Марина Михайловна

– Расскажите мне о ДОТах, – Роман, застыв на пороге, устало смотрел на красивую синеглазую женщину. Поверил бы он месяц назад, что эта фраза однажды начнет вводить его в ужас? Раньше лишь о них и говорил. О ДОТах.

– Э… – только и смог выдавить парень.

– И об Игоре. И, – она смущенно повела плечами, – я забыла представиться. Марина Михайловна. Вы знакомы с моей дочерью. Я видела вас на похоронах и нашла в ежедневнике Алисы ваш адрес.

– Я знаю, кто вы. Проходите.

Рома провел гостью на кухню. Поставил чайник. Говорить с кем-либо не хотелось, но выбора, похоже, не было. Да и пора уже выбираться из берлоги. Игоря похоронили неделю назад, а он… На работе взял отгулы. Даже с женой лишним словом не перекинулся за эти дни. Слишком как-то все произошло… быстро, неожиданно, неправильно.

Он заварил чай, сел рядом с синеглазой.

– Что вы хотите знать?

– Все. Все, что можете рассказать о Киевском укрепрайоне, об Игоре и, – она на секунду запнулась, – его снах. Ему же снилось что-то, верно?

Рома неуверенно кивнул.

– Алисе вот тоже снилось. И снится.

– Как она? – Роме стало стыдно перед худенькой темноволосой девушкой. За неделю не позвонил ни разу, не зашел.

– У нее нервный срыв, – медленно ответила Марина Михайловна. – Постоянно плачет, говорит о ДОТах и о том, что Игоря можно было спасти. Винит себя неизвестно в чем. Успокоительные помогают, но ненадолго. Мама не отходит от нее. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

– Да, – кивнул Рома и начал говорить.

– Я примерно так и думала, – сказала Марина, когда он закончил.

– Простите?

– Я много думала все это время. И много читала. Мне ведь тоже снились сны. Только не война. Мне лес снился, а над ним… Что-то вроде гигантского белого решета. А по нему бегут светлые волны. И оно зовет меня, зовет, а я… стою и не знаю, подходить или нет. И чувства смешанные – вроде мне и легко, и страшно одновременно.

Рома подавил вздох. Что ж ему так везет на откровения сумасшедших? Впрочем, эта дама похожа на кого угодно, только не на безумную.

– И я подумала… Знаете, я работаю на радио. Так вот, представьте себе: диджей запускает в эфир песню. Сколько людей ее услышит?

Рома пожал плечами. В логике дамы он запутался окончательно.

– Кто-то вообще не слушает радио, кто-то слушает, но другую волну, у кого-то – в данный момент помехи. Но какое-то количество людей включит свой приемник именно в это время и услышит песню. Но опять же – один запомнит музыку, второй слова, третий – просто уловит настроение.

– К чему вы клоните?

– Существуют теории об информационных полях. И так называемых «полях сознания». Вы не раз повторили, что стены ДОТов еще помнят бои. А если не только стены?

– Я не верю в призраков.

– Я тоже. И я сейчас не о них. Ученые спорят о существовании «полей сознания». Допустим, они существуют, и человек ничего сам не придумывает, не изобретает, а лишь получает уже имеющиеся в пространстве знания, исполняет роль приемника информационных потоков. Но тогда можно предположить и обратный процесс: есть локальное «поле сознания», и оно способно не только транслировать информацию, но и впитывать ее. Особенно если происходит большой информационный выброс… На линии укрепрайона за короткий срок погибло столько людей. И все думали лишь об одном…

Она закурила и продолжила:

– Представьте себе: один ДОТ – один сгусток информации. Цепь ДОТов – целое информационное поле, отпечатанное на общем «поле сознания», но в то же время привязанное к огневым точкам. Эта привязка не дает нашему «полю» рассеяться в пространстве. И оно живет, помнит и хочет, чтобы помнили о нем. Вернее – о причинах его появления. А сейчас, когда укрепрайон на грани разрушения, «поле» посылает сигналы о бедствии! Вот только слышат его далеко не все, а те, кто слышит и воспринимают каждый по-своему. В силу своего мировоззрения. Игорь видел танки, влюбленная в него Алиса – умирающего Игоря.

– Она говорила, что не влюблена, – машинально вставил Рома.

– Все так говорят, – отмахнулась Марина. – А я увидела лес и некую субстанцию с бегущими волнами. Но не придавала значения своим снам, пока не началась вся эта история с Игорем. И Алисой. Но если свести воедино наши сны, случившееся с Верником, происходящее с ДОТами – что получается?

– Если вы правы… Почему же я ничего не услышал, не почувствовал? Я ведь жил укрепрайоном, изучил его вдоль и поперек.

– Возможно, находясь внутри проблемы, сложнее ее заметить в полный рост. А может, вы, несмотря на всю любовь к ДОТам, находились на другой «радиоволне». Я не знаю.

– Хорошо, допустим, вы правы. Но что же нам делать? По линии обороны проводятся экскурсии, мы рассказываем людям, как важно сберечь укрепрайон. Периодически устраиваются вылазки волонтеров, которые убирают из ДОТов мусор. Мальчишки – школьники! – приходят и вычищают позеленевшие амбразуры, выпалывают траву вокруг ДОТов. И их НИКТО не заставляет!

– А другие мальчишки понятия не имеют, что творилось в мире в сороковые года, и путают Вторую мировую с Первой, – Марина печально покачала головой. – Вас слишком мало. Нас слишком мало. Завтра же с утра мы поедем и вычистим ДОТ Суховеева. Он ведь тоже загажен небось. Я готова выделить средства, например, можно повесить табличку: «Здесь сражался и погиб лейтенант Алексей Суховеев». Мы организуем новые экскурсии. Сделаем передачу на радио. Цикл передач. Будем добиваться, чтобы ДОТы внесли в Государственный реестр памятников Украины. Вот только Алису увезу из города. Подальше от этого «поля». У нас в Севастополе мамина квартира простаивает. То есть мы ее сдаем, конечно, но… Я уже давно подумываю о том, чтобы перебраться поближе к морю, природе. Отвезу девочку, окончит университет заочно. И маму с ней отправлю. Но самой придется задержаться. На время.

– Вы и правда верите… – Роман осекся. – То есть я понимаю, вы хотите защитить дочь…

– Не только, – женщина гордо вскинула голову. – Вначале, разумеется, я думала лишь об Алисе, но потом, чем больше читала об информационных полях и укрепрайоне… Знаете, при описании боев слезы на глаза наворачивались. А что до полей… Может, это все бред. Может, ваш друг сошел с ума и просто так кинулся под машину, а вовсе не заподозрил в ней вражеский танк. Может, сны – это лишь игра подсознания, а мертвые исчезают после смерти без следа, не оставив никаких мыслеформ. Но это не значит, что мы не должны ничего делать для укрепрайона. Да и вашим энтузиастам лишняя пара рук не помешает.

– Что ж, – Рома понял, что дальше сопротивляться и спорить бесполезно, – если так – добро пожаловать!

Он не стал спрашивать, посылает ли, по мнению Марины, «поле» другие сигналы, кроме мольбы о помощи. Возможно, еще спросит. Когда-нибудь…

Татьяна Минасян
Победы и поражения

Грохот взрыва. Пулеметная очередь. Несколько одиночных выстрелов и снова взрыв. И еще один, совсем рядом! В окоп обрушивается целая лавина земли, ребята кричат и отплевываются, яростно трут запорошенные песком глаза, но быстро приходят в себя и снова начинают стрелять. На мгновение все вдруг затихает, и воздух вокруг начинает звенеть еще пронзительнее, чем самый громкий взрыв, но уже в следующую секунду тишина опять сменяется грохотом. Сколько уже все это длится? Фрицы пошли в наступление утром, а сейчас солнце уже заметно склонилось к горизонту. А кажется – прошло уже много дней…

Некогда об этом думать! Вообще думать некогда, вон еще одна фигура в круглой каске высунулась из укрытия – скорее! Валька поднял ставшую за день еще тяжелее винтовку, прицелился… все! Нелепо взмахнув руками, немец падает. Боль в плече от отдачи и уже знакомое странное чувство, которому нет названия. И о котором тоже некогда раздумывать.

Позади Петродворец. Парки, фонтаны, музей… В школе проболел экскурсию туда, после первого курса собирался съездить, но все как-то не складывалось. Попадешь ли туда теперь хоть когда-нибудь? Прочь, прочь все мысли, вон еще один фриц! Выстрел. Мимо! Темная фигура падает, сгруппировавшись, и проворно прячется за кочкой, из-за которой строчил его пулемет. А вот это чувство, совершенно неуместное и стыдное здесь, Валька знает. Имя ему – облегчение.

Что-то кричит Славка, похоже, скомандовали атаку, ребята выскакивают из окопа, и замешкавшийся Валька оказывается позади всех. Ничего, сейчас он вырвется вперед, сейчас… Взрыв совсем рядом, и всех троих сметает обратно, вжимая в мягкую почву и закидывая сверху рваными кусками дерна. Кто-то из ребят кричит, заглушая все взрывы и все выстрелы вокруг. Кто – уже не разобрать. Да и все равно уже… Тяжесть, навалившаяся на Вальку, слишком большая, ее не поднять, не скинуть с себя, под ней невозможно даже просто дышать.

Темнота. И – тишина, наконец, наступившая надолго. Кажется, даже навсегда…

Снова грохот. Правда, теперь какой-то отдаленный, словно бой идет где-то далеко. Или как если бы Валька слышал его через толстой теплое одеяло… Ну да, так оно и есть! Почти… Звуки выстрелов глушила засыпавшая окоп и забившаяся Валентину в уши земля. Он попытался шевельнуться, и в первый момент ему показалось, что земли слишком много, чтобы он смог самостоятельно из-под нее выбраться. Дернулся еще раз, попробовал все-таки сбросить с себя навалившуюся на него тяжесть. Как ни странно, это ему удалось – что-то тяжелое сползло в сторону, и Вальке сразу стало легче дышать. Он повернул голову – посмотреть, что только что сбросил с себя – и обмер: рядом с ним лежало скрюченное тело Славки. Оглянулся в другую сторону – и встретился с ничего не выражающими остановившимися глазами Дмитрия. Захотелось завыть, но нельзя тратить время – его у Вальки, похоже, и так практически не осталось.

Валентин отряхнулся, быстро ощупал себя – как ни странно, ни царапины, похоже, ребята невольно заслонили его своими телами от гранаты! – и принялся вытаскивать из-под Дмитрия винтовку. Она стала еще тяжелее, совсем неподъемная теперь! Рывок! Еще один! Нет, только не это – дуло винтовки плотно забито этой вездесущей землей, а прочищать его некогда! Где, мать их, винтовки ребят?! Проклятье, у Дмитрия нет патронов, у Славки тоже все в земле!

Выстрелы то отдалялись, то приближались. Валька осторожно выглянул из своего ненадежного укрытия. Похоже, без сознания он был совсем не долго, потому что вокруг почти ничего не изменилось. Бой все еще шел, впереди все так же тарахтел пулемет, только из соседних окопов больше не стреляли. И у Вальки не было больше оружия…

Выбрать момент и перебежать в соседний окоп? Скорее всего, там уже тоже никого нет в живых, но, может быть, у кого-нибудь еще остались патроны? Валентин прикинул расстояние до ближайшего окопа – не успеть, его подстрелят, как только он вылезет на открытое пространство! Скосил глаза на убитых товарищей – если не рискнуть, то придется провести остаток боя, затаившись рядом с ними. Снова выглянул наружу и, как только немецкий пулеметчик замолчал, подпрыгнул и выкатился из окопа.

Ему показалось, что пулемет молчал целую вечность и что сам он бесконечно долго полз эти несколько метров до соседнего окопа. Двигаться было тяжело и больно, должно быть, падая в окоп, он все-таки здорово ушибся. Но ему почти удалось перебраться в другое укрытие – фашистский пулемет «ожил», когда Валентин был уже почти у цели. Оставались какие-то полметра, но ползти их под непрерывным огнем означало почти наверняка погибнуть, и Валька, вскочив на четвереньки, рывком бросился вперед и скатился в наполовину осыпавшуюся земляную яму.

Успел! Здесь его не достанут! В глаза сразу бросились двое лежащих на земле солдат, одного Валька не знал, с другим познакомился ночью, перед боем, но не помнил, как его зовут. Звали…

Резко накатила боль в правом боку. Его все-таки задело! Вот теперь точно – конец. Валька попытался подобраться поближе к застывшим неподвижно бойцам – вдруг они все-таки живы, вдруг у них найдется перевязочный пакет? – неловко повернулся, и боль вспыхнула с такой силой, что он не смог даже закричать, только сдавленно охнул.

И опять – темнота.

В этот раз Валька не приходил в себя долго. Когда он открыл глаза, вокруг стало заметно темнее, а небо было не бледно-голубым, как днем, а более темным, сумеречным. То ли ранний вечер, то ли даже утро…

Валентин попытался пошевелиться. Бок тут же отозвался болью, но не настолько сильной, чтобы ее совсем нельзя было терпеть. Валька перевел дух и прислушался – выстрелов не было. Все закончилось – но как? Удалось отстоять Петродворец или?..

Он осторожно, еле удерживаясь, чтобы не вскрикнуть, ощупал липкую от крови гимнастерку. Намокнув, она, вместе с рубашкой, приклеилась к телу плотным комком, сыгравшим роль повязки, – кровь благодаря этому остановилась. Похоже, потому Валька и жив до сих пор. И если не делать резких движений, он, наверное, сможет протянуть еще какое-то время.

Вдалеке послышался какой-то странный шум. Не стрельба, не взрывы – что-то другое, как будто шум мотора. Автомобиль? Валька стиснул зубы и попробовал приподняться, опираясь на винтовку одного из убитых. Боль снова усилилась, он едва слышно застонал, но все же сумел выпрямиться и выглянуть наружу. Бой действительно кончился, пулеметчик, которого Вальке так и не удалось убить, куда-то исчез вместе с пулеметом – в первый момент ему показалось, что вокруг вообще нет ни одного живого человека. Но потом стало ясно, что он ошибся – как минимум кто-то живой находился в медленно ползущим в его сторону «тигре».

Проверить чужие винтовки! Боль вспыхивает при каждом движении, дрожащие руки отказываются слушаться… Проклятье, нигде нет патронов! Да и толку от них против танка? Гранату бы сюда! А вдруг у ребят еще остались?! Нет, нигде, ничего… Уже ни на что не надеясь и почти ничего не видя в сгустившемся вечернем сумраке, Валентин принялся шарить руками под дну окопа и внезапно нащупал что-то твердое и округлое. Только бы это был не камень! Граната, «ворошиловский килограмм»! Одна-единственная… Теперь надо только подпустить танк как можно ближе, далеко бросить тяжеленную гранату Валька уже не сможет. И высовываться пока нельзя, чтобы из танка его не заметили раньше времени…

– Они тебя не заметят, – громко произнес у него за спиной чей-то спокойный голос. Валька вздрогнул и обернулся. В глазах снова начало темнеть, но он все же увидел сидящего на краю окопа мужчину. Самого обычного, неопределенного возраста, с совершенно не запоминающимся лицом. Одет он был в какой-то неприметный темный костюм. Даже с галстуком… И смотрел на Вальку совершенно спокойно и невозмутимо, несмотря на приближающийся немецкий танк. Хотя сам на немца вроде не похож…

– Я не немец, – ответил на его невысказанный вопрос незнакомец. – Впрочем, я и не русский. И не стоит тратить на меня гранату – она мне ничего не сделает.

Пожалуй, в этом непонятно откуда взявшийся человек был прав, «ворошиловку» лучше потратить на танк, в нем врагов больше. Впрочем, если он сейчас не убежит, взрыв накроет и танк, и его. А если он – наш?..

– Не спеши, может, ты вообще не станешь этого делать, – все тем же невыразительным голосом проговорил его странный собеседник.

– Это еще почему? – прохрипел Валька и прислушался – шум мотора как будто бы стих. Выходит, танк остановился? Надо бы посмотреть, но если он хотя бы шевельнется сейчас, у него вряд ли хватит сил высунуться из окопа и бросить гранату потом. И просто ждать нельзя, ему чем дальше, тем хуже, вот-вот снова сознание потеряет, а «тигр», может быть, где-то близко остановился!

– Не спеши, – повторил незнакомец. – Сейчас у тебя есть сколько угодно времени.

Валентин не понял, что тот имеет в виду, но внезапно почувствовал, что боль ушла и что ему снова легко дышать. Как-то даже слишком легко. А еще вокруг совсем тихо, не слышно не только танка, а вообще никаких звуков, даже ветер стих.

– Кто ты? И что… происходит? – с трудом выдавил из себя Валька.

– Кто я – не важно. Ты все равно не поймешь. А происходит то, что у тебя есть шанс остаться в живых. Если передумаешь взрывать себя вместе с танком.

Валентин покачал головой:

– Я должен сделать хоть что-то… против них. А больше ничего сейчас все равно не могу.

– То, что ты собираешься сделать – бесполезно.

– То есть как это? Я в него не попаду?

– Попадешь. Бесполезно это будет с точки зрения истории.

– Значит… мы проиграем?

– Нет. Эту войну вы выиграете. Но потом вашу победу перестанут ценить.

– Почему перестанут?! Как такое может быть? Когда?!

– Позже. Через пятьдесят с лишним лет. Сначала вы выиграете войну и восстановите все, что будет разрушено. Потом добьетесь еще большего. Ваша страна даже в космос первая полетит. Про другие науки я вообще молчу – иначе придется очень долго рассказывать. Но потом все это рухнет.

– Вот просто возьмет и рухнет? Как такое может быть?! Не верю! – вспыхнул Валька.

– В жизни всякое может быть. Тебе дальше рассказывать или нет?

– Да! – здравый смысл подсказывал Валентину, что его собеседник наверняка является галлюцинацией, а потому слушать его нельзя, но молодой человек хотел узнать о будущем гораздо больше.

– Через полвека про эту войну будут говорить совсем иное.

– Что?!

– Что вы виноваты не меньше фашистов и что воевали против них только из страха, иначе вас свои же пристрелят. Что они, когда захватывали ваши города, хорошо относились к мирным жителям и даже едой с ними делились, зато вы, когда взяли Берлин, только тем и занимались, что все крушили и издевались над немками.

– Чушь, не верю! Не может быть, чтобы все стали так думать!!!

– Те, кто будет думать по-другому, побоятся открыто высказываться. А если и начнут спорить – их никто не будет слушать, к ним просто никто не отнесется всерьез. Понимаешь? С точки зрения истории, эту войну вы проиграете. И эта твоя игрушка бесполезна. Вместо благодарности тебя и таких, как ты, обвинят в поддержке «кровавого режима». А жалеть будут твоих врагов.

Очередное «Не верю!», готовое сорваться с языка, Валька так и не выкрикнул. Фактам о будущем, которые пересказал ему незнакомец, он верил – чувствовал каким-то непонятным чутьем, что так все и будет происходить. Но вот делать из этого те же выводы, что и его собеседник, Вальке не хотелось категорически. Какая разница, что там всех ждет в конце двадцатого века? Он-то защищает свою страну здесь и сейчас!

– Ну так что? Передумал? – напомнил о себе собеседник Вальки. – Не будешь умирать за страну, которая этого не оценит?

– Иди ты! – отмахнулся от него молодой человек и, сжав «ворошиловку» в кулаке, попытался встать. Боль, о которой он за время разговора успел забыть, внезапно вернулась, и он, не сдержавшись, громко застонал. Но долго страдать было некогда – вместе с болью так же неожиданно вернулись звуки и ветер, в нос ударил запах гари и пороха, а шум приближающегося танка стал особенно громким. Время больше не стояло на месте, оно снова неслось вперед с огромной скоростью.

– Ну и зря, – развел руками человек в костюме и едва слышно пробормотал себе под нос: – Хотя этого и следовало ожидать.

Валентин его уже не слышал. Он, уже не особо скрываясь, высунулся из окопа и смотрел на быстро подъезжающий к нему танк. Непослушные пальцы с силой дернули предохранитель гранаты.

Незнакомец исчез за мгновение до того, как «тигр», Валька и двое убитых солдат в окопе растворились в пламени взрыва.

Удар в потолок. Еще! Еще один! Пол и стены вздрагивают, на голову сыплется не то пыль, не то штукатурка. Вика зажмуривается и вцепляется в мать еще сильнее. Взрослые столько говорили, что никакая бомба не пробьет потолок метро, что они прячутся слишком глубоко под землей, но все равно это слишком страшно. И верить маме и соседкам с каждым взрывом наверху все труднее.

Снова глухой грохот над головой и дрожь в стенах, которая передается каждому сидящему или лежащему на полу человеку. Теперь уже и Сашка, позабыв, что он большой и не должен ничего бояться, тянется к матери, придвигается к ней вплотную – Вика чувствует это даже с закрытыми глазами, и ей становится чуть-чуть легче, чуть-чуть спокойнее. До следующего взрыва.

– Да когда же это кончится, да что же так долго, – бормочет себе под нос скрючившаяся рядом, возле стены старушка.

– Тише, пожалуйста, – шипит на нее мама. – Детей разбудите!

– Мочу-молчу, прости, доченька…

Снова взрыв, но теперь как будто не такой громкий и близкий. И – тишина, такая приятная, такая теплая и мягкая… Как же хочется наслаждаться ею подольше, как страшно, что вот сейчас она закончится, ее разорвет очередной грохот, и снова все будут вздрагивать, вскрикивать и еще сильнее прижиматься друг к другу! Но пока все тихо, пока можно не дрожать, а просто неподвижно сидеть с закрытыми глазами, привалившись к матери и взяв за руку старшего брата, и медленно проваливаться в сон.

Наталья осторожно, едва касаясь, погладила по спине сначала дочь, потом сына. Кто бы еще недавно мог подумать, что они смогут так спокойно спать в бомбоубежище! Хотя Вика теперь почти все время спит, совсем ослабла… И сегодня вот они с Сашей с трудом смогли вытащить ее на улицу и довести до метро. Как они дойдут сегодня домой, как доберутся до убежища в следующий налет? На руки Наталье дочку, даже такую исхудавшую, уже не поднять, сама еле ходит… Да и Саша, хоть и держится пока молодцом, а тоже уже начал слишком быстро уставать. И что она будет делать в следующий раз, если Вика не сможет идти, если она упадет и откажется вставать на улице?

– Если она слишком ослабеет, вы потеряете обоих, – негромко произнес у Натальи над ухом чей-то спокойный голос.

– Тихо, пусть поспят, не будите их! – шикнула она на непрошенного советчика и только после этого осознала, что рядом с ней только что никого не было, кроме старой бабки, которая сидела с другой стороны и говорила совсем не таким голосом. Женщина вздрогнула и осторожно оглянулась. Возле нее, прислонившись к мраморной стене, присел на корточки мужчина, одетый, несмотря на морозы, в легкую темную куртку. Было в нем что-то очень странное, настолько странное, что Наталья даже не сразу поняла, что именно. И только потом, присмотревшись к нему получше в тусклом свете коптилок, поняла, в чем дело: он выглядел слишком здоровым, не отощавшим и измученным, а полным сил, у него не было кругов под глазами, его губы не растрескались от холода. Он словно явился в бомбоубежище из какого-то другого города, из другого мира, где не было ни войны, ни блокады.

– Не волнуйтесь, сейчас они не проснутся, сейчас мы можем спокойно разговаривать, – усмехнулся этот непонятно откуда взявшийся тип, и Наталье вдруг показалось, что в убежище стало еще темнее, как будто кто-то погасил часть коптилок. И тишина стала совсем мертвой – исчезли все шорохи, все приглушенные разговоры и всхлипывания.

– Оттуда вы взялись? – шепотом спросила Наталья.

– Не имеет значения. Да и вам сейчас не об этом надо думать, а о том, как вашей семье выжить. Эта зима будет очень холодной, а норму хлеба через два дня еще больше сократят.

– Нет, не может быть! – охнула Наталья в полный голос и тут же испуганно зажала себе рот. Но ни дети, ни другие прятавшиеся в бомбоубежище люди даже не шелохнулись – тут незнакомец, похоже, не соврал.

– Норма будет сто двадцать пять грамм. Вашим детям этого не хватит, особенно девочке, – тип в куртке кивнул на спящую Вику. – Ей эту зиму в любом случае не пережить. Но если вы будете ее кормить, хлеба не хватит и мальчику.

Наталья вскинула голову, уставилась незнакомцу в глаза и еще крепче прижала к груди обоих детей. А ее собеседник с серьезным видом кивнул.

– В вашем положении будут многие матери, у которых больше одного ребенка. Те, кто выберет кого-то одного, и будут отдавать ему хлеб остальных, сумеют спасти хотя бы его. А те, кто будет делить еду на всех, останутся вообще без детей. Только не говорите мне сейчас, что отдадите им свою норму – вы же понимаете, что если сами умрете от голода, они без вас точно не выживут. Выбирать надо не между ними и собой, а между тем, кто сильнее, и тем, кто слишком слаб.

– Вы не можете знать наверняка, как все будет, – неуверенно пробормотала Наталья, но, еще не закончив фразу, поняла: этот тип знает. Да ведь она и сама видит, как тает на глазах Вика!

Она опустила глаза, посмотрела на темную курчавую головку дочери, потом перевела взгляд на каштановую макушку сына. И медленно покачала головой:

– Я никогда так не поступлю.

– Подумайте, у вас есть еще немного времени.

– Я никогда этого не сделаю, – повторила Наталья и, уже не боясь разбудить детей, принялась рыться в кармане. Там лежал ее собственный полузасохший кусок черного хлеба, который она не успела съесть утром и захватила с собой в убежище. Думала дать тому из детей, кто сильнее проголодается…

– Просыпайтесь, поешьте, – зашептала Наталья, наклонившись над детскими головками. Чуть дрожащие руки сжали кусок хлеба и аккуратно разломили его на две части – она очень старалась, чтобы они оказались одинаковыми.

Саша и Вика зашевелились, захлопали заспанными глазами, радостно охнули, увидев хлеб. В убежище стало чуть светлее, отовсюду послышались шорохи, а потом наверху снова грохнул взрыв.

Незнакомец в куртке вздохнул и, прислонившись к стене, незаметно растаял в воздухе.

Далеко впереди, почти на семьдесят лет позже, кипела другая битва. По экранам монитора бежали торопливые гневные строчки, растрепанный парень лет двадцати, тяжело вздыхая в душном зале интернет-кафе, выбивал на клавиатуре складные и красивые фразы, которые, без сомнения, должны были разгромить возражения его оппонента в пух и прах.

«Весь цивилизованный мир уже давно понимает, что в любом конфликте виноваты обе стороны, что нельзя однозначно делить все на «черное» и «белое», – писал он. – А уж если говорить про Великую Отечественную, то там каждому здравомыслящему человеку очевидно, что это была война двух мерзких кровавых режимов. И неизвестно, который из них был хуже: Гитлер-то чужие народы уничтожал, а мы – свой собственный. Гордиться такой победой может только полностью зомбированный современной пропагандой человек». Он перечитал свое сообщение, довольно усмехнулся и нажал на кнопку «Отправить». Ответ от далекого невидимого собеседника пришел быстро, меньше чем через минуту: «Кто из нас зомбирован – это очень спорный вопрос».

– Ага! – радостно воскликнул молодой человек вслух и забарабанил по клавишам еще быстрее: «Я так понимаю, аргументы у вас кончились?»

Ждать ответа снова пришлось недолго: «Я просто не вижу смысла с вами спорить. Вы все равно слышите только себя».

«А вы – нет? Вам вбили в голову, что у нас была какая-то там святая победа, больше гордиться нечем, вот вы и цепляетесь за нее, вместо того чтобы послушать знающих людей».

«И кто у нас «знающие»? Я своего прадеда-ветерана слушал, а не своих ровесников, которые сами на той войне не были».

«Вот оно что! Теперь понятно, почему вы защищаете советский строй! Лучше бы спросили своего прадеда, сколько беззащитных немецких женщин он после победы изнасиловал!»

«Мне вас искренне жаль», – последний ответ пришел и вовсе почти мгновенно.

«Себя пожалейте!» – ловкие пальцы сидевшего в кафе парня проворно напечатали ответную реплику, и он, уже почти уверенный, что спор на этом закончился, принялся листать другие сайты. Время от времени он обновлял страницу форума, на котором ругался с защитником ветеранов, но ответ так и не пришел. Еще раз усмехнувшись, молодой человек откинулся на спинку стула: еще одна победа! Умеет он красиво вести спор, не то что его противники! Куда бы теперь заглянуть и с кем еще подискутировать?

Неприметный мужчина средних лет в темном костюме, остановившийся на минуту за спинкой его стула, удовлетворенно кивнул и медленно зашагал дальше.

Оценка прочитанного: нечитаемо плохо неплохо хорошо отлично!

Оглавление

· Наши мертвые нас не оставят в беде

· Роман Афанасьев Звезда

· Игорь Вереснев На безымянной высоте

· Ирина Плотникова Огненное крещение

· Юлия Рыженкова Когда дочери берут меч

· Михаил Кликин Обреченный на жизнь

· Олег Синицын Небо

· Максим Дубровин Смерть Птицы

· Небо – моя обитель

· Алина и Денис Голиковы Жди меня, и я вернусь

· Дмитрий Лукин Сто восемьдесят пятый Поликарпова

· Андрей Уланов Долететь до облака

· Александр Гордиан Сотый

· В добром будущем вашем

· Леонид Каганов Дело Правое

· Алексей Ерошин Попкорн

· Олег Кожин Война без сохранения

· Юлиана Лебединская Сны о мире и войне

· Татьяна Минасян Победы и поражения

Поиск по сайту: