остановить армию не могут, они ее не остановили бы. Эта больная армия заражала весь организм, и мы получили новое неслыханное поражение, новый удар немецкого империализма по ре­волюции, — тяжелый удар, потому что легкомысленно оставили себя без пулеметов под ударами империализма. Между тем этой передышкой мы воспользуемся, чтобы убедить народ объединяться, сражаться, чтобы говорить русским рабочим, крестьянам: «Создавайте самодисциплину, дисциплину строгую, иначе вы будете лежать под пятой немецкого сапога, как лежите сейчас, как неизбежно будете лежать, пока народ не нау­чится бороться, создавать армию, способную не бежать, а идти на неслыханные муче­ния». Это неизбежно потому, что немецкая революция еще не родилась и нельзя ру­чаться, что она придет завтра.

Вот почему теория передышки, которая совсем отвергается потоками статей «Ком­муниста», выдвигается самой жизнью. Всякий видит, что передышка налицо, что вся­кий пользуется ею. Мы предполагали, что Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов от него, а лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом энтузиаз­ме, оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины, когда мы переживали то, что брали назад не сданное, причем это состояло в том, что телеграфист приезжал на станцию, садился за аппарат и телеграфи­ровал: «Никакого немца нет. Станция занята нами». Через несколько часов телефонный звонок сообщал мне из Комиссариата путей сообщения: «Занята следующая станция, мы приближаемся к Ямбургу. Никакого немца нет. Телеграфист занимает свое место». Вот, что мы переживали. Вот та реальная история одиннадцатидневной войны. Ее описали нам матросы, путиловцы, которых надо взять на съезд Советов. Пусть они рас­скажут правду.

22___________________________ В. И. ЛЕНИН

Это страшно горькая, обидная, мучительная, унизительная правда, но она во сто раз полезнее, она понимается русским народом.

Я предоставляю увлекаться международной полевой революцией потому, что она наступит. Все придет в свое время, а теперь беритесь за самодисциплину, подчиняйтесь во что бы то ни стало, чтобы был образцовый порядок, чтобы рабочие, хоть один час в течение суток, учились сражаться. Это немного потруднее, чем нарисовать прекрасную сказку. Это есть сейчас, этим вы помогаете немецкой революции, международной ре­волюции. Сколько нам дали дней передышки, — мы не знаем, но она дана. Надо скорее демобилизовать армию, потому что это больной орган, а пока мы будем помогать фин­ляндской революции¹¹.

Да, конечно, мы нарушаем договор, мы его уже тридцать — сорок раз нарушили. Только дети могут не понять, что в такую эпоху, когда наступает мучительный, долгий период освобождения, которое только что создало, подняло Советскую власть на три ступени своего развития, — только дети могут не понимать того, что здесь должна быть длительная, осмотрительная борьба. Позорный мирный договор поднимает вос­стание, но когда товарищи из «Коммуниста» рассуждают о войне, они апеллируют к чувству, позабыв то, что у людей сжимались руки в кулаки и кровавые мальчики были перед глазами. Что они говорят? «Никогда сознательный революционер не переживет этого, не пойдет на этот позор». Их газета носит кличку «Коммунист», но ей следует носить кличку «Шляхтич», ибо она смотрит с точки зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: «мир — это позор, война — это честь». Они рассу­ждают с точки зрения шляхтича, а я — с точки зрения крестьянина.

Если я беру мир, когда армия бежит, не может не бежать, не теряя тысячи людей, так я возьму его, чтобы не было хуже. Разве позорен договор? Да меня оправдает всякий серьезный крестьянин и рабочий потому, что они понимают, что мир есть средство для накопления сил. История знает, — на это я ссылался

________________________ СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 23

не раз, — история знает освобождение немцев от Наполеона после Тильзитского мира; я нарочно назвал мир Тильзитским, хотя мы не подписали того, что там было: обяза­тельства давать наши войска на помощь завоевателю для завоевания других народов,

— а до этого история доходила, и до этого дело дойдет и у нас, если мы будем только
надеяться на международную полевую революцию. Смотрите, чтобы история не довела
вас и до этой формы военного рабства. И пока социалистическая революция не победи­
ла во всех странах, Советская республика может впасть в рабство. Наполеон в Тильзите
принудил немцев к неслыханно позорным условиям мира. Там дело шло так, что не­
сколько раз заключался мир. Тогдашний Гофман — Наполеон — ловил немцев на на­
рушении мира, и нас поймает Гофман на том же. Только мы постараемся, чтобы он
поймал не скоро.

Последняя война дала горькую, мучительную, но серьезную науку русскому народу

— организовываться, дисциплинироваться, подчиняться, создавать такую дисциплину,
чтобы она была образцом. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы — погибший на­
род и вечно будем лежать в рабстве.

Так, и только так, шла история. История подсказывает, что мир есть передышка для войны, война есть способ получить хоть сколько-нибудь лучший или худший мир. В Бресте соотношение сил соответствовало миру побежденного, но не унизительному. Псковской соотношение сил соответствовало миру позорному, более унизительному, а в Питере и в Москве, на следующем этапе, нам предпишут мир в четыре раза унизи­тельнее. Мы не скажем, что Советская власть есть только форма, как сказали нам моло-

дые московские друзья, мы не скажем, что ради тех или иных революционных прин­ципов можно пожертвовать содержанием, а мы скажем: пусть русский народ поймет, что он должен дисциплинироваться, организовываться, тогда он сумеет вынести все тильзитские миры. Вся история освободительных войн показывает нам, что если эти войны захватывали широкие массы, то освобождение

24___________________________ В. И. ЛЕНИН

наступало быстро. Мы говорим: если история идет таким образом, нам предстоит сме­нить мир, возвратиться к войне, — и это, может быть, предстоит на днях. Каждый че­ловек должен быть готовым. Нет тени сомнения для меня, что немцы подготавливают­ся за Нарвой, если правда, что она не была взята, как говорят во всех газетах; не в Нар­ве, а под Нарвой; не в Пскове, а под Псковом немцы собирают свою регулярную ар­мию, свои железные дороги, чтобы следующим прыжком захватить Петроград. Этот зверь прыгает хорошо. Он это показал. Он прыгнет еще раз. В этом нет ни тени сомне­ний. Поэтому надо быть готовым, надо уметь не фанфаронить, а брать даже один день передышки, ибо даже одним днем можно воспользоваться для эвакуации Питера, взя­тие которого будет стоить неслыханных мучений для сотен тысяч наших пролетариев. Я еще раз скажу, что готов подписать и буду считать обязанностью подписать в два­дцать раз, в сто раз более унизительный договор, чтобы получить хоть несколько дней для эвакуации Питера, ибо я облегчаю этим мучения рабочих, которые иначе могут подпасть под иго немцев; я облегчаю вывоз из Питера тех материалов, пороха и пр., которые нам нужны, потому что я — оборонец, потому что я стою за подготовку армии — пусть в самом отдаленном тылу, где лечат сейчас теперешнюю демобилизованную больную армию.

Мы не знаем, какова будет передышка, — будем пытаться ловить момент. Может быть, передышка будет больше, а может быть, она продлится всего несколько дней. Все может быть, этого никто не знает, не может знать потому, что все величайшие державы связаны, стеснены, принуждены бороться на нескольких фронтах. Поведение Гофмана определяется, с одной стороны, тем, что надо разбить Советскую республику, а с дру­гой стороны — тем, что у него на целом ряде фронтов война, а с третьей стороны — тем, что в Германии революция зреет, растет, и Гофман это знает, он не может, как ут­верждают, сию минуту взять Питер, взять Москву. Но он может это сделать завтра, это вполне воз-

________________________ СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 25

можно. Я повторяю, что в такой момент, когда факт болезни армии налицо, когда мы пользуемся каждым моментом, во что бы то ни стало, хотя бы для дня передышки, мы говорим, что всякий серьезный революционер, связанный с массами, знающий, что та­кое война, что такое масса, должен ее дисциплинировать, должен ее излечить, пытаться ее подымать для новой войны, — всякий такой революционер нас оправдает, всякий позорный договор признает правильным, ибо последнее — в интересах пролетарской революции и обновления России, освобождения ее от больного органа. Подписывая этот мир, как понимает всякий здравомыслящий человек, мы не прекращаем нашей ра­бочей революции; всякий понимает, что, подписывая мир с немцами, мы не прекраща­ем нашей военной помощи: мы посылаем финнам оружие, но не отряды, которые ока­зываются негодными.

Может быть, мы примем войну; возможно, завтра отдадим и Москву, а потом перей­дем в наступление: на неприятельскую армию двинем нашу армию, если создастся тот перелом в народном настроении, который зреет, для которого, может быть, понадобит­ся много времени, но он наступит, когда широкие массы скажут не то, что они говорят теперь. Я вынужден брать хотя бы тягчайший мир потому, что я не могу сказать себе теперь, что это время пришло. Когда наступит пора обновления, то все почувствуют это, увидят, что русский человек не дурак; он видит, он поймет, что надо воздержаться, что этот лозунг нужно провести, — в этом главная задача нашего партийного съезда и съезда Советов.

Надо уметь работать на новом пути. Это неизмеримо тяжелее, но это вовсе не безна­дежно. Это вовсе не сорвет Советскую власть, если мы глупейшей авантюрой сами не сорвем ее. Придет время, когда народ скажет: я не позволю больше себя мучить. Но это может случиться, если мы не пойдем на эту авантюру, а сумеем работать в тяжелых ус­ловиях, при неслыханно унизительном договоре, который мы подписали на днях, ибо одной войной, одним мирным договором такой

26___________________________ В. И. ЛЕНИН

исторический кризис не решается. Немецкий народ по своей монархической организа­ции был связан в 1807 году, когда подписал свой Тильзитский мир, после нескольких унизительных миров, которые превращались в передышку для нового унижения и но­вого нарушения. Советская организация масс облегчит нашу задачу.

Наш лозунг должен быть один — учиться военному делу настоящим образом, ввести порядок на железных дорогах. Без железных дорог социалистическая революционная война — вреднейшее предательство. Необходимо создать порядок и нужно создать всю ту энергию, всю мощь, которые создадут лучшее, что есть у революции.

Ловите передышку, хотя бы на час, раз вам ее дали, чтобы поддержать контакт с дальним тылом, там создавать новые армии. Бросьте иллюзии, за которые вас жизнь наказала и еще больше накажет. Перед нами вырисовывается эпоха тягчайших пораже­ний, она налицо, с ней надо уметь считаться, нужно быть готовыми для упорной рабо­ты в условиях нелегальных, в условиях заведомого рабства у немцев: этого нечего при­крашивать; это действительно Тильзитский мир. Если мы сумеем так действовать, то­гда мы, несмотря на поражения, с абсолютной уверенностью можем сказать, что мы победим. (Аплодисмент ы.)

Краткий газетный отчет напечатан

9 марта (24 февраля) 1918 г.

в «Правде» № 45

СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 27

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

ПО ПОЛИТИЧЕСКОМУ ОТЧЕТУ

ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА

8 МАРТА

Товарищи, позвольте мне начать с замечаний сравнительно мелких, с конца. Тов. Бухарин в конце своей речи дошел до того, что сравнил нас с Петлюрой. Если он счи­тает, что это так, то как же может он оставаться в одной партии с нами? Разве это не фраза? Конечно, если бы это действительно было так, мы не сидели бы в одной партии. То, что мы вместе, доказывает, что на девять десятых с Бухариным согласны. Правда, он прибавил немного революционных фраз о том, что мы хотели предать Украину. Я уверен, что о таких заведомых пустяках говорить не стоит. Я вернусь к товарищу Ряза­нову и здесь я хочу отметить, что подобно тому, как исключение, случающееся раз в десять лет, лишь подтверждает правило, так и ему случилось сказать нечаянно серьез­ную фразу. (Аплодисмент ы.) Он сказал, что Ленин уступает пространство, чтобы выиграть время. Это почти философское рассуждение. На этот раз вышло так, что у тов. Рязанова получилась совершенно серьезная, правда, фраза, в которой вся суть: я хочу уступить пространство фактическому победителю, чтобы выиграть время. В этом вся суть, и только в этом. Все остальное — только разговоры: необходимость революционной войны, подъем крестьянства и пр. Когда тов. Бухарин изображает дело так, что насчет возможности войны двух мнений быть не может, и говорит: «спросите любого военного» (я записал с его слов), раз он так ставит вопрос, что

28___________________________ В. И. ЛЕНИН

спрашивает любого военного, то я ему отвечу: таким любым военным оказался фран­цузский офицер, с которым мне пришлось беседовать¹³. Этот французский офицер, смотря на меня, конечно, злыми глазами, — ведь я продал немцам Россию, — говорил: «Я роялист, я сторонник монархии и во Франции — сторонник поражения Германии, не подумайте, что я сторонник Советской власти, — как же подумаешь, если он монар­хист, — но я был за то, чтобы вы подписали договор в Бресте, потому что это необхо­димо». Вот вам «спросите любого военного». Любой военный должен был сказать то, что я говорил: надо было подписать договор в Бресте. Если теперь из речи Бухарина вытекает, что наши разногласия очень уменьшились, то это потому, что главный пункт разногласий его сторонники спрятали.

Когда теперь Бухарин громит нас за то, что мы деморализовали массы, он абсолютно прав, только он себя громит, а не нас. Кто провел эту кашицу в ЦК? — Вы, тов. Буха­рин. (Смех.) Как вы не кричите «нет», а правда возьмет верх: мы в своей товарищеской семье, мы на своем собственном съезде, скрывать нечего, и придется говорить правду. А правда состоит в том, что в ЦК было три течения. 17 февраля Ломов и Бухарин не голосовали. Я просил голосование воспроизвести, размножить, всякий член партии зайдет в секретариат, если пожелает, и посмотрит голосование — историческое голосо­вание 21-го января, которое показывает, что колебались-то они, а мы нисколько не ко­лебались, мы говорили: «возьмем мир в Бресте, — лучшего не получите, — чтобы го­товить революционную войну». Сейчас мы уже выиграли пять дней, чтобы эвакуиро­вать Питер. Сейчас выпущено воззвание Крыленко и Подвойского¹⁴, которые не были в числе левых и которых Бухарин третировал, говоря, что «вытаскивают» Крыленко, как будто мы выдумали то, что Крыленко докладывал. Мы с этим абсолютно согласны; ведь вот как обстоит дело, ведь это военные доказывали то, что я говорил, а вы отгова­риваетесь тем, что немец не наступит. Разве можно это положение сравнить с октяб-

________________________ СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 29

рем, когда дело было не в технике? Нет, если вы хотите считаться с фактами, так счи­тайтесь с тем, что разногласия касались того, что нельзя начать войну, когда она заве­домо невыгодна. Когда тов. Бухарин начал заключительное слово громовым вопросом: «возможна ли война в ближайшем будущем?», он меня очень удивил. Я отвечаю без колебаний: возможна, — а сейчас надо принять мир. Тут никакого противоречия нет. После этих коротких замечаний я перейду к детальным ответам предыдущим ораторам. По отношению к Радеку я должен сделать исключение. Но было другое выступление — тов. Урицкого. Что там было, кроме Каноссы, «предательства», «отступили», «при­способились»? Ну, что это такое? Разве это не из газеты левоэсеровской ваша критика? Тов. Бубнов читал нам заявление, поданное в ЦК цекистами, считающими себя очень левыми, которые провели полностью пример демонстрации перед всем миром: «пове­дение ЦК наносит удар международному пролетариату». Разве это не фраза? «Демон­стрировать перед всем миром бессилие!» Чем мы демонстрируем? Тем, что предложи­ли мир? Тем, что армия побежала? Разве мы не доказали, что начать войну с Германией сейчас, не приняв Брестского мира, значит показать миру, что наша армия больна, не желает идти на бой? Совершенно пустое, когда Бубнов утверждает, что это колебание целиком было создано нами, — это было потому, что наша армия больна. Когда бы то ни было, передышку надо было дать. Если бы следовали правильной стратегии, мы имели бы месяц передышки, а так как вы последовали стратегии неправильной, мы имеем только пять дней передышки, — и это хорошо. История войны показывает, что для того чтобы остановить армию, бегущую в панике, достаточно иногда бывает даже дней. Кто не берет, не подписывает сейчас дьявольский мир, тот — человек фразы, а не стратегии. Вот в чем горе. Когда мне цекисты пишут: «демонстрация бессилия», «пре­дательство» — это вреднейшая, пустейшая ребячья фраза. Демонстрировали мы бесси­лие тем, что попробовали воевать, когда нельзя было демонстрировать,

30___________________________ В. И. ЛЕНИН

когда наступление на нас было неизбежно. Что касается псковских крестьян, то мы привезем их на съезд Советов, чтобы они рассказали, как обращаются немцы, чтобы они создали ту психологию, когда заболевший паническим бегством солдат начнет вы­здоравливать и скажет: «Да, теперь я понял, что это не та война, которую большевики обещали прекратить, — это новая война, которую немцы ведут против Советской вла­сти». Тогда наступит оздоровление. Но вы ставите вопрос, который решить нельзя. Ни­кто не знает срока передышки.

Дальше я должен коснуться позиции тов. Троцкого. В его деятельности нужно раз­личать две стороны: когда он начал переговоры в Бресте, великолепно использовав их для агитации, мы все были согласны с тов. Троцким. Он цитировал часть разговора со мной, но я добавлю, что между нами было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем. Немец нас надул: из семи дней он пять украл¹⁶. Тактика Троцкого, поскольку она шла на затягивание, была верна: неверной она стала, когда было объявлено состояние войны прекращенным и мир не был подписан. Я пред­ложил совершенно определенно мир подписать. Лучше Брестского мира мы получить не могли. Всем ясно, что передышка была бы в месяц, что мы не проиграли бы. По­скольку история отмела это, об этом не стоит вспоминать, но смешно, что Бухарин го­ворит: «жизнь покажет, что мы были правы». Я был прав, потому что я писал об этом еще в 1915 году: «Надо готовиться вести войну, она неизбежна, она идет, она придет». Но надо было мир взять, а не хорохориться зря. И тем более надо было мир взять, что война придет, а сейчас мы, по меньшей мере, облегчаем эвакуацию Питера, мы ее об­легчили. Это факт. Когда тов. Троцкий выдвигает новые требования: «обещайте, что не подпишете мир с Винниченко», я говорю, что ни в коем случае такого обязательства на себя не возьму. Если бы съезд взял обязательство, ни я,

* См. Сочинения, 5 изд., том 27, стр. 50—51. Ред.

________________________ СЕДЬМОЙ ЭКСТРЕННЫЙ СЪЕЗД РКП(б)______________________ 31

ни один из моих единомышленников, никто ответственности за это на себя не возьмет. Это значило бы вместо ясной линии маневрирования, — отступая, когда можно, иногда наступая, — вместо этого связать себя снова формальным решением. Никогда в войне формальными соображениями связывать себя нельзя. Смешно не знать военной исто­рии, не знать того, что договор есть средство собирать силы: я уже ссылался на прус­скую историю. Некоторые, определенно, как дети, думают: подписал договор, значит продался сатане, пошел в ад. Это просто смешно, когда военная история говорит яснее ясного, что подписание договора при поражении есть средство собирания сил. В исто­рии бывали случаи, когда войны следовали одна за другой, все это мы забыли, мы ви­дим, старая война превращается в.... Если вам угодно, связывайте себя формальными соображениями навсегда и давайте тогда ответственные посты левым эсерам¹⁸. Мы на себя ответственности за это не возьмем. Тут нет ни тени желания раскола. Я убежден, что жизнь вас научит. 12 марта — не за горами — вы получите большой материал¹⁹.

Товарищ Троцкий говорит, что это будет предательством в полном смысле слова. Я утверждаю, что это совершенно неверная точка зрения. Чтобы показать конкретно, я возьму пример: два человека идут, на них нападают десять человек, один борется, дру­гой бежит — это предательство; но если две армии по сто тысяч и против них пять ар­мий; одну армию окружили двести тысяч, другая должна идти на помощь, но знает, что триста тысяч расположены так, что там ловушка: можно ли идти на помощь? Нет, нель­зя. Это не предательство, не трусость: простое увеличение числа изменило все понятия, каждый военный это знает, — тут не персональное понятие: поступая так, я сберегаю свою армию, пусть ту возьмут в плен, я свою обновлю,

В стенограмме несколько слов отсутствует. Ред.

В секретарской записи текст, начинающийся со слов «... есть средство собирания сил...» записан так: «... есть для собирания сил. История создала сотни всяких договоров. Тогда отдавайте посты Троц­кому и др....». Ред.

32___________________________ В. И. ЛЕНИН

у меня есть союзники, я выжду, союзники придут. Только так можно рассуждать; но когда к соображениям военным припутываются другие, тут ничего, кроме фразы, нет. Так политику вести нельзя.

Все, что может быть сделано, мы сделали. Тем, что мы подписываем договор, мы сберегли Питер, хотя бы на несколько дней. (Пусть секретари и стенографы не вздума­ют этого писать.) В договоре приказано вывести из Финляндии наши войска, войска заведомо негодные, но нам не запрещено ввозить оружие в Финляндию. Если бы Питер пал несколько дней назад, то паника охватила бы Питер, и мы ничего бы не вывезли, а за эти пять дней мы помогли нашим финским товарищам, — я не скажу, сколько, они это сами знают.

Слова о том, что мы предали Финляндию, являются самой ребяческой фразой. Мы именно тем и помогли, что вовремя отступили перед немцами. Не погибнет никогда Россия, если провалится Питер, тут тысячу раз прав тов. Бухарин, а если маневрировать по-бухарински, тогда можно хорошую революцию загубить. (С м е х.)

Мы ни Финляндии, ни Украины не предали. В этом нас не упрекнет ни один созна­тельный рабочий. Мы помогаем, чем можем. Мы из наших войск ни одного хорошего человека не увели и не уведем. Если вы говорите, что Гофман поймает, накроет, — ко­нечно, он может, в этом я не сомневаюсь, но во сколько дней он это сделает, — он не знает и никто не знает. Кроме того, соображения ваши, что поймает, накроет, есть со­ображения политического соотношения сил, о котором буду говорить дальше.

Выяснив, почему я абсолютно не могу принять предложение Троцкого — так вести политику нельзя, — я должен сказать, что примером того, насколько товарищи на на­шем съезде ушли от фразы, которая фактически осталась у Урицкого, показал Радек. Я его никоим образом не могу обвинить за это выступление во фразе. Он сказал: «Ни те­ни предательства, ни позора нет, потому что ясно, что вы отступили перед военной

Поиск по сайту: