Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер

Взгляды Гиммлера на концентрационные лагеря, на обращение с заключёнными никогда нельзя было выяснить. Они также много раз менялись. Он никогда не давал принципиальных установок по поводу обращения с заключёнными и всех связанных с этим вопросов. В его приказах относительно обращения с заключёнными, отданных за все эти годы, содержится много противоречий. Во время посещения Гиммлером лагерей коменданты не могли получить от него ясных, наставляющих указаний о том, как следует обращаться с заключёнными.

Один раз: строжайшее, безоглядно жесткое обращение, а в другой раз: щадящее обращение, необходимость обращать внимание на состояние здоровья, пытаться воспитывать с перспективой освобождения. Один раз: увеличение времени работы до 12 часов и строжайшее наказание за любое проявление лени, в другой раз: премии и создание борделей для тех, кто добровольно повышает производительность труда. Один раз: заготовку некоторыми лагерями ещё доступных продуктов для дополнительного питания заключённых следует прекратить, чтобы не лишать этих продуктов гражданское население, выполняющее тяжёлые работы. В другой раз: комендант несёт полную ответственность за улучшение рациона заключённых, одобренного продовольственными инстанциями, и он обязан делать для этого всё путём заготовок ещё доступных продуктов и сбора дикорастущих съедобных растений. Один раз: в связи с важностью проектов по производству вооружения на состояние здоровья заключённых не следует обращать никакого внимания, из них следует выжимать все возможности до последней. В другой раз: чтобы как можно дольше сохранять пригодность заключённых для производства оружия, следует повсеместно выступать против требований со стороны индустрии по чрезмерному повышению производительности труда.

Так колебались его взгляды!

То же самое и в вопросах наказаний. Однажды ему доложили, что применяется слишком много телесных наказаний. В другой раз: дисциплина в лагерях везде упала, надо принять решительные меры и наказывать жёстче!

Один пример. В 1940 Гиммлер внезапно приехал в КЛ Заксенхаузен.[181]Перед самой вахтой он увидел команду заключённых, которая проходила мимо, медленно толкая телегу. Ни конвоиры, ни заключённые не узнали сидевшего в машине РФСС и поэтому они не сняли шапки. Гиммлер проехал мимо вахты и остановился перед входом в лагерь. Поскольку я как раз собирался войти в лагерь, – в то время я был шутцхафтлагерфюрером, – я смог тут же отрапортовать ему. «Где комендант?» – спросил он очень злобно, не приветствуя. Комендант, штурмбанфюрер Айсфельд, вскоре появился. Между тем Гиммлер уже зашёл в лагерь и стал кричать, что он, Гиммлер, привык встречать в КЛ совсем другой уровень дисциплины, что заключённые уже не здороваются.

Он отверг оправдания коменданта и вообще больше не разговаривал с ним. Он бегло осмотрел здание, в котором сидели особо важные заключённые, и вскоре после этого уехал.

Два дня спустя Айсфельда сняли с должности коменданта Заксенхаузена, а оберфюрера Лорица[182] – в прошлом коменданта Дахау, а затем начальника службы всеобщих СС в Клагенфурте – вернули в КЛ и назначили комендантом. Гитлер снял Лорица с должности коменданта Дахау за то, что он слишком жестоко обращался с заключёнными и мало заботился о лагере.

В 1942 Лорица, согласно предложению Поля, по тем же причинам убрали и из КЛ Заксенхаузен.

По распоряжению Гиммлера заботе о семьях заключённых следовало уделять величайшее внимание, не взирая на причины ареста. Семьи из‑за ареста…[183]не должны были оказаться в беде и кро… Сразу же после доставки в лагерь заключённый должен был заполнить формуляр, из которого можно было выяснить его материальное положение.

Начальник политического отдела[184]был обязан по желанию заключённого оповещать соответствующие партийные органы и учреждения NSV о потребностях и необходимости поддержать семью заключённого. Через четыре недели следовало доложить об исполнении. В случае, если этого не происходило, подключались соответствующие инстанции гестапо или криминальной полиции. Если позже заключённый узнавал от своей семьи, что это не было сделано, или было сделано не в полном объёме, он должен был сообщить об этом.[185]

Мне известны также случаи, когда Гиммлер предоставлял детям заключённых бесплатные места в национал‑политических учебно‑воспитательных заведениях. Кроме того, в мирное время не освобождали ни одного заключённого, прежде чем не выяснялся вопрос о средствах к его существованию. После своего освобождения заключённый должен был пройти реабилитацию, и впредь ему не могли наносить материальный ущерб. Сведения о его аресте сохранялись только в картотеке РСХА. Получить об этом сведения, если их необходимость была достаточно обоснованной, можно было только через партийные и полицейские инстанции. Но часто жизнь освободившегося заключённого сильно, очень сильно осложняли милые друзья народа, желавшие считаться 100‑процентными национал‑социалистами, либо мелкие злобные функционеры партии. И случалось, что такой бывший заключённый приходил со своей бедой в свой КЛ. Если о подобных случаях становилось известно Гиммлеру, он всегда решительно и жёстко наводил порядок.

Ход войны вынудил привлечь к производству вооружения всю рабочую силу. Но значительные резервы заняты в концентрационных лагерях на невоенных работах. Гиммлер пообещал фюреру, что «победоносное оружие» будет создано силами СС и заключённых.

С этого момента для него существовал только один девиз: безоглядное трудоиспользование всех имеющихся заключённых для производства вооружения…, а для РСХА: новые [акции] гестапо по доставке заключённых, [а] для Эйхмана: [активизировать] свои еврейские акции.

Гиммлер сказал военной индустрии: ст[ройте рабочие] лагеря и требуйте у меня рабочую силу через Министерство [вооружен]ия, её предостаточно! Он уже обещал десятки, даже сотни ты[сяч] заключённых, полученных в результате ещё не [начатых] акций, результаты которых нельзя было оценить. Ни Поль, ни Кальтенбруннер не осмеливались отговаривать Гиммлера от обещания ещё неизвестного контингента [заключённых].

Хотя Гиммлер, благодаря ежемесячно предоставляющимся, детально проработанным от[чётам] имеет представление о КЛ, а также о состоянии заключённых, [их] положении и трудоиспользовании, он продолжает подгонять и напирать: оружие! заключённые! оружие! Даже Поль заразился постоянной горячкой Гиммлера и начал со своей стороны обрабатывать комендантов и, соответственно, Инспекцию КЛ и D II (Маурера[186]), требуя от них отдавать все силы исключительно этому важнейшему заданию, – поставлять заключённых для военных заводов, – делать всё, чтобы справиться с ним.

Теперь оказалось, что хотя военная промышленность имеет чудовищную, ненасытную потребность в рабочей силе, прогресса в постройке помещений нет. К постройке этих рабочих лагерей при военных заводах подключилась ОТ. Из‑за недостатка собственной рабочей силы она тоже потребовала заключённых. Где их разместить? Маурер дни и ночи проводит в командировках, он отказывается принимать большую часть временных помещений, поскольку в них отсутствует самое элементарное. Из‑за этого начало трудоиспользования снова задерживается. Гиммлер буйствует, назначает следственную комиссию с особыми полномочиями по выявлению виновных. Освенцим до отказа набит заключёнными, которые ждут транспортов для отправки в лагеря при военных заводах. Новые транспорты от Эйхмана уже подъезжают, Освенцим набивается ещё плотнее. Перевод важнейших оружейных предприятий под землю, естественно, замедляется, отставание доходит уже по крайней мере до двух лет.

Гиммлер назначает своим комиссаром в этом мероприятии д‑ра Каммлера.[187]Каммлер тоже не волшебник, и проходят недели, даже месяцы без всякого продвижения вперёд.

Воздушные налёты всё это замедляют, задерживают, даже парализуют на месяцы. Гиммлер продолжает подгонять, данное им обещание мучает его. В Освенциме тысячи работоспособных погибают, не успев даже увидеть своего рабочего места на военном заводе. В созданных по приказу рабочих лагерях заключённые приходят в негодность, не успев создать что‑нибудь «победоносное». Их возвращают в КЛ, чтобы они стали «здоровыми и вновь работоспособными» – а на самом деле, чтобы ухудшить общее положение, уровень которого из‑за условий военного времени и так опустился ниже пределов человеческих возможностей, и, наконец, совершенно обессилеть и стать жертвами какой‑нибудь эпидемии.

Всё это Гиммлер знал благодаря личным посещениям лагерей, письменным и устным докладам, которые для него делали соответствующие инстанции. Но всё это его не заботило. Пусть с этими бедами разбираются отдельные службы. Он продолжал категорически требовать: «Больше заключённых, повысить производительность, форсировать трудоиспользование!» Каждому, кто замедлял темп, он угрожал судом СС!

Лично я во время своей принадлежности к СС имел следующие встречи с Гиммлером:

В июне 1934, в Штеттине, во время смотра СС в Померании. Г. спросил меня, не хочу ли я пойти в кадровые СС на службу в концентрационном лагере? Лишь после долгих совещаний с женой – ведь мы хотели жить вместе – я решился на это, потому что хотел снова стать кадровым солдатом. 1.XI.1934 инспектор КЛ Айке вызвал меня в Дахау.

1936: Большой осмотр всех учреждений СС, включая КЛ в Дахау, всеми гауляйтерами, рейхсляйтерами, всеми группенфюрерами СС и СА, который провёл Гиммлер. В то время я – рапортфюрер и замещаю отсутствовавшего шутцхафтлагерфюрера. Гиммлер в прекрасном настроении, потому что осмотр идёт прекрасно. В КЛ Дахау в это время тоже всё в порядке. Заключённые хорошо накормлены, чистые, хорошо одеты и расселены, большинство работает в мастерских, больных так мало, что не стоит и упоминать. Общее их количество около 2.500, размещены в 10 каменных бараках. Гигиенические условия в удовлетворительном состоянии. Воды достаточно. Нательное бельё меняется раз в неделю, а постельное – раз в месяц. Одна треть заключённых – политические, две трети – PVH,[188]асоциалы и выполняющие принудительные работы, гомосексуалисты и около 200 евреев.

Во время осмотра Гиммлер и Борман говорили со мной и [оба] спрашивали, доволен ли я своей службой, интересовались, как поживает моя семья. Вскоре после этого меня произвели в унтерштурмфюреры. Во время осмотра Гиммлер, как обычно, выбрал нескольких заключённых и в присутствии собравшихся гостей спрашивал их о причинах ареста. Было несколько коммунистов, которые совершенно честно признались, что они остались коммунистами и будут ими впредь. Несколько профессиональных преступников значительно приуменьшили список своих судимостей – но быстро просмотренная картотека заключённых заставила их освежить в памяти перечень этих наказаний. Такое поведение было для BV типичным, и я встречался с этим постоянно. Гиммлер наказал солгавших работой в течение нескольких воскресных дней. Затем – несколько асоциалов, которые постоянно пропивали свой заработок и предоставляли свои семьи попечению благотворительных организаций. Затем бывший социал‑демократический министр из Брауншвейга, д‑р Яспер[189]и несколько евреев‑эмигрантов, которые вернулись из Палестины, и которые находчиво и точно отвечали на задававшиеся со всех сторон вопросы.

Следующая встреча произошла летом 1938 в КЛ Заксенхаузен. Рейхсминистр внутренних дел д‑р Фрик в первый раз посетил концентрационный лагерь. С ним были все обер‑президенты, премьер‑министры и начальники полиции крупнейших городов. Гиммлер водил их и давал пояснения. В то время я был адъютантом коменданта лагеря, во время осмотра находился рядом с Гиммлером и мог хорошо рассмотреть его. Он был в прекрасном настроении. Он явно был доволен тем, что наконец‑то смог показать министру внутренних дел и господам из полицейских управлений рейха один из пресловутых таинственных концлагерей. Его засыпали вопросами, а он отвечал на них спокойно и любезно, но часто с сарказмом. На неудобные для него вопросы, например, о количестве заключённых или на другие, он отвечал уклончиво, но тем более любезно (согласно приказу РФСС, вся статистика КЛ была засекречена). Думаю, что в то время КЛ Заксенхаузен насчитывал около 4.000 заключённых, большей частью профессиональных преступников, которые проживали в чистых деревянных бараках, разделённых на спальни и дневные помещения. Питание, по общему мнению, было хорошим и достаточным, одежда удовлетворительной и чистой, поскольку в лагере имелась совсем новая прачечная. Больницы с лечебными кабинетами были образцовыми, заболеваемость низкой. Кроме помещения камерного типа, осматривать которое нельзя было никому из посторонних, – там сидели в основном особые заключённые РСХА, – все постройки лагеря были показаны. От критического взгляда этих старых правительственных и полицейских чиновников явно ничего не укрылось. Фрик отнёсся ко всему с большим интересом, и во время обеда заявил, что ему следует стыдиться того, что впервые он посетил концлагерь так поздно (в 1938).

Инспектор КЛ Айке рассказал о других лагерях и их особенностях.

Несмотря на нехватку времени и на то, что ему приходилось отвечать на многочисленные вопросы, Гиммлер нашёл возможность поговорить со мной лично и отдельно справиться о моей семье. Это он делал при любой возможности, и, похоже, не только из вежливости.

Следующую встречу с Гиммлером в 1940 я уже описывал. Это был инцидент с командой заключённых, которые его не поприветствовали.

Ноябрь 1940. Мой первый устный доклад у Гиммлера об Освенциме со штурмбанфюрером Фогелем из [службы] WV – WVHA.[190]Я подробно и без прикрас описал все неполадки, которые в то время были довольно ощутимы, но не шли ни в какое сравнение с катастрофическим положением последних лет. При этом он почти не высказывался, только сказал, что как комендант я должен заботиться об устранении недостатков, как если бы это было моим личным делом. Кроме того, идёт война, приходится больше импровизировать, пора и в КЛ избавляться от взглядов мирного времени. Солдату на фронте тоже приходится переносить очень многое, так почему бы и заключённым не потерпеть? На мои постоянные напоминания об опасности эпидемий из‑за недостатка гигиенических устройств он ответил кратко: у вас слишком мрачные взгляды!

Интерес в нём проснулся лишь тогда, когда я начал давать пояснения, используя карту. Он тут же изменился. Он оживлённо подошёл к плану, и стал давать указания или отмечать всё, что должно появиться на этих землях: Освенцим должен стать опытной сельскохозяйственной станцией на востоке. Там имеются возможности, которых прежде у нас в Германии не было. Рабочей силы достаточно. Там надо будет проводить каждый из возможных сельскохозяйственных опытов. Должны появиться большие лаборатории и растениеводческие станции. Разведение скота всех значительных пород и рас. Фогель должен немедленно позаботиться о специалистах. Создать пруды и осушить местность, построить дамбу на Висле[191] – вот по‑настоящему трудные задачи, перед которыми описанные прежде неполадки в лагере ни черта не значат. В ближайшее время он хочет ещё раз сам осмотреть всё в Освенциме. Он продолжал говорить о сельскохозяйственном планировании, вникая в мельчайшие детали, до тех пор, пока дежурный адъютант не напомнил ему о визите давно ожидавшегося важного лица.

Хотя интерес Гиммлера к Освенциму проявился, но не до такой степени, чтобы устранить недостатки и, соответственно, предотвратить их возникновение в будущем, не говоря уже об их приумножении путём нежелания ничего видеть!

Мой друг Фогель был в восторге от таких планов строительства сельскохозяйственных опытных станций. Я, как фермер, – тоже. Но как комендант лагеря я потерял всякую надежду сделать Освенцим здоровым и чистым. Мне оставалось только одно: робко надеяться на его визит в ближайшее время, о котором он сказал. Я надеялся, что при его личном посещении удастся заручиться его помощью в устранении явных недостатков и неполадок. Между тем я, чтобы предотвратить самое худшее, продолжал строить и «импровизировать». Но удавалось немногое, я не успевал за увеличением лагеря, за постоянно возраставшим количеством заключённых. Едва заканчивалась постройка барка, рассчитанного на размещение 200 заключённых, как у платформы останавливался транспорт с 1.000 и более заключённых. Жалобы в Инспекцию КЛ или в РСХА и службу безопасности ничуть не помогали. «Акции, о которых распорядился РФСС, должны проводиться!» – таков был неизменный ответ.

1 марта 1941 Гиммлер, наконец, прибыл в Освенцим. А с ним – гауляйтер Брахт, премьер‑министры, высшие чины СС и начальник силезской полиции,[192]важные господа из «И. Г. Фарбениндустри» и Глюкс из Инспекции КЛ.

Глюкс прибыл заранее, и долго напоминал мне, что я не должен говорить РФСС ничего неприятного. А я мог говорить только о неприятном. Используя план, я показал Гиммлеру, в каком состоянии принял лагерь, как расширил его, в каком положении он находится сегодня. Конечно, я не смог рассказать в присутствии посторонних о том, что мне мешает и чего мне не хватает. Но во время продолжительной поездки по местности, когда мы с Гиммлером и Шмаузером находились в машине одни, я наверстал упущенное, и сделал это основательно и без утайки. Но ожидаемого действия это не возымело. Даже когда мы шли через лагерь, и я украдкой указывал Гиммлеру на худшие из недостатков, недостаток воды и т. п., он меня практически не слышал. Я не раз просил его о приостановке доставок, но он меня, наконец, резко оборвал. Ни на какую помощь от него я рассчитывать не мог. Напротив, после обеда – в столовой при эсэсовском амбулатории – он как раз и начал говорить о новом задании для Освенцима: строительство ЛВП [в оригинале – «KGL», то есть Kriegsgefangenenlager – лагерь для военнопленных. – Прим. пер. ] для 100000 военнопленных, он уже на местности об этом говорил и нашёл для этого подходящее место. Гауляйтер высказался против, премьер‑министр попробовал указать на такие препятствия, как нехватка воды и неясный вопрос с осушением. Гиммлер только с улыбкой отмахнулся от них: господа, это будет сделано, мои основания для такого решения важнее ваших доводов! Для нужд И. Г. и для продолжения строительства уже приготовлены 10000 заключённых. КЛ Освенцим расширен до размеров, необходимых для содержания в мирное время 30000 заключённых. Я намерен перенести сюда важные отрасли вооружения. Свободного места тут достаточно. Сюда же – опытные сельскохозяйственные станции и усадьбы.

И всё это – при нехватке материалов, уже ставшей весьма ощутимой в Верхней Силезии. Гауляйтер обратил на это внимание. А Гиммлер ему: а для чего же конфискованные СС кирпичные заводы, а для чего же цементная фабрика? Всё это надо использовать активнее, либо КЛ получит несколько предприятий на собственный счёт! Осушение, как и снабжение водой – это чисто технические вопросы, которые должны разрешать специалисты, но которые не должны служить обоснованием бездействия. Расширение строительства следует продолжать всеми средствами. С импровизациями придётся смириться, если вспыхнет эпидемия, она будет беспощадно подавлена! Но доставки в лагерь принципиально не будут прекращены. Предписанные мной полицейские акции должны продолжаться. О трудностях в Освенциме я ничего не хочу знать! Ко мне: а как вы с этим справитесь, решайте сами.

Незадолго до отъезда Гиммлер посетил мою семью и поручил мне надстроить дом – из соображений престижа. Опять он весьма любезен и разговорчив, хотя только что, во время обсуждения, был очень краток и сердит. Глюкс потрясён моими настойчивыми возражениями рейхсфюреру. Он не смог бы мне помочь. Что касается кадровых вопросов, перемещений по службе т. д., он тоже не смог бы оказать мне помощь, у него нет лучших офицеров и младших командиров. Он не может потребовать от других комендантов лагерей сменить хорошие кадры на плохие. «Всё будет не так уж плохо, и вы с этим справитесь!» – таким был конец моей беседы со своим начальником.

Так окончился визит Гиммлера, на который я возлагал столько надежд! Никакой помощи, ни с какой стороны! Я должен был один всё это закончить, должен был помогать себе сам!

Я с головой ушёл в работу. Поблажек не получал ни эсэсовец, ни заключённый. Имеющиеся возможности надо было использовать до конца. Мне ещё приходилось покупать, воровать, отбирать материалы всякого вида. Я должен был помогать себе сам! И я делал это основательно! Благодаря хорошим отношениям с промышленностью,[193]я также собрал множество материалов.

Лето 1944. Гиммлер велел мне прибыть в Берлин, чтобы отдать мне столь роковой и столь жёсткий приказ о массовом уничтожении евреев из почти всей Европы, в результате чего Освенцим стал крупнейшим местом уничтожения в истории, [и] вследствие [чего], – из‑за отбора и накопления работоспособных евреев и вызванной этим катастрофической перегрузкой с сопутствующими явлениями, – тысячам, тысячам и тысячам неевреев, которые должны были остаться в живых, пришлось умирать от болезней и эпидемий, которые были вызваны теснотой, недостаточным питанием, непригодной одеждой и значительным недостатком гигиенических установок.

Вину за это целиком и полностью несёт Гиммлер, который игнорировал все сообщения о таком положении, беспрерывно поступавшие ему из компетентных инстанций, – он не устранял причину и не оказывал никакой помощи.

Содержание этого чудовищного приказа я уже изложил в другом месте.[194]При отдаче этого приказа Гиммлер был чрезвычайно, непривычно серьёзен и немногословен. Вся беседа так же оказалась краткой и сугубо деловой.

Следующая встреча произошла летом 1942, когда Гиммлер во второй и последний раз посетил Освенцим.[195]Визит продлился два дня, и Гиммлер всё осмотрел досконально. Во время визита среди прочих присутствовали гауляйтер Брахт, обергруппенфюрер Шмаузер, д‑р Каммлер. После прибытия в лагерь я вначале с помощью карт описал положение лагеря. Затем перешли к строительству, и Каммлер с помощью карт, схем и моделей рассказал о предусмотренных или уже находящихся в процессе постройки сооружениях, [не] умолчав при этом о трудностях, с которыми приходится сталкиваться, или [о том,] что некоторые планы вообще невозможно осуществить. Гиммлер с интересом слушал, задал несколько технических вопросов, согласился с общим планом, но трудности, про которые всё время говорил Каммлер, до него не дошли. Затем была совершена поездка по всем объектам. Вначале – сельскохозяйственные дворы и мелиорационные работы, строительство дамбы, лаборатории и опытные станции в Райско,[196]скотный двор и древесный питомник. Затем Биркенау, русский лагерь, цыганский сектор, еврейский сектор. С высоты башни над входом ему была показаны разбивка лагеря и строительство сооружений по водоснабжению и мелиорации. Там же ему дали пояснения о планах расширения лагеря. Он осмотрел заключённых на работе, посетил жилые помещения, кухни и амбулатории. Я всё время указывал ему на недоделки и недостатки. Он всё это тоже видел. Видел измождённых жертв эпидемии – врачи давали беспощадные и однозначные пояснения, – видел переполненную амбулаторию, видел детскую смертность от номы. Гиммлер видел переполненные уже тогда бараки, видел примитивные и недостаточные уборные и моечные установки. Врачи рассказывали ему о высоких показателях заболеваемости и смертности, об их причинах. Он требовал точнейших пояснений, осматривал всё точно и правильно, во всей неприглядности и достоверности – и при этом молчал. В Биркенау, поскольку я и там не переставал описывать ему скверное состояние, он накричал на меня: «Я больше не желаю слышать о трудностях! Для офицера СС не существует трудностей, он обязан самостоятельно и немедленно их устранять! А над тем, как это сделать, ломайте голову вы, а не я!» Каммлеру и Бишофу[197]пришлось выслушать нечто подобное.

Во время посещения Биркенау он наблюдал за всем процессом уничтожения только что прибывшего еврейского транспорта. Некоторое время он смотрел, как отбирают работоспособных евреев, не высказывая при этом недовольства. Во время процесса уничтожения он никак не высказывался, а только молча смотрел. При этом он много раз незаметно смотрел на принимавших в этом участие офицеров и унтерфюреров, а также на меня.

Затем был предпринят осмотр завода по производству буны. Он внимательно осмотрел здания, а также заключённых и рабочих, которые их строили. Видел и слышал сообщения о состоянии их здоровья. Каммлеру он сказал: «Вы всё жалуетесь на трудности, а посмотрите‑ка, как при тех же трудностях за год было построено «И. Г. Фарбениндустри»!

О контингенте и возможностях, о тысячах специалистов, которыми располагало И. Г., – в то время их было около 30.000, – он не сказал ничего. Гиммлер спрашивал о производительности труда заключённых, слышал уклончивые ответы со стороны И. Г. При этом он сказал мне, что я во всяком случае мог бы повысить достижения! Как – это, опять же, моё дело, хотя он только что слышал от гауляйтера и от И. Г., что вскоре придётся значительно сократить рацион всех пленных, и видел, каково общее состояние заключённых. От завода по производству буны перешли к установке по выработке болотного газа, где из‑за поистине непреодолимой нехватки материалов вперёд дела не шли. Одним из самых болезненных, вызывавших всеобщую озабоченность явлений в Освенциме было следующее: сточные воды шталага без какой‑либо очистки сливались непосредственно в Солу. Из‑за постоянно бушевавших в лагере эпидемий население давно подвергалось опасности. Гауляйтер описал такое положение вполне однозначно и прямо попросил о помощи. «Каммлер возьмётся за это самым энергичным образом» – таков был ответ Гиммлера. Осмотренные вслед за тем плантации кок‑сагыза [198](натурального каучука) заинтересовали его гораздо больше.

Гиммлеру всегда было интереснее и приятнее слушать о позитивном, чем о негативном. Благосклонностью пользовался тот офицер СС, который умел докладывать только о позитивном или выдавать негативное за позитивное!

Вечером первого дня визита состоялся совместный ужин гостей и всех офицеров гарнизона Освенцим. Каждый представился Гиммлеру. Тех, кто его заинтересовал, он подробнее расспрашивал о семьях и о ходе службы. За ужином он расспрашивал меня о некоторых замеченных им офицерах. Пользуясь возможностью, я описал ему свои личные нужды, рассказал о непригодности огромной части офицеров к службе в КЛ и, соответственно, в охране, и попросил об их замене и усилении охраны. «Вы будете удивлены тем, – был его ответ, – с какими офицерами вам ещё придётся смириться! Каждый пригодный для фронта офицер СС, унтерфюрер и рядовой эсэсовец нужен мне на фронте. По тем же причинам невозможно усиление. Придумывайте технические средства, чтобы заменять охранников. Используйте для охраны побольше собак. Мой уполномоченный по собаководству в ближайшее время познакомит вас с новейшими способами использования собак вместо охранников. Количество побегов из Освенцима необычно высоко, такого в КЛ ещё не бывало. Любое средство …» – он повторил – «… любое средство для предотвращения побегов будет считаться пригодным! Эпидемия побегов из Освенцима должна быть прекращена!»

После этого ужина гауляйтер пригласил РФСС, Шмаузера, Каммлера, Цезаря[199]и меня к себе домой под Катовице. Гиммлер должен был остановиться там, поскольку на другой день хотел обсудить с гауляйтером важные вопросы, касающиеся «списка германских граждан» и переселения. По желанию Гиммлера к гауляйтеру прибыла также моя жена.

Хотя днём Гиммлер время от времени обнаруживал очень плохое настроение, бывал даже отталкивающим, вечером его в этом маленьком обществе как будто подменили. Он был в прекрасном настроении, поддерживал беседу и был крайне любезен, особенно по отношению к обеим дамам, жене гауляйтера и моей жене. Он говорил на самые разные темы, говорил о воспитании детей и новых поселениях, о картинах и книгах. Он рассказывал о приключениях дивизии Ваффен‑СС на фронте и о поездке на фронт с фюрером. Он намеренно избегал событий минувшего дня, ни словом не напоминал ни о них, ни о служебных вопросах. Попытки гауляйтера вернуться к ним он пропускал мимо ушей.

Всё это закончилось довольно поздно. Во время этого вечера пили мало. Гиммлер, почти не употреблявший алкоголь, выпил один стакан красного вина и курил, чего он обычно также не делал. Его рассказы и прекрасное настроение не оставили места больше ни для чего. Никогда я ещё не видел его таким!

На второй день я с Шмаузером заехал за ним, и осмотр продолжился. Он осмотрел шталаг, кухни, женский лагерь, – тогда он охватывал первый ряд бараков от комендатуры до блока 11, – мастерские, стойла, «Канаду» и DWA, мясоразделочное отделение и пекарню, строительный двор и хозяйственный лагерь охраны. Он всё хорошо осмотрел, видел заключённых, справился обо всех видах ареста и количестве. Тем утром он не дал себя водить, но сам стремился увидеть то одно, то другое. В женском лагере он видел тесноту, недостаточное количество уборных и нехватку воды, приказал начальнику администрации доложить о положении с одеждой и бельём, убедился в нехватке всего. Он потребовал разъяснений по поводу пищевого рациона и добавок за тяжёлую работу.

В женском лагере он велел исполнить телесное наказание одной профессиональной преступницы (проститутки), которое постоянно воровала всё, до чего могла добраться. Он хотел определить его действенность. Санкции на исполнение телесных наказаний в отношении женщин он оставил лично за собой. Он освободил нескольких представленных ему женщин, которые были арестованы за незначительные преступления. Говорил с несколькими исследовательницами Библии об их фанатичной вере. После осмотра он прибыл в мой служебный кабинет для заключительной беседы.

Там он в присутствии Шмаузера сказал мне примерно следующее: «Я основательно изучил Освенцим. Я всё видел, достаточно насмотрелся на все недостатки и трудности, наслушался ваших рассказов. Изменить что‑либо я тоже не могу. Смотрите сами, как будете с этим управляться. Мы воюем, и надо учиться думать с учётом военного времени. Предусмотренные мной охранно‑полицейские акции не могут быть остановлены ни в коем случае, и менее всего – из‑за продемонстрированной мне нехватки помещений и т. д. Реализация программы Эйхмана продолжается, и от месяца к месяцу её темп будет нарастать. Смотрите сами, как продолжить развитие Биркенау. Цыгане подлежат уничтожению. Так же беспощадно вы уничтожите неработоспособных евреев. В ближайшее время рабочие лагеря при военных заводах примут первые большие контингенты работоспособных евреев, затем вы тоже немного передохнёте. В Освенциме оружейное производство тоже будет расширяться, готовьтесь к этому. В строительстве Каммлер окажет вам существенную поддержку. Сельскохозяйственные опыты будут интенсивно продолжаться. Я нуждаюсь в скорейших результатах. На вашу работу и достижения я посмотрел. Я доволен вами, благодарю вас, и присваиваю вам чин оберштурмбанфюрера!»[200]

Так завершился визит Гиммлера в Освенцим. Он всё видел и знал о последствиях [sic!]. Было ли его «Я тоже не могу помочь!» умышленным?

После беседы в моём кабинете он ещё осмотрел мою квартиру и обстановку, был этим восхищён, и ещё некоторое время побеседовал с моей женой и детьми: он был оживлён и находился в лучшем настроении. Я отвёз его на аэродром, где он кратко попрощался и улетел в Берлин.

Война приближалась к концу. Наступление русских в январе 1945 заставило РФСС решать, эвакуировать ли КЛ при вражеском приближении, или отдавать их врагу. Гиммлер приказал эвакуировать и уводить заключённых в КЛ, оставшиеся далеко позади.[201]Этот приказ стал смертным приговором для десятков тысяч заключённых. Лишь немногие заключённые перенесли преимущественно пешие марши или перевозку на принудительно доставленных транспортах, в открытых грузовых вагонах при 20° – при снеге, при невозможности отыскать продовольствие. В лагерях, которые их принимали, они ухудшали и без того бесчеловечную обстановку, которая там господствовала. Мёртвых уже не могли сжигать. Но приказ продолжал действовать, при приближении врага следовало продолжать эвакуацию.

Когда угроза нависла над Бухенвальдом, Поль вместе с РСХА добился от Гиммлера решения, по которому Бухенвальд в порядке исключения, после вывоза оттуда известных и важных заключённых, был оставлен врагу. Ибо провести пешим маршем 100000 заключённых Бухенвальда, преимущественно больных, по густонаселённой Тюрингии было бы невозможно.[202]Ведь вражеская авиация уже практически вывела из строя железную дорогу.

Фюреру было доложено, что после оккупации Бухенвальда американцами заключённые вооружились и занялись грабежами и насилиями в Веймаре. Поэтому Гиммлер приказал, чтобы в виду приближения врага все без исключения КЛ и рабочие лагеря освобождались от заключённых, способных к выходу на марш. Скоро все КЛ или рабочие лагеря шли маршем по шоссе к ближайшему КЛ или РЛ. Возник страшный хаос. Средств связи уже почти не было, и управлять в этой суматохе было уже нельзя.

В Заксенхаузене я сам пробовал ещё раз через РСХА (Мюллер) добиться от РФСС отмены этого приказа, ставшего сущим безумием. Никакого эффекта. Гиммлер прямо приказал эвакуировать последние лагеря. Куда, он, впрочем, не сказал! За невыполнение этого приказа или промедление соответствующий комендант ответит своей головой. Представители Красного Креста давно у меня, они хотят взять лагеря под защиту Красного Креста. Гиммлер отклоняет это предложение.

Возможностей спасения больше нет. На всех оставшихся шоссе и просёлочных дорогах, и без того забитых беженцами и отступающими частями вермахта, появляются жалкие колонны шатающихся на ходу заключённых. Получать питание они смогут в течение двух‑трёх дней, затем и это оказывается невозможным. Попутно следует Красный Крест, чтобы с помощью подарочных посылок предотвратить худшее. Я сам в дороге днём и ночью, чтобы подготовить сборные пункты в рабочих лагерях, чтобы организовать там пункты питания и оказания помощи больным.

Враг, голод и болезни оказываются быстрее! Колонны обгоняются врагом. Тысячи убитых и больных лежат на обочинах дорог, по которым они шли.

А в «эвакуированных» КЛ и РЛ тысячи мертвых и умирающих, которых уже нельзя накормить. Это конец КЛ и это потрясающе ужасная картина, которую видит вошедший враг, – созданная безумным планом Гиммлера об эвакуации!

3 мая 1945 я встретил Гиммлера в последний раз. В соответствии с приказом, остаток Инспекции КЛ прибыл вслед за РФСС во Фленсбург. Там ему доложили о себе Глюкс, Маурер и я. Он пришёл как раз после совещания с остатками правительства. Он выглядит свежо и бодро, у него наилучшее настроение! Он приветствует нас и тут же приказывает: Глюкс и Гёсс идут как армейские унтер‑офицеры под другими именами, под видом отбившихся от своих частей. Они переходят через границу в Данию, и там ложатся на дно. Маурер с остатками Инспекции КЛ также скрывается в вермахте. Всё остальное сделает штандартенфюрер Хинтц, начальник полиции Фленсбурга. Он пожимает нам руки и мы свободны! В то время при нём были ещё профессор Гебхартд и Шелленберг из РСХА.[203]Как сказал Гебхардт Глюксу, Гиммлер собирался скрыться в Швеции.

Гиммлер хотел создать СС как мощную и непобедимую организацию, которая гарантировала бы защиту будущего национал‑социалистического государства. Достижению этой цели служили все его законы воспитания и отбора. Он всегда требовал жёсткости и самодисциплины, использования всей личности вплоть до самоотдачи! Выполнение полученного приказа – выше всех личных соображений. Отречение от собственной воли, подчинение её требованиям идеи национал‑социализма.

В мирное время он пытался продолжать очищение СС от непригодных и неспособных элементов через постоянный отсев на курсах и занятиях – сначала офицеров всеобщих СС. Позднее отсеву подвергались также унтерфюреры и рядовые. Офицер, провалившийся на проверке, уже никогда не мог быть повышен в чине, и лучше всего для него было добровольно выбыть из СС. От всех офицеров СС младше 50 лет он требовал выполнения норм, необходимых для получения спортивного значка. Каждый офицер должен был уметь ездить верхом, фехтовать и водить автомобиль. Незадолго до войны должны были учредить спортивный значок СС, получение которого требовало также мужества – например, прыжки с парашютом, искусство спасения утопающих и др. От служащих Ваффен‑СС, то есть действующих частей, требовали необходимой твёрдости, причём офицер должен был проявлять особую твёрдость. Всё воспитание было нацелено на твёрдость и самодисциплину. Особое внимание он уделял отбору среди молодёжи. Пополнение следовало постоянно проверять и фильтровать, требования [должны были] становиться всё жестче и труднее. Только тех, которые смогли дорасти до удовлетворения уже почти нечеловечески жёстких требований, – как физических, так и психических, – можно было, после длительных проверок, принять в «орден СС».

Путём всестороннего служебного использования и учебных курсов в эсэсовской академии офицер СС должен был получить необходимый опыт и всесторонние знания и навыки, чтобы позднее найти применение во всех важных инстанциях будущего государства.

Это описание создано по воспоминаниям и оно ни в коем случае не полно. Конечно, я многое забыл. Но описания могут лишь приблизительно воссоздать образ и дела человека, который в Третьем рейхе играл столь роковую роль. Они могут быть далеко не объективными, поскольку я и сам слишком зависим от обстоятельств. Но таким я встречал РФСС Генриха Гиммлера, таким я его видел.

Поиск по сайту: