Она закрыла глаза, вдохнула-выдохнула, представила, что она сейчас на улице курит. Вдохнула-выдохнула снова, мысленно открыла ноутбук, зазвучала музыка

Она, конечно, понимала, что этот телефон в коробке, без симки, был ничем иным, как просто игрушкой, и не представлял никакой угрозы, но однако это был телефон, а за телефоны он обещал расстреливать, и тут же сам нарушил это правило. Значит не совсем уж бесчеловечный, значит, может жести не будет. Не забрал же он айфон у пацана, пожалел, значит, есть надежда, что выйдут они отсюда. Иначе зачем он так сделал? Зачем жалеть сейчас, если собираешься убить потом? Только после этих мыслей она осознала, что они могут отсюда не выйти, или выйти, но сильно поредевшим составом, и не факт, что в этот состав попадет и она. Короче, она вдруг осознала, что ОНА может найти здесь свою смерть, а умирать ей совершенно не хотелось. Бессмысленная и бестолковая жизнь, вдруг оказалась такой привлекательной. Ей хотелось выйти отсюда, хотелось закурить, хотелось жмуриться от солнца, хотелось слышать прибой, ей хотелось дышать, грустить, страдать. Ей хотелось чего угодно, только не умирать. Почему она? Почему это случилось с ней?

Люди вокруг стали для нее совершенно посторонними. Ни жалости, ни сочувствия…Она не испытывала к ним ничего, она просто очень хотела выйти отсюда сама. Любой ценой. Эти ее размышления были грубо прерваны очередной автоматной очередью и криком. Патроны они не жалели, видимо у них их было с лихвой.

- Так, а теперь слушаем. – Командным поставленным голосом взревел мужчина, которого она раньше или не видела или не замечала. - Все, что здесь сейчас происходит очень серьезно. Вам не стоит даже пытаться играть с нами в какие-то игры. Мы прекрасно понимаем, что не выйдем отсюда живыми, и вы вероятно тоже. Поэтому никакой жалости, никакого сочувствия от нас не ждите. От вас сейчас мало что зависит, так что не усугубляйте свое положение.

В этот момент ребенок буйвола заорал, как будто понял смысл сказанного. Тут же к нему присоединился еще один ребенок, такой же маленький. Она осмотрелась в поисках источника шума. Детей было не очень много, но они были. Такой маленький был только у буйвола, но кто-то же еще орал. Она огляделась еще раз: контингент заложников был разношерстный. Тут были и продавцы, и охранник, который не сумел их сохранить, какой-то пенсионер, горстка подростков, наверное с розыгрыша, маленький призер, несколько десятков людей, которых видимо загнали с улицы, буйвол с семьей и она.

В общей сложности их набиралось человек пятьдесят. И никто из этих пятидесяти не мог подвывать буйволенышу. Она взглянула на детеныша через плечо его отца. Он кричал что было мочи, его родители вдвоем пытались успокоить его, по щекам матери текли слезы. Он на секунду замолкал и, казалось, успокаивался, но, услышав крик второго крикуна, начинал все сначала. Но в эти секунды, когда стереокрик превращался в моно, она попыталась определить откуда же он доносится. И ей это удалось: откуда то из-за холодильника. Она осторожно вытянула шею и заглянула за него, благо буйвол своей широкой спиной, почти полностью закрывал ее. Туда же за холодильник шмыгнул террорист, собиравший телефоны. Она проследовала за ним взглядом, и вот он источник шума. За стойкой администратора в уголочке сидела маленькая женщина. Она как могла пыталась успокоить своего крикуна, но он казалось совершенно не собирался идти ей на встречу. По всей видимости его очень смущал тот факт, что на голове его мамы, как и у предполагаемого отца, если отбиравший телефоны был отцом, красовался чулок с прорезями, и тот факт, что он мог отличить маму от папы по цвету чулка, не играл для него особую роль. Вероятно, он вообще не мог опознать в этих странных безликих существах своих родственников. Ему было страшно, и он кричал.

Такой расклад пришел в голову не только ей, но и родителям маленького крикуна, и они что-то бурно обсудив, сделали то, чего она никак не ожидала, тем более сейчас, когда все только начиналось: женщина сняла чулок. Совсем молоденькая, светленькая, русская девочка, таких русских еще поискать надо. Она прижала свое чадо к себе, успокаивала его, целовала. И этого оказалось достаточно: он замолчал. И следом, как по волшебству, притих буйволеныш.

Кричащие дети породили истерию. Их нельзя было заставить замолчать ни угрозами, ни автоматами. Их нескончаемый крик был каким-то безысходным, таким же безысходным как эта ситуация. И когда замолчали дети, зарыдали взрослые. У кого-то просто бежали слезы, кто-то просто поскуливал, кто-то плакал в голос. Все смешалось в один сплошной звук. Среди этого гама-шума-крика она различала только гул холодильника. Этот гул вибрацией проник ей под кожу, добрался до самого мозга, и он вибрировал вместе с холодильником. Ей хотелось курить… Как ей хотелось курить… Она нащупала в кармане пачку, прям в кармане достала одну сигарету, помяла в руках, вытащила руку из кармана, вдохнула запах табака. Если она сейчас не найдет занятие для своего мозга, не начнет что-нибудь считать, за кем-нибудь наблюдать, она сойдет с ума, будет как они, не сможет контролировать ни себя ни ситуацию. Именно этим она и занималась все это время: она пыталась не сойти с ума… Десять секунд бездействия делали ее заложником. Заложником страха, заложником паники, заложником этих людей.

Заложники… Слово из боевиков… Их заложили… Интересно ради чего? Какова цена за них? Сколько они стоят? И стоят ли они вообще что-нибудь?

Простые люди… Будет ли кто-то хотя бы пытаться спасти их? Не станут ли они щепками, которые полетят при рубке дров? На что они надеются, эти террористы? Что за цели ставят, что жизней не жалеют, ни своих, ни чужих?

Она снова оглянулась назад, туда, где были блондинка и ребенок, те, чьи жизни как раз и не жалели. Они были видны только ей, остальные могли лишь догадываться об их присутствии. Небольшое пустое пространство между холодильником и стеллажами давало ей чуть больший обзор, чем был у остальных. Она имела фору, только совсем не знала, как ее использовать. Женщина кормила свое чадо, она была увлечена этим процессом и не замечала, что чьи-то глаза наблюдают за ней. Сейчас она была просто матерью, и совсем не понятно в какой момент она стала террористкой. И стала ли вообще? Женщина все таки почувствовала, что ее изучают, или может быть просто боялась потерять бдительность и это было случайностью, но она подняла глаза. Печальные совершенно не злобные глаза. И смотрели они в упор в глаза другой женщины. Женщины-террористки. Через секунду обе отвели взгляд.

Что думала террористка она не знала, но ей стало жутко. Жутко оттого, что женщина-террористка знала, что она наблюдает за ней, знала, что видела ее. Реакция могла быть любой, логичней всего было убить ее. Кто много знает, тот мало живет. Блин, не надо было вообще смотреть в их сторону! Но даже сейчас, когда она знала, что смотреть на них опасно для жизни, ее просто тянуло туда. Буйвол по соседству завошколся, приводя ее в сознание, возвращая обратно в стан заложников. Она включилась. Сердце стучало как бешеное, руки похолодели, перед глазами стояла пелена. Теперь она видимо была такой же, как все. Теперь она была с ними. Ее фора стала ее ошибкой. Хотелось плакать.

Она закрыла глаза, вдохнула-выдохнула, представила, что она сейчас на улице курит. Вдохнула-выдохнула снова, мысленно открыла ноутбук, зазвучала музыка.

(ПЕСНЯ ЭММИ).Amy… Amy… Amy…

Она проделывала этот трюк и раньше, такая психологическая защита, медитация своего рода, успокаивала нервные окончания и притупляла ощущения. «Йогинские штучки», как она их называла. Тепло успокоения покрывалом накрывало душу, метод работал. «Будет, что будет», - шептало ей сознание, - «переживай, не переживай, ты ничего не изменишь. Наслаждайся этими минутами, они могут стать последними. Дыши, просто дыши. Не бойся, просто делай то, что должна, то, что не сможешь ни сделать. Дыши, просто дыши, перестанешь дышать, начинай переживать». Ее сознание – самый лучший психотерапевт. Оно всегда находило нужные слова. Она дышала, она слушала свое дыхание; ее сердце стучало, она слушала стук своего сердца; она жила, пока она жила. Может быть, ей вообще не открывать глаза? Не открывать, чтобы не видеть, не открывать, чтобы не разрушать, просто не открывать… И она вероятно так бы и сделала, если бы все опять не изменилось…

Завыли звуки сирены, завизжали тормоза. Она открыла глаза. Начиналась новая серия их захватывающего, в прямом смысле, триллера. Никакого облегчения появление полиции никому не принесло. Все знали, что будет дальше, но никто не знал, чем все это кончится. Это могло быть спасением, это могло быть концом.

Террористы, услышав звуки, мобилизовались, вооружились, разброд и шатание в их рядах прекратились, зато волной росли нервозность и напряжение. Оказывается они тоже люди, и тоже боятся. Она зачем-то непроизвольно оглянулась назад. Зачем она это сделала? Она тут же попыталась исправить ситуацию, но взгляд успел поймать то, что искал. Зацепил лишь на миг, но этого хватило, чтобы разглядеть ужас в глазах женщины с ребенком. Неподдельный, животный страх. Она прижала к себе своего детеныша, подсознательно, да и сознательно пытаясь защитить. Вот только не понятно от чего и от кого?

Сквозь визг сирен и какой-то непонятный крик в громкоговоритель, она слышала ор детей. Они опять орали. Оба. Хотя в этом не было ничего удивительного, тут кто угодно бы заорал, в таком дурдоме. Параллельно им орал кто-то с громкоговорителем, кто-то из террористов тоже что-то орал этому с громкоговорителем, жена буйвола тихо попискивала, холодильник продолжал гудеть. А у нее перед глазами стоял взгляд этой женщины, и сфокусироваться на чем-то другом она не могла. Звуки летели через, движения летели через… Только этот страх… Как она вообще оказалась здесь? Зачем потащила с собой мальца? Неужели она надеется вырваться? Тогда зачем открыла лицо? Кто-то из них двоих не выйдет… Они обе это знали. Этот факт не принес в ее сердце ни страха, ни ненависти к матери-террористке, просто такой был расклад. Так карта легла. Может быть, все могло бы быть по-другому, но уже не будет. Эта партия уже начата, а козырь еще не известен, и возможно они обе будут простыми шестерками, которые будут побиты еще в начале игры.

А она все летала в облаках, никак не могла включиться в происходящее. Все было как в тумане, как в дымке, как ни с ней. С одной стороны это было конечно хорошо, так было проще, а с другой – в этой нереальности она теряла чувство самосохранения.

От буйвола пахло потом. Хотя может и не от буйвола, может воздух пропитался им, а буйвол пропитался этим воздухом. Запах пота перебивал лишь запах пороха, а смешиваясь, они создавали запах страха. И она вдыхала его, и он наполнял ее легкие, попадал ей в кровь. Страх… Как только она окуналась в реальность, ее наполнял страх… Инстинктивно она пыталась вникнуть во все, контролировать ситуацию, насколько это было в ее силах. Вокруг начинали происходить какие-то события, и она уже не могла быть сторонним наблюдателем, они все стали главными героями.

Герои… Она взглянула в их лица. Эти лица уже завтра будут мелькать во всех газетах, заполнять собой все сайты. Уже завтра они будут героями. А сегодня… А сегодня эти герои молят Бога о спасении, потому что больше никто им помочь не сможет. Стискивают зубы до скрежета, сжимают пальцы до боли, и молятся, молятся, молятся… И Боги у них может быть разные, но молитва одна. Какой-то мужчина в очках и лысый плакал и звал Бога. Буйвол с женой молятся своему младенцу, молятся чтоб перестал плакать, чтоб не убили их. Маленький призер с айфоном молился казалось айфону. А она молилась Эмми. Она не верила в Бога, но молитва придавала силу, она знала это, да и слова, которые она хотела сказать, что хотела попросить, роем носились в голове, нужно было просто найти объект. И в этот момент ей почему-то никто не пришел на ум, кроме Эми. Единственный мертвый человек, которого она не знала, но которого уважала. И про которого она вспомнила.

Amy… Amy… Amy…

Только в глазах охранника была пустота. Его трясло, он скрутился в калач и что-то монотонно мычал. В момент, когда напряжение уже почти звенело, раздались выстрелы. Откуда-то изнутри, из самой середины заложников, редкие одиночные выстрелы… Притихли все: заложники вжались в свои места, террористы пытались осмыслить ситуацию. Откуда эти выстрелы, кто стрелял? Никто не успел ничего понять, как вдруг после очередного выстрела, один из террористов рухнул. Его товарищи моментально вычислили траекторию пули, и, не разбираясь, стали палить. И стрелок выдал себя. Это был охранник, тот самый охранник, что не смог противостоять захвату в самом начале, тот самый, что сидел как мышка все это время. Что на него вдруг нашло? Время он выбрал совершенно не подходящее. Стрелял он хаотично, также хаотично стреляли в него. И не в него, тут уж куда попадешь. Она только успела шмыгнуть за холодильник и вжаться в него. Если бы она могла залезть внутрь, она бы залезла. Холодильник стал ее щитом, ее спасителем. Его плоть с радостью принимала пули, и легко удерживала их внутри. Бездушная тварь считала это все игрой, маленьким приключением в жизни большого холодильника. Он закрыл ей обзор и все, что она могла видеть – это стойка администратора, за которой женщина-террористка пряталась сама и прятала свое чадо. Женщины периодически смотрели друг другу в глаза, потому что в них была жизнь, только в них она и была. Там, за этими взглядами, уже верховодила смерть…

Эти выстрелы внутри породили враждебность снаружи. «Прекратите! Или мы начинаем штурм» - орал громкоговоритель, но его никто не слышал, и уж тем более не слушал. Кто должен был прекратить? Террористы? И дать охраннику себя перестрелять? Охранник? И дать террористов в секунду расправиться с ним? Кто? В их случае никто… Никто не остановился, у охранника странным образом не кончались патроны, а террористы странным образом не могли попасть в него. Пули нет-нет, да и, перелетев помещение, били окна, вырывались вне. Снаружи еще какое-то время по орали, а потом, видимо не выдержав неизвестности, решились атаковать. По крайней мере, сирены притихли, орущий перестал орать, а еще через секунды пространство пронзили взрывы. Гранаты залетали в окна, разметаю все в осколки. Операцией по их освобождению руководил кто-то очень бездарный… Холодильник закрывал ей обзор, и она видела лишь небольшую часть помещения, притом самую крайнюю. Но даже здесь было страшное зрелище… Стекла, куски бетона, пластик, какие-то продукты, вперемешку с кусками одежды, чьим-то изуродованным телом. Среди всего этого хаоса мелькали пули, и гильзы, со звоном падающие на пол, катились в одном им известном направлении. Если такой кошмар здесь, где и людей то не было, то что же там, где они были? Были… Может быть и правда уже были… И она выглянула из-за холодильника… А вот это был уже кромешный ужас… Ад… Тела… Тела… Тела… То ли живые, то ли мертвые… То ли заложники… То ли террористы… И кровь… Кровь вперемешку с кровью, без учета групп, наций, пола. Она попыталась отыскать живых. В этом броуновском движении взгляд постоянно сбивался, ситуация ежесекундно менялась, и никак не получалось уловить картину в целом. В этой части помещения, казалось, живых не было, по крайней мере, ей не попалось ни одного… Взгляд скользил по пространству в хаотичной траектории. Они, конечно, не ставили себе целью перебить всех заложников, просто, убив одного, уже не было смысла останавливаться, просто, когда уходишь сам, обидно, что кто-то останется после тебя, просто, если уж умирать террористом, так хотя бы не выглядеть смешным неудачником. Они не пытались добить их, не шмыгали по углам в поисках выживших, они отстреливались от тех, кто был снаружи, и заодно, как бы нехотя и промеж дела, нарешечивали на пули ни в чем не виноватых людей. Боже, как это обидно, умереть промеж дела…От безразличного выстрела… Быть убитым без страха, без сожаления, без тревоги, без пустоты, без неуверенности… Без ненависти, без злости… Быть вышибленным из жизни, как кегля… Сколько их здесь таких, вышебленных играючи?

Чьи-то раздавленные очки, шапочка кассира, кепка с микки маусом, изрешеченная коробка от айфона… Голубая лямка у красного сарафана… Какое нелепое сочетание… И какой знакомый цвет. Взгляд вернулся назад. Как будто весь мир рухнул для нее. Это была женщина буйвола... Ее больше нет… Это все реальность. Какой красивый голубой цвет… Почему она одна? Почему он не спас ее? Где он вообще? В ее душе зарождалась паника: она осталась здесь одна, совсем одна. Если уж и он не справился, то как она сможет справиться то? Взгляд метался из стороны в сторону, она на секунду потеряла чувство самосохранения, вернее она потеряла чувство реальности. Ей нужно было найти буйвола и выглянула чуть сильнее. И нашла… Буйвол успел подгрести под себя буйволеныша, и, прижав его к полу, лечь сверху. И он был живой, его плечи сотрясались от рыданий. Здоровый детина беззвучно рыдал, оплакивая еще живых мертвых. Он рыдал, не имея возможности сохранить своему ребенку то, что дал ему: жизнь. Он рыдал, не находя в себе силы забрать у своего ребенка, то что дал ему: жизнь. Он просто рыдал: от страха, от обиды, от безысходности.

Она смотрела на него во все глаза, она так хотела помочь, но не могла. Она станет свидетелем его гибели, она не сомневалась в этом. Она будет с ним в эту секунду, они разделят эту смерть на двоих. Никогда раньше ей не приходилось видеть, как умирает человек… А это оказалось совсем не страшно, только очень грустно. Очень грустно… При каждом взрыве, при каждой автоматной очереди тело буйвола вздрагивало и сильней прижималось к полу. «Он задушит его» - промелькнула у нее мысль, «хотя может так и лучше». А что там второй ребенок? Как там его мать? Она оглянулась. Каждый посторонний звук вызывал волну реакций среди оставшихся заложников, но и женщина с ребенком тоже нервно вздрагивала. Она сейчас была такой же заложницей - заложницей ситуации, заложницей судьбы, заложницей безысходности. И тот факт, что она сама, вероятно, загнала себя в такие условия, только усугублял положение, от этого ее было только жальче… Она сама собственными ногами пришла в этот ад, и ей не на кого пинать, не кого обвинять, и даже бога она не может молить о спасении, потому что в ее душе и нет никакого Бога. Ей страшно сейчас, но и смерть не принесет ей успокоения: из ада в ад - вот, что ждет ее. Боль, огонь, страх, кровь, и не капли покоя – это теперь ее вечные спутники на веки. Понимала ли она это когда шла сюда? Когда шла туда, где порождались боль, огонь, страх, кровь и не капли покоя. Шла, чтобы породить их, своими руками или своими мыслями, своим страхом или своим потворством. Она сама создала свой собственный ад…

Ужас в ее глазах сделал ее не человеком, нелюдем, загнанным животным… Жалким загнанным животным… Жалким… Ее было очень жалко… Но пожалеть ее мог только один человек, тот который не должен был жалеть, но пожалел…

- Не бойся. Все будет хорошо. - Прошептала она беззвучно, одними губами. Женщина-террористка в ответ еле заметно кивнула ей головой. Она сама мало верила в эти слова, но мир движет надежда… Как-то они вдруг оказались на одной стороне. На стороне жизни…

Стреляли снаружи, стреляли изнутри, стреляли по своим, стреляли по чужим, Казалось, автоматы не признавали хозяев, просто делали свое дело. Пули рассекали мягкую плоть, окрашивая тела в непонятный кроваво-грязный цвет, окрашивая стены веселыми ярко-красными брызгами. Самый изощренный художник-авангардист не смог бы изобразить такую картину.

Поиск по сайту: