Использование диалектной лексики

Степень и характер использования диалектных слов в разные периоды различны и зависят от многих причин: и от общественного эстетического идеала, и от того, кто составляет читательскую массу, и от темы произведения и объекта изображения, и от целей, которые ставит перед собой автор (привлекающий диалектную лексику), и от литературных вкусов автора, и от его мастерства и т.п.

Если иметь в виду язык комедии и комических опер XVIII века (а согласно действующей в то время теории трех стилей диалектные слова имели право на существование лишь в произведениях "низкого стиля"– комедиях, шуточных стихах и т.п.), то писатели – В. Лукин, М. Попов, А. Аблесимов, М. Матинский* – вводили в него (точнее, в язык персонажей) диалектную лексику "не столько с целью достижения большей реалистичности в изображении героев, сколько с целью достижения комического эффекта путем показа "неправильной", нелитературной речи своих героев"**. При этом авторы особенно не заботились о правильности передачи говора, чертами которого они наделяли своих персонажей. Позднее, когда права диалектной лексики на вхождение в ткань литературных произведений расширяются, расширяется и роль этих слов. Так, например, в реалистических повестях Д.В. Григоровича, в частности в повести "Антон-горемыка", главный предмет которых, по словам самого автора, составляют "грубые, грязные и вдобавок еще глупые мужики и бабы", диалектная лексика используется широко и в авторской речи для обозначения предметов специфически крестьянского быта (одежды, пищи, предметов обихода и т.д.), и как средство авторского описания, и в диалоге для передачи крестьянской речи: ср. в авторском описании ярмарки: "Тут пестрыми группами возносятся кубышки, крыночки, ложки кленовые, бураки берестовые, чашки липовые золоченые суздальские, жбанчики и лагунчики березовые, горшки, и горшки-то все какие – муравленые коломенские! Там целые горы жемков, стручьев, орехов, мякушек, сластей паточно-медовых, пряников, писанных сусальным золотцем... А сколько костромского товару: запонок, серег оловянных под фольгою и тавлинок под слюдою! – Кажись, на весь бы свет с залишком стало". Правда, это широкое и разнообразное привлечение диалектного материала не имеет цельной диалектной основы***, он собран из различных говоров (а некоторые звучащие "по-деревенски" слова не соответствуют значениям, которыми в действительности эти слова обладают в говоре).

* В. Лукин – автор комедии "Щепетильник"; М. Попов – автор комической оперы "Анюта"; А. Аблесимов – автор комической оперы "Мельник – колдун, обманщик и сват"; М. Матинский – автор комической оперы "Санктпетербургский гостиный двор".

** Прохорова В.Н. Диалектизмы в языке художественной литературы. М., 1957. С. 5.

*** См.: Чернышев В.И. Русский язык в произведениях И.С. Тургенева/Избр. тр. Т. 1. М.,1970. С. 228.

В отличие от Д.В. Григоровича и ряда других писателей такие писатели-классики, как И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, И.А. Бунин, привлекали диалектные слова и другие диалектные элементы, точно отражавшие особенности соответствующего говора. Но употребляли их неодинаково. У Тургенева они сосредоточены в основном в "Записках охотника", имеют чаще всего "цитатный" характер. Сопровождаемые разнообразными авторскими оговорками, вроде "как у нас говорят", "в Орловской губернии так называют то-то...", "как говорят орловцы" и т.д., выделяемые графически (курсив, кавычки), эти слова четко ограничивались от общелитературной части текста, демонстрируя "своебытность" орловского говора.

Встречаются подчас у Тургенева диалектные слова в его авторском языке и без ссылок на принадлежность орловскому наречию: "Золотые тучки расстилались по небу все мельче и мельче, словно вымытая, расчесанная волна" (в рассказе "Льгов"; волна – шерсть). И в таких случаях Тургенев никаких семантических разъяснений не дает. Скорее всего, он и не замечал, что употребляет диалектное слово. По-видимому, диалектизмы были свойственны многим* южнорусским говорам, и они были понятны большинству читателей (составляющих по преимуществу образованную часть общества).

* Показательно, что и у Тургенева и у Толстого попадаются одни и те же диалектные слова: засека, замашки (замашный), кóзюля, играть (песни). Ср. и варок, завеска у Толстого и у Бунина и т.д.

У Толстого (как и у Бунина) диалектизмы встречаются не только при передаче речи крестьян, но и в авторском языке, где даны без каких-либо пояснений. Ср. а) (в речи крестьян и солдат, т.е. вчерашних крестьян же, в "Войне и мире"): "Аринка, глянь-ка, на бочкю, сидит", "Ишь ты, куда фатает!" (хватает); "Спину погреешь, а брюх а замерзл а "; б) (в авторской речи в "Анне Карениной"): "Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко-зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом озимого и светло-желтого ярового жнивья"; "И, делая это, он все рассматривал и наблюдал, что открывалось перед ним; то он срывал кочеток, съедал его или угощал Левина, то отбрасывал носком косы ветку... то ловил козюлю, попавшуюся на пути, и, как вилкой, подняв ее косой, показывал Левину и отбрасывал".

Чехов тоже писал о русской деревне, есть у него персонажи – крестьяне, но вот диалектизмы в их речи чрезвычайно редки. (Эту функцию – передавать деревенскую речь – часто выполняют в чеховских произведениях собственно просторечные слова). Введение в литературу диалектизмов ("провинциализмов" в словоупотреблении Чехова), тем более увлечение ими противоречило его эстетическому идеалу, о чем он неоднократно говорил в письмах-рецензиях: "Всю музыку Вы испортили провинциализмами, которыми усыпана вся середка. Кабачки, отчини дверь... и проч. – за все это не скажет Вам спасибо великоросс..." (Из письма к И.Л. Щеглову, 22 февраля 1888 года); "Латанный"– это не русское, а скорее южнорусское слово. Вы были правы, когда забраковали его..." (Из письма к О.Р. Васильевой, 20 марта 1898 года); "Набрать на платье"– это провинциализм, не русское выражение" (Из письма М.В. Полиновскому, 11 февраля 1900 года) и т.д.

Через тридцать с лишним лет убежденность в том, что язык художественной литературы не должен страдать провинциализмом, а быть "общерусским", прозвучит в выступлении Горького* в связи с обсуждением в печати романа Ф. Панферова "Бруски". В языке этого романа и ряде других произведений 20 – 30-х годов (например, В. Иванова, А. Караваевой, Л. Сейфуллиной) отразилось влияние имевшей тогда хождение теории о необходимости создания "нового" языка, языка революционной эпохи. Это влияние сказалось не только в широком привлечении диалектных средств (а также просторечных слов, в том числе и вульгаризмов, специальной и арготической лексики), но и в манере их использования. Ограниченное число собственно лексических и этнографических диалектизмов в речи персонажей и автора свидетельствовало о том, что диалектизмы вводились не для создания местного колорита, не как выразительные образные или характерологические средства. (Показательно, что речь персонажей наделялась зачастую диалектными особенностями – фонетическими и грамматическими, – несовместимыми друг с другом.) Они должны были демонстрировать нового героя, героя, выдвинутого революцией, героя, чей язык (и чья культура) резко отличается от прежнего языка (от прежней культуры).

* "...Литератор должен писать по-русски, а не по-вятски, не по-балахонски" (Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 25. М., 1958. С. 135).

На этом фоне особенно ярко выступает мастерство М.А. Шолохова. Он тоже использовал диалектизмы, и очень широко. Но диалектизмы в его произведениях – это не набор случайно услышанных человеком городской культуры деревенских слов. Это точное отражение родной писателю донской речи. Читатель слышит ее в разговорах казаков, в языке самого автора. Они входят в авторские описания природы, используются в составе сравнений, как образные поэтические средства – метафоры. Например, в "Тихом Доне": "Ранней весной, когда сойдет снег и подсохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы *. Потоками струится подгоняемый ветром огонь, жадно пожирает он сухой аржанец, взлетает по высоким будыльям ** татарника, скользит по бурым верхушкам чернобыла, стелется по низинам"; "Пусто и одичало, как на забытом и затравевшем лебедой и бурьяном гумне, стало на душе у Аксиньи после того, как пришла с мелеховского огорода из подсолнухов"; "Над Доном на дыбах ходил туман и, пластаясь по откосу меловой горы, сползал в яры ***серой безголовой гадюкой"; "Тугой ожерелок мундира прямил ему жилистую шею..."

* В словаре Ушакова слово пал ('полевой, степной или лесной пожар') снабжено пометой обл.

** Слово это, отсутствующее во всех современных толковых словарях, встречается в разных южных говорах. Его употреблял и Бунин.

*** Как областное дано в словаре Ушакова.

Большое количество диалектизмов в прямой и авторской речи – этнографизмы, называющие специфические предметы и явления казачьего быта: курень ('жилой дом в казачьей донской станице'), майдан ('площадь, где происходят сходки, собрания'), налы 2 гач ('ремень или веревка, привязываемая к рогам волов и служащая поводом'), чекмень ('особый вид мужской верхней одежды') и т.д.

В подавляющем большинстве "шолоховские" диалектизмы понятны (исключение составляют этнографизмы) благодаря своей структуре, корневому родству с общенародными словами (вечерять, глазюки, утирка, забижать, зараз, затравевший, ожерелок, чадунюшка, чертяка и т.д.) или словесному окружению, контексту ("пьяненький дед Гришака обнимал ширококостную спину соседа по лавке, брунжал по-комариномуему в ухо").

В произведениях современных "деревенских" писателей, как правило, выходцев из деревни, – Ф. Абрамова, Б. Можаева, Е. Носова, В. Белова, В. Солоухина, В. Шукшина и др. – воплощены принципы использования диалектизмов, выработанные Шолоховым. Эти писатели просто и естественно вводят диалектную лексику разных типов не только в речь персонажей, но и во все виды авторской речи (описание, повествование, лирические контексты и т.д.): "Дичи не очень много в наших перелесчатых, а более полевых местах" (В.Сол.); "У бани я долго лежал в траве, прислушиваясь, но никого не было, только курицы порхались в картошке" (В.Бел.); "В стекла окон сыпанули первые рясные капли дождя" (Шукш.); "Это она, Анфиса Петровна, схватилась с Першиным на правлении из-за семян, а он, Михаил, да Петр Житов, если говорить правду, только облай со стороны вели" (Ф.Абр.); "У Романовны всю зиму тосковали руки. Особенно по ночам и к перемене погоды" (В.Бел.).

Для этих писателей нехарактерно специальное разъяснение значения диалектных слов, даже тех, которые явно могут быть неизвестны широкому читателю. Ср., например, выше диалектизм рясный в шукшинском тексте или канка – диалектное слово, используемое героем повести Б. Можаева "Из жизни Федора Кузькина": "Были пироги да канки, а остались одни лихоманки", или шоболы из той же повести.

Заметное исключение в этом отношении – В. Солоухин, в произведениях которого встречаются разнообразные традиционные объяснения смысла могущих оказаться непонятными диалектных слов. Непонятность диалектных слов (особенно если такие слова не единичны в произведении) может вызвать у читателя раздражение. Об этом все-таки должны помнить авторы литературных произведений.

Выше уже говорилось о том, что диалектная лексика является одним из источников пополнения и обогащения литературного словаря.

Будучи наиболее интенсивным в период формирования и становления литературного языка, приток диалектных средств в литературную речь продолжается и в XX веке. Этому способствовала, с одной стороны, выразительность* ряда диалектных слов (глухомань, замшелый), с другой – их лаконичность, позволявшая одним словом выразить то содержание, для которого литературный язык располагал сочетанием нескольких слов (затемно, зеленя, новосел)или более "длинным" словом (ср. бывшее диалектное доярка, от которого, кстати, позднее, уже на почве литературного языка, образовалось дояр, и прежнее литературное доильщица)**.

* Выразительность слова выползина ('старая шкурка, которую некоторые животные, в частности змеи, сбрасывают во время линьки') восхитила Пушкина, услышавшего его от замечательного знатока народной речи В.И. Даля. Явившись как-то к Далю в новом сюртуке, Пушкин спросил шутливо: "Ну что, какова выползина?"

** Слова доярка, замшелый, затемно, зеленя, новосел квалифицируются как областные еще в Словаре Ушакова; глухомань в нем вообще отсутствует. Без всяких помет эти слова даются в позднейших словарях, например в 4-томном "Словаре русского языка". Нелишне отметить к тому же, что замшелый, пришедшее из диалектной речи со значением 'покрывшийся мхом, плесенью', приобрело в литературном языке и переносное значение, отмечаемое 17-томным академическим словарем и последними изданиями Словаря Ожегова (обычно в сочетаниях " замшелый старик", " замшелые старцы").

Поиск по сайту: