В.М. Головнин и доктор С.В. Большой

КАЗАХСКИЙ ПЛЕННИК

Синхронистические таблицы – удел потомков. С благополучного временного расстояния, владея той информацией об ушедшей эпохе, которая по определению недоступна современникам, мы рассекаем и классифицируем временной поток, и судьбы людей прошлого предстают перед нами изломанными линиями на диаграмме, демонстрируя то сближение, то расхождение, то переплетение. Иногда эти линии сходятся очень близко – и все-таки не соприкасаются.

Вся жизнь человеческая состоит из встреч, либо реализовавшихся либо нет, когда люди проходят друг от друга очень близко, даже не подозревая об этом. Так писатель Юрий Давыдов обратил внимание, насколько сблизились – а все-таки не сошлись – дороги юного Пушкина и капитана Головнина в 1817 г., когда на борт шлюпа «Камчатка» поднимался лицейский однокашник поэта Федор Матюшкин. Поделимся и своим наблюдением относительно «несостоявшихся встреч».

В.М. Головнин в своих плаваниях дважды посещал Бразилию, но ни разу не встретился с русским посланником в этой далекой стране, П.Ф. Балк-Полевым. В январе 1808 г. шлюп «Диана» причаливал не у материка, а у острова св. Екатерины и с русскими дипломатами видеться не мог. А в ноябре 1817 г., когда шлюп «Камчатка», совершавший второе в русской истории кругосветное плавание, отдал якорь в бухте Рио-де-Жанейро, и В.М. Головнин с офицерами представлялся обитавшему тогда в Бразилии португальскому королю, П.Ф. Балк-Полева здесь уже не было, и его заменял генеральный консул академик Г.И. Лангсдорф¹.

А ведь, Петр Федорович Балк-Полев² был владельцем соседнего с Гулынками села Асташева, где сегодня установлен памятный знак В.М. Головнину, да и в самих Гулынках Балк-Полеву принадлежало 4 крестьянских двора. Наследник имения, насчитывавшего 3 с половиной тысячи душ крепостных в Московской, Владимирской, Орловской, Вологодской, Саратовской и Рязанской губерниях, П.Ф. Балк-Полев, скорее всего, никогда и не приезжал в Асташево, а в 1806 г. вообще продал свое имение в Пронском уезде (190 душ) надворному советнику А.Н. Бологовскому³. Так что, несмотря на соседство имений, В.М. Головнин и П.Ф. Балк-Полев не имели шансов познакомиться на родине. Не было угодно судьбе свести их и «на далеком меридиане».

Но бывает и так, что судьбы обнаруживают не просто тенденцию к сближению, но какой-то удивительный параллелизм. При сопоставлении биографий капитана Василия Головнина и доктора Саввы Большого это просто бросается в глаза. Они происходили из одной местности и были почти ровесниками. Оба покинули родные края в юном возрасте и возвратились туда лишь через много лет. И тот, и другой – путешественники, отправившиеся в неизведанные азиатские страны, испытавшие тяготы плена в чужих краях и поведавшие о своих приключениях в записках, увидевших свет в одном и том же издании. Их сочинения являются первыми мемуарными произведениями, опубликованными рязанскими авторами. На склоне лет они снова оказались соседями. И умерли они почти в одном возрасте – 55-57 лет. Напрашивается вопрос – а сами-то они знали друг о друге? Встречались ли?

В чем резко различаются их судьбы, так это в посмертной славе. Насколько знаменито имя В.М. Головнина, настолько забыто имя С.В. Большого. Что ж, отдавая дань одному, вспомним и другого.

Савва Васильевич Большой происходил из священнической династии. Его отец, дед и прадед были иереями Никольской церкви села Чернобаева. Фамилии они, как и все провинциальное духовенство, не имели и писались в документах по имени и отчеству.

Сведения о прадеде С.В. Большого содержатся в материалах 1-й ревизии в 1720 г.: «Села Чернобаева церкви Николая Чюдотворца поп Андрей Игнатьев сказал по священству: в том селе Чернобаеве двор ево, попов, а в том дворе он, поп Андрей, 50, жена Прасковья Григорьева 45, сын Иосиф 2 [лет], брат дьякон Антон 61 [года], вдов, брат родной Семион 40 лет, жена Настасья 40, сын Иван 3 [лет], у дьякона дочь Дарья.

Да у него ж, папа, дворовый человек, пашит на нево, папа, а своей земли не имеет, кормитца мисичиною […] Григорей Евсеев 76, жена Катерина Нестерова 60, дочь Ирина 2 [лет].

У него ж, попа, пчельных ульев со пчелами 6 ульев»⁴.

Ко всяким упоминаниям возраста в документах XVIII в. надо относиться критически – они редко согласовываются между собой. Так, исповедная ведомость 1738 г., показывает иерею Андрею Игнатьеву 60 лет, его жене Прасковье Григорьевой – 40 лет. Дьяконом той же церкви служил вдовый и бездетный Антон Игнатьев, 50 лет, брат священника, а дьячком – 18-летний Петр, священнический сын – не он ли в 1720 г. был ошибочно написан Иосифом?⁵

6 мая 1739 г. Петр Андреев сын попов (это еще не фамилия!) обвенчался с девицей Татьяной Гавриловой⁶. 24 марта 1745 г. Петр Андреев был рукоположен в иереи, а 1 апреля 1746 г. умер его отец, Андрей Игнатьев, 62 лет (?)⁷

О деде С.В. Большого известно, что он был грамотен, в отличие от своего товарища, сперва дьякона, а потом иерея той же церкви (по штату в Никольской церкви с. Чернобаева некоторое время состояло 2 священника) Казмы Симеонова, за которого он обычно прикладывал руку, «понеже он писать не умеет»⁸. О нраве отца Петра можно судить по следующему челобитью помещика сельца Кулиг, отставного капитана Ивана Саввича Колемина, поданному 17 апреля 1762 г. в Рязанскую духовную консисторию:

«Сего апреля 12 дня означенной иерей Петр Андреев, без званья моего пришед ко мне, именованному, в дом мой, в показанную деревню Кулиги, и в том моем доме, не знаемо с какова умыслу, называл меня шелмою, плутом и сукиным сыном, и каналиею, и притом выговаривал мне таковые речи, что будто и мать моя с[…] и б[….] была, и тем меня, именованного, обесчестил напрасно»⁹. Неизвестно, по какой причине так разъярен был святой отец, и возместил ли капитан свою обиду (он вскоре умер, 25 мая 1764 г. и тот же Петр Андреев отпел его и внес об этом запись в метрическую книгу)¹⁰, однако видно, что в среде мелкопоместных приходских дворян чернобаевское духовенство отнюдь не чувствовало себя приниженным.

В 1766-67 гг., за отсутствием священника в с. Гулынках, Петр Андреев осуществлял службу и в тамошнем приходе «по вхожему указу»¹¹. Объяснялось это тем, что Чернобаево было следующим за Гулынками селом, на большой дороге из Рязани в Ряжск. Их разделяло не более 7 верст. Священнослужители и церковники обоих сел нередко поддерживали духовное общение, бывая друг у друга на исповеди. Так, в 1785 г. священник с. Гулынок Василий Симеонов исповедовался у Петра Андреева¹².

В исповедной ведомости 1778 г. иерею Петру Андрееву показано 57 лет, вдов, у него сын, дьякон той же церкви Василий Петров с женой Федосьей Тимофеевой¹³.

Петр Андреев умер 15 октября 1794 г., 75 лет¹⁴. Задолго до этого, в 1786 г. место отца заступил Василий Петров, а место дьякона – уже его сын, Федор, вчерашний студент риторики¹⁵. 16 июля «попов сын Феодор Васильев, 23 лет, 1-м браком понял девку Дарью Алексееву, 17 лет, того же Пронского уезда села Столпец попову дочь»¹⁶.

Метрической записи о рождении С.В. Большого не сохранилось. Родился он, видимо, около 1770 г. Как следует из его воспоминаний, отчий дом он покинул в один год с В.М. Головниным (в 1788 г.), отправившись на учебу в Севскую семинарию. Там, вероятно, он и получил фамилию – довольно необычную. Чаще всего семинаристы награждались фамильными прозваниями оттопонимического происхождения. В этом случае Савва должен был бы получить фамилию Никольского или Чернобаевского – последнее позже имело место с его братом Иваном. Но, возможно, сыграли роль физические кондиции Саввы. Он, вероятно, был крупным или просто высокорослым юношей.

Но в семинарии Большой не задержался. Как значится в его аттестате, «в службу вступил из духовного звания в Московской военной гофспиталь учеником 1789 марта 1, подлекарем в армию на шведской границе расположенную 1790 июля 19, и был в походе против не приятеля; по замирению за болезнию отставлен, в С.-Петербургском сухопутном гофспитале 1791 февраля 10, по выздоровлении прикомандирован в артиллерийской и инженерной лазарет того ж года июля 14, для окончания наук переведен в С.-Петербургский адмиралтейской гофспиталь 1795 сентября 21, где по экзамену произведен лекарем и определен в павловской гранодерской полк 1797 октября 7, в горное училище 1798 маия 20, произведен штаб лекарем 1800 сентября 11»¹⁷.

Как рассказывает биограф Большого Н. Кульбин: «через год он представил конференции Санкт-Петербургской медико-хирургической академии свою диссертацию «Parergon physico-medicum de electricitate aetiologiaque ejusque princibus»; этот труд уже был одобрен медицинской коллегией, но право возводить врачей в степень доктора было незадолго перед тем предоставлено академии, и следовало назначить диспут; однако еще не существовало никаких правил для производства диспутов; лишь 29 июня 1801 г. эти правила были выработаны коллегией и доставлены в академию. 28 июня 1802 г.¹⁸ Савва Большой, первый из русских врачей, на основании новых правил защитил свою диссертацию против трех оппонентов, назначенных конференцией академии и четырех посторонних и конференция признала его достойным ученой степени»¹⁹.

Уже факт, что он стал первым в России доктором медицины, защитившим диссертацию в Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии²⁰, давал шанс С.В. Большому сохранить свое имя в истории. Но судьба готовила Савве Васильевичу невероятный поворот. Как сам он рассказывал в своих воспоминаниях:

«По именному Е.И.В. Высочайшему указу, состоявшемуся в 23 день декабря 1802 г. откомандирован я из Горного Кадетского корпуса в Бухарию, с производством жалования по 1600 рублей в год государственными ассигнациями и пожалован в надворные советники»²¹. Последний чин давал его обладателю права потомственного дворянства.

15 января 1803 г. С.В. Большой выехал из Петербурга, чтобы в Оренбурге присоединиться к формирующейся экспедиции. Ее главой был назначен свиты Е.И.В. квартирмейстерский поручик Яков Гавердовский. Судя по фамилии, последний вел происхождение из рязанских дворян.

Цели экспедиции, которой предстояло посетить Бухару, Хиву и Кабул, были отчасти дипломатические, отчасти торговые, отчасти научные. Во всяком случае, кроме подарков бухарскому, хивинскому и кабульскому ханам, С.В. Большой упоминает об инструкции от Академии наук и научных приборах, имевшихся в числе грузов. К экспедиции был присоединен купеческий караван с разными товарами на 200 тыс. рублей.

30 июля 1803 г. 94 участника экспедиции (Я. Гавердовский, С. Большой, колонновожатые Г. Иванов и И. Богданович, переводчики К. Биктяшев и М. Михайлов, а также оренбургские казаки, тептяри, старшины из Младшего казахского жуза, а также казахи-извозчики) и караван из 100 верблюдов, выступили из Орской крепости. Путь пролегал по берегам рек Ори и Иргиза, и далее, через пустыню Кара-кум. Не дойдя до реки Сыр-Дарьи 75 верст, экспедиция узнала о том, что один из султанов Младшего Казахского жуза, Абулгазы Каипов, провозгласивший себя ханом, намерен преградить ей дорогу в Бухару. Экспедиция вынуждена была повернуть назад, но 9 сентября была настигнута киргиз-кайсаками, как называли тогда казахов. Вожатые и извозчики, забрав своих лошадей и верблюдов, бежали. Измученные тяжелой дорогой и жаждой (вода была сразу же захвачена нападавшими), участники экспедиции пытались отстреливаться, убив нескольких нападавших, но после того, как силы их оставили, подверглись яростной атаке, сразу же перешедшей в грабеж²².

«А я, злосчастный, – пишет С.В. Большой, – как бы осужденный Провидением на жестокое мучение, не имея в руках никакого оружия, и не успев протесниться сквозь страшную сию толпу, быв ранен в голову саблею, утащен исступленным киргизом, которого имя Алтын-Бай-Хулзюк»²³.

Происходившее с ним в первые часы и дни пленения составляет наиболее яркую часть воспоминаний С.В. Большого, когда беглое и пунктирное описание сменяется эмоциональным, насыщенным подробностями и психологическими деталями рассказом. Достаточно сказать, что предыдущая часть воспоминаний. от начала экспедиции до пленения мемуариста, занимает 9 журнальных страниц, и почти столько же – события 10-11 сентября 1803 г., когда пленник, уже попрощавшийся с жизнью, ограбленный, страдающий от раны и варварского обращения, достался сначала новому хозяину, Сиркабаю, а потом, при новом дележе добычи казахами, «поставлен был в одной цене с верблюдом и по жеребью достался в третьи руки»²⁴. 13 сентября, сообщает далее Большой, «при новом разделе попал я в четвертые руки и достался самому негодному роду киргизов, называемых Телеу […] На четвертые сутки четвертый мой хозяин, именем Кажубек-Телеу-тайлян, переправясь со мною чрез реку Сыр в лодке на перевозе Казанлы, привез в свой аул, находившийся тогда близ урочища Женгит кала или Женгит тау»²⁵.

Так начались 10-месячные мытарства русского пленника, тяжело раненого, попавшего в общество средневекового типа с сильными пережитками родового строя, где он оказался в положения кула – патриархального раба. Все это время доктор медицины был почти лишен общения. Чтобы не забыть язык, он прибегал к различным приемам: молился, разговаривал сам с собой, старался припомнить и напевать все известные ему русские песни. От попыток наложить на себя руки и разом оборвать мучения Большого оберегал собственный обет, продиктованный религиозным чувством.

«В роде Телеу находился я около 4-х месяцев, переходя из рук в руки. Ежедневная моя должность состояла в том, чтоб рубить и собирать дрова, носить воду, топить кибитку, толочь вареное и поджаренное просо, молоть в руках кое-какие полусырые зерна, чистить навоз, которого в течение 2-х или 3-х дней накопляется столь много (разумеется, зимою), что целый почти день потребен на одно чищенье. Ежели и все сие исполнено будет, то на досуге дадут кучу шерсти, которую, сидя, теребишь. Таковая работа не изнурила бы сил, если бы порядочная и довольная пища была доставляема; но к несчастию там господствует вечный голод. […]От несносности голоду время столь продолжительно, что один день покажется годом; и я, живучи у сих варваров, не быв притом от роду брезглив, так исхудал, что едва мог волочить ноги. Кто бы стал без нужды отнимать у собаки унесенный ею какой-нибудь кусок сырого лошадиного мяса и глотать, почти не жевавши! Голод принуждал меня делать то неоднократно»²⁶.

Следующие месяцы пребывания в плену были не столь тягостны. Узнав о русском пленнике, его вытребовал к себе местный правитель. Хан Абулгазы решил использовать аманатов как дипломатический козырь и вступил в переписку с оренбургским генерал-губернатором. В противном случае, на родине ничего не знали бы о судьбе Саввы Васильевича – его даже не искали.

«27-го Декабря Чиктынский хан Абулгазы Каипов, выручив меня из рода Телеу, взял к себе с тем, чтоб доставить в Россию. Здесь нашел я попавшегося в плен начальничьего денщика Никифора Васильева, который находился уже в ханском ауле. Он за неделю перед сим взят был также ханом у Утсай-ля-бия. […] Слишком пять месяцев прожил я у хана, потому что вскоре по взятии меня уехал он на войну против каракалпаков […] Как скоро хан уехал, то и денщика взяли назад прежние его хозяева»²⁷.

Тем не менее, благоприятный для русских пленников исход наступил.

«В 10 день июня 1804 г., в отсутствие Хана, отпущен я был главными чиновниками, Старшинами Жянназаром и Жянзаком, поручен Тюрт-Каринскому Старшине, Мурзе Буронбаю и приехавшим из Оренбурга с нарочным предписанием от пограничной комиссии для разведывания о пограбленных товарах (о пленных ни слова) конфидентам… с которыми в препровождении немалого числа киргизов и пустились в путь»²⁸. С обилием топографических подробностей мемуарист описывает путь караван, 26 сентября достигшего Оренбурга. Психологическая достоверность воспоминаний С.В. Большого проявляется в описании своего состояния в момент, когда с окрестных высот открылся вид на русский город:

«Киргизцы с самого почти начала пленения моего обещали освободить меня и говорили: вот ныне де завтра поедем в Россию; между тем провели почти целый год в своих обещаниях и сборах; горесть и отчаяние с мучительным чувством неизвестности усугублялись от сего со дня на день и столько ожесточили мое сердце, что оно, подобно крепкому камню, отнюдь не тронулось при первом моем воззрении на противулежащие предметы.

Напоследок приближились мы к меновному двору, в который вступя, были окружены множеством народа. Отовсюду кричали: где они! Где они! И как знакомые по некоторым приметам меня узнали, то бросились с неизъяснимою радостию целовать, и орошая потоками лиющихся слез, едва не задушили. Сие есть обыкновенное там встречание вывозимых из плена! До того, повторяю, было ожесточено сердце, что я только дивился написанной на их лицах радости и дружеской их приязни; внутри же себя не чувствовал никакой перемены: укоренившийся ли страх, или другое что было сему причиною, того и до сих пор не разберу»²⁹.

В тот же день С.В. Большой, одетый по-киргизски, при сабле, с обритой головой, в сопровождении 50 киргизов и султана Ширгазы был представлен Оренбургскому военному губернатору, князю Григорию Семеновичу Волконскому³⁰.

«4 числа октября, - заканчивает свои воспоминания Большой, - будучи облагодетельствован от Его Сиятельства щедрою рукою, и вруча честным киргизцам для доставления прежним хозяевам некоторые гостинцы, отправился я в путь, взяв с собою вывезенного из плена денщика Никифора Васильева.

18-го Рязанской губернии Пронского уезда в селе Чернобаево сподобил меня Господь чрез 16 лет увидеть дом родительский. Престарелый родитель мой и родительница приняли меня с несказанною радостию, и сделали пристойное угощение, пригласив на тот случай всех родственников. На сем семейственном празднестве пролили мы молитвы ко всеобщему отцу и благодетелю, Богу»³¹.

Савва Большой застал отца настоятелем Никольской церкви. 1 октября 1807 г. того сменил сын, Иван Васильевич, получивший фамилию Чернобаевского³².

Погостив в родительском доме, С.В. Большой 5 января 1805 вернулся к исполнению своей должности при Горном кадетском корпусе, однако, 31 июля того же года был уволен от службы по прошению. Именной императорский указ от 2 августа гласил: «в уважение усердной службы. слабости здоровья и нещастии претерпенных им во время десятимесячного пребывания в плену у киргис кайсаков, обратить в пенсион по смерть из Государственного казначейства полное по последнему месту получаемое им жалованье»³³.

Таким образом, к 35 годам приключения доктора Саввы Большого закончились. Он был свободен от службы, имел потомственное дворянство и полное материальное обеспечение – завидное положение, позволившее ему отныне вести мирную жизнь на родине. В это время приключения капитана Головнина еще только начинались…

В начале лета 1809 г., когда шлюп «Диана», ускользнув от англичан, пересекал Индийский океан, Савва Васильевич Большой готовился к свадьбе. Невесту он нашел в среде хорошо знакомого ему мелкопоместного дворянства чернобаевского прихода. Анисья Трофимовна Потулова была дочерью поручика и лейб-кампанца Трофима Андреевича Потулова, умершего в 1775 г. Невеста была небогата – по 4-й ревизии (30 мая 1782 г.) за ней в сельце Кудрине состояло 9 душ мужского и 7 женского пола. Но и понятие бедности относительно – среди крепостных А.Т. Потуловой имелась, например, деревни Шевцовой дворянская дочь Прасковья Федоровна Шевцова, своей волей пошедшая замуж за крепостного Алексея Федорова³⁴.

Как сообщает метрическая запись: «2 июля 1809 г. села Чернобаева доктор и надворный советник Савва Васильев сын Большой, 39 лет, понял за себя дворянскую девицу Анисью Трафимову дочь Потулову, 35 лет, оба они первым браком. Поручители были того ж села помещик Алексей Наумов сын Потулов и села Истобников деревни Прибыток капитан Петр Селиверстов сын Стерлигов»³⁵.

Можно с уверенностью говорить, что местожительством С.В. Большого с этого времени оставалось село Чернобаево. Утверждение «Русского биографического словаря» и «Биобиблиографического словаря», что после отставки Большой «поселился в г. Пронске и оставался там до конца жизни» перекочевало из словаря Л.Ф. Змеева «Русские врачи-писатели» и основано на каком-то недоразумении³⁶. Для обладателя собственного имения проживание в столь захолустном городке как Пронск, в среде мещан и слобожан не представляло ничего привлекательности.

Что касается частной жизни С.В. Большого, то некоторые ее аспекты возможно реконструировать. Помимо работы над воспоминаниями это участие обрядах крещения и венчания, переписка с Рязанским дворянским депутатским собранием, а также ктиторская деятельность. В предположительном плане мы можем говорить, что Большой продолжал заниматься медицинской практикой – во всяком случае, такая мысль напрашивается. Не всякая округа могла похвастаться проживанием в ней доктора медицины, в услугах С.В. Большого, безусловно, нуждались, да и ему незачем было отказываться от источника дополнительного дохода.

Что известно положительно – участие С.В. Большого в церковных обрядах – крещениях и венчаниях. Отметим, что крестит Савва Васильевич исключительно детей священнослужителей из чернобаевского причта., в частности. детей своего брата, священника И.В. Чернобаевского.

Так, 7 августа 1810 г. С.В. Большой стал восприемником родившегося 5 августа племянника Андрея³⁷. 7 октября 1812 г. у священника Иоанна Васильева родился еще один сын, Михаил. Крещен того же числа, восприемником был С.В. Большой³⁸.

Через несколько лет С.В. Большой потерял родителей. Мать, Феодосия Тимофеевна умерла 28 декабря 1816 г. в возрасте 73 лет³⁹. 26 апреля 1818 г. в возрасте 73 лет скончался и отец⁴⁰.

19 мая 1820 г. назначенный в с. Чернобаево в диаконы Павел Трофимович Соколов, 22 лет, венчался с того же села дьячковой дочерью Вассой Тимофеевной, 17 лет, 1-м браком. Поезжане были доктор Савва Васильевич Большой и рязанский мещанин Матвей Иванов⁴¹.

17 января 1823 г. у дьякона с. Чернобаева Павла Трофимовича Соколова родился сын Григорий. Это был последний акт крещения, в котором принимал участие С.В. Большой в качестве восприемника⁴².

Вскоре после женитьбы, 7 декабря 1811 г. С.В. Большой подал в Рязанское дворянское депутатское собрание прошение: написать его «по жительству моему здешней губернии в Пронском уезде… в дворянскую родословную здешней губернии книгу, в какую следует часть, и дать мне грамоту, за которую равно и за внесение в книгу представляю при сем в дворянскую казну 25 рублей»⁴³.

15 декабря 1811 года РДДС постановило: записать надворного советника С.В. Большого в 3-ю часть дворянской родословной книги и о том дать ему грамоту⁴⁴. С этого времени доктор фигурировал в списках дворян Пронского уезда и, очевидно, принимал участие в дворянских выборах. Между тем формального утверждения определения РДДС при жизни С.В. Большого так и не последовало. Лишь 24 августа 1845 г. последовал указ из временного присутствия Герольдии об утверждении определений РДДС о внесении в родословную книгу большой группы лиц, начиная с 15.12.1811 (С.В. Большой) по 8.12.1826 г. (в т.ч. жителей Пронского уезда поручика В.П. Захаревского, капитана П.Я. Давыдова, капитана А.Г. Узелкова, капитана Н.Г. Яценко, подполковника К.Я. Черницкого, капитана Д.Н. Сазонова, поручика А.Д. Трусова)⁴⁵.

Наиболее ощутимый и зримый по сегодняшний день след оставила ктиторская деятельность С.В. Большого. Сын священнослужителя, чувствовавший связь с духовным сословием всю свою жизнь, доктор Большой, как можно видеть из его записок, был глубоко религиозным человеком. Не приходится удивляться, что он, будучи человеком состоятельным и бездетным, так много жертвовал на церковь родного прихода и на содержание ее причта. Между прочим, существовавшая при жизни С.В. Большого Никольская церковь, та, в которой служили его отец и брат, где он венчался с А.Т. Потуловой, была построена в 1770 г. отцом последней, Трофимом Андреевичем Потуловым⁴⁶. Таким образом, ктиторство оказывалось семейной традицией

Согласно утверждению И.В. Добролюбова еще в 1810 г. д-р С.В. Большой завещал 10769 рублей ассигнациями на строительство церкви с. Чернобаева⁴⁷. Из этого можно было бы заключить, что уже через год после свадьбы Савва Васильевич составил завещание. В этом нет ничего невероятного, однако, клировые ведомости церкви с. Чернобаева, на которые ссылается Добролюбов, свидетельствуют, что пожертвования С.В. Большого осуществлялись в таком порядке.

1 марта 1815 г. С.В. Большой пожертвовал через Рязанский приказ общественного призрения (билет № 117) 4000 руб. ассигнациями на строительство новой церкви в с. Чернобаеве⁴⁸.

7 августа 1820 г. С.В. Большим пожертвовано через Приказ общественного призрения (билет приказа № 428) на содержание чернобаевской церкви 500 р. ассигнациями, с которых священно- и церковнослужители получали ежегодные проценты⁴⁹.

1 июля 1820 г. им же пожертвовано через тот же приказ 700 руб. ассигнациями (билет приказа № 134)⁵⁰.

21 июля 1821 г. надворной советницей А.Т. Большой пожертвовано через Рязанский приказ общественного призрения (билет № 500) на содержание чернобаевской церкви 500 руб. ассигнациями, с которых священно- и церковнослужители получали ежегодные проценты. Половина процентов, по желанию А.Т. Большой, принадлежит к кошельковой сумме⁵¹.

11 апреля 1827 г. С.В. Большим было пожертвовано через приказ общественного призрения (билет № 3919) 6069 руб. ассигнациями на построение новой церкви с. Чернобаева⁵².

Если сложить 4000 рублей, пожертвованные 1 марта 1815 г., 700 руб., пожертвованные 1 июля 1820 г. и 6069 руб., вложенные 11 апреля 1827 г. мы и получаем сумму в 10769 руб., приведенную И.В. Добролюбовым и относящуюся якобы к завещанию 1810 г.

Как бы то ни было, С.В. Большой успел исполнить свой долг. 31 августа 1827 г. доктор и надворный советник Савва Васильевич Большой умер, 57 лет, «карбункулом»⁵³. Супруга Анисья Трофимовна пережила его на 8 лет и 9 октября 1835 г. скончалась, 62 лет, параличом и геморроем⁵⁴.

Священнику Иоанну Чернобаевскому выпало отпевать тела брата и его жены. А 28 октября 1842 г. скончался и он сам, 58 лет, «от удушья»⁵⁵. На нем священническая династия оборвалась – следующие иереи Никольской церкви уже не имели отношения к роду Андрея Игнатьева.

Проект новой каменной церкви на оставленный д-ром Большим капитал был утвержден в 1860 г., но строительство началось только в 1870 г.⁵⁶ Теперь, когда время не сохранило могилы С.В. Большого, построенная на его средства церковь, является не только памятником архитектуры местного значения, но и памятником ее храмоздателю.

Другого рода памятником – запечатленным в слове – являются «Записки доктора Саввы Большого о приключениях его в плену у Киргиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах». После «Записок флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах…» это первое мемуарное сочинение автора рязанского происхождения, появившееся в печати. Кроме удивительной повторяемости основного мотива записок (пребывание русского путешественника в плену у чужеплеменников), Головнин и Большой были соседями по имениям, в 1820 г. оба там проживали. При этом и записки В.М. Головнина, и записки С.В. Большого увидели свет с небольшим промежутком времени в одном и том же журнале «Сын отечества» у Н.И. Греча.

Понятно, что в детские годы маленький помещик и сын дьякона из соседнего прихода вряд ли могли общаться. Первый приезд В.М. Головнина на родину состоялся в 1815 г. (через Рязань он проследовал 5 февраля), причем в декабре Головнин принимал участие в дворянских выборах⁵⁷. Из биографии В.М. Головнина, составленной Н.И. Гречем мы знаем, что «15 октября 1819 года, по возвращении своем из второго кругосветного путешествия. Василий Михайлович Головнин вступил в брак с девицею Евдокиею Степановною Лутковскою, с которою он уже был обручен перед отправлением в поход, в 1817 году. Брак был совершен в Петербурге, в Конюшенной церкви. В марте 1820 года В.М. отправился, с супругою своею, в свои Рязанские поместья [Прибытие в Рязань датируется 30 апреля⁵⁸. – А.Н. ] и прожил там, в селе Гулынках, вдвоем с нею, уединенно и счастливо около девяти месяцев. В течение этого времени он занимался устройством своего имения, улучшением положения крестьян, и вообще приводил в порядок домашние дела свои»⁵⁹.

Единственный свидетель, чьи воспоминания мог использовать в данном случае Н.И. Греч – это Евдокия Степановна Головнина, напрямую, или в передаче сына, Александра Васильевича. Какой бы уединенный образ жизни не вел В.М. Головнин в Гулынках, сам, предположим, не разъезжая по соседям с визитами, но интересу к своей персоне автор получивших широкое хождение «Записок» вряд ли мог противостоять.

Впрочем, через Чернобаево В.М. Головнин не мог не проезжать, как минимум, дважды, потому что они лежали на пути из Гулынок в Рязань. Имелся и другой повод для посещений чернобаевского прихода. В ближайшем к Чернобаеву сельце Акулове, на той же большой дороге, жило семейство Обезьяниновых, с которым у Головниных были близкие отношения. 28 марта 1782 г. капитан Василий Фролович Обезьянинов крестил младшего брата В.М. Головнина, Ивана⁶⁰.

А 25 января 1820 г., незадолго до приезда В.М. Головнина в Гулынки две фамилии породнились. Помещик села Гафина Липецкого уезда Дмитрий Яковлевич Головнин, 28 лет, женился на 15-летней Настасье Васильевне Обезьяниновой. «Поезжанами» были уездный предводитель дворянства А.Т. Мокринский и помещик с. Мостья Ряжского уезда Василий Алексеевич Вердеревский⁶¹. 23 октября того же года у них родился первенец Дмитрий. Крещение состоялось на следующий день в Никольской церкви с. Чернобаева (восприемник – Петр Васильевич Обезьянинов, брат матери новорожденного и сам отец пяти будущих моряков Черноморского флота)⁶². Это событие едва ли мог проигнорировать Василий Михайлович Головнин – Д.Я. Головнин не только приходился ему троюродным братом, но и был опытным моряком, плававшим в Балтийском, Средиземном, Адриатическом и Каспийском морях, участвовавшим в войнах с турками и персами, кавалером ордена св. Анны 3 степени⁶³.

Да и пребывание В.М. Головнина в Гулынках было заполнено отнюдь не одними частными занятиями. Как пишет А.В. Головнин, «в мае 1820 г. В.М. Головнин, предположив исправить церковь, обить тесом и возобновить крышу, и получив разрешение Рязанского архиепископа Сергия, обратился письменно к местным помещикам и крестьянам с предложением участвовать в исправлении Божьего храма пожертвованиями. Вследствие этого поступило от разных лиц 270 руб. 55 коп. и Василий Михайлович издержал своих денег 2040 р. 65 к. и летом того же года церковь была исправлена. […] В том же году, по просьбе Василия Михайловича и вследствие близости от жилых строений находящего при церкви кладбища, устроено было новое кладбище… и освещено в присутствии Пронского земского исправника майора Пущина»⁶⁴.

Понятно, что сбор пожертвований должен был касаться, в первую очередь гулынских прихожан. Что касается дворян, таковыми являлись почти исключительно помещики сельца Кожухова, проживавшие в нескольких сотнях метров от усадьбы В.М. Головнина, и при таких обстоятельствах общение через переписку представляется довольно странным. Так что, возможно, имеется в виду и обращение Головнина к помещикам соседних приходов, а в этом случае ревностный жертвователь на храмы С.В. Большой получал еще один повод вступить с Головниным в контакт.

Однако, если приведенные выше соображения остаются все-таки гадательными, то самым сильным аргументом является сам факт появления записок С.В. Большого. Доктор медицины, он по определению должен был владеть пером, причем как на родном языке, так и на латыни. Но одно дело – языковая грамотность, другое – тяготение к литературному труду. В этом отношении о С.В. Большом сказать нечего. Не считая изданного в 1801 г. латинского текста его диссертации, «Записками», вкупе с примыкающими к ним «Замечаниями о Киргизах», литературное наследие С.В. Большого исчерпывается. При этом свет они увидели лишь через 18 лет после возвращения автора из плена. Воспоминания Большого пестрят географическими и хронологическими подробностями, тюркоязычными выражениями и топонимами, которые непросто удерживать в памяти на протяжении многих лет. Мы полагаем поэтому, что в основе мемуаров Большого должны были лежать какие-то записи, сделанные по свежим следам после возвращения из плена (возможно, служившие для отчета перед начальством). Но едва ли уже тогда родился текст, опубликованный в 1822 г.. Скорее всего, С.В. Большой вплоть до начала 1820-х гг. не предполагал писать мемуаров и не считал свои злоключения предметом, достойным внимания читающей публики. Однако после 1820 г. его мнение изменилось и здесь, как мы полагаем, сыграл роль пример записок В.М. Головнина, в которых Большой мог усмотреть абрис своей собственной истории – как русский человек в далеких краях попадает во власть чужого племени и как он выживает в необычных условиях и во враждебном окружении. Нельзя исключать и того варианта, что подготовить в печать свои записки С.В. Большого побудило знакомство с очерком А.И. Лёвшина «Свидание с ханом меньшой Киргиз-Кайсахской орды», появившимся в 1820 г. в «Вестнике Европы». Но тогда уместнее было бы печатать их именно в «Вестнике Европы», через год после лёвшинского очерка напечатавшего «Пребывание русских в Коканте» Ф. Назарова.

В 1820 г. Головнин публиковал в «Сыне отечества» уже новые свои записки – «Путешествие вокруг света на военном шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 г.»⁶⁵. У него был взгляд опытного писателя. Ему достаточно было один раз услышать о приключениях С.В. Большого в плену, чтобы не только поразиться их сходству со своими собственными, но и понять, что они сами просятся на бумагу. Так ли все обстояло на самом деле, сам ли Василий Михайлович посоветовал Савве Васильевичу написать воспоминания, но через два года «Записки доктора Саввы Большого» опубликовал журнал «Сын отечества» – тот самый, в тесных связях с которым давно находился В.М. Головнин. Не он ли и сыграл роль посредника между С.В. Большим и издателем журнала Н.И. Гречем? Конечно, модальность и этого рассуждения – проблематическая, однако если два автора, проживающие на расстоянии 7 верст друг от друга в одно и то же время печатаются в одном и том же журнале по чистой случайности, то вероятность такой случайности выглядит еще более проблематичной…

«Записки доктора Саввы Большого о приключениях его в плену у киргиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах. С замечаниями о Киргиз-Кайсацкой степи» вышли в начале 1822 г. в №№ 11, 12, 14 и 15 «Сына отечества». Через полгода в № 35 появились и «Замечания о Киргизах из записки д-ра С. Большова» носящих этнографо-географический характер⁶⁶.

Первым произведением мемуарного жанра, познакомившего публику с описанием казахских земель были «Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в Киргис-Кайсацкой степи, 1771 году», изданные в 1772 г.⁶⁷ В ней впервые были описаны народы, населяющие степь, их история, социальные отношения, быт и нравы, обычаи и верования, а также природные условия, животный и растительный мир казахской степи.

В 1774 г. в плен к казахам попал сержант Нижегородского пехотного полка Ф.С. Ефремов (1750 – после 1811). Проданный ими бухарскому аталыку, он претерпел множество приключений и в 1782 г., проделав путь через Тибет, Индию и Англию, вернулся в Россию. В 1786 г. увидело свет первое издание его мемуаров – «Российского унтер-офицера Ефремова. ныне коллежского асессора, десятилетнее странствование и приключения в Бухарии, Хиве, Персии и Индии..» Большую часть книги занимали «Замечания путешествователя об Азийских странах, в коих он находился», харктеризующие, в том числе, и казахскую землю, к книге были приложены таблицы расстояний от Оренбурга до Бухары и от Бухары до Мангышлака⁶⁸.

Политическое положение в Среднем Казахском жузе нашло отражение в «Журнальной записке» капитана Гаврилы Лилингрейна, в 1779 г. совершившего поездку к хану Аблаю, и кратко ее описавшему⁶⁹.

Следующие два мемуарных сочинения касались совершенных в 1790-х гг. поездках их авторов в Хиву и Бухару, и были посвящены описанию этих стран, а казахские степи, через которые лежал путь, затрагивали лишь частично.

В 1793-94 гг. путь через казахскую степь проделал медик Бланкеннагель, посланный в Хиву из Петербурга для сбора различных сведений об этой стране. «Путевые заметки майора Бланкеннагеля о Хиве в 1793-94 гг.» увидели свет лишь в 1819 г. ⁷⁰

За год до этого в «Сибирском вестнике» появились записки тогдашнего начальника Нерчинских горных заводов Т.С. Бурнашева, подготовленные к печати Г.И. Спасским⁷¹, «Путешествия от Сибирской линии до Бухары в 1794 и обратно в 1795 году»⁷², содержавшие описание пути из Омской крепости в Бухару.

Более содержательное описание киргиз-кайсацкой степи, затрагивающее политический строй, нравы и обычаи Старшего, Среднего и Младшего казахских жузов и природные условия их владений, содержат помещенные там же в изложении Г.И. Спасского записки М. Поспелова о его и Т.С. Бурнашева поездке в Ташкент в 1800 г. ⁷³

Целиком быту и нравов казахов был посвящён очерк А.И. Лёвшина «Свидание с ханом меньшой Киргиз-Кайсахской орды», опубликованный в 1820 г. в «Вестнике Европы»⁷⁴ и описывающий сутки, проведенные автором в резиденции хана и церемониал приема.

Дипломатическая миссия в Кокандское ханство в 1813-1814 гг. стала поводом описания киргиз-кайсацкой степи, быта и нравов ее обитателей посланником в Коканде Ф. Назаровым, вышедшего в 1821 г. в «Вестнике Европы», а также отдельным изданием⁷⁵.

Таким образом, библиография мемуарных сочинений (практически все перечисленные сочинения являются описаниями путешествий, основанными либо на поденных записях, либо на воспоминаниях авторов) XVIII- нач. XIX вв. не столь уж мала. Однако, в сочинениях Ф.С. Ефремова, Г. Лилингрейна, Бланкеннагеля, Т.С. Бурнашева, М. Поспелова и Ф. Назарова казахские степи оставались лишь промежуточной частью их путешествий и далеко не главным предметом описания.

Казахский материал является основной темой лишь сочинений Н.П. Рычкова и А.С. Лёвшина. Приоритет Н.П. Рычкова не подлежит сомнению, однако его труд оставался единственным в своем роде на протяжении полувека. А.С. Лёвшин, в 1820-23 гг. состоявший при председателе Оренбургской пограничной комиссии, в дальнейшем стал серьезным ученым, заложившим основы этнографии казахов в своем трехтомном «Описании Киргиз-Казачьих или Киргиз-Кайсацких степей»⁷⁶, удостоенном Демидовской премии. Он первым поднял вопрос о самоназвании казахов, вплоть до начала ХХ в. именовавшимися у русских киргиз-кайсаками. Но это ждало автора в будущем, что же касается «Свидания с ханом Меньшой Киргиз-Кайсакской орды», то это лишь первый подход автора к теме, основанный на очень непродолжительных впечатлениях, не идущий, конечно, ни в какое сравнение с опытом годичного пребывания С.В. Большого среди казахов.

Таким образом, за полвека, прошедших после издания книги Н.П. Рычкова, «Записки доктора Саввы Большого» следует считать первым мемуарным произведением, целиком посвященным стране, получившей в ХХ веке название Казахстана, и народу, ее населявшему.

При этом отметим уникальность положения Большого, оказавшегося среди казахов не сторонним наблюдателем, дипломатом или путешественником, а на какое-то время частью казахского социума, причем, на самом его дне. Конечно, он был не первым русским пленником в стане казахов (за 30 лет до него в подобной роли оказался унтер-офицер Ф.С. Назаров), но вряд ли в числе этих несчастных когда-либо оказывался доктор медицины. Самому институту патриархального рабства в казахском обществе оставалось существовать лишь несколько десятилетий, так что свидетельские показания С.В. Большого имеют значительную научную ценность.

Литературных достоинств записок С.В. Большого преувеличивать не будем. Они стилистически неоднородны; жанр дневника перебивается эпизодами воспоминаний, имеющих отчетливый личностно-исповедальный характер, в которые, в свою очередь, вплетаются наблюдения этнографического свойства. Некоторая торопливость изложения порождает ощущение незавершенности (в сущности, за рамками воспоминаний остался 5-месячный период пребывания мемуариста у хана Ширгазы). Однако в самой необработанности текста присутствует обаяние подкупающей искренности автора. Своеобразный колорит придает запискам обильное использование тюркоязычной лексики (всегда сопровождаемой русским переводом), погружающей читателя в речевую стихию чужого этноса, не говоря уже о познавательном эффекте использованного приема.

Безусловна этнографическая ценность записок С.В. Большого, к сожалению, оставшихся неизвестными специалистам⁷⁷. Во времена С.В. Большого отечественная этнография находилась еще в колыбели. Отметим, что одним из создателей теоретических основ этой науки в России был в 1840-е гг. рязанец Н.И. Надеждин⁷⁸. Воспринимая захвативших его «киргиз-кайсаков» как варварское племя, подчеркивая черты примитивности быта степняков и дикарский характер их обычаев, Большой не подымается над предрассудками своей эпохи, хотя он, находясь в экстремальных условиях, имел право быть пристрастным. Вместе с тем, обладая научным складом ума, он не мог загасить в себе любопытства к чужому быту и его наблюдения нашли широкое отражение в записках. Понятно, что это не систематизированный взгляд современного ученого; этнографическая действительность чиктынских казахов запечатлена Большим весьма фрагментарно, хотя возможности наблюдателя он, прошедший путь от пленника-раба, до гостя хана Ширгазы, имел весьма широкие. Так, мало что можем мы узнать из записок С.В. Большого о родоплеменной структуре Младшего казахского жуза, о семейном быте южных казахов, очень скупо затронуты мемуаристом социальные отношения. Здесь Большой ограничивается удивленной констатацией: «Состояние Хана самое бедное: все его богатство состояло тогда в осми дойных овцах, 2-х коровах, 3-х или 4-х верблюдах и 1-й лошади; напротив того у простых Киргизцев, как то Жянзака и Каракубека тысяч до десяти считается овец и тысяч до пяти лошадей»⁷⁹.

Целенаправленный и вполне понятный с точки зрения его профессии интерес Савва Васильевич проявляет к медицинским познаниям казахов и приемам их врачевания:

«Некоторые Киргизцы, узнав, что я Российский Доктор, выспрашивали меня у старшей Ханской супруги Бисай, чтобы посмотреть больного. Только что приедешь в аул, здоровые и больные все поголовно приходят и дают руку, говоря: ташорум ста! (подержи жилу). После того отгадывая, здоров ли кто или болен, не смотря на то, хотя бы наружная болезнь была. Болезни же киргизцам известные суть: горячка (кельте), лихорадка (кызылча), оспа (куль, часак), которая весьма бывает редко, кашель (шумску), грудная болезнь или чахотка (кукрюг), понос (исбару), рвота (куссук), любострастная болезнь (мериз), всякого рода раны (жере), опухоль или водяная болезнь (исык), короста или чесотка (кошар) и проч.

По мужниной жиле должно отгадывать болезнь жены его и детей, хотя бы они были в отсутствии. – Сверх того о всяких приключениях и обстоятельствах, как то о счастии и несчастии и прочем лекарь должен узнавать по жиле, а когда скажешь им, что по пульсу не все узнать можно, то говорят: какой же ты лекарь? При всем том думают они, что не только лекарь, но и вообще всякий русский в состоянии произвести самые сверхъестественные человеку деяния, как то например учинить безвременно повсеместную стужу, теплым день сделать, возбудить страшную бурю, навесть и отвесть громовую тучу и прочее»⁸⁰.

Мемуарист описывает некоторые магические обряды, применяемые казахами при лечении. Эта составляющая записок представляет, пожалуй, наибольшую этнографическую ценность – судя по всему, Большой был первым русским медиком, оказавшимся в казахской среде и оставившим свидетельство о народной медицинской культуре жителей южного Казахстана.

Весьма подробен С.В. Большой в том, что касается топографии местности и местных географических названий, полагая, очевидно, это первейшим долгом путешественника – белых пятен на карте Средней Азии было еще очень много.

Записки Большого, бесспорно, обогащали представления о народах Средней Азии, в начале XIX в известных русским немногим лучше японцев.

Безусловно, откликом на публикацию С.В. Большого стало появление в «Сибирском вестнике» в 1823 г. отрывка из записок Я. Гавердовского, посвященное описанному Большим нападению казахов на русский караван⁸¹. Таким образом, «Записки» С.В. Большого инициировали публикацию еще одного мемуарного источника.

В истории отечественной мемуаристики записки С.В. Большого – первые появившиеся в печати мемуары русского врача. Напомним, что мемуарные публикации в это время вообще были еще редки. Их резкое увеличение началось лишь в 1840-е гг., а за все 1820-е гг. увидели свет всего лишь 23 мемуарных произведения, в том числе – сочинения двух рязанцев, С.В. Большого и В.М. Головнина⁸². С них же начинается традиция дневников путешествий, принадлежащих перу связанных с Рязанью авторов. В этом ряду труды А.В. Авинова, Л.А. Загоскина, М.И. Венюкова, П.П. Семенова-Тян-Шанского, В.Ф. Ошанина, Н.В. Богоявленского и других.

Личности В.М. Головнина и С.В. Большого – конечно, разного масштаба, как разномасштабны кругосветное плавание и путь от Оренбурга до Сыр-Дарьи или пятитомное собрание сочинений Головнина рядом с тетрадкой записок Саввы Васильевича. Но ранжирование не всегда уместно. И вице-адмирал, и доктор медицины одинаково принадлежали как своему времени, так и породившему их уголку русской земли. А параллельность их судеб, которой мы уделили столько внимания, напоминает, что рядом с героями-лидерами обязательно преодолевают подъем другие, скромные герои, тоже достойные нашей памяти и уважения.

П р и м е ч а н и я

¹ Головнин В.М. Сочинения. М.- Л. 1949. С. 440-441. Лангсдорф Георг Генрихович (1774-1852). Родился в Германии. Доктор медицины, участник кругосветного плавания И.Ф. Крузенштерна (1803-1808). По возвращению из экспедиции – адъюнкт ботаники в Имепарторской Академии нак, затем экстраординарный академик по зоологии. С 1812 г. российский генеральный консул в Бразилии, и.о. российского поверенного в делах. В 1830 г. вернулся в Европу, поселился во Фрайбурге, где и умер.

² Петр Федорович Балк-Полев (? – 1849) Камергер, тайный советник. В начале царствования Павла I за нарушение запрета на ношение фраков и круглых шляп был отставлен от службы и выслан из Москвы. Александром I восстановлен на службе, а в 1804 г. назначен посланником в Португалии и Бразилии (Русский биографический словарь. Т. II. Алексиниский – Бестужев-Рюмин. СПб., 1900. С. 447).

³ ГАРО. Ф. 627. Оп. 43. Д. 36. Л. 78об-79.

⁴ РГАДА. Ф. 350. Оп. 1. Д. 329. Л. 242.

⁵ ГАРО. Ф. 627. Оп. 1. Д. 142. Л. 34.

⁶ Там же. Оп. 247. Д. 4. 1739 г. № 58. Л. 2.

⁷ Там же. Д. 8. 1746 г. № 16. Л. 1; Добролюбов И. Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии. Рязань, 1885. Т. 2. С. 77.

⁸ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 21. 1770 г. № 60. Л. 2.

⁹ Там же. Оп. 20. Д. 109. Л. 1.

¹⁰ Там же. Оп. 247. Д. 18. 1764 г. № 44. Л. 1об.

¹¹ Там же. Д. 19. 1766 г. № 19. Л. 1; 1767 г. № 85. Л. 2.

¹² Там же. Оп. 43. Д. 29. Л. 15.

¹³ Там же. Оп. 36. Д. 25. Л. 19-19об, 101; Д. 30. Л. 50об.

¹⁴ Там же. Оп. 247. Д. 43. 1794 г. № 31. Л. 3об.

¹⁵ Там же. Д. 35. 1786 г. № 81. Л. 1, 4об.

¹⁶ Там же. Д. 33. 1787 г. № 78. Л. 2об.

¹⁷ ГАРО. Ф. 98. Оп. 26. Д. 7. Л. 3-3об.

¹⁸ Библиографический словарь писателей, ученых, и художников уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии /Сост. И.В. Добролюбовым, доп. С.Д. Яхонтовым. Рязань, 1910. С.14.

¹⁹ Кульбин Н. Большой, Савва // Русский биографический словарь. Бетанкур – Бякстер. М., 1995. Т. III. C. 208.

²⁰ «В первый же год своего существования Академия послала за границу Гаевского, Велланского, в 2-й – Громова, Кайданова и произвела первого своего доктора медицины Савву Большого, из подлекарей, защитившего диссертацию в 1800 году [? – A.H. ]» Первые десять лет Санкт-Петербургской медико-хирургической академии // Змеев Л.Ф. Былое врачебной России. СПб., 1890. Кн. 1. С. 150).

²¹ Большой С. Записки доктора Саввы Большого о приключениях его в плену у Киргиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах. С замечаниями о Киргиз-Кайсацкой степи // Сын отечества. 1822. Ч. 76. № XI. С. 169.

²² Там же. С. 168-176.

²³ Там же. С. 176-177.

²⁴ Там же. № XII. С. 213-220; № XIV. С. 289-291.

²⁵ Там же. С. 291.

²⁶ Там же. С. 293-295.

²⁷ Там же. С. 295-296.

²⁸ Там же. Ч. 77. № XV. С. 24-25.

²⁹ Там же. С. 32-33.

³⁰ Волконский Григорий Семенович (1742-1824). Генерал от кавалерии. Кавалер орденов св. апостола Андрея Первозванного, св. Александра Невского, высших степеней орденов св. Георгия и св. Анны. Оренбургский генерал-губернатор в 1803-1816 гг., затем член Государственного совета. Отец декабриста С.Г. Волконского. Отличался чудачествами в духе Суворова: «на улицах Оренбурга встречали военного губернатора гуляющим в халате поверх нижнего белья, а на халате все ордена; в таком виде он иногда заходил далеко, а возвращался на какой-нибудь крестьянской телеге», «посреди улицы… вылезал из кареты, становился на колени, иногда в грязь, в лужу, и творил молитву» и т.п. (Киянская О.И. Южное общество декабристов. Люди и события. М., 2005. С. 171-172). Во многом послужил прототипом старого князя Болконского в романе «Война и мир» Л.Н. Толстого.

³¹ Большой С. Записки доктора Саввы Большого о приключениях его в плену у Киргиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах. С замечаниями о Киргиз-Кайсацкой степи // Сын отечества. 1822. Ч. 77. № XV. С. 34.

³² Добролюбов И. Цит. соч. С. 77.

³³ ГАРО. Ф. 98. Оп. 26. Д. 7. Л. 3-3об. Приводим также аттестат, выданный С.В. Большому при увольнении:

«Служившему при горном кадетском корпусе доктору надворному Советнику Большому в том, что он продолжая свое служение при оном корпусе отправлял должность с похвальною рачительностию и в пользовании больных питомцев оказал искусство и попечение; во свидетельство чего и дан сей аттестат из комитета Горного кадетского корпуса за подписанием присудствующих во оном и приложением корпусной печати Октября 31 дня 1805 года. Подлинной подписали: генерал от артиллерии Корсаков, коммандир корпуса Казадаев, инспектор над классами Медер, эконом корпуса Маиров, штекфервальтер Капцевич. Скрепил секретарь надворный советник Петр Басков. У подлинного аттестата Е.И.В. Горного кадетского корпуса печать» (ГАРО. Ф. 98. Оп. 26. Д. 7. Л. 4).

³⁴ ГАРО. Ф. 129. Оп. 1. Д. 44. Л. 1129-1130.

³⁵ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 58. 1809. № 68. Л. 7.

³⁶ Змеев Л.Ф. Русские врачи-писатели. СПб., 1886. Вып.1. С.27; Кульбин Н. Цит. соч.С. 208; Библиографический словарь… С. 14.

³⁷ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 59. 1810. № 69. Л. 3.

³⁸ Там же. Д. 60. 1812. № 69. Л. 3об.

³⁹ Там же. Д. 65. 1816. № 43. Л. 9об.

⁴⁰ Там же. Д. 67. 1818. № 15. Л. 7об.

⁴¹ Там же. Д. 69. № 22. Л. 7-7об.

⁴² Там же. Д. 72. с. Чернобаево. Л. 1об. В нескольких обрядах венчания и крещения принимала участие супруга С.В. Большого:

3 марта 1826 г. с. Чернобаева у пономаря Петра Николаева родилась дочь Анастасия. Восприемницей была докторша Анисья Трофимовна Большая (ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 75. с. Чернобаево. Л. 2);

9 июля 1828 г. с. Чернобаева покойного доктора С.В. Большого отданный жене его Анисье Большой по смерти ее дворовый человек Гур Ульянов, 31 года, 2-м браком, венчался с купленной у помещицы Башневой девицей Ефросиньей Фоминой, 22 лет. (Там же. Д. 77. с. Чернобаево. Л. 10).

5 апреля 1834 г. с. Чернобаева у пономаря Петра Николаева родился сын Митрофан. Восприемниками были низшего отделения Рязанской семинарии ученик Георгий Иванович Большой и надворная советница Анисья Трофимовна Большая. (Там же. Д. 84. с. Чернобаево. Л. 4).

⁴³ ГАРО. Ф. 98. Оп. 26. Д. 7. Л. 2.

⁴⁴ Там же. Л. 6, 8об.

⁴⁵ Там же. Л. 9-10.

⁴⁶ Добролюбов И. Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии. Рязань, 1885. Т. 2. С. 76.

⁴⁷ Там же.

⁴⁸ ГАРО. Ф. 627. Оп. 240. Клировые ведомости Пронского уезда. Д. 5. Л. 122об.

⁴⁹ Там же. Л. 122.

⁵⁰ Там же. Д. 1. Л. 123об; Д. 5. Л. 122.

⁵¹ Там же. Д. 1. Л. 123; Д. 5. Л. 122.

⁵² Там же. Д. 5. Л. 122об.

⁵³ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. с. Чернобаево. Л. 13об.

⁵⁴ Там же. Д. 85. с. Чернобаево. Л. 24об.

⁵⁵ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 92. с. Чернобаево. Л. 44.

⁵⁶ ГАРО. Ф. 824. Оп. 1. Д. 665. Л. 1-2.

⁵⁷ Коновалов Д. Рязанские истории. Рязань, 1990. С. 102-103, 109.

⁵⁸ Там же. С. 106.

⁵⁹ Греч Н.И. Жизнеописание Василия Михайловича Головнина. Разные сведения о роде его, и собрание фамильных старинных актов дворян Головниных. СПб., 1851. С. 1.

⁶⁰ ГАРО. Ф. 627. Оп. 247. Д. 31. 1782 г. № 68. Л. 1об.

⁶¹ Там же. Д. 69. 1820 г. № 22. Л. 7.

⁶² Там же. Л. 5.

⁶³ Дмитрий Яковлевич Головнин поступил в Морской кадетский корпус 15 мая 1802 г. 15 мая 1806 г. произведен в гардемарины. Будучи еще в очень юном возрасте, в 1806-08 гг. на корабле «Мощный» проделал путь из Кронштадта в Корфу, плавал в Адриатическом море и Архипелаге, участвовал при осаде крепости Тенедоса и в сражении с турецким флотом при Дарданеллах и Афонской горе, после чего перешел на Лиссабонский рейд, а оттуда в Портсмут. 28 марта 1809 г. произведен в мичманы. На английском транспортном корабле был доставлен из Портсмута в Ригу, как и его брат, мичман Григорий Головнин, за отличие Афонском в сражении награжденный орденом св. Анны 3-й степени.. В 1810 г. на судах легкой эскадры плавал между Петербургом и Кронштадтом, после чего был командирован в Астрахань. В 1811 г., командуя шхоутом «св. Исайя», крейсеровал у персидских берегов. В 1812 г. на бомбардирском корабле «Вулкан» участвовал во взятии Ленкорани, за что был награжден орденом св. Анны 3 степени. 13 апреля 1829 г. произведен в лейтенанты. На люгере «Щеголь» плавал между Баку и Астраханью, после чего был командирован в Саратов за рекрутами. В 1814 г. последовательно командовал транспортом «Пчела» и шхоутом «Св. Исайя» в Каспийском море. В 1815 г. на транспорте «Волга» крейсеровал у персидских берегов. В 1816-17 гг. командовал шхоутом «Св. Иоанна» и бригом «Радуга», плавая у тех же берегов. В 1818-19 гг., командуя тем же бригом, занимал брандвахтенный пост на бакинском рейде. 19 февраля 1820 г. уволен с чином капитан-лейтенанта. (Общий морской список. VI. С. 618-619.

⁶⁴ [ Головнин А.В. ] Заметки о двух церквах Рязанской губернии, Пронского уезда при с. Гулынках 1873 г. СПб., 1873. С. 1.

⁶⁵ Головнин В.М. Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе «Камчатка» в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным // Сын отечества. 1820. Ч. 59. № 1-3, 5-6; Ч. 60. № 7-9, 12; Ч. 61. № 13-19; Ч. 62. № 21-26; Ч. 63. № 27-30; Ч. 65. № 46; Ч. 66. № 47, 49, 52; 1821. Ч. 68. № 13 (под загл.: Остров св. Елены); Ч. 71. № 33. Ч. 72. № 34-35.

⁶⁶ Большой С.В. Замечания о Киргизах из записки доктора С. Большова // Сын отечества. 1822 г. Ч. 80. № 35. С. 49-69.

⁶⁷ Рычков Н.П. Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в Киргис-Кайсацкой степи, 1771 году. СПб., 1772. 104 с.

⁶⁸ Ефремов Ф.С. Десятилетнее странствование. Под ред., со вступит. статьей и примеч. Э.М. Мурзаева. Изд. 5-е. М., 1952. 88 с. с ил., карт; Лепехин М.П. Ефремов Филипп Сергеевич / Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 (А-И). Л., 1988. С. 313-314.

⁶⁹ Лилингрейн Г. Из журнальной записки капитана Г. Лилингрейна о поездке его к хану Аблаю. – В кн.: Казахско-русские отношения в XVIII-XIX веках. Алма-Ата, 1964. С. 96-98.

⁷⁰ Бланкеннагель. Путевые заметки майора Бланкеннагеля о Хиве в 1793-94 гг. // Труды Вольного общества любителей российской словесности. 1819. Ч. 7. № 9; Ч. 8. № 10.

⁷¹ Спасский Григорий Иванович (1783-1864). Горный инженер, археолог, историк Сибири. Автор первого в России «Горного словаря». Библиофил, собравший значительную коллекцию книг и древностей. Уроженец Рязанской губернии.

⁷² Бурнашев Т.С. Путешествия от Сибирской линии до Бухары в 1794 и обратно в 1795 году. (Выбрано из записок Т.С. Бурнашева, приведено в порядок, испр. и из других источников пополнено Г.И. Спасским)) // Сибирский вестник. 1818. Ч. 2. Отд. 2. С. 37 (247) – 74 (284); Ч. 3. С. 75 (95) – 110 (130).

⁷³ Сибирский вестник. 1818. Ч. 4. Отд. 3. Полное издание (с примечаниями Я. Ханыкова): Поспелов М. Поездка Поспелова и Бурнашева в Ташкент в 1800 г. // Вестник Русского географического общества. 1851. Ч. 1. Кн. 1. Отд. 6. С. 1-56.

⁷⁴ Лёвшин А.И. Свидание с ханом меньшой Киргиз-Кайсахской орды // Вестник Европы. 1820. Ч. 114. № 22. С. 129-139.

⁷⁵ Назаров Ф. Пребывание русских в Коканте // Вестник Европы, 1821. Ч. 120; То же. СПб., 1821.

⁷⁶ Лёвшин А.И. Описание Киргиз-Казачьих или Киргиз-Кайсацких орд и степей. Ч. 1-3. СПб., 1832.

⁷⁷ См. напр. Кереева-Канафиева И. Дореволюционная русская печать о Казахстане. Алма-Ата, 1963.Казахско-русские отношения в XVIII-XIX веках. Алма-Ата, 1964; Масанов Э. Очерк истории этнографического изучения казахского народа в СССР. Алма-Ата, 1966.

⁷⁸ Соловей Т.Д. Николай Иванович Надеждин. У истоков отечественной этнологической науки // Этнографическое обозрение. 1994. № 1. С. 106.

⁷⁹ Большой С. Записки… // Сын отечества. 1822. Ч. 76. № XIV. С. 295.

⁸⁰ Там же. С. 296-297.

⁸¹ Гавердовский Я. Разграбление киргизами русского каравана, шедшего в Бухарию в 1803 году. (Отрывок из дневных записок г. Гавердовского) // Сибирский вестник. 1823. Ч. 2. Кн. 9. С. 29-36; Кн. 10. С. 37-45 (везде – паг. 5-я).

⁸² Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика XVIII – первой половины XIX в. М., 1991. С. 138.

Библиография С.В. Большого

[ Большой С.В. ] De electricitate, ejusque princibus Diss. Д. М. Ptrp. 1801. 8⁰.

Большой С.В. Заметки о приключениях в плену у Киргиз-кайсаков в 1803 и 1804 годах, с замечаниями о Киргиз-Кайсацкой степи // Сын Отечества. 1822. Ч. 76. С. 168, 213, 289; ч. 77. С 24.

Большой С.В. Замечания о Киргизах из записки д-ра С. Большова // Сын Отечества. 1822. Ч. 80. С 49.

Поиск по сайту: