АКТ ПЕРВЫЙ

АДАМ РАПП

Перевод Василия Арканова

ЗИМА КРАСНЫХ ФОНАРЕЙ

Действующие Лица

МЭТ 30 лет

ДЭВИС около 30-ти лет

КРИСТИНА 25 лет

Действие происходит в Амстердаме и Нью-Йорке

АКТ ПЕРВЫЙ

Ничем не примечательный номер в дешевой гостинице (хостеле) в квартале красных фонарей Амстердама, недалеко от вокзала. Две заправленные односпальные кровати – одна по центру в глубине сцены, вторая – на авансцене справа. Высокие пустые стены; над кроватью справа – маленькая полка. С нее на прищепке свисает настольная лампа. На полке – словарь в мягком переплете и туалетные принадлежности. На задней стене – три крючка для верхней одежды. Дверь, ведущая в коридор. В коридоре еще одна дверь, ведущая в туалет. Над кроватью в глубине сцены – окно, за ним видна улица. Два наполовину распакованных походных рюкзака на полу. У окна письменный стол. На столе – лэптоп, несколько ручек. Зима.

За столом сидит Мэт. Худой, с мальчишескими чертами лица, нервозный, слегка растрепанный – видно, что плохо спал. Одет никак. Обычные брюки. Обычные ботинки. Под коричневой тишорткой нательная белая майка с длинным рукавом. Сидит, уставившись в экран. И ясно, что уже довольно долго.

Вечереет. Свет от неоновой вывески над фасадом гостиницы просачивается в окно.

Немного погодя, Мэт отодвигается от стола и встает. Смотрит на крючки для верхней одежды. Перемещается в центр комнаты, нервно ходит взад-вперед, вытягивает из брюк ремень, останавливается, замирает. Пару раз дергает ремень, проверяя на прочность. Поворачивается к столу, смотрит, подходит к стулу, пододвигает его к столу – ровно по центру, ставит лэптоп строго напротив стула, аккуратно раскладывает карандаши. Затем выключает настольную лампу, оценивает освещение, включает лампу обратно. Снова идет в к центру комнаты, продевает ремень в застежку и набрасывает петлю на шею. Подтягивает, петля давит на горло, вызывает рвотный рефлекс. Мэт чуть распускает петлю, подходит к стене, насаживает одну из ременных дырочек на крючок в стене, присаживается на корточки, насколько позволяет ремень, делает несколько быстрых коротких вдохов, затем отрывает ноги от пола, пытаясь удавиться. Крючок не выдерживает - Мэт падает на пол; одновременно по другую сторону двери слышится звяканье ключей.

Мэт отчаянно пытается выпутаться из петли и вскакивает, пряча ремень за спину. В ту же минуту распахивается дверь.

Дэвис врывается в номер, подобно герою боевика-кунфу. Молотит воздух ногами и руками, сопровождая каждый удар характерными для кунфу восклицаниями – классический выход Дэвиса. Запрыгивает на одну из кроватей и бьет пяткой по выключателю – в номере вспыхивает свет. Дверь остается настежь открытой. Дэвид широкоплеч, безупречно сложен, гладко выбрит, самоуверен, обаятелен. Одет со вкусом, без выпендрежа; в элегантном зимнем пальто. В течение следующей сцены Дэвис идет через комнату к полке над кроватью, берет дезодорант, прыскается, вынимает из рюкзака чистую пару трусов, засовывает ее в карман пальто. Все это время Мэт продолжает стоять, пряча ремень за спиной.

ДЭВИС. Много теряешь, старичок. Место улетное. Вроде, все знакомое, а кажется, что другая планета. Улицы мощеные. Проститутки в витринах с бархатными занавесками. Такси пропускают велосипедистов. Велосипедисты пропускают пешеходов. Мимы стоят как статуи, даже денег не просят: хочешь – даешь, не хочешь – не даешь. Короче, сказка.

Дэвис берет с полки баллончик с освежителем воздуха, пару раз брызгает вверх и встает в образовавшееся облако, как под дождь. За спиной Дэвиса Мэт торопливо вставляет сорванный крючок в стену.

ДЭВИС. Возле музея Анны Франк видел бомжа. Абсолютная копия нашего - из Ист-Виллиджа. Белый халат. Утка живая в коляске из супермаркета. Куски изоленты в бороде. Параллельная реальность.

МЭТ. Героин.

ДЭВИС. Какой героин? Я не кололся.

МЭТ. Да нет. Мне в Париже парень один рассказывал. Про эту... ну, секту... секту наркоманов... Типа, циркулируют между Нью-Йорком, Цюрихом и Амстердамом. Узнают, где героин качественнее – и слетаются туда. Хобби недешевое, но его спонсирует какой-то наркоделец, чтобы они его товар уличным лохам втюхивали. Летают исключительно бизнес-классом. На дельца молиться готовы.

ДЭВИС. Прямой маркетинг.

МЭТ. Куда уж прямее. Мужик с уткой, наверняка, из Ист-Виллиджа.

ДЭВИС. Ты его тоже там видел?

МЭТ. Кто ж его не видел. С изолентой в бороде. Возле банкомата ошивается, Шопенгауэра цитирует. Зовут, кажется, Сайгон.

ДЭВИС. Ага, Сайгон. Точно он.

Дэвис пшикает в Мэта аэрозолью. Мэт пригибается и захлопывает лэптоп. Дэвис идет к двери.

ДЭВИС. Рехнуться можно. Доглобализировались. Возим наркоманов с континента на континент в качестве наглядной рекламы! Кстати, познакомься... (взмах руки в сторону коридора) Кристина.

Дэвис жестом приглашает ее войти. Входит Кристина. Красивая, бледная, немного потерянная. Тонюсенькое пальто, под ним свитерок с пятном от кофе, вязаная шапочка, шарф, варежки. В руках – довольно большая женская сумка. Глаза ее светятся даже сквозь мрачноватую косметику. Она немногословна. Говорит с французским акцентом.

ДЭВИС. Кристина. Мэт.

Мэт встает, подходит к ней. Пожимает руку.

КРИСТИНА. Очень приятно.

МЭТ. Мне тоже.

Некоторое время они смотрят друг на друга, потом Мэт, точно очнувшись, идет к своей кровати и пытается как бы невзначай загнать под нее валяющиеся возле нее трусы, носки и влажное полотенце. Дэвис снимает с Кристины пальто. Мэт направляется к письменному столу, но Дэвис перегораживает ему дорогу. Мэт отступает и садится на кровать. Дэвис и Кристина садятся на кровать в глубине сцены. Неловкая пауза. Дэвис взглядом дает Мэту понять, что надо начать разговор.

МЭТ. Ну, как там на улице?

ДЭВИС. Холод. Но вот странно: здесь даже холод другой. Теплее.

МЭТ. Это тебя ватрушки с марихуанной греют.

ДЭВИС. Нет, серьезно. Минус порядочный, как в Нью-Йорке, но не пробирает. Даже при ветре.

Кристина снимает шарф и шапочку и наклоняется, чтобы положить их в сумку. Дэвис бросает на Мэта очередной красноречивый взгляд, словно говоря: «С ума ты, что ли, сошел? Найди тему поинтересней». Мэт резко встает, переходит к письменному столу, садится.

ДЭВИС. Как пьеса? Пишется?

МЭТ. Ну, так...

ДЭВИС. Мэт у нас драматург. Как это по-французски? Короче: plum de drama.

МЭТ. Le dramatiste. (Кристине) Правильно: le dramatiste?

КРИСТИНА. Да. Le dramatiste. L’auteur.

ДЭВИС. Кристина из Парижа. В Амстердаме уже – сколько? Пять лет?

Кристина поднимает три пальца.

ДЭВИС. Trois, точно. А до этого жила в Латинском квартале, в баре работала. (Кристине) А мы с Мэтом, считай, сокамерники по университетской общаге. (Мэту) Кристина – певица.

МЭТ. Здорово. В каком стиле?

КРИСТИНА. Нина Симон. Сара Вон. Билли Холидей. Джуди Гарланд.

ДЭВИС. Кабаре, короче. В Париже раз в неделю пела у этой... Блин, опять забыл, как бар называется.

КРИСТИНА. «У Полли Магу».

ДЭВИС. Как-как?

КРИСТИНА. «У Полли Магу».

ДЭВИС. Как-как-как?

КРИСТИНА. «У Полли Магу».

ДЭВИС. (пытается воспроизвести ее акцент) Упал – не могу... Короче, в Пале Рояле.

МЭТ. Я знаю этот бар.

ДЭВИС. Да, ладно...

МЭТ. Мы с тобой вместе мимо него проходили на прошлой неделе. Раза четыре.

ДЭВИС. Гонишь.

МЭТ. Даже внутрь заходили, но не остались. Тебя атмосфера не впечатлила. Пол дощатый, черный. Между столами деревянные перегородки. Барменша за стойкой – старая, с гнилыми зубами.

ДЭВИС. Точно. Еще и рожу скривила, сука, когда поняла, что мы из Америки.

Дэвис внезапно встает. За ним встает Мэт.

ДЭВИС. Excuse moi… Faire pipi.

Дэвис удаляется в туалет, закрывает за собой дверь. Мэт садится.

Мэт и Кристина сидят молча. Из соседнего номера доносятся звуки студенческой гулянки.

МЭТ. По-моему, в этой гостинице одни американцы. Мы вам, наверное, уже в печенках сидим. Приезжаем, выкуриваем всю вашу травку, выдуваем весь ваш «Хайнекен»... Вы такие: «Merde! Beaucoup des frat boys! Courons aux montaigne...»

Кристина замечает кофейное пятно на свитере, пытается оттереть, потом стаскивает свитер через голову. Под свитером ничего нет, голая грудь. Кристина наклоняется к сумке, достает майку с V-образным вырезом и деодорант. Мэт отворачивается. Кристина мажет дезодорантом подмышки, надевает майку, прячет свитер в сумку.

КРИСТИНА. Угости сигареткой.

МЭТ. Нету. В смысле... Кончились. Я, вообще-то, не особо курю. Так, от случая к случаю. У Дэвиса должны быть. Он целый блок в аэропорту купил. Дешевле, потому что без пошлины. Такие... В мягкой пачке.

Неловкая пауза.

МЭТ. А ты... красивая... очень.

КРИСТИНА. Спасибо.

МЭТ. Не за что.

Слышен звук спускаемой воды. Из туалета возвращается Дэвис – вновь врывается в номер, пародируя боевики-конфу. В руках у него джойнт – самокрутка с марихуаной.

ДЭВИС. Взорвем косячок?

Он закуривает, затягивается, передает сигарету Кристине. Та затягивается и передает сигарету Мэту.

МЭТ. Я, наверное, пасс.

ДЭВИС. Кури давай, не ломайся.

МЭТ. Я не ломаюсь. (Кристине) На антибиотиках сижу. Les medicaments… Кишечная инфекция. Les intestines. В Нью-Йорке еще началось. Никак не проходит.

ДЭВИС. Наш бедный мальчик едва не отдал концы... (с намеком) Но все же один конец у него остался.

МЭТ. Похудел чуть не вдвое. Есть вообще не мог. Мерзость страшная. Лямблиоз называется. Заражение происходит фекально-оральным способом. Например, вступая в контакт с водой, загрязненной... (пытается жестом изобразить испражнения).

Дэвис производит губами звук, похожий на пуканье.

МЭТ. Ну, да - фекалиями... Чаще всего это случается на природе, когда живешь в палатке, без удобств... Я ухитрился подцепить в дорогом ресторане в центре Манхеттена.

ДЭВИС. В народе болезнь известна под названием «бобровая лихорадка». (Смеется) Я себе сразу представляю особую разновидность бобров. Эдакие гОвно-бобры. Здоровенные, упитанные, ходят табором. Как найдут какой-нибудь девственно-чистый водоем, так сразу его загадят. (Смеется) Интересно, что на студенческой фене «бобровая лихорадка» означает состояние, возникающее в результате долгого периода воздержания, или, говоря языком науки, абстиненции.

Продолжая свой монолог, Дэвис подходит к Мэту, который сидит на письменном столе. Дэвис садится рядом и начинает сталкивать Мэта со стола в сторону Кристины. Мэт поначалу сопротивляется, но в итоге пересаживается на кровать рядом с Кристиной.

ДЭВИС. Этимология понятна. Студенты-самцы так изнывают от желания потрахаться, что у них подскакивает температура, и они вместо того, чтобы грызть гранит науки, начинают, как бобры, грызть зубами древесину. Ты только представь: переполненные больницы, поголовная бромизация. Двадцатилетние бобры с распухшимими яйцами мычат в ночи, как коровы.

КРИСТИНА. Коровы?

ДЭВИС. Ага, коровы. Мечтают о грудном молочке.

Дэвису кажется, что он очень удачно сострил, и он хохочет в гордом одиночестве.

ДЭВИС. По-моему, вы не врубаетесь.

МЭТ. Не вгрызаемся.

КРИСТИНА. Что такое «бобер»?

ДЭВИС. Боже, как я люблю лягушатниц! Акцент, загадочность...

МЭТ. Бобер – это... ммм... такой крупный водоплавающий грызун с плоским хвостом. И выпирающими передними зубами.

ДЭВИС. Иными словами, большая серая крыса с веслом в жопе.

Дэвис пытается изобразить здоровенную серую крысу с торчащими передними зубами и веслом в жопе. Затем вынимает из жопы воображаемое весло и «гребет» по комнате, распевая традиционную индейскую песню. Садится на свободную кровать, делает несколько затяжек, передает сигарету Кристине. Та тоже затягивается.

ДЭВИС. Косячок в Амстердаме. Два парня и одна девушка... (Мэту) Скажи, лягушатницы умеют курить? Наши, когда курят, либо глаза выкатывает, либо моргает, как идиотка, а лягушатницы... Нет, ты посмотри, как она его держит: прямо не косячок, а аперитив. Прелюдия к сексу.

МЭТ. К вопросу о сексе: можешь дать Кристине сигарету?

ДЭВИС. А ты что, ее секретарь?

МЭТ. М-мм. Нет.

ДЭВИС. Она тебе протелепатировала?

МЭТ. Попросила, пока ты был в сортире.

ДЭВИС. Но...

МЭТ. Что «но»?

ДЭВИС. Ты сказал «но».

МЭТ. Я не говорил «но».

ДЭВИС. Не сказал, но собирался. Но что?

МЭТ. Но ничего.

Неловкая пауза.

ДЭВИС. Что-нибудь произошло, пока меня не было?

МЭТ. Нет.

ДЭВИС. Уверен?

МЭТ. Ничего не произошло. Проехали.

Неловкая пауза. Переглядываются.

ДЭВИС. Повторяю вопрос: ты уверен, что ничего не произошло, пока меня не было?

МЭТ. Дэвис, расслабься.

ДЭВИС. Кристина?

МЭТ. Говорят тебе: ничего не произошло. Ни-че-го! Она попросила сигарету, а у меня не было.

ДЭВИС. Потому что ты не куришь.

МЭТ. Все, закрыли тему. Козел...

Мэт встает, подходит к столу, садится на стул. Дэвис достает из кармана Camel-lights в мягкой пачке, вытягивает две сигареты.

ДЭВИС. Будешь, Кристина?

Кристина кивает. Дэвис протягивает одну сигарету ей, а вторую вставляет в рот рядом с косячком. Достает зажигалку, дает прикурить ей, прикуривает сам и дымит сигаретой и косячком одновременно.

КРИСТИНА. Морж!

Он снова затягивается двумя сигаретами одновременно, а затем шепчет что-то Кристине на ухо. Оба смеются.

МЭТ. Что?

ДЭВИС. Ничего.

Дэвис и Кристина продолжают смеяться.

МЭТ. Что смешного?

ДЭВИС. Да ремень твой. Так вцепился, будто собрался...

МЭТ. (Подскакивает) Что?

ДЭВИС. Кто тебя знает. Просто я, на всякий случай, предупредил Кристину про твои садо-мазохистские наклонности. А то начнешь пороть... Пусть подготовится морально.

Мэт открывает ящик письменного стола, убирает туда ремень, закрывает ящик, садится.

ДЭВИС. Так на чем мы остановились?

МЭТ. На моем лямблиозе.

ДЭВИС. Ну, конечно. Лямблиоз его величества Мэта. Стоит ли нам повторно ступать в этот – извиняюсь за каламбур - бурный фекально-оральный поток или перейдем к другим темам?

МЭТ. В чем каламбур?

ДЭВИС. Что?

МЭТ. Ты сказал, что извиняешься за каламбур. Поясни: в чем он. Я не понял.

ДЭВИС. Бурный фекально-оральный поток.

МЭТ. По-прежнему, мимо.

ДЭВИС. Пошевели мозгами, герр Вундеркинд. Или они у тебя тоже покрылись лямблиями? Ладно, поясняю: одно и то же слово – в данном случае, «поток» - характеризует как нашу захватывающую беседу о лямблиозе так и то, что вот уже шестую неделю бурно извергается из твоего заднепроходного отверстия. Иными словами, телом чах и калом бур – вот и вышел каламбур. Теперь дошло?

МЭТ. Да, сильно сострил.

ДЭВИС. По мелочам не размениваемся.

Дэвис встает, берет с подоконника пепельницу, идет к двери, курит.

КРИСТИНА. Но сейчас тебе лучше?

МЭТ. Намного. Во всяком случае, ощущение, что самое неприятное позади.

ДЭВИС. В твоем случае, оно всегда было... позади.

МЭТ. Опять каламбур?

ДЭВИС. Жидкое, вонючее и зеленое...

МЭТ. Спасибо, Дэвис.

ДЭВИС. (вновь пересекает комнату и садится на постель напротив Кристины, подставляя ей пепельницу, куда она сбрасывает пепел) Жаль, что вас не было с нами, достопочтенная Кристина. Вы даже вообразить не можете, сколько разных сортиров успели загадить эти с виду хилые мощи...

МЭТ. Вот урод.

Дэвис хохочет, еще раз затягивается косячком, передает Кристине.

КРИСТИНА. Нет, спасибо. Я уже в дрова...

ДЭВИС. Вот и отлично. (Мэту, глядя на Кристину) Куколка просто, да, Мэт?

МЭТ. Ммм. Обалденная.

Где-то вдалеке звонят колокола. Кристина поворачивается посмотреть в окно. Воспользовавшись этим Дэвис пытается неприличными жестами показать Мэту, что Мэт должен с ней сделать. Колокола стихают, и Кристина вновь поворачивается.

МЭТ. (Кристине) В общем, поскольку я все еще на антибиотиках, мне приходится воздерживаться от алкоголя и травы.

ДЭВИС. Алкоголь, я еще могу понять, но косячок еще никому в жизни не повредил. В худшем случае блеванешь. Опять же ничего, кроме пользы.

МЭТ. Я знаю, но...

ДЭВИС. Но что? Напугал добрый доктор? Сказал: пейте, дорогой Мэт, атибиотик, только ни в коем случае не мешайте его с барбитуратами.

МЭТ. Ну, типа...

ДЭВИС. Травка, строго говоря, даже не барбитурат, а галлюциноген, да, Кристина? Le hallucination?

МЭТ. Смени пластинку.

Внезапно Дэвис решает изобразить лошадь – вытягивает губы, гарцует, цокает, поднимается на дыбы и издает громкое ржание.

ДЭВИС. Les cheveux d’amour.

МЭТ. Cheval.

ДЭВИС. Cheval, cheveux – какая разница?

МЭТ. Cheveux – это волосы, а cheval – лошадь. Судя по тому, что ты тут нам изобразил, предполагаю – и, пожалуйста, поправь меня, если я неправ, - что ты хотел сказать «лошадь любви», а не «волосы любви».

ДЭВИС. Может, я хотел сказать «волосатая лошадь любви»?.. Между прочим, Кристина, Мэт умеет читать по-латыни. Знает наизусть несколько стихотворений Роберта Фроста и избранные места «Поэтики» Аристотеля. На экзаменах у профессора за голову хватались от глубины его познаний.

Мэт отрицательно качает головой.

КРИСТИНА. (Мэту) А про что пьеса?

МЭТ. Про машиниста товарного поезда.

КРИСТИНА. О-о.

МЭТ. Знаешь, что такое товарный поезд?

КРИСТИНА. Знаю.

МЭТ. Ну, окей.

ДЭВИС. Расскажи поподробней, не томи девушку.

МЭТ. (Кристине) Рассказать?

КРИСТИНА. Ну, можно.

ДЭВИС. S’il vous plait, mon canard. Mon champignon. Mon fromage…

МЭТ. Заткнись, Дэвис. (Кристине) Короче, главный герой – молодой машинист, новичок. В первом же рейсе ведет товарный состав – цистерны с ядовитым горючим топливом. Вдруг видит вдалеке на путях - 225-й бьюик «Электра». Выехал на переезд – и заглох. Машинист дергает за рычаг аварийного тормоза, но сразу такой состав не остановить, у него тормозной путь не меньше двух километров. Короче, локомотив врезается в бьюик – тот, конечно, в лепешку. А в бьюике – семья из четырех человек. Сзади – жена и грудной ребенок; они гибнут сразу. Типа – всмятку. А муж и трехлетний сын остаются в живых. Причем, муж без единой царапины, а сына спасают чудом. Проходит несколько лет, а молодой машинист все никак не может забыть о случившемся. Он отыскивает адрес этого уцелевшего мужа и списывается с ним. Выдает себя за представителя железной дороги, просит разрешения навестить. Муж сначала отказывается, но потом уступает, и машинист едет к нему в Питсбург. Сыну теперь семь. Спасти-то его спасли, но, по сути, он овощ: мычит, ничего не соображает, ходит под себя. Машинист отдает мужу все свои сбережения – типа, пожертвования железнодорожной общественности, - и муж предлагает это дело обмыть. Они идут в бар, и после полдюжины бутылчек «Йинглинга» (это такое питсбургское пиво) машинист признается, кто он на самом деле. Муж цепенеет, но потом решает его простить, и машинист спрашивает, что он может для него сделать. И тогда муж просит, чтобы тот убил сына. Ну, в смысле отнял у него кислородную подушку, когда тот будет спать (сын спит с кислородной подушкой, потому что во сне из-за какой-нибудь нарушенной легочной функции – я еще не придумал, какой, - иногда начинает задыхаться). И машинист это делает.

ДЭВИС. Жуткая чернуха. Скажи название.

МЭТ. А-а. Ну, пока это называется «Крапчатые птицы», хотя это рабочий вариант. Сейчас мне больше нравится «Зима веерного депо». Веерное депо – это такое полукруглое здание, где держат локомотивы... Ну, как тебе?

Кристина делает неопределенный жест.

МЭТ. Наверное, для тебя слишком быстро?

КРИСТИНА. Нет. Я все поняла.

МЭТ. Ну, отлично. А то со мной бывает. Увлекусь – и начинаю тараторить.

ДЭВИС. Мэт в детстве был заикой.

МЭТ. А Дэвис – онанистом. Причем однажды его застукали в школьной библиотеке. Анонировал, намотав на шею женские колготки.

ДЭВИС. Ага. Малость себя придушить во время этого дела никогда не мешает. Оргазм такой, что почти отключаешься. Охренительное ощущение. Рекомендую, если не пробовал.

Пауза.

КРИСТИНА. Грустная у тебя пьеса.

МЭТ. Ну, да. Трагедия.

ДЭВИС. Причем, почти греческая! Как там твоего героя зовут, напомни – Халифакс?

МЭТ. Сам ты Халифакс. Халюкс. Халюкс Вальгус.

ДЭВИС. Я же говорю – грек.

МЭТ. При чем тут грек?

ДЭВИС. Ну, римлянин. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в железнодорожном депо работали люди с такими именами.

МЭТ. Слышал.

ДЭВИС. Что ты говоришь! То есть это настоящее имя?

МЭТ. Ну, может, не совсем настоящее. Но слово такое точно есть.

ДЭВИС. Правда?

МЭТ. Да.

ДЭВИС. И что же это за слово такое?

МЭТ. Латинское.

ДЭВИС. А означает?

МЭТ. Какая-то болезнь голени.

ДЭВИС. Уверен?

МЭТ. Абсолютно уверен, да.

ДЭВИС. А не стопы?

МЭТ. Голени, ортопед хренов. Еще вопросы?

ДЭВИС. Ой, что-то одолевают меня сомнения.

МЭТ. Ну, а что это, по-твоему, означает.

ДЭВИС. Рискну утверждать, что на латыни «Халюкс» означает «большой палец ноги», а «халюкс вальгус» - заболевание стопы.

МЭТ. Большой палец ноги?

ДЭВИС. Он самый.

МЭТ. А не голень?

ДЭВИС. Ну, если самый широкий палец ноги называется голенью, тогда, конечно, голень.

Мэт бросает Дэвису словарь. Дэвис ловит.

МЭТ. Проверь.

ДЭВИС. Может, лучше не надо?

МЭТ. Давай-давай.

ДЭВИС. Мне бы не хотелось, унизить тебя перед Кристиной еще и как лингвиста...

МЭТ. Не унизишь.

ДЭВИС. Видите ли, Кристина, мы, литераторы, называем Мэта послушником слова, жрецом языка. Слегка, если хотите, педантом... Значение слова «педант» я объясню Вам на следующем уроке. А пока настоятельно рекомендую уяснить главное: Мэт – охренительно одаренный драматург. К несчастью, пока он широко известен лишь в узком кругу завсегдатаев клуба «Ля Мама». Весьма своеобразное заведение. Напоминает не столько профессиональный театр, сколько самодеятельный театральный кружок для выздоравливающих алкоголиков. Увы, больше нашего Мэта нигде не ставят. Но он не сдается. Корпит, и корпит, и корпит. Несет свой крест. Сизиф, одно слово!

МЭТ. Сизиф?

ДЭВИС. Ну, не Халюкс же. Но что вы думаете? Настал день – и забрезжил свет в конце анального тоннеля. Папаша Тарп его заметил и, в гроб сходя, благословил. Как там называется премия, которой тебя удостоили?

МЭТ. Какая?

ДЭВИС. Не ломайся. Можно подумать, что у тебя их целая куча.

МЭТ. Отвяжись.

ДЭВИС. Тут все свои. Кого ты стесняешься?

МЭТ (Кристине) Не обращай внимания. С ним такое бывает.

ДЭВИС. Премия за плодовитый труд! Десять тыщ баксов! Да на твоем месте я бы сообщал об этом с гордо поднятой головой. Ну, или хотя бы жопой.

МЭТ. Достал уже.

ДЭВИС. Даже и не думал. Когда я достану, ты заметишь.

Пауза.

МЭТ (Кристине) Премия имени Гайдна Грея Тарпа начинающим драматургам. За плодотворный труд. (Дэвису) Плодотворный, а не плодовитый, мудила.

КРИСТИНА. Поздравляю.

МЭТ. Спасибо.

ДЭВИС. Мэт уже столько лет числится «начинающим драматургом», что скоро его можно будет заносить в книгу рекордов Гиннеса. А что? Вечно начинающий драматург – это тоже большое достижение.

Неловкая пауза.

КРИСТИНА. Мне нравится название твоей пьесы. «Крапчатые птицы»?

МЭТ. Ага, крапчатые. Тут двойной смысл. Double entendre.

ДЭВИС. (Кристине, с плохим французским акцентом) Double entendre.

Кристина поднимает руку с двумя выпрямленными пальцами – черчилевский жест победы. Дэвис следует ее примеру, но когда Кристина отворачивается и смотрит на Мэта, который произносит свой монолог, Дэвис иммитирует куннилингус, просовывая между пальцами язык.

МЭТ. Сейчас объясню.... М-м-м... Короче, когда поезд движется на полном ходу, в лобовое стекло локомотива часто врезаются птицы. Поэтому оно всегда в пятнах, как бы крапчатое. Les oiseaux pointilles. Правда, в названии прилагательное «крапчатые» относится к птицам, а не к лобовому стеклу, но это неважно. А еще на слэнге железнодоржников «крапчатыми птичками» называют таблетки амфетамина. Машинисты принимают их во время долгих перегонов, чтобы не спать.

ДЭВИС. Вношу рационализаторское предложение. Почему бы тебе не назвать свою пьесу «Халюкс – двоеточие – печальная ода рядовому рабочему железнодорожного транспорта»?

МЭТ. Все обосрал? Доволен? Теперь пять минут помолчи.

ДЭВИС. Обосрал? Это по твоей части...

Мэт резко встает. Дэвис встает ему навстречу.

ДЭВИС. У-у, какой страшный. Вышел Мэтти из тумана, вынул ножик из кармана. Будет резать, будет бить – хочет Дэвиса убить.

Мэт делает вид, что передумал драться. Дэвис жестами показывает Кристине, что Мэт струсил, и Мэт бросается на него. Дэвис мгновенно его перебарывает, валит на пол лицом вниз, заламывает руку за спину. Прижимает голову Мэта коленом к полу.

ДЭВИС. Зверь. Тигр. На кого лапу поднял? Сдавайся, гаденыш... Ну, сдавайся!

Мэт стучит ладонью по полу, и Дэвис его отпускает. Мэт встает как побитая собака. Идет, ни на кого не глядя, в сторону письменного стола, хочет сесть на стул. Дэвис выхватывает из-под него стул и, точно дрессировщик, подгоняет Мэта стулом к Кристине.

ДЭВИС. Я вот, Кристина, все уговариваю Мэта возвратиться в большую литературу, но он упрямо хочет быть драматургом, точно ему в театре медом намазано. В университите этот Сизиф писал потрясающие короткие рассказы. Его даже сравнивали с Раймондом Карвером.

Когда Мэт оказывается рядом с Кристиной, Дэвис выставляет стул в коридор, закрывает дверь, пересекает комнату и усаживается на письменный стол.

МЭТ. Я твоего Карвера органически не перевариваю.

ДЭВИС. Ой, извини. Как я мог забыть! Тебя же только от Генри Миллера вставляет.

МЭТ. Миллер – гений. А Карвер – мастеровой. Борзописец. Ничего за душой.

ДЭВИС. Брось. Если бы им пришлось писать на спор на заданную тему, Карвер сделал бы твоего Миллера, как мальчишку.

МЭТ. На спор – это как? Раз, два, три – побежали?

ДЭВИС. Хоть так, хоть эдак. Карвер более талантливый писатель. Это факт.

МЭТ. Хочешь знать, в чем главное отличие Карвера от Миллера? Помимо того, что у Карвера нет своего стиля. Его хваленый минимализм - от беспомощности... Карвер – писатель, а Миллер – творец.

ДЭВИС. Ну, да. Сотворил «Сексус», «Плексус» и «Нексус». То еще тошнилово.

МЭТ. Дэвис, твоего Карвера с его жалкими выдумками про будни американских пригородов забудут уже лет через двадцать. А Миллера будут хранить как святыню и через сто, и через двести лет. А если тома рассохнутся, нищие поэты в каком-нибудь парижском подвальчике на берегу Сены за неимением ниток будут сшивать страницы собственными кишками. Никто не сумел так воспеть распад и величие человеческой расы. Так передать ярость и восторг. Там, где другие видели вонючую яму с отбросами, Миллер видел поэзию. Он писал легко, иступленно. Стремительность его прозы ощутима почти физически. А Карвер пыхтел, тужился, потел, высирал аккуратненькие тугие колбаски, сидя на кухне своего уютного загородного особнячка.

ДЭВИС. Ну, если Карвер пыхтел и тужился, то Миллер, очевидно, страдал лямблиозом.

МЭТ. (Кристине) Мне нравятся эти молодые редакторы! Выудят из кучи дерьма одну приличную повестушку и уже мнят себя Максвелом Перкинсом.

ДЭВИС. Я бы попросил. Повестушка, которую я выудил из кучи дерьма, справедливости ради, совсем неплохо продается. Ее даже ты оценил – главный критик всех времен и народов.

МЭТ. Да, в общем, вещь неплохая.

ДЭВИС. Неплохая? Еще вчера ты нызывал ее выдающимся литературным произведением.

МЭТ. Я называл?

ДЭВИС. Клянусь, Кристина! Да покарает меня твой лягушачий бог, если я вру! На платформе Северного вокзала перед посадкой на поезд «Париж – Амстердам» наш Мэтти внезапно повернулся ко мне и произнес: «Дэвис! Мой несравненный друг! Повесть, которую ты выудил из кучи дерьма для своего издательства есть выдающееся литературное произведение». Заметь, Кристина: не просто талантливое, милое или симпатичное. Вы-да-ю-ще-е-ся.

МЭТ. Мне просто денег на билет не хватало. Хотел подольститься.

ДЭВИС. Глупости. Тебе действительно понравилось.

МЭТ. Ну, да. Написано крепко. И твоя редактура явно пошла на пользу. Не зря автор так пространно тебя благодарит в предисловии. Представляю, какой завистью исходят наши бывшие сокурсники, когда его читают.

Мэт резко встает, подходит к окну, пытается его открыть. Окно не открывается. Он пробует еще раз – с большей силой.

ДЭВИС. Оно не открывается.

Мэт снова толкает раму. Дергает шпингалет.

ДЭВИС. Забито гвоздями.

Мэт продолжает возиться с окном. Дэвис озвучивает его возню неприличными звуками. Иммитирует «пердеж от усилия». Ничего не добившись, Мэт отворачивается от окна, идет к двери, выходит в коридор.

ДЭВИС. Продолжение многосерийной драмы «Усравшийся Мэтти» смотрите на следующей неделе. В очередной серии: герой не переваривает лактозу, и его вес падает до шестидесяти девяти с половиной килограммов. Несмотря на это, он проламывает окно своего гостиничного номера стулом. Удастся ли ему вырваться из тисков отчаяния? Научиться ли он пердеть незаметно для окружающих? Справится ли со своим желудочно-кишечным трактом? Не пропустите: в субботу, ровно в 18:45! А сейчас – реклама...

Мэт возвращается со стулом, ставит его возле письменного стола, вновь идет двери, с грохотом захлопывает ее, садится на стул.

ДЭВИС. Ну, а ты что молчишь, Кристина? Кто твой любимый щелкопер-бумагомарака?

КРИСТИНА. Что значит «щелкопер-бумагомарака»?

ДЭВИС. Писатель.

КРИСТИНА. Я больше всего люблю этого... который Гарри Поттер.

ДЭВИС. Ну, конечно! Кто же не любит старика Поттера!

КРИСТИНА. Он клевый. И красивый.

ДЭВИС. Нет, ну, как тебе нравится?! Даже лягушатницы без ума от нашего Гарри! На серьезную американскую прозу плюют, а от поца Поттера писают кипятком. Ксенофобы хреновы.

МЭТ. Ты сам-то понял, чего сказал?

ДЭВИС. А что?

МЭТ. Джоан Роулинг даже не американка.

ДЭВИС. Не американка?

МЭТ. Нет.

ДЭВИС. А кто? Канадка?

МЭТ. Англичанка.

ДЭВИС. А на хрена мы тогда о ней разговариваем? Как сказать по-французски «на хрена»?

МЭТ. Tu es un poisson salope.

Кристина смеется.

ДЭВИС. Что он сказал?

МЭТ. Неважно. Считай, что вступился за честь Поттера.

Кристина продолжает смеяться, прикрывая рот ладонью.

ДЭВИС. А Генри Миллера ты читала, Кристина?

КРИСТИНА. Да.

ДЭВИС. На своем лягушачьем или по-английски.

КРИСТИНА. По-английски. Миллер очень популярен в Париже.

ДЭВИС. И что же ты читала?

КРИСТИНА. «Тропик рака».

ДЭВИС. И как?

КРИСТИНА. Понравилось. Очень.

ДЭВИС. А как насчет Раймонда Карвера?

КРИСТИНА. Что-то не помню.

МЭТ. (Вставая) Что и требовалось доказать! Его только в Америке и знают. Для мировой величины он слишком провинциален.

Дэвис многозначительно смотрит на Мэта, пока тот не усаживается обратно на стул. Кристина встает, поправляет сумочку на плече. Мэт и Дэвис тоже встают.

КРИСТИНА. Я отлучусь на минутку.

Кристина направляется в туалет, придерживая рукой сумочку. Мэт подходит к своей кровати, нервно поправляет подушку.

ДЭВИС. Ну, как тебе?

МЭТ. Что?

ДЭВИС. Кристина.

МЭТ. Нормально.

ДЭВИС. Нормально? И все?

МЭТ. Мне нравится.

ДЭВИС. Ему нравится! Что бы ты понимал! Да, она охуенная. Штучный товар.

МЭТ. Да, лицо действительно необычное.

ДЭВИС. Ниже тоже что надо? 150 евро за одно лицо не берут.

МЭТ. Сколько?

ДЭВИС. Короче, ты не передумал?

МЭТ. Нет.

ДЭВИС. Уверен?

МЭТ. Ну, так.

ДЭВИС. Не слышу энтузиазма в голосе.

МЭТ. Нет, я просто...

ДЭВИС. Что?

Мэт садится на кровать, плачет.

ДЭВИС. Опять? Так, ну-ка прекратил. Быстро.

Мэт продолжает плакать.

ДЭВИС. И разверзлись хляби небесные...

Дэвис подходит к Мэту, садится рядом, обнимает, неловко гладит по спине. Мэт с трудом сдерживается, успокаивается.

ДЭВИС. Всё? Порядок?

Мэт кивает, но все еще всхлипывает.

ДЭВИС. Мэт, ты должен. Будь мужчиной. Возьми себя в руки.

Мэт кивает, старается сделать именно это – взять себя в руки.

ДЭВИС. Где звериный огонь в глазах?

МЭТ. Сейчас будет.

ДЭВИС. Пойми, если ты раскиснешь, она тебе даже притронуться к себе не позволит. Лягушатницы – они такие.

МЭТ. Прекрати называть ее лягушатницей.

ДЭВИС. Я же любя. Ей только приятно.

Мэт опять готов разрыдаться.

ДЭВИС. Еще раз заплачешь – дам в глаз, понял? Ну, что мне пинками тебя в постель загонять? Взрослый же мужик. Ложись и выеби ее так, чтоб на всю жизнь запомнила. И хватит уже себя жалеть. Ну-ка быстро собрался. Считаю до трех: раз...

Мэт делает последний всхлип, окончательно успокаивается. Берет словарь, идет к письменному столу, начинает перекладывать на нем вещи.

ДЭВИС. На всякий случай предупреждаю: у нее бритый лобок.

МЭТ. Бритый?

ДЭВИС. Начисто. Гладенький, как борсетка.

МЭТ. Откуда ты знаешь?

ДЭВИС. От верблюда. Видел – вот и знаю. Она мне продемонстрировала.

МЭТ. Зачем?

ДЭВИС. Так у них положено. Чтобы клиент удостоверился в отсутствии кандилом, мандавошек, глистов и прочей нечисти.

МЭТ. Ты и ей успел вставить?

ДЭВИС. Фи, капитан, что вы такое говорите? Мы только немного поцеловались.

МЭТ. Поцеловались?

ДЭВИС. Ну, да. А что в этом такого?

МЭТ. А то ты не понимаешь?

ДЭВИС. Не понимаю.

МЭТ. Да? Ну, ладно... Проехали.

Мэт пересекает комнату, снимает с полочки туалетные принадлежности, складывает их в рюкзак под кроватью.

ДЭВИС. Надо было завоевать ее доверие. Она бы отказалась сюда идти, если бы мне не удалось убедить ее в чистоте своих намерений.

Мэт достает из рюкзака изъеденный молью шерстяной свитер и надевает его. Затем снимает ботинки, берет дезодорант, которым Дэвис пользовался в начале пьесы, и опрыскивает свои ступни.

МЭТ. В губы целовались?

ДЭВИС. Ну, не в щечки же! Я ее помял немного.

МЭТ. Небось, и в лифчик залез?

ДЭВИС. Она была без лифчика.

МЭТ. А как же Сара?

ДЭВИС. При чем здесь Сара? Саре об этом знать не обязательно. Ты ж не растрепешь.

МЭТ. Нет, конечно, но...

ДЭВИС. Что «но»?

МЭТ. Вы же, типа, помолвлены.

ДЭВИС. Что я слышу? Нотки осуждения?

МЭТ. Никаких ноток.

ДЭВИС. Правильно. Осуждать – последнее дело. Плохо ты читал Генри Миллера, если этого не понял.

МЭТ. Я не осуждаю.

ДЭВИС. Не судите и не судимы будете!

Мэт надевает ботинки, завязывает шнурки.

МЭТ. Значит, говоришь, лобок бритый?

ДЭВИС. Как коленка, мой бледнолицый брат.

МЭТ. И как это тебе?

ДЭВИС. Кайф. Похоже на чизбургер.

Мэт задвигает рюкзак под кровать, идет к двери, хочет открыть и выглянуть в коридор, но в последнюю минуту передумывает.

МЭТ. А где это все происходило? Прямо у нее в витрине? За стеклом?

ДЭВИС. Практически. Она только шторы задернула.

МЭТ. Мне эти витрины почему-то террариум напомнили.

ДЭВИС. Да нет. Такая крошечная комната. Ворсистый ковер на полу. Двуспальная кровать. С потолка свисает зеркальный шар. С этой стороны электрообогреватель. С этой - кассетник.

МЭТ. Интересно, что она ставит для разогрева?

ДЭВИС. Том Уэйтс играл.

МЭТ. «Bone Machine»?

ДЭВИС. «Small change».

МЭТ. Хороший альбом.

ДЭВИС. Альбом гениальный и баба охуительная. Я весь квартал обошел. Лучше нет – отвечаю.

Мэт подходит к кровати, выключает настольную лампу.

МЭТ. А как это было. Ты ее увидел и подошел?

ДЭВИС. Нет, она меня сама зазвала.

МЭТ. По громкоговорителю?

ДЭВИС. Жестом.

МЭТ. Каким?

ДЭВИС. Вот таким.

Дэвис показывает.

МЭТ. Ух...

ДЭВИС. А я что говорю?

МЭТ. Клево, должно быть?

ДЭВИС. Не то слово. Полное ощущение, что из всей толпы захотели именно тебя. То есть понятно, что это прием, что она по сотне мужиков в день таким макаром затягивает, но все равно чувствуешь себя избранным. И ты почувствуешь. Отвечаю. Ты только представь, как она стиснет тебя своими ножульками...

Дэвис берет пальто Кристины и иммитирует с ним половой акт.

МЭТ. А ты ей... ну это... сказал...

ДЭВИС. Зачем привел? Конечно. Мы все оговорили.

МЭТ. Она, наверное, думает, что я какой-нибудь фрик.

ДЭВИС. Я сказал, что ты робкий. Лягушатницы тащатся от робких. И вообще расслабься: ты ей понравился.

МЭТ. Откуда ты знаешь?

ДЭВИС. Видел, как она на тебя смотрела.

МЭТ. Когда?

ДЭВИС. Когда ты про свою пьесу гнал. И про Генри Миллера. Чуть не съела тебя глазами.

МЭТ. Издеваешься?

ДЭВИС. Клянусь.

МЭТ. Так ты что, сейчас свалишь?

ДЭВИС. Ну не свечку же вам держать. Дальше – сам. Препоручаю ее тебе, сын мой.

Дэвис сует пальто Кристины в руки Мэта. Мэт берет его, на мгновенье задумывается, а потом вешает на один из трех кручков на дальней стене.

МЭТ. А ты где будешь?

ДЭВИС. Посижу в кафе на углу. Попью кофейку. Съем пирожок с марихуанкой. На архитектуру полюбуюсь.

Мэт задумывается.

МЭТ. Я еще хотел спросить... Как она... Ну это...

ДЭВИС. Целуется?

МЭТ. Да.

ДЭВИС. Охренительно, старик. Искры из жопы не гарантирую, но встает моментально. А фигурка какая! Ножки, сисечки, попка. Кожа бархатная. Она мне даже подрочила немного, но я не смог кончить.

МЭТ. Значит, не только ты ее помял, но и она тебя?

ДЭВИС. Именно так, старичок.

МЭТ. Ну, и чего ж ты не кончил?

ДЭВИС. Хрен его знает. Не пошло. Непривычная обстановка. И потом, я же для тебя ее выбирал. Хотел, чтобы она тебе целочкой досталась.

Мэт торопливо идет к письменному столу, хватает лэптоп, возвращается. Достает из-под кровати компьютерную сумку, сует в нее лэптоп, задвигает сумку под кровать.

ДЭВИС. И потом она презерватив мне напялила - в палец с толщиной. Пуленепробиваемый. В таком трахаться все равно что прийти на массаж в скафандре. Но она дико заводная.

МЭТ. Правда?

ДЭВИС. Чумовая просто. Мне даже неловко стало. На все была готова, лишь бы я кончил. А когда не вышло, чуть со стыда не сгорела. Деньги мне пыталась вернуть.

Мэт встает, нервно ходит по комнате взад-вперед, изредка нагибаясь и подбирая какие-то соринки с пола.

МЭТ. Ты не взял, я надеюсь?

ДЭВИС. Не взял, конечно. Но в качестве компромисса разрешил ей пососать себе яйца. Только после этого она успокоилась.

МЭТ. (останавливаясь как громом пораженный) Она сосала тебе яйца?

ДЭВИС. Оказывается, это такой кайф! Хотя, конечно, малость непривычно. К тому же, думал-то я все время про тебя. Как это с тобой будет. Поэтому, мне все время казалось, будто это ТЫ мне яйца сосешь.

Мэт начинает снова ходить туда-сюда по комнате. Щелкает ручкой.

МЭТ. Значит, она без комплексов?

ДЭВИС. Профессионал. Но с душой. Понимает, что ей платят не за механический секс, а чтобы с огоньком. Вообрази: она мне не просто сосала яйца. Она еще при этом мурлыкала.

МЭТ. Сочиняешь.

ДЭВИС. Чем хочешь, клянусь. Мурлыкала.

МЭТ. Как кошка?

ДЭВИС. Нет, блядь, как молотоголовая акула. Конечно, как кошка.

МЭТ. Офигеть.

ДЭВИС. Ну.

МЭТ. Странные должны быть ощущения.

ДЭВИС. Да уж.

МЭТ. Но не стремные.

ДЭВИС. Совершенно не стремные.

МЭТ. Она очень красивая.

ДЭВИС. Что ты мечешься, как зверь в клетке. Силы побереги.

Мэт останавливается.

ДЭВИС. И ручка тебе тоже сейчас ни к чему. Другим инструментом работать будешь.

Мэт перестает щелкать ручкой, кладет ее на стол.

ДЭВИС. (протягивая косячок) Уверен, что не хочешь? Расслабляет.

Мэт отрицательно машет головой, начинает причесываться. Дэвис встает с кровати, идет к двери.

ДЭВИС. Сколько можно пудрить носик?

Мэт заправляет свитер в брюки. Дэвис подходит к нему, вытаскивает свитер наружу, стягивает его с Мэта, вытаскивает наружу его заправленные майку и тишортку. Вешает свитер на одну из вешалок на стене.

ДЭВИС. Значит, действуем так. Я тут еще пару минут покручусь для подстраховки, а потом под каким-нибудь предлогом слиняю. Ты остаешься за старшего. Вопросы есть?

МЭТ. Есть. У тебя жевачки нету?

ДЭВИС. Нету. Зачем? Чеснока наелся?

МЭТ. Привкус какой-то во рту.

ДЭВИС. Ну-ка дыхни.

МЭТ. Зачем?

ДЭВИС. Без разговоров. Давай.

МЭТ. Глупо как-то...

ДЭВИС. Чего глупо? Как мы иначе узнаем, пахнет у тебя изо рта или нет.

Дэвис наклоняется к Мэту. Мэт отклоняется, но в конце концов «дышит» на него.

ДЭВИС. Ты в порядке.

МЭТ. Уверен?

ДЭВИС. Абсолютно. Если дойдет до поцелуев, сбегаешь в сортир и почистишь зубы.

Мэт лезет под кровать, достает из сумки зубную пасту. Входит Кристина. Дэвис пихает Мэта мыском ноги, поднимает под локоть, усаживает, снова поднимает, снова усаживает. В конце концов, оба стоят. Кристина прикрывает дверь и поворачивается к ним лицом. На ней длинное красное платье, волосы собраны в пучок. Она в туфлях на каблуках, в ушах поблескивают элегантные сережки. Она неимоверно хороша. Мэт и Дэвис одновременно садятся. Мэт нервно сжимает в кулаке тюбик с зубной пастой.

ДЭВИС. Вот это я понимаю!

МЭТ. Нехило.

ДЭВИС. А мы тут гадаем, почему так долго.

КРИСТИНА. Я хочу для вас спеть. Если не возражаете.

ДЭВИС. Концерт по заявкам радиослушателей?

КРИСТИНА. Вроде того. (Мэту) Ты не против?

МЭТ. Нет, конечно. Я за. Двумя руками.

КРИСТИНА. Тогда представьте, что это сцена. Вот тут в луче света стоит рояль. И выхожу я.

Кристина ненадолго закрывает глаза. Потом открывает, начинает петь. Она поет красиво, завораживающе.

КРИСТИНА (поет)

До того, как провожу тебя в могилу,

До того, как заманю тебя в объятья,

Отыщу зеркальный пруд с плакучей ивой

И в тени ветвей усну, не снявши платья.

И проступят, на коре, как на скрижали,

Пиктограммы моих мыслей сокровенных.

Тридцать лет меня для жизни снаряжали,

Отличать учили верных от неверных.

Капля водки, как Россия, окаянна

Помнит гулкие лагуны горстка соли.

И Русалочка в глубинах океана

Горько плачет о своей несчастной доле.

Ее суженый – моряк на бригантине,

Что вплетал жемчужины ей в косы,

Обречен покоиться отныне

В мутном омуте близ древней Сарагоссы.

И напрасно свет свой изливают

Искры растрепавшихся жемчужин.

Бедная Русалка изнывает:

«Мой любимый! Где ты? Ты мне нужен...»

Закончив, Кристина еще некоторое время «остается в образе», словно охваченная тоской Русалки, затем сосредотачивает взгляд на Мэте и Дэвисе. Неловкая пауза.

ДЭВИС. Круто!

КРИСТИНА. Спасибо.

ДЭВИС. Что за песенка?

КРИСТИНА. Сочинила.

ДЭВИС. Сама?

КРИСТИНА. Ага. На рояле у Полли Магу.

ДЭВИС. Та-ак, срочно звоним пиарщикам в «Интерскоп Рекордз». Надо раскручивать! Что думаешь, Мэт?

МЭТ. Это изумительная песня, Кристина.

КРИСТИНА. Я рада, что тебе понравилось.

ДЭВИС. Супер. Просто супер. Нет слов. Правда, не совсем понятно, про что, какая-то мешанина из образов, но это детали. Вещь, безусловно, стоящая.

КРИСТИНА. Это про безотвеченную... Безотвеченную?

МЭТ. Безответную.

КРИСТИНА. Да. Безответную. Про безответную любовь.

ДЭВИС. Ха. А я и не понял.

КРИСТИНА. Жалко.

ДЭВИС. Только не надо впадать в отчаяние. Исправь концовку – и все встанет на свои места. Например: пусть суженый не погибает, а ухлестывает за другими русалками. Или рыбками. Тогда сразу будет понятно, что он – сука, а она страдает от безответной любви. Я за ясность посыла. Риму – мир!

Неловкая пауза.

МЭТ. Ты это по-английски написала?

КРИСТИНА. Да, а что?

МЭТ. Хорошо получилось. Настоящая поэзия.

ДЭВИС. Во-во, поэзия. Рифмы, формулировки, образы...

КРИСТИНА. Спасибо.

МЭТ. Особенно морская тема. Русалка, искры растрепавшихся жемчужин. И клево, что ты начинаешь с дерева любви, а заканчиваешь на дне океана. Аллегорично.

ДЭВИС. Фантасмагорично!

МЭТ. А рифмы какие! Скрижали – снаряжали, окаянна – океана. И этот еле заметный сбой ритма в последнем куплете... Очень уместно. И голос у тебя поразительный.

ДЭВИС. Вот! Точно! Все дело в голосе. Что-то от Полы Абдул, что-то от Коретты Скот Кинг, что-то от ржавого вентиля.

МЭТ. Не слушай этого идиота. Я знаю, что говорю.

КРИСТИНА. Спасибо.

Снова неловкая пауза. Кристина так и стоит.

ДЭВИС. (Резко встает, идет к вешалке за своим пальто) Ну, ладно, мальчики и девочки, пора и честь знать. Папаша Дэвис откланивается. Пойду пошатаюсь по Амстер-дамам.

Мэт встает. Дэвис вынимает из кармана своего пальто пачку сигарет «Кэмел-лайтс» и зажигалку, бросает на стол.

ДЭВИС. Курите, ни в чем себе не отказывайте.

С пальто в руках Дэвис подходит к Кристине, опускается перед ней на колено, берет руку, целует.

ДЭВИС. Мадам... (Поднимается с колена) Крайне рад знакомству. От всей души желаю вам приятно провести вечер.

Дэвис направляется к двери.

КРИСТИНА. Дэвис!

Дэвис останавливается, оборачивается. Они встречаются глазами. Вновь неловкая пауза.

ДЭВИС. Тьфу, проклятый альцгеймер! Неужели я забыл расплатиться?

КРИСТИНА. Нет, не забыл.

ДЭВИС. Ты передумала и теперь хочешь доллары вместо евро?

КРИСТИНА. Нет, и доллары не хочу. Хочу попросить твой нью-йоркский адрес.

ДЭВИС. Это еще зачем? Для отчета твоему сутенеру?

КРИСТИНА. Я бы хотела кое-что тебе послать.

ДЭВИС. Да? Интересно, что?

КРИСТИНА. Свои песни. У меня есть си-ди. Из Парижа.

ДЭВИС. А-а. Ну, не вопрос.

Дэвис идет к столу, берет блокнот Мэта, вырывает чистый лист, пишет на нем адрес ручкой Мэта, складывает листок пополам. Прежде чем повернуться, замечает словарь, открывает, скользит пальцем по странице.

ДЭВИС. Халюкс Вальгус. Деформация переднего отдела стопы, являющееся следствием поперечного плоскостопия. Встречается примерно у 25-30 процентов женщин.

Дэвис захлопывает словарь, бросает его обратно на стол, идет к Мэту, по пути достает из кармана презерватив, вкладывает Мэту в ладонь.

ДЭВИС. Тончайший. Для ее и вашего удовольствия.

Дэвис подходит к Кристине, протягивает сложенный листок бумаги. Целует ее обе щеки, она нежно обнимает его, долго не отпускает. Дэвис похлопывает ее по спине, высвобождается из объятья.

ДЭВИС. Ну, бон, как говорится, суар.

КРИСТИНА. До свидания.

Дэвис выходит. Дверь закрывается. Кристина продолжает стоять, точно окаменев. Затем подходит к кровати на авансцене, садится и начинает плакать.

Мэт наблюдает за ней, порывается подойти, но не решается. Разворачивается, идет в ванную. Слышен звук бегущей воды. Мэт возвращается с бумажным стаканчиком воды, протягивает Кристине. Она пьет.

КРИСТИНА. Чувствую себя как полная идиотка.

МЭТ. Не надо.

КРИСТИНА. Так опростоволоситься...

МЭТ. Почему? Из-за песни? Говорю тебе: она изумительная. Я не шучу.

Он идет к столу, вынимает из пачки сигарету, берет зажигалку, возвращается к Кристине. Дает ей сигарету, прикуривает. Она затягивается, выпускает дым. Он возвращается к столу, садится на стул.

КРИСТИНА. У меня он вел себя совсем по-другому. А здесь стал таким...

МЭТ. Грубым?

КРИСТИНА. Да. Точно подменили. Ни одного ласкового слова.

МЭТ. Можно подумать, что до этого гладил по волосам, нашептывал нежности...

КРИСТИНА. Да.

МЭТ. Чем же это вы занимались, хотел бы я знать?

КРИСТИНА. Мы занимались любовью.

МЭТ. Любовью?

КРИСТИНА. Да. Это плохо?

МЭТ. Нет, не плохо, конечно. Просто... ну, как... немного странно.

КРИСТИНА. Почему?

МЭТ. По качану. Неважно. И сколько раз, если не секрет?

КРИСТИНА. Три.

МЭТ. Три раза?! Он заплатил за три?

КРИСТИНА. Заплатил он только за один. Но я не успела довести его до оргазма, поэтому два других сеанса были бесплатно.

МЭТ. Вот как. Сеансы. Хм. А можно задать тебе э-ээ... бестактный вопрос?

КРИСТИНА. Конечно.

МЭТ. Понятно, что это не мое собачье дело, просто из чистого любопытства. Сколько длится сеанс, если клиент не кончает?

КРИСТИНА. Сколько длится?

МЭТ. Да.

КРИСТИНА. До моего оргазма.

МЭТ. Выходит, с Дэвисом это было три раза?

КРИСТИНА. Да.

МЭТ. И часто с тобой такое?

КРИСТИНА. Практически никогда. Я не хотела его отпускать. Мы словно нашли друг друга. Разговорились. Он мне многое рассказал.

МЭТ. Что, например?

КРИСТИНА. Самое сокровенное. Про свою жизнь. Про то, почему он грустный.

МЭТ. Грустный?

КРИСТИНА. Да. У Дэвиса в глазах столько печали. Он рассказал, как тяжело умирала его мать. Про ее рак. Про химиотерапию.

МЭТ. Про рак и химиотерапию. С ума сойти.

КРИСТИНА. Да.

Она ищет, куда бы сбросить пепел. Пепельница на другой кровати. Мэт подает ей пепельницу, возвращается на свое место.

МЭТ. Но это не помешало вам трижды «заниматься любовью» (Мэт использует выражение Кристины с ее интонацией).

КРИСТИНА. Я была готова еще, но он начал говорить о тебе.

МЭТ. И что же он сказал?

КРИСТИНА. Как много ты для него значишь. И как ему стыдно заниматься со мной любовью, потому что, вообще-то, на его месте должен был быть ты. Он очень за тебя переживает.

МЭТ. Кто бы сомневался... Слушай, а ты, похоже, по уши в него втрескалась.

КРИСТИНА. Что значит «втрескалась»?

МЭТ. Втюрилась. Запала. Влюбилась.

КРИСТИНА. Не знаю. Но вот сейчас, когда он уходил, мне вдруг показалось, что никогда больше его не увижу, и стало так грустно...

МЭТ. Так, скорее всего, и будет... В смысле, никогда больше и не увидишь...

Кристина отворачивается, курит. Мэт ходит по комнате.

МЭТ. Слушай, Кристина, не хочу тебя расстраивать, но и промолчать не могу. Не подумай, что из ревности – Дэвис мне, действительно, как брат. Но только мать его жива и здорова. Преподает сравнительную литературу в университете Брандайз. А что касается «печали» в его глазах, то лично я видел ее там лишь однажды, когда Дэвис не попал в число родосских стипендиатов. Тогда он даже малость всплакнул.

Кристина тушит сигарету, роется в сумочке и достает небольшой стеклянный шар с трехмерным изображением нью-йоркских небоскребов. Она встряхивает его, поднимая внутри «рой снежинок». Смотрит, как они медленно оседают, кружась.

МЭТ. Что это?

Кристина протягивает ему шар.

МЭТ. Дэвис подарил?

КРИСТИНА. Такой красивый...

МЭТ. Ну, да. Он это купил в сувенирной лавке возле вокзала в Париже.

КРИСТИНА. Я была очень тронута.

МЭТ. Еще бы.

КРИСТИНА. Хоть бы одним глазком взглянуть на Нью-Йорк.

МЭТ. Приезжай, место стоящее.

Он возвращает ей стеклянный шар. Она некоторое время разглядывает его, потом прячет в сумочку.

МЭТ. А насчет сегодняшней истории... Можем просто поговорить и разбежаться. Н

Поиск по сайту: