Гай Марий. Война поэтому продолжалась, но все тем же недостойным и бесчестным образом, как и прежде; полководцы были неспособны и продажны

Война поэтому продолжалась, но все тем же недостойным и бесчестным образом, как и прежде; полководцы были неспособны и продажны, а войско при таких вождях было изнеженное и распущенное. Чтобы положить конец такому позору, избран был в 109 г. консулом Кв. Цецилий Метелл, которому и поручено было начальство в Африке. Метелл был непреклонный и жестокий аристократ, но рассудительный и опытный полководец, не ведавший страха.

Для своего похода он, не обращая внимания на звания и происхождение, избрал себе в помощники испытанных и дельных офицеров, среди которых был и Гай Марий, который со времени возвращения своего из Испании, хотя и не выделялся ни знатностью рода, ни богатством, ни красноречием, пользовался, однако, в Риме большим почетом вследствие своей неутомимой деятельности и простого образа жизни. Почету этому придала новый блеск женитьба его на Юлии, из древнего знатного рода Цезарей, тетке великого диктатора Гая Юлия Цезаря.

В Югуртинскую войну Марий в качестве легата оказал самые существенные услуги. Он помог Метеллу восстановить упавшую дисциплину в войске и снова возвратил римским знаменам победу. Повсюду восхвалялись его храбрость и военное искусство, его хитрость, благоразумие и строгая жизнь; сердца солдат он расположил к себе тем, что не уклонялся ни от какой тяжелой работы и делил с ними все труды и опасности. Его имя и слава были у всех на устах, и солдаты писали домой, что нельзя думать об окончании войны, если Мария не изберут консулом и главнокомандующим. Метелл не мог по этому поводу скрыть свое неудовольствие, и, по-видимому, не обошлось без неприятных сцен между обоими гордыми мужами. Явная вражда началась между ними, когда Марий попросил у главнокомандующего отпуск в Рим, чтобы добиваться консульства. Так как Марий настаивал на своем увольнении, то он его наконец получил, когда до консульских выборов оставалось всего 12 дней.

Далекий путь от лагеря до Утики у моря Марий совершил за два с половиной дня. Когда он перед тем, как сесть на корабль, принес жертву, то прорицатель, говорят, объявил ему, что боги сулили ему великое счастье, выше всяких надежд. Полный радостных надежд, он прибыл на корабле в Рим на четвертый день. Народ приветствовал его с восторгом и решил возвести в консульское звание вновь прибывшего, вышедшего из среды народной и блеском своим затмевавшего мужей знати. Хотя и неприятен был этот прямой и грубый воин, этот выскочка без родословной гордым аристократам, они не отваживались, однако, чинить ему существенных затруднений на пути к достижению цели. Когда Марий в день выбора был приведен трибуном Манилием Манцином в народное собрание и стал добиваться консульского звания, то он обещал закончить тягостную войну за короткое время и передать в руки римлян Югурту, мертвого или живого. При этом он не упустил случая набросить на Метелла тень подозрения и обвинить его в преднамеренном продлении войны. Народ отнесся к выбору плебея как к делу партии и значительным большинством голосов передал ему консульство на 107 г. и главнокомандование в Югуртинской войне. С этого времени Марий становится главой демократической партии и выступает повсюду горячим противником аристократии, которая до сих пор мешала его успехам на политическом поприще.

Собираясь на войну, Марий составил новые отряды, и притом, в противовес существовавшему до того обычаю, из низших классов народа. Этим он, разумеется, приобрел для своих дальнейших планов верных приверженцев, но вместе с тем ухудшил дух войска, так как неимущие люди стали отныне смотреть на военную службу как на ремесло и источник заработка и сражались не столько ради отечества, сколько ради своего полководца. Когда Марий явился в Африку, то оскорбленный Метелл уклонился от свидания с ним; еще до прибытия своего преемника он выехал из лагеря и передал ему войско через посредничество легата Рутилия Руфа. Метелл поставил Югурту в весьма затруднительное положение. Марий продолжал войну с успехом, одержал над неприятелем несколько побед и вынудил его, наконец, бежать к своему тестю Бокху, царю мавританскому. Бокх колебался: выдать ли зятя своего римлянам или взяться, в защиту его, за оружие. Но благодаря дипломатической ловкости квестора Луция Суллы удалось принудить Бокха к выдаче Югурты. Побежденный царь был доставлен в лагерь Мария, закованным в цепи (106 г. до P. X.).

Этот успех Суллы был первым зародышем ревности и вражды, обнаружившихся впоследствии между Суллой и Марием. Аристократы из зависти и ненависти умаляли заслуги Мария, приписывая первые и важнейшие успехи Метеллу, а окончание войны – Сулле. Последний чересчур много кичился своим подвигом; он велел изготовить себе перстень, на котором был вырезан Югурта в том виде, в каком он был выдан ему Бокхом. Все это раздражало честолюбивого Мария, не терпевшего, чтобы кто-либо другой участвовал в его славе, и слишком ясно презревшего намерения аристократов.

1 января 104 г. был великий триумф Мария, причем выставлены были напоказ 3007 фунтов золота, 5775 фунтов серебра в слитках и 287 тыс. драхм чеканенной монетой. Но самым интересным предметом триумфального шествия был закованный в цепи царь, который так долго шутил недобрые шутки над величием римского государства. Несчастье и позор повергли его в состояние помешательства. Когда по окончании торжества его привели в темницу, сняли с него силой исподнее платье, а некоторые сорвали с него золотые ушные кольца, вместе с ушной мочкой, и когда его затем обнаженного спустили в глубокую яму, он, оскалив зубы и засмеявшись, воскликнул: «О, Геркулес, как холодна ваша ванна!» После шестидневных мучений он умер от голода. Марий же после триумфального шествия созвал сенат в Капитолий и явился туда в торжественной пурпуровой одежде, но заметив недовольство сената, он удалился и вернулся в тоге с пурпуровой обшивкой.

Нумидия не была обращена в римскую провинцию: западную часть ее получил Бокх в награду за его предательство, а восточную – Гауда, последний оставшийся в живых внук Масиниссы.

В тот самый день, когда Марий праздновал свой триумф, он вступил и во второе свое консульство. Еще в то время, когда он стоял с войском своим в Африке, его снова избрали на эту должность, вопреки закону, требовавшему, чтобы между двумя избраниями в консульство был промежуток в десять лет; ибо Италия находилась тогда в большом страхе и опасности, от которой, казалось, мог спасти ее только Марий. С некоторого времени в странах, лежавших за Альпами, бродил, подобно грозовой туче, варварский воинственный кочевой народ, от которого римляне понесли уже несколько тяжких поражений и в любое время должны были опасаться вторжения в Италию. То были кимвры, германское племя, которое, будучи вытеснено, по неизвестным нам причинам, из стран, лежащих у Балтийского моря, кочевало с женами, детьми и имуществом в Средней Европе, выискивая себе новое место для поселения.

В первый раз на горизонте римского мира кимвры появились в 113 г., а именно на северо-восточной границе Италии, где против них выступил консул Гн. Папирий Карбон, сын известного из времен Гракхов Карбона, присланный сюда для прикрытия ущелий Альп. Кимвры объявили, что они ищут не войны с римлянами, а мест для поселения. В этом, однако, им было отказано, и они удалились, сопровождаемые проводниками, которых им дал Карбон. Но этим проводникам было поручено завести пришельцев в засаду (вблизи Нореи), где римское войско их поджидало и вероломно напало на них. Кимвры разбили, однако, своих изменников и совершенно бы уничтожили римское войско, если бы поднявшаяся буря не заставила сражавшихся разойтись. Но вместо того чтобы через открытые альпийские теснины направиться в Италию, кимвры повернули на северо-запад, в Галлию. В южной части Галлии римляне с 121 г. образовали провинцию Нарбонну, между Альпами и Пиренеями, Севенскими горами и Средиземным морем; туда они теперь и послали войска для защиты провинции и союзных им галльских племен. Дело в том, что кимвры, к которым присоединились амброны и гельветические округа тигуринов, хозяйничали в Галлии самым ужасным образом. Римский консул М. Юний Силан атаковал их в 109 г. и был разбит, В 107 г. консул Л. Кассий потерпел со стороны тигуринов позорное поражение, причем сам был убит; в 105 г. многочисленное войско, предводительствуемое консулом Гн. Манлием и проконсулом Кв. Сервилием Цепионом, было разбито при Араузионе (Оранж) главным образом вследствие раздора, возникшего между полководцами.

Рассказывают, что в этом сражении погибло 80 тыс. солдат, 40 тыс. человек из обоза, и только 10 человек успели спастись.

После поражения при Араузионе страх перед кимврами, обуявший Италию, был еще больше, чем некогда страх перед галлами. Альпийские проходы были открыты страшному неприятелю, Италия была беспомощна. Правящая аристократия потеряла всякое доверие; от кого же было ждать спасения? Взоры всех обратились на Мария, оказавшегося величайшим полководцем своего времени. Его заочно избрали консулом на следующий, 104 г. и поручили ему ведение войны против кимвров. Когда Марий со своим войском перешел Альпы, неприятель ушел из Галлии. Он направился в Испанию, дав Марию время приготовиться к бою.

Так как неприятель в этот год не показывался, то консульство было вручено Марию и на следующий год, и так продолжалось до тех пор, пока не миновала опасность, грозившая со стороны кимвров. Это был первый в римской истории случай, когда одно и то же лицо четыре года подряд оставалось консулом (104-101 гг.).

Получив известие о приближении неприятеля, Марий устроил укрепленный лагерь при впадении Изеры в Рону и снабдил его большими запасами. Ввиду быстрой доставки всего необходимого для войска он, пользуясь медлительностью неприятеля, провел судоходный канал, с помощью которого он провел в море воду реки Роны, занесенной у устья песком. Наконец, летом 102 г. показались тевтоны и амброны. Они расположились в бесчисленном множестве на широкой равнине перед лагерем Мария и вызывали его на бой. Но Марий, не обращая внимания на отважные заявления своих офицеров, медлил и предварительно приучал своих людей к диким зверским крикам и страшному виду неприятеля, пока страшное перестало казаться им страшным, а угрозы и хвастливые насмешки варваров разожгли их дух жаждой битвы. Марий все еще не трогался с места, укрощая негодование своих людей заверением, что он поступает так отнюдь не из недоверия к ним, а потому, что, согласно известным предсказаниям, выжидает время и место победы. Он действительно возил с собой на носилках мнимую прорицательницу, сирийскую женщину по имени Марта, по указанию которой он совершал жертвоприношения. Верил ли Марий в ее предсказания, или держал ее, чтобы только вводить других в заблуждение, это остается неизвестным.

Тевтоны, видя бездействие Мария, сами совершили нападение на его лагерь, но были отбиты с большим уроном. Тогда они решили идти далее, к Альпам и в Италию. Только когда они проходили мимо лагеря римлян, можно было рассмотреть, как велика их численность; шесть дней двигались они непрерывным потоком, и притом так близко у римского вала, что спрашивали солдат с язвительной насмешкой, не имеют ли те каких поручений к женам в Риме, так как они скоро будут у них. Марий следовал за ними и устраивал свой лагерь всегда поблизости от них, но за твердыми окопами и в благоприятно расположенных местностях, так что ему нечего было опасаться ночного нападения. Таким образом обе стороны дошли до Aquae Sextiae, нынешнего г. Экс в Провансе, откуда недалеко уже было до Альп, поэтому Марий стал готовиться к битве и выбрал для лагеря местность, которая хотя и представляла крепкую позицию, но не изобиловала водой. Когда солдаты с ропотом спросили, откуда они будут доставать воду, то он указал на реку Цэн, протекавшую внизу, подле неприятельского лагеря; оттуда могут они добыть себе глоток воды ценой крови. «Почему же, – спрашивали солдаты, – ты нас тотчас не ведешь на неприятеля, пока кровь наша еще жидка?» – «Прежде надо укрепить лагерь», – был спокойный ответ.

Солдаты повиновались, люди обоза толпами пошли к реке достать воду для себя и для скота. Вместе с ведрами взяли они с собой топоры, мечи и копья, чтобы в случае нападения не быть безоружными. Против них выступило сначала только небольшое число неприятелей, но на крик их сбегалось все больше и больше, и Марий не мог уже удержать и своих солдат. Со стороны неприятеля стали теперь выступать бойцы массами; то были амброны численностью свыше 30 тыс. человек. Они двигались вперед рядами и ровным шагом, били в такт по щитам и беспрестанно возглашали имя свое «амброны». С тем же возгласом выступали против них с римской стороны лигурийцы, которые, как говорят, также именовались амбронами по своему происхождению. Все громче и громче раздавались крики с обеих сторон, пока они яростно столкнулись. Амброны, вследствие переправы через реку, разделились и пришли в беспорядок, и на них тотчас же обрушились наступавшие лигурийцы. Римляне явились на помощь лигурийцам, бросились на варваров с высоты и заставили их отступить. Большая часть их пала, сражаясь на берегу, наполняя реку трупами и кровью; остальные были отброшены за реку и преследуемы до лагеря и ограды из кибиток. Но здесь вышли им навстречу жены с мечами и топорами и с ужасным воем погнали назад бегущих и преследовавших; они смешались со сражавшимися, хватались беззащитными руками за щиты и мечи римлян, бесстрашно подвергая себя ранам и истязаниям.

К ночи римляне победоносно возвратились в свой лагерь; но они не могли предаться беззаботному веселью победы. Напротив, они были в страхе и беспокойстве, ибо лагерь их не был укреплен окопами. В лагере неприятеля среди ночи поднялся неистовый вой, сопровождаемый угрозами и воплями, страшно отдававшийся в окрестных горах. Вся широкая равнина была полна дикого шума, и римское войско ежеминутно ожидало ночного нападения. Но нападения не было, и весь следующий день прошел без битвы. Германцы употребили это время, чтобы устроиться и приготовиться к бою. Тем временем Марий послал Клавдия Марцелла с 3 тыс., человек пехоты на поросшую лесом возвышенность в тылу неприятеля; остальных же, после того как они поужинали раньше обычного и легли спать, Марий с рассветом собрал перед своим лагерем и поставил в боевом порядке, а конницу выслал вперед на равнину. Увидя это, тевтоны немедленно взялись за оружие и с ожесточением бросились на холм. Марий приказал своим отрядам держаться спокойно до тех пор, пока неприятель не подойдет на расстояние выстрела; и вот тогда они начали метать копья в тесно сомкнутые ряды и взялись за мечи. После долгого сражения, в котором Марий сам храбро дрался вместе с прочими и всех превзошел отвагой и мужеством, неприятель, изнуренный лучами полуденного солнца, был сброшен с холма и отступил на равнину. В то время как первые ряды старались снова установиться в порядке, в задних рядах вдруг поднялись крик и смятение. Марцелл со своим 3-тысячным отрядом бросился в тыл неприятеля и принялся уничтожать задние линии. Последние увлекли с собой перед ними стоящих и скоро привели таким образом в смятение все войско. Варвары не могли долго противостоять такому двойному нападению и обратились в дикое бегство. В «Жизнеописании Мария» Плутарх пишет, что число убитых и пленных простиралось до 100 тыс., а Ливий насчитывает в обеих битвах даже до 200 тыс. убитыми и 90 тыс. пленными. В числе пленных находился и гигантский царь Тевтобод, а среди убитых оказалось множество женщин, лишивших себя жизни, чтобы избегнуть порабощения и позора. Всю добычу, палатки, повозки и сокровища победоносное войско предоставило полководцу. Рассказывают, что поле сражения у Aquae Sextiae от массы крови и мертвых тел приобрело такое плодородие, что оно следующим летом дало неимоверное обилие плодов; соседние же массилийцы гигантскими костями убитых огородили свои виноградники.

После сражения Марий из оружия варваров и прочей добычи отделил все лучшее и отборное для украшения своего триумфа, а все остальное велел бросить в костер и устроил великолепное жертвоприношение. Все войско было в венках, при оружии; сам Марий, облаченный в пурпуровое одеяние, поднял к небу обеими руками горящий факел, с тем чтобы поджечь костер и принести богам добычу в жертву. В это время показались скакавшие во весь опор по направлению к ним римские всадники. Все ждали их с напряжением и в глубокой тишине. Приблизившись, всадники сошли с коней, приветствовали Мария и возвестили ему, что он на следующий год в пятый раз избран консулом. В войске раздались радостные крики и бряцание оружия, предводители увенчали Мария снова лавровыми ветвями, и затем он поджег костер и совершил жертвоприношение.

Между тем кимвры прошли через Северные Альпы в Норик и здесь через Альпийские проходы пробрались в Италию, причем Катул, второй консул 102 г., не мог задержать их.

Соединившись, войска Мария и Катула переправились через По и стали недалеко от неприятеля. В назначенный день, это было 30 июля 101 г., на Равдийском поле у Верцелл войска выступили друг против друга. Римляне в количестве 50 тыс. человек заняли такое положение, что солнце и пыль приходились в лицо неприятелю. Кимврская пехота спокойно выдвинулась из своего лагеря и расположилась большим четырехугольником. Бойцы передней линии привязали себя один к другому цепями, прикрепленными к поясам, чтобы их боевой порядок не мог быть расстроен. Конница кимвров численностью 15 тыс. человек представляла блестящее зрелище. Шлемы их всадников были в виде пасти диких животных или голов чудовищ, и над ними возвышались султаны, развевавшиеся на шлемах в форме крыльев. Кроме того, всадники были покрыты железными латами и блестящими щитами; метательным оружием для них служило двузубчатое копье, а в рукопашном бою они употребляли большие тяжелые мечи.

Оба войска с яростью бросились друг на друга, но римляне, благодаря лучшему знанию военного искусства, большему порядку и выдержке, одержали полную победу над дикой храбростью варваров, силы которых скоро изнемогли от палящих лучей южного солнца. Большая часть кимвров легла на поле битвы; бегущих преследовали до ограды из кибиток. Здесь римляне были свидетелями крайне трагических сцен. Женщины в черных одеяниях стояли на телегах и убивали топорами и мечами бегущих мужа, брата, отца; малолетних детей своих душили они руками и бросали их под колеса или под ноги вьючных животных, а затем сами убивали себя. Рассказывают, что одна женщина повесилась на верхнем конце дышла, в то время как у ног ее по обе стороны висели на веревках дети; мужчины же, за недостатком деревьев, на которых бы можно было вешаться, привязывали себя к рогам или ногам быков, чтобы быть затасканными до смерти. Хотя многие таким образом погибли, все-таки взято было в плен более 60 тыс.; число же павших, считают, вдвое больше.

Без победы при Аквах Секстийских была бы невозможна победа при Верцеллах. И римский народ судил правильно, признав Мария единственным победителем кимвров и тевтонов и спасителем Италии; народ назвал его третьим основателем города. На празднествах, которые справляли римляне с женами и детьми в домах своих, всякий приносил Марию в жертву, как богам, первые свои яства и питье; они хотели также, чтобы он один праздновал оба триумфа над тевтонами и кимврами; но Марий дал возможность и Катулу принять участие в своем триумфе.

Марий стоял теперь на вершине счастья и славы. Пять раз подряд он был назначаем консулом, и теперь, в воздаяние больших его заслуг, его на 100 г. сделали консулом в шестой раз. Но это шестое консульство, которого он, говорят, добивался так усердно, будто оно было для него первым, послужило к значительному умалению его блеска и силы. Он думал, что наступило время, когда он может сломить ненавистную аристократию, и объединился для этой цели с двумя демагогами, с народным трибуном Апулеем Сатурнином и претором Сервилием Главцием, людьми весьма талантливыми, но столь же бесчестными и дерзкими. Да и сам Марий не обладал качествами государственного человека; он был человек кулака и без всякого политического таланта. Он не мог справиться с событиями, которые надеялся направлять по-своему, и в конце концов он разошелся с обеими партиями. Марий, униженный и недовольный, отправился в Азию, чтобы, как он говорил, принести фригийской матери богов обещанные жертвы, в действительности же он старался вызвать Митридата, царя понтийского, к войне, в которой надеялся затем получить главное начальство. Лишь в войне – это стало ему ясно – мог он играть роль, между тем как в мирное время он, подобно оружию, оставался в стороне, без употребления и без значения. Ожидания его, впрочем, не сбылись. По возвращении в Рим Марий оставался на заднем плане и без всякой значительной деятельности до начала союзнической войны. М. Ливий Друз, сын того Ливия Друза, с которым мы познакомились как с противником Г. Гракха, человек с аристократическими понятиями, но честный и строго-нравственный, предложил, как трибун 91 г., в интересах сенатской партии, закон о том, чтобы судебная власть, переданная Г. Гракхом всадникам, была снова у них отнята и передана обратно сенату, которого личный состав он предполагал увеличить до 600 членов присоединением 300 человек из сословия всадников. Чтобы расположить народ в пользу этого закона, Ливий восстановил некоторые предложения Г. Гракха, как-то: о раздаче хлеба, разделе полей, учреждении колоний из граждан, в особенности же о предоставлении прав римского гражданства италийским союзникам. Все прочие законы прошли, хотя потом и были кассированы вследствие формального упущения; но до обнародования закона о гражданских правах союзников Ливий, вероятно по наущению сословия всадников, был убит в своем доме ударом ножа. Тогда союзники, среди них особенно сабельские племена, потеряв, со смертью Ливия, надежду на уравнение своих прав с римлянами, взялись за оружие с целью низвергнуть римское господство (91 г.). Они основали собственное государство под названием Италия со столицей Корфиниум в стране пелигнов, во главе которого стояли два консула и двенадцать преторов. Римляне этим восстанием поставлены были в опасное положение, так как новая республика могла помериться с ними численностью своего войска: оно состояло из 100 тыс. человек, за исключением гарнизонов в городах. В 90 г., когда, собственно, началась война, союзники были в столь выгодном положении, что для противодействия дальнейшему распространению восстания римляне законом Юлиевым (Lex Julia) даровали право гражданства всем тем италийским общинам, которые еще не отпали от Рима. В следующем году (89 г.) военное счастье оказалось более благоприятным для римлян; но так как в то же время угрожала война со стороны Митридата, царя понтийского, то из-за прекращения союзнической войны, новым законом (Lex Plautia Papiria) право гражданства было предложено всем италийцам, которые изъявят желание. Это обстоятельство внесло в среду последних раздор и измену, и война, в сущности, окончилась; только самниты еще некоторое время не складывали оружие.

Театром этой Марсийской, или союзнической, войны были на севере области пицентов, марсов, маррупинов, пелигнов и вестинов, а на юге – страна мамнитов и луканов. На северном театре Марий в 90 г. сражался в качестве легата консула П. Рутилия Лупа, а когда последний погиб, то Марий принял вместо него командование. Он действовал удачно и исподволь приобрел над неприятелем существенные преимущества и даже разбил его в двух довольно значительных сражениях. В целом он оправдал свою прежнюю деловитость и умение, но все же успехи его не были блистательны настолько, чтоб он снова мог приобрести то значение, каким он пользовался лет десять тому назад. К концу года сенат отозвал его от командования, не столько потому, что 66-летний Марий одряхлел и не мог переносить трудностей войны, а потому, что сенат все еще не мог забыть его отношений к политическим партиям. С другой стороны, противники Мария все больше выдвигали на первый план давнишнего врага его, Корнелия Суллу, который в 90 и 89 гг. действовал на южном театре союзнической войны с решительным успехом. И когда в 88 г. нужен был полководец для войны с Митридатом, то Сулла, в награду за совершенные им славные дела, был назначен консулом и вместе с провинцией Азией получил главное начальство в войне с царем понтийским.

Возвышение соперника оскорбило старого Мария, которому самому хотелось иметь главнокомандующим в Азиатской войне. Он объединился поэтому с народным трибуном П. Сульпицием Руфом, человеком страстным, но в высшей степени даровитым, предлагавшим тогда несколько неприятных для сенатской партии законов, между прочим, о том, чтобы италийцы, получившие право гражданства, равно как и вольноотпущенные, которые до тех пор ограничены были четырьмя трибами, были распределены по всем 35 трибам. Этому воспротивились сенат и оба консула, Сулла и Кв. Помпей Руф. Но Сульпиций, который постоянно был окружен вооруженной стражей из 600 юношей, принадлежавших к сословию всадников, своим «антисенатом», как он их называл, а также толпой других своих единомышленников, добился своего тем, что поднял народное восстание, напал в народном собрании на консулов и прогнал их. Когда Сулла, спасаясь, проходил мимо дома Мария, то бросился туда, ища защиты, и Марий укрыл его и выпустил через другую дверь. После этого он отправился в Кампанию к легионам, которые стояли там еще со времени союзнической войны и предназначались для войны в Азии. Сульпиций же, который должен был теперь опасаться мщения со стороны Суллы, успел, благодаря голосам распределенных им по 35 трибам новых граждан и вольноотпущенных, достигнуть того, что народное собрание передало Марию проконсульскую власть, командование кампанийскими легионами и главное командование в войне против Митридата.

Марий тотчас же стал готовиться к отъезду и предварительно послал в Кампанию двух военных трибунов для принятия войска от Суллы. Последний, однако, вовсе не был расположен отказаться от законным образом порученной ему власти и передать ее в руки противника, который легко мог злоупотребить ею к его гибели и к низвержению сенатской партии. Вместе с тем он решил положить конец сумятице в Риме. Поэтому он возмутил солдат своих – их было 35 тыс. чел., 6 легионов, – так что они посланных Марием трибунов умертвили и выразили готовность идти со своим вождем на Рим. Римское войско с тех пор, как Марий принял в его среду пролетариев, дошло в короткое время до степени толпы наемщиков, не имевших отечества и слепо следовавших за полководцем, сумевшим задобрить их в свою пользу. Быстрыми переходами продвигался Сулла к Риму, не обращая внимания на послов, явившихся к нему на встречу и пытавшихся удержать его. Легионы сразу взяли штурмом столицу. Когда на вторгавшихся солдат полетели с крыш стрелы и камни, то Сулла поднял горящий факел и грозил поджечь город. Марий со своими приверженцами пытался в разных местах оказать сопротивление; напрасно заклинал он сенат, всадников и всех граждан противодействовать напору легионов; он звал рабов на помощь, обещая им свободу, но их явилось всего трое. Город был во власти Суллы, а Марий с остальными вождями партии бежал.

Сулла отменил Сульпициевы законы, а Марий, Сульпиций и десять других их товарищей попали в опалу. Сульпиций был убит во время бегства, и голова его была выставлена напоказ на ораторской трибуне; Марий же спасся. Он ночью бежал в одно из своих имений, Солониум, оттуда в Остию, где друг его Думерий приготовил ему корабль, на котором он и отплыл в море с пасынком своим Гранием. Поднявшаяся буря заставила их пристать к берегам Цирцеи. В то время когда они бродили по берегу без определенной цели, терпя во всем нужду, им попались поздно вечером несколько пастухов, которые узнали Мария и сказали ему, что видели всадников, которые разъезжают кругом, ища его. Марий свернул с дороги и спрятался в чаще, где и провел ночь в жалком положении. На следующий день он, терзаемый голодом, пошел вдоль по берегу, утешал своих товарищей, заклинал их не падать духом, пока еще осталась для него последняя надежда, которой он живет, полагаясь на стародавние прорицания, а именно: когда он еще мальчиком жил в деревне, то поймал платьем падавшее вниз орлиное гнездо, в котором было семь детенышей; прорицатели объяснили ему, что он сделается знаменитейшим человеком и что ему предопределено судьбой семикратно достигнуть высшего сана и власти. Спасавшийся Марий надеялся поэтому в седьмой раз получить консульство. В расстоянии часа пути от Минтурн они заметили издали эскадрон всадников, скакавших во весь опор по направлению к ним, и случайно увидели два корабля на море, невдалеке от них. Они поспешили к морю, бросились в воду и подплыли к кораблям. Граний с некоторыми другими добрался до одного корабля и на нем переправился на остров Энарию (Исхиа); самого же Мария, который был тучен телом и неловок, два раба с большим трудом держали над водой и подняли на другой корабль. Всадники были уже у берега и кричали корабельщикам, чтобы они им выдали Мария или бросили его в море. Марий со слезами умолял корабельщиков сжалиться над ним, и они после долгого колебания ответили всадникам, что не выдадут Мария. Когда же разгневанные всадники ускакали прочь, то корабельщики изменили свое намерение, пристали к берегу у устья Лириса и удалились, Марий, вынужденный сойти с корабля, лег в траву на берегу. Долго лежал он недвижимый, всеми покинутый, на земле; наконец он поднялся, стал с трудом пробираться по непроходимой местности, через рвы и болота и достиг хижины одного старца, работавшего в болотах. Марий на коленях умолял старца спасти его, обещая со временем щедро наградить его, когда избежит настоящей опасности. Старец повел его в болото, велел ему спрятаться в яму у реки и накрыл его тростником и хворостом. Некоторое время спустя он услышал шум и крик со стороны хижины; один знатный муж из Террачины, враг Мария, разослал людей преследовать его, и некоторые из них случайно попали к хижине, грозили старику и укоряли его, что он укрыл Мария. Марий поэтому встал, сбросил с себя платье и погрузился в тинистое болото. Но лазутчики нашли его, вытащили наружу и привели нагого и покрытого тиной в Минтурны, чтобы передать его представителям города, ибо во все города был отдан приказ, чтобы начальство преследовало Мария и, если он будет пойман, умертвило его.

Магистрат города Минтурн решил немедленно казнить Мария и послал к нему в темницу одного пленного кимвра, бывшего городским служителем, с мечом. Когда кимвр вступил в мрачную келью, ему навстречу сверкнули пламенем глаза старого его победителя и сильный голос крикнул ему из темноты: «У тебя, человек, достанет духу убить Гая Мария?» Тогда варвар бросил меч, выбежал из дверей и громко закричал: «Я не могу убить Гая Мария!» Минтурнским городским представителям стыдно стало, что спаситель Италии нашел большее к себе почтение в варваре, которому он принес рабство, чем в согражданах, которых он спас; они сказали: «Пускай же идет он беглецом куда хочет и терпит то, что ему суждено; мы же будем молить богов не гневаться на нас за то, что мы Мария нагим и покинутым изгоняем из нашего города». Граждане толпами спешили к темнице и повели его, щедро снабженного жизненными припасами, к морю, где он сел на корабль, которым прибыл в Энарию. Здесь он нашел Грания и прочих друзей своих и отправился с ними в Африку.

В Риме между тем Сулла старался упрочить свою победу. После отмены Сульпициевых законов он заставил народ принять решение, чтобы в будущем законы были издаваемы только пентуристскими комициями и никогда без предварительного заключения сената, Затем он распорядился о выборе консулов на 87 г. Но его насильственные действия, взятие штурмом родного города грубой солдатчиной, оттолкнули от него большую часть знатных, так что выставленные им кандидаты потерпели неудачу и консулом был избран рядом с Гн. Октавием, приверженцем сенатской партии, Л. Корнелий Цинна, ревностный демократ. Торопясь в поход против Митридата, Сулла удовольствовался данным положением вещей и только заставил обоих консулов присягнуть, что они ничего не намерены изменить в существующих учреждениях. Но как только Сулла с войском оставил Италию, Цинна задумал возобновить Сульпициев законы об уравнении новых граждан и отпущенников. Так как Октавий этому воспротивился, то на форуме произошел кровавый бой; Цинна со своими друзьями настаивал на своем и был отрешен от должности. Но он склонил на свою сторону войско, которое стояло в Кампании для борьбы с непокорившимися еще союзниками, и предпринял поход против аристократов в Риме.

Когда эти известия дошли до Мария, то он поспешил вернуться в Италию. Он набрал партию мавританских всадников и с отрядом приблизительно в 1 тыс. человек явился в Теламоне, в Этрурии. Здесь он призвал рабов к оружию, склонил также на свою сторону многих свободных крестьян и пастухов и таким образом в несколько дней собрал довольно значительные силы. В его распоряжении было более 6 тыс. человек и 40 кораблей, которые расположились в устье Тибра и отрезали от Рима подвоз хлеба. Он послал к Цинне сказать, что готов признать его консулом и следовать всем его приказаниям. Тот охотно принял его предложение, назначил его проконсулом и послал ему фасции и прочие знаки его сана. Марий же заявил, что убранство это не подходит в его положении, и явился перед Цинной в бедном одеянии, с длинными всклокоченными волосами и бородой и жаждой мщения на лице.

Отряды Мария и Цинны обложили столицу подобно надвигающейся грозе. Цинна и Карбон расположились на Яникуле, Серторий – на Сервиевом валу, между тем как Марий своим возросшим до трех легионов скопищем занял береговые города Лациума и изменническим образом захватил Остию, которую передал своей дикой орде на разграбление и разрушение. После этого и он расположился перед Яникулом. Город был в беспомощном положении. Обнаружился недостаток продовольствия и голод. А вожди собранных для защиты города войск были ненадежны и нерешительны, так что солдаты толпами переходили на сторону Цинны; рабы, призванные Цинной к свободе, стремились из города в неприятельский лагерь. Наконец, сенат счел необходимым отрядить к Цинне и Марию послов с просьбой вступить в город и поступить с гражданами снисходительно. Цинна выслушал послов, сидя в консульском кресле, и дал благосклонный ответ; Марий же стоял возле кресел и не проронил ни слова, но его мрачный вид и неприязненный взгляд слишком ясно свидетельствовали о мстительном настрое его души.

Когда городские ворота отворились, Цинна вступил в Рим; но Марий остановился у ворот и со злобной усмешкой заметил, что он изгнанник и закон возбраняет ему войти в родной город. Немедленно же граждане поспешили в созванном на площади народном собрании отменить приговор об его изгнании. Но едва только поданы были голоса тремя или четырьмя трибами, как Марий вступил в город со своими дикими ватагами. И тут началось торжество террора. Победители решили истребить всех выдающихся мужей оптиматской партии и конфисковать их имения. Ворота были заперты, и пять дней и пять ночей продолжалась в Риме непрерывная резня; за лицами же, успевшими бежать, еще целые месяцы охотились на всех дорогах, во всех городах Италии. Первые мужи государства погибли. Так, консул Октавий не пожелал бежать и ожидал убийцу на Яникуле в консульском убранстве. Л. Мерула, назначенный против своей воли в консулы на место Цинны, предварительно сняв с себя жреческую повязку, вскрыл себе вены у храма Юпитера, жрецом которого он состоял. Оратор М. Антоний, дед триумвира, нашел убежище у одного бедного приятеля своего. Когда этот последний послал за хорошим вином к содержателю литейного дома, то посланный раб чистосердечно рассказал, что господин его хочет хорошо угостить укрывшегося у него Антония, а продавец рассказал об этом Марию. При этом известии Марий, сидевший в то время за ужином, поднял радостный крик, захлопал в ладоши, и друзьям едва удалось остановить его и не дать броситься туда, чтобы убить своего врага собственной рукой. На посланных убийц красноречие молившего о пощаде Антония произвело такое впечатление, что никто не решался убить его, пока предводитель их, остановившийся в дверях, вошел и отрубил ему голову. Когда тот принес ее Марию, то он обнял его. Лутаций Катул, бывший сподвижником Мария и участником триумфа его над кимврами, удушил себя в своем доме угарным газом, после того как Марий на все ходатайства друзей его отвечал только: «Он должен умереть». Марий был виновником всех происходивших тогда ужасов. Кровожадность и мстительность совершенно затуманили рассудок престарелого мужа, который в винных парах заглушал голос человечности. Сопровождаемый шайкой рабов, ходил он по улицам, и на чей поклон он не отвечал, того убивали. Трупы без голов валялись на улицах, отрубленные головы прибивали на площади к ораторской трибуне. Некоторые тела он велел волочить по площади, а тело Г. Цезаря, по его приказанию, было при погребении проколото еще раз. Его телохранители проникали в дома бывших господ своих, грабили и убивали, бесчестили женщин и детей. Для остальных вождей партии это безумное неистовство старика сделалось невыносимым. Серторий просил Цинну унять Мария; но Цинна не решился на это и даже назначил его на следующий год в товарищи себе по консульству. Серторий, наконец, напал на Мариеву шайку рабов в ее лагере и изрубил ее. Все друзья и родственники Суллы погибли, и только жена и дети его успели спастись, Марий объявил его опальным, дома и виллы его разрушил, имущество конфисковал и все его распоряжения и законы отменил.

Сбылись теперь все задушевные желания Мария: он вполне отплатил врагам своим, которые так часто его оскорбляли, которые ввергли его в такие бедствия; он в седьмой раз добился консульства благодаря надежде, которая поддерживала его среди опасностей его скитальчества; но его тяготили ненависть и проклятие всех партий. В минуту сознания, по-видимому, пугала его совесть и мысль о возвращении и возмездии заклятого врага его, Суллы. Им овладело мучительное беспокойство, его тревожили ночные видения. Более всего его мучила бессонница, от которой он искал избавление в вине. И таким образом, он впал, наконец, в горячку, и в диком бреду воображал среди криков и ликований, что он командует на полях сражения в Азии, где теперь враг его пожинал лавры. После семидневной болезни он скончался на 70-м году жизни, на 17-й день его консульства.

Вся Италия вздохнула свободно при вести о его кончине и проводила его в могилу всяческими проклятиями. Забыт был прославленный и превознесенный избавитель от кимвров; поминали только с ненавистью и омерзением жестокого тирана, от которого наконец отделались. Да и для него самого было, надо думать, счастьем, что он не дожил до дней, когда явился Сулла, чтобы свести счеты со своими врагами. Сулла должен был удовольствоваться тем, что велел прах Мария бросить в Анио.

Поиск по сайту: