Тибет – приволье для кочевников

Отъезд

Когда один журналист предложил нам взять на Эверест портативную радиостанцию, Нена записала в сво­ем дневнике:

«7 июня. Представляю, что люди обо мне думают. Будь я нормаль­ной женщиной, я бы, находясь в базовом лагере, каждый вечер связы­валась с Райнхольдом по рации, чтобы морально поддерживать его и быть уверенной, что у него все в порядке. Но у меня собственное мнение на этот счет. Райнхольд не знает меня, хотя мы прожили вмес­те шесть месяцев. Он решил взять рацию из-за меня, но я против. По-моему, это не одиночное вос­хождение, если ты можешь поддер­живать радиосвязь с базовым лаге­рем. Рацию в данном случае мож­но сравнить с кислородными балло­нами. Для неспециалистов, возмож­но, не так важно, с кислородом или без кислорода поднимается че­ловек на Эверест. Но на самом де­ле различие очень велико. Повыша­ется чувство безопасности. То же и с рацией: пользуешься ею или нет, знаешь, что всегда есть возмож­ность радиосвязи. Я понимаю, как интересно было бы для широкой публики узнать, о чем думает чело­век, поднявшись на вершину Эвереста. Это как первая высадка на Лу­ну. Космонавты смогли поведать человечеству о своих эмоциях. Но я предпочитаю не разговаривать с Райнхольдом, когда он на вершине, и по многим причинам. Я могу по­ставить себя на его место и увере­на, что для него в этот момент важнее побыть одному. Увидеть сверху горы и долины — это еще не все. Важнее достичь вершины ра­ди самого себя. Смотреть оттуда вниз, понять и принять все прекрас­ное и уродливое, что нас окружа­ет, правильно оценить самого себя, отказавшись от иллюзий. Райнхольд стремится к самопознанию. Я увере­на, что он пойдет без рации.

Советчики упустили из виду не только вес аппарата, но и то, что он влияет на возможность выжи­вания. Наличие рации нарушит чистоту опыта.

Но есть еще и мое собствен­ное, только мне принадлежащее со­ображение. Мои переживания тоже будут более полными и яркими. Конечно, мне будет страшно. Страх уже сейчас охватывает меня. Но ес­ли я выдержу все это, я вырасту в собственных глазах. И еще одно. Я хочу, чтобы Райнхольд без ра­ции там, наверху, думал о нас обо­их. Пустая болтовня может поме­шать ему, а это очень важно. Ес­ли он не будет постоянно чувство­вать моего присутствия — где тог­да наша дружба? И могу ли я от­важиться говорить о любви?»

В Мюнхене мой издатель дает мне прочитать статью «Штурм вершины и расточительность мужест­ва» с критическим анализом пла­нируемого мной одиночного вос­хождения. Себастьян Лейтер напи­сал ее для венского «Курьера».

«Я спрашиваю себя, чем так при­тягивает людей этот Эверест. Он был покорен в 1953 году мистером Эдмундом Хиллари из Новой Зе­ландии, который благодаря этому был возведен в дворянство.

С тех пор туда лезут и лезут, впечатления одни и те же: воз­дух разрежен, собачий холод, виды, конечно, прекрасные, но только в хо­рошую погоду (к тому же с любо­го реактивного самолета обзор лучше). Подъем и спуск дороги и опасны для жизни. Южнотиролец Райнхольд Месснер всего два года назад отважился на новое сногсши­бательное предприятие — он пер­вым покорил высочайшую гору мира без кислородных баллонов. Смысл этого восхождения, возможно, в том, чтобы увеличить трудности. Райнхольд Месснер постоянно ищет трудности. Теперь он будет атако­вать гору вторично со стороны Тибета, да еще в самое опасное, муссонное, время. Таким образом он вступает в конкуренцию с япон­ским альпинистом Наоми Уэмурой, который планирует не менее опас­ное, зимнее, восхождение. Япо­нец считает это самым суровым испытанием мужества.

Зимой ли, в муссон ли — кто-то из них победит...

А что дальше?

На Эвересте нечего будет делать, он станет бессмысленной грудой камней, пригодной только на то, чтобы глазеть на нее — снизу?

Мне кажется, однако, мы недо­оцениваем фантазию горовосходи­телей. А что если взойти ночью и без карманного фонарика? Или не прямо вверх, а по спирали, во­круг горы? Еще можно босиком, в кандалах, и когда уже все будет исчерпано, с черной повязкой на глазах?

Я знаю, что дело не только в са­мой вершине.

Речь идет, как сказал Месснер в одном интервью, «о подсозна­тельной мотивации», «о противодей­ствии искусственно вызванной смерти» — сама природа здесь ме­рило человеческого мужества.

А я считаю человеческое мужест­во слишком дорогим, чтобы разба­заривать его таким манером. Оно гораздо больше необходимо где-то в другом месте: в долинах, горо­дах, деревнях — в своем простей­шем виде — как гражданская отвага».

Я и обрадован и поражен одно­временно. Лейтер совсем не так не­прав. И как он смог понять мои мотивы?

От издателя мы с Неной спешим в «Бавария-фильм», у Юргена Ле-мана кое-что есть для меня. Из не­мецкого посольства в Пекине полу­чено отнюдь не радостное сообще­ние.

«К сожалению, Союз альпинис­тов не может продлить визу для Райнхольда Месснера до сентяб­ря. Контрпредложение: с 15 июля по 31 октября 1980 г.».

Незадолго до этого я просил о продлении срока моего пребывания в стране. Что делать? Однако ме­нять свои планы я не могу. О бо­лее позднем вылете не может быть и речи.

Мы летим, как было запланиро­вано.

«Я поверю в то, что мы летим в Китай, только когда «Джет» под­нимается в воздух», — сказала Нена еще в Мюнхене.

Мы в самолете, до Пекина оста­лось всего полчаса лета, Нена запи­сывает в дневнике:

«17 июня. Все еще трудно пове­рить, что мы с Райнхольдом на пути к Эвересту. Последние меся­цы были для меня мучением: сбо­ры, упаковка. Теперь я вне себя от восторга.

Ежедневно я слышала от Райнхольда: «Я сделал большую ошибку, что решил взять тебя с собой. Луч­ше бы взял Урсулу Гретер». Урсу­ла сопровождала его в 1978 году на Нангапарбат. Но в конечном сче­те никто не соответствует пол­ностью требованиям Райнхольда. До последнего момента я не была увере­на, возьмет ли он меня. Меня бук­вально парализовал страх быть отброшенной прочь при малейшем неверном движении.

Однажды он поставил мне усло­вие — исчезнуть из его жизни после нашего возвращения. Потом ему са­мому казалось это смешным. Что за представление о союзе людей у этого человека! Сколько раз за эти шесть месяцев мы строили различные планы, потом сами же разрушали их. Во всяком случае, он никогда не бывает занудой. Чтобы жить с ним в одном ритме, надо обладать такой же энергией».

Приезжаем в Пекин смертельно усталые. От аэропорта до города едем в микроавтобусе. В каком-то полузабытьи смотрю в окошко на пробегающие мимо деревья и дома. Стенды вдоль дороги увешаны пла­катами с гигантскими рисунками и иероглифами. Не могу определить, что это — партийная пропаганда или речь идет о производстве. Не могу сразу сказать, утро за окном или вечер. В июне небо над Пеки­ном пыльное и серое, воздух так го­ряч, что нельзя сделать ни шага.

Несмотря на это, улицы полны народа. Множество мужчин и жен­щин гордо нажимают на педали сво­их велосипедов. Позже я узнал, что эти пресловутые черные велоси­педы для китайцев так же престиж­ны, как для нас в пятидесятые го­ды фольксваген. Не всегда даже отличишь мужчину от женщины. На каждом голубой или оливковый кос­тюм. Мао стал самым влиятельным законодателем моды.

В Пекине

Вечерняя прогулка в окрест­ностях отеля дарит нам новые впе­чатления. Из-за катастрофической нехватки жилой площади многие ки­тайцы свою личную жизнь выносят вечером на улицу. Пожилые муж­чины сидят на бамбуковых стульчи­ках под фонарями и читают газе­ты. Другие на тротуаре играют в шашки. Одна женщина заплетает косу своей дочери. Вообще малыши одеты ярко, волосы украшены бантами. Таким образом матери ком­пенсируют свою тоску по красивой одежде, по индивидуальности. В це­лях сдерживания роста населения каждая семья может иметь только одного ребенка. Нарушители штра­фуются уменьшением жалования. Мы увидели огромную ярко раскра­шенную киноафишу. Угрюмого вида мужчина обнимает томную женщи­ну. Новейший китайский фильм. Нам захотелось его посмотреть. Однако сколько мы ни пытались узнать что-то у прохожих, все отвечали жеста­ми смущения. Здесь никто не гово­рит по-английски. В кино мы не по­пали. Несмотря на это, мне нравится чувствовать себя настоящим ино­странцем. Смертельно усталые мы валимся на наши гостиничные пос­тели с ватными, покрытыми ярким шелком одеялами.

19 июня. Просыпаемся с чувст­вом пустоты в душе. Нена записы­вает:

«Тоска! Мы переживаем необык­новенное одиночество. Его невоз­можно объяснить. Мы оба привыкли и путешествовать, и жить в экстре­мальных условиях. Однако в этой нашей первой совместной поездке мы настолько изолированы от окружающего мира, что чувствуем себя на необитаемом острове. Мы вынуждены учиться жить вместе. Друг с другом мы говорим по-анг­лийски, и Райнхольд не в состоянии вести со мной детальные разгово­ры, ему не хватает словарного за­паса. Это усугубляет наше одиночество. Будет нелегко, но несмотря на это я радуюсь предстоящим трем месяцам вдвоем».

Между сном, едой и обсуждени­ем формальностей с КСА мы все время ходим по улицам города. Мы приобрели еще несколько радио­станций в магазине «Дружба», сво­его рода модной лавке, где встре­тили почти всех иностранцев, живу­щих в это время в Пекине. В Китае употребляется два вида денег: «ста­рые» юани — для простых жите­лей Китая, и «новые» юани, кото­рые выдаются на валюту, так на­зываемые туристские деньги, на ко­торые можно покупать товары в ма­газине «Дружба». Это дополнило чувство изолированности и вообще оставило неприятный осадок.

Парк Бейхай в Пекине

В течение дня в городе царит деловая атмосфера. Вечерами на­строение печальное, подавленное. Люди курят и толпятся на автобус­ных остановках. Навязанный нам переводчик большую часть времени бродит вместе с нами. Его анг­лийский достоин сожаления. В ос­новном он выучил его самостоятель­но, так как благодаря этому имеет возможность общаться с иностран­цами. Он употребляет свои знания на то, чтобы беспрерывно расспра­шивать нас о газетных сенсациях, деньгах и сексе. Ведь мы для не­го представляем Запад. Это приво­дит нас в отчаяние. Идем туда где мы, по-видимому, свои люди. Такси доставляет нас в «Интерна­циональный клуб». Заплатив 14 юаней — это около 20 запад­ных марок, недельная зарплата ки­тайского рабочего — вступаем в эту мешанину из диско, бильярда, бара и аттракционов. Большинство гостей, к нашему удивлению, состав­ляют молодые китаянки. Оказываеся, здесь есть «привилегированный» класс. Одетые в яркие платья за­падного, покроя и утрированно мод­но причесанные, эти люди пытают­ся изображать космополитов. Атмо­сфера затхлая. И это тот новый Китай, о котором мы столько слы­шали?

Накануне состоялся еще один роскошный ужин, на который КСА пригласил также участников китай­ской эверестской экспедиции 1975 года. Наконец-то мне представился случай побольше узнать об этом ме­роприятии.

Поиск по сайту: