Начало сентября. Ледяной

Жарко. Жарко, как в аду. Горячим выдался август, а сентябрь, похоже, еще горячей. Кто бы мог подумать, что так долго продержимся? На линии укрепрайона почти никого не осталось. Сколько наших погибло? Одно радует – гадов немецких тоже немало с собой забрали. А кто-то отступил или вовсе сдался врагу – бог им судья. Жаль только, что у меня даже гранаты нет для прощального привета. Суки, суки, суки!

Не выжить.

А мамка письма пишет. Наверняка пишет, только не доходят они уже до этого ада.

«Сыночек! Служи верно, защищай нашу отчизну, слушайся начальников…» Эх, мама! Дай мне того «начальника», который сейчас в этом тупике отдаст спасительный приказ, расскажет, что делать! Как выжить? Нет, не выжить. Как продержаться еще немного. Просто продержаться. Сделать хоть что-то… Чтобы эти твари запомнили меня. Нас. Навсегда запомнили, гады, тех, на чью землю сунулись. Мрази!

«…и мать не забывай…»

Мамка, мамка, не так давно мы стояли под цветущей в нашем саду вишней, я сорвал белоснежную ветку, а ты ругалась. Я пожимал плечами, а ты обвиняла в бездушии. В отпуск приехал к тебе. В апреле. Целый месяц дали. А не успел вернуться в столицу, в свою часть, как – «Киев бомбили, нам объявили…». А ты, прощаясь, все твердила: «Только бы война не началась. Только бы». Следующая вишня зацветет без меня.

Жрать-то как охота. И пить. Молчу о возможности нормально выспаться.

«…не пускать врагов клятых на землю родную…»

А-а, танки, танки, перебрались-таки через Ирпень. Осмелели, сучары. Лизонька, тебя тоже не увижу. Так, дурак, и не скажу о главном. Так и останусь для тебя «Ледяным». Не только для тебя, впрочем, но на остальных мне плевать. Кроме матери разве что. Но она-то знает…

– Притихли, гады! – Женька сплевывает. Черная каска, запекшаяся кровь на рукаве гимнастерки, измазанное пороховой гарью перекошенное лицо и безумные глаза. Хорошо, себя со стороны не видно…

– С чего бы им притихать?

– Не знаю, лейтенант. Может, помощь подоспела?

– Вряд ли, – слышу со стороны свой голос – нереально спокойный для нашей ситуации. Жаль, внутри такого спокойствия нет. – Окружены мы, не прорвутся. Да и спасать тут уже не кого…

– Как некого? А мы? Мы же этих гадов… Придет подмога, придет!

– Вряд ли.

– Ледяной, ты что ж – помирать?

– Все помрем. А знаешь, мне сны снятся, – брякаю абсолютно невпопад.

– Кому они не снятся? Я уже понимать перестал, когда во сне отстреливаюсь, когда наяву.

– Нет, мне другие снятся. Вроде прошло уже лет пятьдесят. В мире все по-другому. Войны нет. Кругом трава зеленая. И все как-то… странно. И нас нет. Совсем нет. Совершенно, понимаешь?

– Тю, лейтенант! Да нас уже завтра может не стать. Или сегодня.

– Ничего ты не понял… Патроны остались?

– Если бы. Кричат что-то, суки. На немецком.

– А? – прислушиваюсь. – Сдаться предлагают. Хрен им садовый!

– А танки-то наши. На трофейной технике катаются, гады.

Высунувшийся из трофейного танка фриц в черном кителе и с крестом на груди прокрякал еще что-то, после чего спрятался. Еще пару секунд было тихо.

Огонь. Воздух превращается в алое зарево. Огнеметами решили добить, значит. Что ж, смотрите, как погибает русский солдат!

– Прощай, Ледяной! – Женьку трясет. Меня тоже. Наверное. – Вот нас и не стало. Отче наш, ежи еси… Ох, почему же я молиться не научился?

– Отставить скулеж, рядовой! Мы встретим их. Встр-р-ретим.

– Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает.

Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает!

Сам не знаю, с каких чертей начинаю петь. Больше нет страха, нет ненависти, нет усталости, и меня нет, есть только эта песня. И я пою сначала тихо, потом все громче и громче. Рядовой Евгений Петрушин, изможденный перепуганный восемнадцатилетний мальчишка, смотрит на меня, как на последнего полудурка, смотрит и старается не расплакаться, а затем начинает подпевать.

– …мы в битву идем,

Навстречу грозящей нам смерти,

За Родину…

Это не мы, двое, поем. Это все МЫ! Кто погиб на юго-западном фронте, кто еще погибнет и кто выживет. Кто будет помнить и даже – кто забудет.

– И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг»

Подобен кромешному аду.

Огонь. Врывается в глазницы амбразур, лижет каменные стены. Прощай, моя маленькая каменная крепость. Славно ты нам послужила, но от огня не спасешь даже ты. Отстреливаться нечем, еще можно спастись – выбежать, сдаться на милость врагу, вот только не для того мы здесь. Хоть бы ж гранату одну. Один патрон. Рядовой Женька, прощай. Горю, я горю. Аааааааааааа, мать вашу, фрицы клятые, гореть вам так и гореть, бляяяяяя…

– Прощай, Ледяной!

– Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы Русского флага…

Поиск по сайту: