ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ Базель, 15 сентября 1912г

Известно, что Евангелие от Марка начинается словами: "Это есть начало Евангелия об Иисусе Христе" (Почти все цитаты из Еваигелия приводятся Рудольфом Штайнером в переводе Лютера).

Для тех, кто в настоящее время ищет понимания Евангелия от Марка, уже эти первые слова должны заключать в себе три загадки. Первая загадка заключается в словах: "Это есть начало..." Начало чего? Как понимать это начало? Вторая загадка:"... начало Евангелия..." Что значит в антропософском смысле слово "Евангелие"? Третья загадка в том, о чем мы часто говорили: это образ Самого Христа Иисуса.

Тому, кто серьезно ищет познания и углубления собственного "я", должно быть ясно, что человечество находится в развитии, и поэтому то, что называют пониманием того или другого откровения, также не является чем-то незыблемым; ничто не заключено в рамках одной эпохи, но понимание углубляется; так что, в сущности, глубочайшие вещи, касающиеся человечества, для того, кто серьезно относится к словам "развитие" и "прогресс", настоятельно требуют, чтобы они с развитием времени понимались лучше, основательнее, глубже. Для чего-то подобного Евангелию от Марка, - и мы это подтвердим тремя упомянутыми загадками, - наступил поворотный момент в понимании только в наше время; медленно, но неуклонно подготовлялось то, что может привести теперь к пониманию Евангелия от Марка, - привести к пониманию того, что "Евангелие начинается". Почему это так?

Нам нужно обратиться к тому, что наполняло души еще в сравнительно недавнее время, и увидеть, как мог измениться род понимания, как он должен был измениться в отношении подобных вещей. Отступая от XIX века в прошлое, мы найдем, что уже в XVIII и XVII веках мы стоим ближе к тем временам, когда люди, которые в своей духовной жизни обращались к Евангелиям, находили их понимание из совершенно других основ, чем теперешнее человечество. Что говорил себе человек XVIII века, если он хотел вписаться в общий процесс развития человечества, не принадлежа к тем людям (а их было в истекшие столетия очень мало), которые так или иначе были связаны с каким-нибудь посвящением, каким-либо оккультным откровением, - если это был рядовой человек, принимавший в себя то, что дает внешняя, экзотерическая жизнь? Даже самые просвещенные, кто стоял на вершине образования своего времени, не могли окинуть взором жизнь человечества далее, чем за три тысячелетия, причем одно из них, как бы терявшееся в тумане, относилось ко времени до христианского летосчисления, а два других, почти законченных тысячелетия - ко времени после основания христианства. Три тысячелетия охватывал взором человек. Если он заглядывал в это первое тысячелетие, то перед ним, как мистически-темная предыстория человечества, выступали времена древней Персии. Это вместе с тогдашними познаниями о древнеегипетской эпохе считалось предшествующим тому, что составляло уже собственно историю, которая начиналась тогда Грецией.

Именно Греция составляла основу образования того времени, и все, кто хотел глубже заглянуть в жизнь людей, исходили из Греции. В рамках греческой культуры являлось все, что говорило о древнейших временах этого народа в его работе для человечества, - Гомер, греческие трагики и вообще греческие писатели. Затем видели, как постепенно Греция склонялась к упадку, как она была внешне преодолена Римом, - причем только внешне: в сущности, Рим одолел Грецию политически, но в действительности принял греческое образование, греческую культуру, греческий быт. И можно было сказать: политически римляне победили греков, духовно греки победили римлян. И во время этого процесса, - когда Греция духовно побеждала Рим, - через сотни каналов в него вливалось то, что было ею достигнуто, а оттуда струилось во все другие культуры в мире, - во время этого процесса вливалось в эту греко-римскую культуру и христианство. Оно все больше развивалось и претерпело существенное преобразование, когда в развитии греко-римской культуры приняли участие северогерманские народы. В этом слиянии греческого, римского и христианского начал проходила вторая тысяча лет человеческой истории для людей XVIII века, - первое христианское тысячелетие.

Затем начинается второе христианское тысячелетие - третье тысячелетие человеческой культуры для людей XVIII века. Мы видим, что хотя внешне все идет как будто в том же роде, но на самом деле иначе, если рассматривать вещи глубже. Достаточно взять только два образа -художника и поэта, которые, будучи типичными для своей эпохи, все-таки демонстрируют то, как с началом второго христианского тысячелетия в западную культуру вступило и начало действовать нечто существенно новое. Эти два образа - Джотто (Джотто ди Бондоне (1266-1337) - итальянский художник и архитектор, ученик Чимабуэ) и Данте (Данте Алигьери (1265 - 1321) - итальянский поэт). Джотто - художник, Данте - поэт. Эти две фигуры положили начало всему последующему, и то, что они дали, послужило дальнейшему развитию западной культуры. - Таковы были три тысячелетия, которые люди охватывали взором.

Но вот наступило XIX столетие. Сегодня только тот, кто хочет глубже вглядеться в образование культурных эпох в целом, сможет обозреть то, что произошло в XIX веке, что с необходимостью стало иным. Все это происходило в умах в душах. К пониманию этого сегодня пришли лишь немногие. Перспектива людей XVIII века при взгляде в прошлое доходила лишь до греческой культуры, догреческое время было чем-то неопределенным. Что произршло в течение XIX века и что поняли лишь немногие, что и сегодня мало признается, так это то, что Восток вполне интенсивным образом вошел в Западную культуру. Это вхождение Востока таким своеобразным способом является тем, что мы должны увидеть за преобразованиями, произошедшими с образованием XIX века. Воспринятое по сути это проникновение Востока бросило тень и свет на все то, что постепенно вливалось в образование и вливается все более и более, на все то, что требуется для нового понимания тех вещей, которые человечество до сих пор понимало совсем другим образом.

Если сегодня мы хотим рассмотреть отдельные образы и индивидуальности, которые влияли на развитие Запада и в которых можно найти практически все, что нес в своей душе человек в начале XIX века, если он интересовался духовной жизнью, - то можно назвать Давида (Давид - второй царь Израиля (около 1000 г. - примерно 965г. до Р. X.)), Гомера (Гомер - греческий поэт, великий эпос которого принес ему славу величайшего поэта всех времен; жил, вероятно, в VIII веке до Р. X.), Данте, Шекспира (Уильям Шекспир (1564 - 1616)) и едва входившего тогда в жизнь Гете. Будущая история полностью усвоит то, что на рубеже XVIII - XIX столетий духовный образ людей был определен этими пятью фигурами. В большей степени, чем это можно предположить, в тончайших движениях души жило то, что можно назвать чувством, правдой псалмов, - жило то, что можно найти уже у Гомера, что у Данте облеклось в такие грандиозные образы; затем, там жило то, что выразилось у Шекспира (хотя не было в такой мере в самом Шекспире) так же, как в людях Нового времени. К этому прибавляется борьба человеческой души за правду, что потом выразилось в картинах "Фауста", и что жило в каждой душе, так что часто говорили: всякий борющийся за правду человек - по природе Фауст.

Ко всему этому добавилась совершенно новая перспектива, выходившая за пределы тех трех тысячелетий, которые охватывают упомянутые пять фигур. По путям, для внешней истории совершенно необоснованным, внутренний Восток вошел в духовную жизнь Европы. Речь идет не только о том, что к упомянутым произведениям присоединились Веды и Бхагавад-гита, что люди узнали восточные художественные творения и благодаря этому в мир вошел новый оттенок чувства, который существенно отличался от чувства псалмов или от того, что имеется у Гомера или Данте: тайными путями в духовную жизнь Европы вошло также нечто такое, что становится все более видимым в XIX веке. Вспомним только одно имя, которое в середине XIX века обращало на себя большое внимание, и нам станет ясно, как что-то с Востока проникало таинственными путями в Европу, - вспомним имя Шопенгауэра. (Артур Шопенгауэр (1788-1860) - философ). Что прежде всего бросается в глаза у Шопенгауэра, если смотреть не на теоретическую часть его системы, но на те чувства и ощущения, что пронизывают все его мышление? - Глубокое родство этого человека XIX века с восточно-арийским мышлением и настроенностью. Везде во фразировке, в акцентировании чувства у Шопенгауэра живет то, что можно назвать восточным элементом на Западе. И это перешло на Эдуарда фон Гартмана (Эдуард фон Гартман (1842 - 1906) - философ) во второй половине XIX века.

Я сказал: это проникло таинственными путями. Эти таинственные пути люди начинают понимать все лучше, когда видят, что действительно в ходе XIX столетия происходит полное превращение, метаморфоза всего человеческого мышления и чувствований, - и не в одном месте Земли, но в духовной жизни по всей Земле. Чтобы понять, что произошло на Западе, достаточно прочитать что-нибудь, написанное о религии, философии в какой-либо момент развития духовной жизни XIX века и сравнить с чем-то подобным, что относится к раннему XVIII веку. Мы увидим, насколько основательно происшедшее превращение, метаморфоза: все высшие мировые загадки стали более расплывчатыми и человечество стремится к новой постановке вопросов и к совершенно новым способам чувственного восприятия. Все, что религия с тем, что к ней относится, давала людям, не может теперь по-прежнему сообщаться человеческим душам, и повсюду стали требовать чего-то такого, что глубже, сокровенней проникало бы в тайны религии. Так происходило в Европе и не только в Европе. Характерно, что на рубеже XVIII и XIX веков образованные люди по внутреннему побуждению везде начинают думать иначе, чем прежде. Если мы хотим составить себе более точное представление о том, что, собственно, предваряет это, то надо обратить внимание на общее сближение народов, на образование народов и их признание: народы, принадлежащие к различным вероисповеданиям, в XIX веке совершенно примечательным образом начинают понимать друг друга. Можно привести характерный пример, который поставит нас в центре того, на что мы хотим здесь указать.

В 30-х годах XIX столетия в Англии появился один человек, который был брамином, а в браманизме признавал учение Веданты, это Рам Мохан Рой (Рам Мохан Рой (1772 - 1833) - основатель Брахма Самаджа), который в 1833 году умер в Лондоне; он приобрел большое влияние на большую часть современников, интересовавшихся этими вопросами, и производил на них сильное впечатление. В нем замечательно то, что он, с одной стороны, являлся совершенно не понятным реформатором индуизма, а с другой стороны, благодаря своим высказываниям, мог быть понят всеми европейцами, которые находились на высоте времени. Он высказывал не такие идеи, которые можно понять только из ориентализма, но такие, о которых люди могли сказать: они понятны из всеобщего человеческого разума.

Как выступал Рам Мохан Рой? Он говорил примерно так: "Я живу в индуистской среде; там молятся большому числу богов, различным божественным образам. Если спросить людей, почему они поклоняются тому или другому божеству, тогда люди моей родины говорят: это старый обычай моей родины, мы иного не знаем, так было при наших отцах, при отцах их отцов и т. д. И так как люди (так думал Рам Мохан Рой) находились только под этим впечатлением, в моей стране пришли к глубочайшему идолопоклонству, к совершенно отвратительному идолопоклонству, которое позорит то, что первоначально составляло величие религии моей родины. Там была вера, которая несколько противоречиво выражена в Ведах, но которая для человеческого мышления изложена Вьясой в чистейшем виде в системе Веданты". Это, говорил он, ему хочется исповедовать. И для этого он делал переводы с различных непонятных наречий на язык, который могли понимать в Индии; он также сделал выборки из того, что считал правильным учением, и распространял их среди людей. Что же при этом хотел Рам Мохан Рой? Он полагал, что узнал, что под видом разных богов и почитания идолов скрыто чистое учение о предвечном едином Боге, который живет во всем, который не познается в идолослужении, но который снова должен проникнуть в души людей. И когда этот индийский брамин подробно говорил о том, что он считал правильной Ведантой, что он рассматривал как правильное индусское исповедание, - тогда не казалось, что слышишь что-то чуждое, но людям, которые его правильно понимали, представлялось, что он проповедует некую религию разума, которую каждый мог обрести, если бы из своего разума обратился к единому Богу.

И Рам Мохан Рой имел последователей - Дебендраната Тагора (Дебендранат Тагор (1817 - 1905) - с 1842 г. руководитель Брахма Самаджа) и других. Один из его последователей (Кешаб Чандра Сен (1838-1884)), - это особенно интересно, - прочитал в 1870 году, будучи индусом, лекцию о "Христе и христианстве". Весьма интересно слышать, как индус говорит о Христе и христианстве; то, что является истинной мистерией христианства, это индусскому оратору совершенно чуждо, это его не трогает. Видно из всего течения лекции, что он не схватывает основного факта - того, что христианство исходит не от одного личного учителя, но именно от Мистерии Голгофы, от факта мировой истории, от смерти и Воскресения. Но что он может понять и что его озаряет - это то, что во Христе люди имеют перед собой существо необычайно значительное, важное для каждого человеческого сердца, образ, который является идеальным для всего мира. Поразительно слушать индуса, говорящего о Христе, слушать, как он говорит следующее: если углубиться в христианство, тогда надо было бы себе сказать, что это христианство на самом Западе должно пережить дальнейшее развитие. Потому что то, что европейцы приносят на мою родину как христианство, мне не кажется истинным христианством.

Из приведенных примеров мы видим, что не только в Европе души стремятся заглянуть, так сказать, за кулисы религиозных исповеданий, но и в далекой Индии (то же можно сказать и о многих других местах Земли) умы начали бродить и по-новому приближаться к вещам, которые признавали в течение столетий и тысячелетий. Эта метаморфоза душ в XIX столетии только со временем станет полностью понятной. И только позднейшая история признает, что через такие процессы, которые в видимости затрагивают только немногих, но которые по тысячам каналов струятся вплоть до наших душ и сердец и все люди, принимающие какое-либо участие в духовной жизни, переживают их в настоящее время в своих душах, должно наступить полное обновление, преображение всех вопросов и всех видов постижения по сравнению со старыми воззрениями. Итак, уже везде в мире можно наблюдать величественную картину углубления важнейших вопросов.

Чего хочет наше духовное движение, так это ответов на подобные вопросы. Это движение уверено в том, что эти вопросы - так, как они поставлены, - не могут получить ответа ни через старые традиции, ни через современное природоведение, ни через мировоззрение, которое работает только с фактами современной науки о природе, они разрешимы только через духовную науку. Необходимо исследование в духовных мирах; другими словами, человечество ныне, согласно всему ходу своего развития, должно ставить вопросы, которые могут получить ответы только через исследование в сверхчувственных мирах. Весьма медленно и постепенно выступили из западной духовной жизни и те вещи, которые созвучны с прекраснейшими преданиями Востока. Вы знаете, что всегда указывалось на то, как вытекает из самой западной духовной жизни закон реинкарнации и что нет нужды перенимать его из буддизма, как не обязательно сегодня брать из исторического предания теорему Пифагора. Это всегда подчеркивалось. Но благодаря тому, что в современной душе возникла идея о перевоплощении, был создан мост к тому, что предшествовало упомянутым трем тысячелетиям (потому что именно тогда, вплоть до Будды, учение о перевоплощении не было главным пунктом их мышления). Расширился горизонт, расширилась перспектива развития человечества за рамки этих трех тысячелетий, а это вызвало везде новые вопросы, на которые может быть дан ответ только из духовной науки.

Обратимся к тому, что возникает в связи с началом этого Евангелия: в Евангелии от Марка должно быть дано "начало благовестия об Иисусе Христе". И припомним, что вслед за этими вводными словами следует не только характеристика изречений старых пророков, но и возвещение о Христе самим Иоанном Крестителем; это возвещение Крестителем может быть заключено в слова: "Время исполнилось; Царство Божественного нисходит в земное бытие". Что это все значит?

Попытаемся в свете того, что нам может дать современное духовнонаучное исследование, провести перед собой те времена, которые заключают в себе "исполнение". Исследуем, что это значит: "Старое время исполнилось, начинается новое время". Легче всего это понять, направив взор на то, что лежит в старых временах, а затем посмотреть на то, что лежит в более новых временах, - между этими двумя точками находится Мистерия Голгофы. Возьмем нечто такое, что было до Мистерии Голгофы, и то, что было после нее, и постараемся углубиться в разницу времен, чтобы узнать, насколько исполнилось старое время и насколько началось новое. Попытаемся при этом не вдаваться в абстракции, а рассматривать конкретное.

Я хочу направить ваш взор на нечто, принадлежащее первой тысяче лет прежнего рассмотрения эволюции человечества. Из древнейших времен первого тысячелетия выступает образ Гомера, греческого поэта и певца. Лишь имя сохранилось человечеству от того, кому принадлежат или приписываются две величайшие поэмы из сокровищницы человечества - "Илиада" и "Одиссея". От автора дошло одно имя, да и в связи с ним в XIX веке возникали досадные сомнения. Как явление, которому все больше удивляются, чем больше его узнают, стоит перед нами Гомер. Можно сказать: для того, кто вообще этими вещами занимается, те образы, которые создал Гомер в "Илиаде" и "Одиссее", представляются более живыми, чем все исторические образы Греции. Различные люди, если они занимались Гомером, говорили, что по точности описания, по тому, как он изображает человека, его можно принять за врача; другие полагают, что он должен был быть художником, скульптором; некоторые думают, что он был каким-нибудь ремесленником. Наполеон восхищался в его описаниях тактикой и стратегией. Другие считают его нищим, который бродил по стране. По меньшей мере уже через эти разнообразные трактовки просвечивает совершенно неповторимая индивидуальность Гомера.

Возьмем один его образ - Гектора. Прошу вас, если будет время, всмотритесь в "Илиаде" в образ Гектора, как он пластически описан: он стоит перед нами как бы выточенным, завершенным. Посмотрите, как он ведет себя по отношению к своему родному городу Трое, в отношении своей жены Андромахи, как относится к Ахиллу, к войску и к командованию войском. Вызовите перед своей душой эту личность со всей его мягкостью супруга, этого мужа, который совершенно в античном смысле привержен своему городу Трое, - я прошу вас подумать о его отношении к Ахиллу, - это могло быть только у великого мужа. Личность с большой, всеобъемлющей человечностью стоит перед нами в образе Гектора, как его описал Гомер. И он приходит из далеких времен (то, что описывает Гомер, предшествовало его времени и потому пребывает во мраке прошлого), -так что этот образ, как и все образы Гомера, уже достаточно мифологичен для современного человека. Пусть скептики и всевозможные филологи сомневаются в том, что Гектор существовал, как они сомневаются и в том, что существовал Гомер. Но кто принимает в расчет все то, что чисто по-человечески может быть принято в расчет, тот будет уверен в том, что Гомер описывает только факты, которые имели место, и что Гектор есть образ реального человека, ходившего по Трое, так же как Ахилл и другие персонажи. Как истинные образы земной жизни стоят они еще перед нами, и мы смотрим на них, как на людей другого рода, которых сегодня уже трудно понять, но которые через поэта выступают перед нашей душой во всех деталях. Мы хотим такого рода образ, как образ Гектора, побежденного Ахиллом, поставить перед своей душой в качестве одного из главных троянских полководцев. Мы находим в таком образе нечто принадлежащее времени человечества, по которому можно судить, каковы были люди этого дохристианского времени, до появления Христа.

Я направляю ваш взор далее, к другому образу - к образу из V дохристианского столетия, к великому философу, который провел большую часть своей жизни в Сицилии, к замечательному образу Эмпедокла (Эмпедокл (483 - 423 гг. до Р.X.) - греческий философ и врач). Он был тем, кто первым заговорил о "четырех элементах" - огне, воде, земле и воздухе, - о том, что все в материи происходит благодаря смешению и разделению этих четырех элементов по принципу ненависти и любви, действующих в этих элементах; но важнее всего то, как он действовал в Сицилии, как инициировал значительные государственные учреждения и привел людей к духовной жизни. Полной приключений, равно как и глубоко духовной была эта жизнь, на которую мы оглядываемся, когда взираем на Эмпедокла. Пусть другие сомневаются, - духовная наука знает, что Эмпедокл действовал в Сицилии как государственный деятель, как посвященный, как маг; и также как Гектор ходил по Трое. И показательным для своеобразного отношения Эмпедокла к миру перед нами встает факт - не выдуманный, а действительный: он кончил тем, что бросился в Этну и сгорел в ее пламени, чтобы соединиться со всем бытием, которое его окружало. Таков второй образ из дохристианских времен, стоящий перед нами.

Рассмотрим теперь средствами современной духовной науки эти образы. Прежде всего мы знаем, что эти личности появятся снова, так как души возвращаются. Мы не будем обращать внимание на промежуточные воплощения, а поищем их в христианском времени. Тогда мы получим указание на изменение времен, которое поможет нам понять, как в человеческое развитие вошла Мистерия Голгофы. Если можно сказать: "Такие фигуры, как Гектор и Эмпедокл, явились снова, - как же они проявляются в христианское время?" - тогда мы имеем воздействие Мистерии Голгофы - исполнение и начало нового времени, проявленные именно в душах. Так как здесь собрались серьезные антропософы, нам не надо пугаться сообщений действительной духовной науки, которая может быть проверена внешними фактами.

Я хотел бы направить ваш взор на нечто другое, что произошло в христианское время. Можно опять сказать, что мы имеем дело с поэтическим образом. Но этот "поэтический образ" восходит к действительной личности, которая была в жизни. Я направляю ваш взор на образ, созданный Шекспиром, - на его Гамлета. Кто из духовной науки знает прототип героя Шекспира, тот знает, что Гамлет был только преображенным, некогда жившим датским принцем. Образ Гамлета, который создал Шекспир, действительно существовал. Я не могу заниматься здесь разбором того, как историческая личность была положена в основу поэтического образа, созданного Шекспиром. Но духовнонаучный результат я хочу сообщить, хочу на ярком примере показать, как дух древности снова появляется в христианское время. Действительный образ, который лежит в основе шекспировского Гамлета, - это Гектор. Та же самая душа жила в Гамлете, что и в Гекторе. Именно на таком характерном примере, где ярко выступает различие изживания души, можно себе уяснить, что, собственно, произошло в промежуточное время. Такая личность, как Гектор, стоит перед нами, с одной стороны, в дохристианское время. Но вот в человеческое развитие входит Мистерия Голгофы, и ее искра ударяет в душу Гектора, дает возникнуть прообразу Гамлета, о котором Гете сказал: "Душа, которая не доросла до действительности и для которой никакой действительности не достаточно; ей поставлена задача, которую она однако не может исполнить". Можно спросить: почему Шекспир так ее выразил? Он этого не знал. Но кто с помощью духовной науки заглядывает в эти связи, тот знает, какие силы за этим стоят. Поэт творит бессознательно, потому что сначала перед ним встает образ, который он создает, а затем - как панорама (о чем он однако не знает) - вся индивидуальность, которая с этим связана. Почему Шекспир выдвигает и резко подчеркивает именно те особые черты характера Гамлета, которые современный наблюдатель, может быть, и,не заметил бы? Потому что он их наблюдает на фоне течения времени. Он чувствует, насколько другой стала душа при переходе из старой жизни в новую. Сомневающийся скептик Гамлет, который не приспособлен к действительной жизни, нерешительный - таким он сделался из непоколебимого Гектора.

Я направляю ваш взор на другую фигуру Нового времени, которая тоже приблизилась к человечеству через поэтический образ, через произведение, главный герой которого будет, конечно, еще долго жить в человечестве, когда автор уже станет для будущего мира подобным Гомеру или Шекспиру, - когда об одном не знают ничего, а о другом знают страшно мало. Когда-нибудь позабудут то, что составители мемуаров и биографы сообщают о Гете, забудут то, чем люди так интересуются у Гете, - и это несмотря на книгопечатание и другие современные средства, - но всегда будет стоять в жизненном величии, в живой пластичности образ Фауста, который создал Гете. Люди ничего не знают о Гомере, а о Гекторе и Ахилле знают очень много, - и придет время, когда о личности Гете будут знать немногое (и это хорошо!), но всегда будут знать о Фаусте.

Фауст - это такой образ, который, будучи выведен в литературе, а затем завершен у Гете, восходит также к реальному образу. Он жил как реальная фигура в XVI веке, - он действительно был. Был не таким, как его описывает Гете в своем "Фаусте". А почему Гете описывает его именно таким? Он сам этого не знал. Но когда он направлял взор на Фауста, на традиционного Фауста, которого знал с детства, еще по кукольному театру, тогда в нем действовали силы того, кто стоял за Фаустом, кто был предшествующим воплощением Фауста, - силы Эмпедокла, древнегреческого философа! Это все просвечивало в образе Фауста. И хотелось бы сказать: когда Эмпедокл бросается в Этну, связывается с огненным элементом Земли, - каким удивительным одухотворением, какой спириту ализацией этой, дохристианской мистики природы, которая тем самым становится действительностью, является заключительная сцена гетевского "Фауста", это вознесение Фауста в огненный элемент неба с помощью таких существ, как, например, Pater Seraphicus! Медленно и постепенно вживается новое духовное направление в то, к чему люди больше стремятся. Уже давно для многих глубоких умов человечества стал значимым сам факт - без того, чтобы они что-нибудь знали о перевоплощении и карме: когда они рассматривали во всем объеме душу, которую хотели описать на основании ее собственной внутренней жизни, они описывали то, что просвечивало из ее прежних воплощений. Как Шекспир не знал, что Гамлет был Гектором, но именно так его изобразил, не зная, что в Гекторе и Гамлете жила одна и та же душа, - так и Гете описывал Фауста, как будто за ним была душа Эмпедокла со всеми ее особенностями, потому что в Фаусте была именно душа Эмпедокла. Но характерно, что именно таково движение вперед и прогресс человеческого рода.

Я выбрал два характерных образа; на обоих мы можем видеть, как античные герои в наше современное христианское время оказываются настолько потрясенными в глубине их душ, что с трудом справляются с жизнью. В них есть все то, что имелось раньше. Если дать, например, Гамлету воздействовать на себя, то можно почувствовать, что в нем есть вся сила Гектора. Но чувствуется и то, что эта сила не может проявиться в христианское время, что она находит поначалу противодействие в христианском времени, что там действует на душу некое начало, в то время как раньше, при образах, которые встречаются в древности, дело касалось конца. Как Гектор, так и Эмпедокл являются завершением. Пластически законченными стоят они перед нами. Но то, что в человечестве действует дальше, это должно найти новые пути в новых воплощениях, - как у Гектора в Гамлете, так у Эмпедокла в Фаусте, который имеет в себе все, что является стремлением в пропасть природы, весь эмпедокловский элемент, и только через это глубинное существо может сказать: "Я Библию на время положу под парту и хочу быть исследователем природы и врачом, не хочу больше быть теологом". Фауст имел потребность общаться с демоническими существами, что заставляло его носиться по свету и делало его удивительным, но непонятным. Здесь действует эмпедокловский элемент, но он не справляется с тем, чем должен быть человек в Новое время.

Я хотел этим разбором показать, как на значительнейших, всем известных душах сказывается великий переворот; этот переворот обнаруживается именно тогда, когда идут в глубину. И если спрашивают: "Что произошло между старыми и новыми инкарнациями таких индивидуальностей?" - то всегда приходят к ответу: Мистерия Голгофы! Произошло то, что возвещал Креститель, когда говорил: "Время исполнилось, Царства Духа или Царства Небесные, переходят в человеческое царство". Да, они захватывают сильно это человеческое царство - Царства Небесные! И те, которые видят этот захват лишь извне, не могут его понять. Захват этот так могуществен, что выкристаллизовавшиеся античные герои должны были снова начинать эволюцию на Земле, и это сказывается на них вплоть до завершения старого времени, до Мистерии Голгофы: закончилось то, что нашло свое исполнение, - и это ставит людей перед нами в качестве самодостаточных личностей. Затем пришло нечто такое, что побудило души положить в себе самих новое начало, чтобы все было преобразовано, переплавлено, чтобы души, которые были велики, явились как души малые, потому что они должны вернуться к детству, потому что начинается нечто совсем новое. Мы должны вписать это себе в душу, если хотим понять то, что в самом начале Евангелия от Марка мыслится как Начало. Да, начало, которое потрясает души в их глубочайшей сущности, которое приносит совершенно новый импульс в человеческое развитие: "Начало Евангелия".

Что такое "Евангелие"? Это то, что нисходит из Царств, которые мы часто описывали в связи с иерархиями высших существ: там находятся Ангелы и Архангелы, и это спускается через мир, возвышающийся над миром человеческим. Там обретается перспектива в отношении более глубокого смысла слова "Евангелие". Импульс, который нисходит через царство Архангелов и Ангелов, и есть Евангелие, есть нечто, исходящее из этих Царств, что входит в человечество. Все абстрактные переводы, в сущности, мало касаются сути.

В действительности же в слове "Евангелие" должно бы быть указано на то, что в некоторый момент на Землю начинает изливаться то, что раньше было только там, где пребывают Архангелы и Ангелы, что низошло на Землю, что потрясло там души и особенно мощно потрясло сильнейшие души. А начало ведь имеет продолжение, вот что должно быть отмечено. Это значит, что Евангелие продолжается. Начало было положено в то время, и мы увидим, что все человеческое развитие с того времени есть, в сущности, продолжение излияния того импульса из Царства Ангелов, который можно назвать "Евангелием". Желая охарактеризовать отдельные Евангелия, надо искать и исследовать достаточно глубоко, и именно Евангелие от Марка может быть понято, только если понимать человеческое развитие в правильном смысле, со всеми его импульсами, со всем тем, что произошло на протяжении времени. Я хотел вам это охарактеризовать не внешне, но на примере душ, показав, как, собственно, признание факта перевоплощения, сделанного предметом действительного исследования, впервые показывает становление такой души, как душа Гектора или Эмпедокла, и может выявить все значение импульса, который пришел благодаря событию Христа. Можно рассказывать прекрасные вещи, но все это будет лежать на поверхности. А что за всем происходящим во внешнем мире был Христов импульс, это обнаруживается только благодаря тому, что освещают жизнь духовны ми исследованиями, что изучают не только, как протекает данная конкретная жизнь, но и последовательность воплощений. Надо относиться к идее перевоплощения серьезно, чтобы она стала живым элементом истории. Тогда обнаружится воздействие величайших импульсов события Голгофы. И особенно этот импульс обнаружится в тех душах, которые мы уже часто описывали.

Поиск по сайту: