АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Семь месяцев спустя

Читайте также:
  1. A) шесть месяцев
  2. А не интенсивность, которая выясняется только спустя некоторое время, после получения информации о последствиях.
  3. ВНИМАНИЕ: заработную плату умершего кормильца необходимо вносить помесячно (допускается вносить заработок за меньшее количество месяцев), а не общим куском за год.
  4. Восемь месяцев зима, вместо фиников — морошка
  5. Втoрoй этап: 7-8 месяцев.
  6. Год и один месяц спустя.
  7. День седьмой. Спустя два месяца
  8. Если малышу почти 5 месяцев, он очень интересуется любой едой, смотрит всем в рот и требует пробовать, можно ли сейчас вводить ему педагогический прикорм?
  9. Если малышу почти 5 месяцев, он очень интересуется любой едой, смотрит всем в рот и требует пробовать, можно ли сейчас вводить ему педагогический прикорм?
  10. Захватывание игрушек из рук взрослого (организуется с 3 месяцев)
  11. Какао - старше 9 месяцев жизни.
  12. Месяц спустя из 90 млн. человек, имевших работу, были уволены 0,5 млн. человек; 1 млн. человек из числа официально зарегистрированных безработных прекратили поиск работы.

Джоди Пиколт

Чужое сердце

 

С любовью и восхищением, которое не выразить словами, посвящаю эту книгу:

моему дедушке Хэлу Фрейду, бесстрашно ставившему под сомнение все, во что мы верим,

и моей бабушке Бесс Френд, всегда верившей в меня.

 

 

Благодарности

 

Появление этой книги на свет – уже само по себе чудо. Очень трудно писать о религии, не теряя чувства ответственности, а значит, немало времени уходит на поиск нужных людей, которые смогут ответить на твои вопросы. За внимание, уделенное мне, и знания, полученные мною, я не могу не поблагодарить Лори Томпсона, раввина Лина Зербарини, отца Питера Дьюгансика, Джона Зальцмана, Кэти Десмонд, Клэр Демэр и пастора Теда Браймана. Марджори Роуз и Джоан Коллисон всегда были готовы вступить в теологический спор, когда мне хотелось его затеять. Эллен Пейджелз сама является прекрасной писательницей и одной из умнейших женщин, с которыми мне доводилось беседовать. Я с большим трудом добилась встречи с нею и напросилась на индивидуальные занятия по гностическим Евангелиям, по которым она, в частности, специализируется. Всякий раз, когда я клала трубку, окончив разговор с Эллен, голова у меня гудела, наполняясь тысячей новых вопросов, – такую реакцию, безусловно, одобрили бы сами гностики.

Дженнифер Стерник остается тем адвокатом, которого я бы попросила защищать меня в суде, что бы ни случилось; Крис Китинг обеспечивает меня всей необходимой юридической информацией, стоит его лишь попросить, а помощь Криса Джонсона в вопросе помилования при смертных приговорах невозможно переоценить.

Также мне хотелось бы поблагодарить всех тех медиков, которые, среди прочего, беспрекословно рассказывали мне, как убить человека, не удивляясь, почему я не спрашиваю, как человека спасти. Спасибо докторам Полу Кисперту, Элизабет Мартин, Дэвиду Аксельроду, Виджаю Тхадани, Джеффри Парсоннету, Мэри Кэй Вулфсон, Барб Дэнсон и Джеймсу Беланжеру. Жаклин Мишар не врач, а замечательная писательница, которая посвятила меня в азы обращения с необучаемыми детьми. Отдельно хочу поблагодарить доктора Дженну Хирш, которая щедро поделилась со мной своими обширными знаниями в области кардиохирургии.

Спасибо Синди Баззелл и Курту Фойеру за их безграничную эрудицию. Большим испытанием для меня стал визит в камеры смертников. Среди сотрудников внутренних органов Нью-Хэмпшира, которые помогли мне в написании этой книги, отдельно хотелось бы выделить начальника полиции Ника Джакконе, капитана Фрэнка Морана, Ким Лакассе, руководителя подразделения Тима Мокуина, лейтенанта Криса Шо, а также Джеффа Лайонса, офицера по общественной информации из тюрьмы штата Нью-Хэмпшир. За то, что мне удалось-таки проникнуть в тюрьму штата Аризоны, я благодарна сержанту Дженис Маллаберн, замначальника тюрьмы Стиву Гэлу, а также старшим надзирателям Дуайту Гэйнсу и Джуди Фриго, сейчас уже ушедшей со службы. Спасибо Рейчел Гросс и Дейлу Байху. И тем не менее эта книга была бы совсем иной, если бы не сами заключенные, открывшиеся мне в личной беседе и по переписке. Спасибо Роберту Пертеллу, бывшему заключенному камеры смертников, Самюэлу Рэндольфу, приговоренному к смерти в Пенсильвании, и Роберту Тауэри, приговоренному к смерти в Аризоне.

Большое спасибо чудесной команде моего издательства: Кэролин Рейди, Джудит Керр, Дэвиду Брауну, Дэниелле Линн, Меллони Торрес, Кэтлин Шмидт, Саре Брэнхэм, Лоре Стерн, Гэри Урда, Лизе Кейм, Кристине Дюплессис и всем остальным, кто усердно трудился ради меня. Спасибо Камилле МакДаффи, которая твердо решила сделать так, чтобы люди больше не переспрашивали: «Джоди… Как там ее?» – и превзошла в осуществлении этого плана все мои ожидания. Спасибо моей любимой первой читательнице, Джейн Пику, которая по счастливому стечению обстоятельств приходится мне также матерью. Спасибо Лоре Гросс, без которой я бы не смогла обрести почву под ногами. Спасибо Эмили Бестлер, которой так чертовски здорово удается делать из меня красавицу.

И разумеется, спасибо Кайлу, Джейку и Сэмми: благодаря вам я продолжаю задаваться вопросами, которые, возможно, изменят наш мир к лучшему. Спасибо Тиму, благодаря которому я имею возможность задаваться этими вопросами. Если бы не вы, я была бы никем.

 

 

Алиса рассмеялась.

– Этого не может быть! – сказала она. – Нельзя поверить в невозможное!

– Просто у тебя мало опыта, – заметила Королева. – В твоем возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье [1]

 

Пролог: 1996

 

Джун

 

Поначалу я верила, что судьба может дать еще один шанс. Иначе как я могла объяснить тот факт, что много лет назад, после аварии – когда дым рассеялся и машина перестала катиться кубарем, улегшись в канаву кверху дном, – я все еще была жива и даже слышала, как плачет Элизабет, моя бедная дочурка? Полицейский, который вытащил меня из машины, отвез меня в больницу, чтобы на сломанную ногу наложили гипс. Элизабет – ни царапинки, какое чудо! – всю дорогу сидела у него на коленях. Он держал меня за руку, когда меня привели на опознание трупа Джека – моего мужа. Он пришел на похороны. Он лично известил меня, когда пьяного водителя, столкнувшего нас с дороги, арестовали.

Этого полицейского звали Курт Нилон. Еще долгое время после суда и вынесения приговора он навещал нас, просто чтобы проверить, все ли у нас с Элизабет в порядке. Он дарил ей игрушки на день рождения и на Рождество. Он прочистил забившийся сток в ванной на втором этаже. Он приходил после службы, чтобы подстричь саванну, в которую превратилась наша лужайка.

За Джека я вышла потому, что он был любовью всей моей жизни. Я собиралась быть рядом с ним всегда. Но планы мои изменились, когда мужчина с двадцатью двумя промилле алкоголя в крови изменил само определение слова «всегда». Я удивилась, когда Курт понял, что я, скорее всего, не смогу полюбить другого так сильно, как любила своего первого мужа. Еще больше я удивилась, когда поняла, что, кажется, смогу.

Когда пять лет спустя мы узнали, что у нас будет ребенок, я едва ли не пожалела об этом – такое сожаление испытываешь, когда стоишь под безукоризненно синим небом в прекрасный летний день и осознаёшь, что никогда уже не познаешь такого счастья. Элизабет было два года, когда погиб Джек; Курт был единственным отцом, которого она знала. Между ними образовалась такая прочная связь, что мне иногда хотелось отвернуться, не вмешиваться в их общение. Если Элизабет была принцессой, Курт точно был ее рыцарем.

Когда же стало известно, что вскоре у нас появится маленькая сестричка (странно, но никто из нас не сомневался, что родится девочка), Курт и Элизабет впали в настоящую эйфорию. Элизабет в деталях рисовала будущую детскую, Курт нанял рабочих, чтобы те занялись пристройкой. Но тут мать подрядчика хватил удар, ему пришлось срочно переезжать во Флориду, и ни одна бригада не нашла в своем расписании «окна», чтобы выполнить работу до рождения ребенка. В стене зияла дыра, потолок чердака протекал; подошвы нашей обуви покрылись плесенью.

Однажды, будучи на седьмом месяце, я спустилась в гостиную и увидела, как Элизабет играет в ворохе листвы, принесенной ветром в обход пластиковой заслонки. Я как раз решала, заплакать или почистить ковер, когда в дверь позвонили.

В руках он держал холщовый мешок с инструментами – он никогда не расставался с ним, как другие люди не расстаются с кошельками. Волосы, затянутые в хвост, доставали до плеч. Одежда на нем была грязная, а пахло от него почему-то снегом, что было весьма странно в это время года. Нежданно-негаданно к нам прибыл Шэй Борн собственной персоной. Он напоминал билет на летнюю ярмарку, который ловишь в порыве зимнего ветра и задаешься вопросом, где же он прятался все это время.

Говорить ему было тяжело: слова путались, и он вынужден был как бы разделять их, прежде чем произносить.

– Я хочу… – заговорил он, но тут же решил начать заново. – Вы не… Есть ли… Потому что… – От усердия на лбу его проступила испарина. – Я могу вам чем-то помочь? – наконец выговорил он.

В этот момент к двери подбежала Элизабет.

«Ты мог бы уйти. Это бы очень мне помогло», – подумала я. Я попыталась закрыть дверь, инстинктивно защищая дочь.

– Вряд ли…

Элизабет взяла меня за руку и изумленно уставилась на незнакомца.

– Нам нужно много всего починить, – сказала она.

Он присел и с легкостью заговорил с моей дочерью. Слова, еще минуту назад казавшиеся острыми, угловатыми и неподъемными, струились теперь с непринужденностью водопада.

– Я могу помочь, – заверил он.

Курт постоянно твердил, что люди – не такие, какими кажутся, и просил всегда проверять человека, прежде чем давать ему какие-то обещания. Я же отвечала, что он слишком подозрителен, слишком сильна в нем натура копа. В конце концов, я сама пустила Курта в свою жизнь за красивые глаза и доброе сердце, и даже он не мог поспорить, что я не прогадала.

– Как вас зовут? – спросила я.

– Шэй. Шэй Борн.

– Мы наймем вас, мистер Борн, – сказала я. И это было началом конца.

 

 

Семь месяцев спустя

 

Майкл

 

Шэй Борн оказался вовсе не таким, как я ожидал. Я готовился увидеть неповоротливого дикаря с мясистыми кулаками, головой, переходящей, минуя шею, прямо в плечи, и глазами-щелками. В конце концов, это было преступление века – двойное убийство, о котором услышал каждый от Нашуа до Диксвилл-Нотч. Преступление казалось тем более ужасным, что жертвами стали маленькая девочка и полицейский, приходившийся ей отчимом. Это было преступление из тех, что вынуждают людей задаваться вопросами: действительно ли мой дом – моя крепость? Действительно ли те, кому ты доверяешь, заслуживают доверия? Возможно, поэтому сторона обвинения Ныо-Хэмпшира впервые за пятьдесят восемь лет настаивала на смертной казни. Учитывая публичную огласку, многие не верили, что суду удастся найти двенадцать присяжных, которые отнесутся к этому делу непредвзято. Но нас все же нашли. Меня выдернули прямиком из библиотеки университета Нью-Хэмпшира, где я работал над дипломным проектом по математике. Целый месяц я не то что не читал газет – поесть нормально не мог, а потому был идеальной кандидатурой для слушания по делу Шэя Борна.

Когда мы впервые вышли из комнаты для совещаний – крохотной коморки в здании суда высшей инстанции, к которой я привык уже почти как к собственной квартире, – я заподозрил, что пристав ошибся залом. Подзащитный оказался субтильным, тонкокостным парнем – из тех, чьи имена всегда фигурируют в неприличных школьных анекдотах. Твидовый пиджак, казалось, поглощал его целиком, а узел галстука торчал перпендикулярно, как будто отталкиваемый магнитным полем. Скованные наручниками руки покоились на коленях, как небольшие зверьки; голова была выбрита почти наголо. Глаз он не поднял даже тогда, когда судья произнес его имя, и оно шипя растеклось по помещению, словно пар из радиатора.

Судья обсуждал с адвокатами какие-то технические подробности, когда в окно влетела муха. Я заметил ее по двум причинам: во-первых, в марте увидеть муху в Нью-Хэмпшире – довольно большая редкость; во-вторых, мне было непонятно, как можно ее прихлопнуть, если руки у тебя в наручниках, а на пояснице – цепь. Шэй Борн внимательно уставился на насекомое, замершее на странице блокнота, и вдруг, громыхнув металлом, поднял скованные руки и с силой опустил их.

Я думал, он хотел ее убить.

Но когда он простер ладони, раскрывшиеся медленно, будто цветы, муха выпорхнула на волю и, жужжа как ни в чем не бывало, полетела докучать кому-то другому.

В этот момент взгляды наши встретились, и я понял две вещи:

 

1. Он до смерти напуган.

2. Он примерно мой ровесник.

 

Этот монстр, совершивший два убийства, был похож на капитана команды по водному поло, с которым мы в прошлом семестре сидели рядом на семинарах по экономике. Он также напоминал парня, который доставлял на дом мою любимую пиццу с тонкой корочкой. Глядя на него, я вспомнил даже мальчишку, которого повстречал по пути сюда: на улице шел снег, и я, опустив стекло, предложил подбросить его. Иными словами, я не думал, что первый убийца, которого я повстречаю, будет выглядеть так. Он мог быть любым другим юношей лет двадцати с небольшим. Он мог быть мною.

Единственное отличие заключалось в том, что нас разделяли десять футов, а на запястьях и лодыжках его поблескивали оковы. И я должен был решить, умрет ли он или останется в живых.

 

Месяц спустя я мог уже с уверенностью заявить, что работа присяжных абсолютно не похожа на наши представления о ней, почерпнутые из телевизионных программ. Нас постоянно тягали из здания суда в комнату для совещаний и обратно; нас кормили всякой дрянью в местной столовой; мы слушали упоенные речи болтливых адвокатов и наблюдали за окружными прокурорами, которые, уж поверьте мне, редко бывают такими красотками, как в сериале «Закон и порядок». Даже через четыре недели я входил в зал заседаний как будто на территорию чужой страны без путеводителя. Вот только сказаться туристом и сбросить с себя ответственность я не мог. Эти иностранцы ожидали, что я свободно владею их языком.

Первый этап подошел к концу: Борну было вынесено обвинение. Прокурор представил уйму улик, подтверждающих, что Курта Нилона застрелили при исполнении – а именно, при попытке ареста Шэя Борна, которого Нилон застал со своей приемной дочерью. Белье девочки было найдено в кармане Борна. Вернувшись с гинекологического приема, Джун Нилон обнаружила своего мужа и дочь мертвыми. Хлипкие аргументы защиты – дескать, Курт неправильно понял Борна, страдающего сильным дефектом речи а пистолет выстрелил случайно – утонули в прорве доказательств представленных обвинением. Хуже того, Борн не воспользовался правом на личное заявление: то ли из-за косноязычия, то ли потому, что его собственные адвокаты не доверяли ему – преступнику и настоящему варвару.

Теперь же близился к завершению второй этап – вынесение приговора; вернее, тот этап, который отличал этот суд от всех прочих, имевший место за последние полвека в юридической системе Нью-Хэмпшира. Мы уже знали, что Борн виновен. Оставалось решить, заслуживает ли он смерти.

Эта часть была похожа на первую, только сжатую для удобства читателей «Ридерз Дайджест». Обвинение вкратце перечислило все улики, представленные во время уголовного процесса, после чего защите дали возможность пробудить сочувствие к подсудимому. Мы узнали, что Борн сменил немало приемных родителей. В шестнадцать лет он поджег очередное временное пристанище и провел два года в колонии для несовершеннолетних. Он страдал от запущенного биполярного расстройства, плохо обрабатывал звуковую информацию, не справлялся с сенсорной перегрузкой, а также с трудом читал, писал и разговаривал.

Однако все это нам сообщили свидетели. Сам же Шэй Борн вновь отказался молить нас о пощаде.

И пока в зале дотлевали последние споры, я смотрел, как прокурор ослабляет узел полосатого галстука и выходит к трибуне. Одним из основных отличий обычного суда от вынесения смертного приговора является очередность выступлений. Я этого раньше не знал, но Морин – очень славная женщина, которую каждый хотел бы видеть своей бабушкой, – не пропустила ни единой серии «Закона и порядка» и, можно сказать, получила степень доктора права, не вставая с кресла. В большинстве случаев заключительное слово предоставлялось прокурору, чтобы именно его речь звучала у присяжных в головах, когда они удалятся на совещание. Но когда дело касалось высшей меры наказания, прокурор выступал первым, а потом уже адвокат получал последний шанс переубедить нас.

Ведь, в конце концов, это действительно был вопрос жизни и смерти.

Прокурор остановился перед нашей скамьей.

– Пятьдесят восемь лет ни один из моих коллег в штате Нью-Хэмпшир не просил присяжных заседателей принять столь трудное и ответственное решение, какое предстоит принять вам, двенадцати гражданам своей страны. Мы все осознаем важность этого решения, но именно таких радикальных мер требуют обстоятельства данного дела, и лишь после принятия этих радикальных мер справедливость восторжествует – в память о Курте Нилоне и Элизабет Нилон, чьи жизни прервались столь трагичным и чудовищным образом.

Он извлек огромную, одиннадцать на четырнадцать дюймов фотографию Элизабет Нилон и сунул ее прямо мне в лицо. Эта девочка, казалось, была создана из какого-то более легкого, чем плоть, материала; ножки у нее были совсем тоненькие, а волосы походили на сгустки лунного света. За такими девочками следишь на игровой площадке и думаешь, что, если бы не тяжесть кроссовок, они бы взлетели к небесам. Но на фотографии был запечатлен труп. Кровь забрызгала ее лицо и склеила волосы. Глаза были по-прежнему открыты. Платьице задралось при падении – и всем стало видно, что ниже пояса она обнажена.

– Элизабет Нилон никогда уже не научится делить в столбик, кататься на лошади или кувыркаться спиной вперед. Она не поедет в летний лагерь и не нарядится к школьному выпускному. Никогда не обует первые туфли на высоких каблуках и не насладится первым поцелуем. Она не сможет привести домой мальчика, чтобы тот познакомился с ее мамой. Ее отчим не поведет ее к алтарю. И свою сестру, Клэр, она тоже не узнает. И ей будет не хватать всех этих моментов – этих и тысячи других, но не по воле злого рока, который распоряжается автомобильными авариями и лейкемией. Нет, просто потому, что Шэй Борн решил, будто она всего этого не заслужила.

Он вытащил еще одну фотографию и продемонстрировал ее нам в вытянутой руке. Курта Нилона убили выстрелом в живот. Синяя форменная рубашка побагровела от его собственной крови и крови Элизабет. На суде мы узнали, что, когда прибыли парамедики, он отказывался отпустить дочь, пока искорка жизни еще теплилась в его теле.

– Но Шэй Борн не успокоился, отняв жизнь Элизабет. Он лишил этого божественного дара и Курта Нилона, тем самым не только оставив Клэр без отца, а Джун без мужа, но и полицию Линли без офицера Курта Нилона. Он убил тренера детской команды округа Грэфтон. Убил учредителя велосипедных гонок в начальной школе Линли. Шэй Борн забрал жизнь у государственного служащего, который, умирая, защищал не только свою дочь, но и гражданку своей страны – и общество в целом. Общество, членами которого являемся мы все. – Прокурор положил фотографии на стол лицевой стороной вниз. – Штат Нью-Хэмпшир не прибегал к смертной казни пятьдесят восемь лет, дамы и господа, и на то имелись веские причины. В огромном потоке дел, что поступали в наши кабинеты, мы не нашли ни одного, которое требовало бы столь суровой меры пресечения. И тем не менее имелись веские причины и на то, чтобы лучшие умы нашего штата не отменили смертную казнь в принципе, как поступили во многих других штатах. И одна из этих причин сейчас находится здесь.

Я проследил за взглядом прокурора, упершимся в Шэя Борна. – Если за прошедшие пятьдесят восемь лет и было совершено преступление, единственной адекватной карой за которое была бы смерть, то вот оно.

 

Колледж – это, своего рода, защитный пузырь. Ты попадаешь в него и на четыре года забываешь, что за стенами бушует реальный мир, пока тебя волнуют лишь вовремя сданные доклады, экзамены и пивные чемпионаты. Вместо газет ты читаешь учебники. Вместо новостей смотришь шоу Леттермана.[2]Но при всем при этом внешнему миру все же удается просачиваться сквозь оболочку пузыря – и ты узнаешь о матери, утопившей в озере машину с запертыми внутри детьми, о мужчине, пришедшем к своей бывшей жене и застрелившем ее на глазах у детей, о серийном насильнике, месяц продержавшем девочку-подростка в подвале, а затем перерезавшем ей горло. Конечно, убийства Курта и Элизабет Нилон были ужасны, но разве все прочие менее ужасны?

Слово дали адвокату Шэя Борна.

– Вы признали моего подзащитного виновным в двух умышленных убийствах, и он не считает нужным оспаривать ваше решение. Мы принимаем ваш вердикт, мы уважаем его. И все же сейчас сторона обвинения от лица всего штата просит вас закрыть это дело третьим убийством.

Я почувствовал, как между лопатками пробежала струйка пота.

– Убийство Шэя Борна никому не дарует полной безопасности. Даже если вы решите, что его не следует казнить, он никому не сможет причинить вреда. Он будет отбывать два пожизненных срока без права на досрочное освобождение. – Он положил руку Борну на плечо. – Вы все знаете, в каких условиях вырос Шэй Борн. Ему негде было научиться всему тому, чему вас научили родители. Никто не смог объяснить ему, что такое добро и что такое зло. Если уж на то пошло, никто даже не удосужился показать ему разницу между цветами и числами. Никто не читал ему на ночь сказок, которые слушала Элизабет Нилон.

Адвокат приблизился к нам.

– Вы знаете, что Шэй Борн страдает от биполярного расстройства, лечением которого не занимался ни один врач. Вы знаете, что он необучаем, а потому простейшие для нас задачи повергают его в страшное расстройство. Вы знаете, как тяжело ему выражать свои мысли. Все это привело к тому, что Шэй совершил ужасные поступки, – а в том, что он их совершил, сомнений не осталось. – Он по очереди обвел нас всех взглядом. – Шэй Борн совершил ужасные поступки, – повторил адвокат, – но я призываю вас не совершать ничего подобного.

 

Джун

 

И снова присяжные.

Странно, право же, когда правосудие доверяют двенадцати незнакомым людям. Пока длилось вынесение приговора, я почти неотрывно следила за выражениями их лиц. Там было несколько матерей, и при каждой возможности я ловила их взгляды и улыбалась им. Было несколько мужчин, судя по внешнему виду, из военных. И был один мальчик – совсем еще юный; казалось, ему бриться еще рано, не то что принимать подобные решения.

Я хотела поговорить лично с каждым из них. Хотела показать им записку, которую оставил мне Курт после нашего первого «официального» свидания. Хотела, чтобы они потрогали мягкий хлопчатобумажный чепчик, в котором Элизабет привезли из роддома. Я хотела поставить им записи с автоответчика, на которых остались их голоса. Эти записи я не смела стереть, хотя всякий раз, когда я слышала их, мне казалось, что с меня тонкими полосками сдирают кожу. Я хотела бы отвести их на экскурсию в спальню Элизабет, где они бы увидели ее ночник в виде феи из «Питера Пэна» и кучу карнавальных костюмов. Я бы попросила их зарыться лицами в подушку Курта, вдохнуть его запах. Я хотела, чтобы они пожили моей жизнью, ибо только тогда они смогли бы осознать, что я потеряла.

В ту ночь, после заключительных дебатов, я убаюкивала Клэр и заснула сама. Но снилось мне, что она не на руках у меня, а где-то наверху, в отдалении. И она плачет. Я поднялась в детскую, все еще пахнущую свежей древесиной и невысохшей краской, распахнула дверь и сказала: «Я здесь, не плачь!» И только лишь перешагнув через порог, я поняла, что комнату так и не достроили, ребенка у меня нет, а я сама лечу в пустоту.

 

Майкл

 

Присяжными на подобных судах готовы выступать далеко не все. Матери, которым нужно следить за детьми, бухгалтеры, у которых поджимают сроки, врачи, которым срочно нужно посетить какую-нибудь конференцию, – все находят оправдания для отказа. Остаются только пенсионеры, домохозяйки и студенты вроде меня, поскольку у нас всех нет необходимости быть в определенном месте в определенное время.

Наш старшина Тэд был пожилым мужчиной, напоминавшим моего деда, – не внешностью и даже не манерой разговаривать, а особым даром: он умел заставлять нас соответствовать предъявленным требованиям. Мой дед тоже был таким человеком, и в его присутствии всем хотелось проявить себя с лучшей стороны. Не потому, что он этого требовал, – нет, просто ради бесценной улыбки, которой он тебя одаривал, если удавалось его впечатлить.

Членом суда присяжных меня выбрали благодаря деду. Хотя я сам никогда в жизни не сталкивался с убийствами, я знал, каково это – потерять человека, который тебе дорог. Утрату нельзя пережить, ее нужно прожить, и по этой простой причине я понимал Джун Нилон лучше, чем она могла представить. Прошлой зимой, через четыре года после смерти дедушки, кто-то пробрался в мою комнату в общежитии и украл компьютер, велосипед и единственную фотографию, на которой мы с ним были засняты вместе. На рамку из серебра высочайшей пробы вор не покусился, но когда я заявил в полицию, больнее всего было говорить именно о пропаже фотографии.

Тэд дождался, пока Морин накрасит губы, Джек сходит в туалет, а все остальные немного поразмыслят в одиночестве; после этого размышлять мы должны были уже как единое целое.

– Ну что ж, – сказал он, кладя руки на переговорный стол. – Приступим к делу.

Однако вскоре выяснилось, что сказать «Этот человек заслуживает смерти» гораздо проще, чем взять на себя ответственность за его смерть.

– Я скажу без утайки, – вздохнула Вай. – Я понятия не имею, что нам делать.

Еще до дачи показаний судья почти целый час инструктировал нас Я думал, что потом нам выдадут письменные указания, но я ошибался.

– Я попробую объяснить, – вызвался я. – Это похоже на меню в китайском ресторане. Существует список аспектов, при наличии которых преступление становится караемым смертной казнью. Нам, по сути, нужно найти один аспект из столбика А и один или несколько из столбика Б… для обоих убийств. Если мы отметим один пункт из столбика А, но в столбике Б не найдется ни одного, суд автоматически приговорит его к пожизненному заключению без права на амнистию.

– Я не понимаю, что написано в этих столбиках, – сказала Морин.

– А мне не нравится китайская кухня, – добавил Марк.

Я вышел к белой доске и взял в руку маркер.

«Столбик А, – написал я. – Цель».

– Для начала мы должны решить, хотел ли Борн убить этих людей. – Я повернулся лицом к остальным присяжным. – Но мы уже, в общем-то, ответили на этот вопрос, когда вынесли ему обвинение.

«Столбик Б».

– Вот тут уже сложнее. В этом списке множество факторов. Я зачитал их из своих сумбурных заметок, сделанных во время устного инструктажа:

 

«Обвиняемый был ранее судим за убийство.

Обвиняемый был ранее судим за два {или более) преступления иного рода и в виде наказания провел под стражей более года – так называемое «правило трех ударов».

Обвиняемый был ранее судим за распространение наркотиков не менее двух раз.

Совершая тяжкое убийство, обвиняемый рисковал жизнью кого-либо еще, помимо непосредственных жертв.

Обвиняемый совершил преступление с заранее обдуманным умыслом.

Жертва была беззащитна в силу пожилого/юного возраста либо физических недостатков.

Обвиняемый совершил преступление с особой жестокостью либо извращенностью, используя пытки либо иные телесные истязания.

Убийство было совершено с целью избежания законного ареста».

 

Тэд внимательно следил, как я кратко выписываю на доску все, что зачитал.

– Значит, если мы найдем одно обстоятельство из столбика А и одно из столбика Б, нам придется приговорить его к смерти?

– Нет, – сказал я. – Потому что есть еще столбик В.

«Смягчающие обстоятельства», – написал я.

– Это причины, которыми сторона защиты пыталась оправдать действия подсудимого.

 

«Обвиняемый лишен способности осознать, что поступает неправильно либо незаконно.

Обвиняемый действовал по принуждению нестандартной природы и большой силы.

Обвиняемый должен понести наказание в качестве сообщника преступления, совершенного другим лицом.

Обвиняемый был молод, но не младше восемнадцати лет.

Обвиняемый не имел серьезного уголовного прошлого.

Обвиняемый совершил преступление в состоянии сильного умственного/эмоционального возбуждения.

Другой обвиняемый, виновный в равной степени, не будет приговорен к высшей мере наказания.

Жертва добровольно позволила обвиняемому совершить преступление, повлекшее за собой смерть.

Иные факторы из личной жизни обвиняемого, смягчающие меру пресечения».

 

Внизу я большими красными буквами написал: (А+Б) – В = приговор.

Мэрилин в расстройстве всплеснула руками.

– Мой сын с шестого класса решает математику сам!

– Ну, это легко, – сказал я. – Мы вынуждены признать» что Борн намеревался убить обеих жертв, когда взялся за оружие. Это столбик А. Затем мы должны выбрать подходящие отягчающие обстоятельства из столбика Б. Например, юный возраст жертвы – это применимо к Элизабет, верно?

Все согласно закивали.

– Когда у нас будут А и Б, мы примем во внимание его приемных родителей, умственные недуги и прочее. Простая арифметика. Если А+Б окажется больше, чем В, изложенное адвокатом, мы приговорим его к смерти. Если же эта сумма окажется меньше, его не казнят. – Я обвел уравнение в кружок. – Надо просто посчитать.

Если подойти к этому решению с такой стороны, мы сами остаемся как бы непричастными. Подставляешь переменные и смотришь, какой выходит ответ. Если подойти к этому решению с такой стороны, принять его гораздо легче.

 

Часов 12 минут

 

– Конечно, Борн спланировал все заранее, – сказал Джек. – Он специально устроился к ним на работу, чтобы быть поближе к девочке. Он целенаправленно выбрал эту семью и проник в их дом.

– В тот день он закончил работу и ушел домой, – сказал Джим. – Зачем было возвращаться?

– За инструментами, – предположила Морин. – Он забыл свои инструменты, которыми очень дорожил. Помните, что говорил психоаналитик? Борн воровал их в гаражах и не понимал, что в этом дурного, ведь ему они были нужны, а хозяева бросали их пылиться на полках.

– Возможно, он умышленно оставил их в доме, –»развил предположение Тэд. – Если они ему настолько дороги, почему он не забрал их с собой?

Консенсус был, судя по всему, достигнут.

– Значит, мы единодушны в том, что преступление было спланировано заранее? – спросил Тэд. – Давайте для верности проголосуем.

Половина присутствующих, включая меня самого, подняли руки. Вторая половина последовала нашему примеру после небольшого промедления. Последней была Морин, но, едва увидев это, я тут же обвел нужный фактор на доске.

– Уже два из колонки Б, – заметил Тэд.

– Кстати говоря… Где наш обед? – спросил Джек. – Обычно в это время нас кормят.

Неужели ему и впрямь хотелось есть? Интересно, что люди заказывают в столовой, когда решают, жить другому человеку или умереть?

Мэрилин тяжело вздохнула.

– Мне кажется, нам следует обсудить тот факт, что девочку нашли без нижнего белья.

– А мне кажется, мы не имеем права, – сказала Морин. – Помните, как мы обсуждали вердикт и спросили у судьи, обнаружены ли на Элизабет следы растления? Он ответил, что мы не можем использовать это для принятия решения, поскольку обвинения в растлении Борну не предъявлено. Если мы не могли обсуждать это тогда, разве можно обсуждать это сейчас?

– Теперь все иначе, – возразила Вай. – Он уже признан виновным.

– Этот человек собирался изнасиловать девочку, – сказала Мэрилин. – На мой взгляд, это подпадает под «особую жестокость или извращенность».

– Но у нас нет никаких улик, подтверждающих это, – сказал Марк.

Мэрилин изумленно вскинула бровь.

– Как это так?! Девочку нашли без трусов. Семилетние дети не бегают по дому без нижнего белья. К тому же ее трусики нашли у Борна в кармане… Как по-вашему, что он замышлял?

– Какая разница? Мы уже пришли к согласию в том, что Элизабет была ребенком на момент совершения убийства. Хватит уже столбика Б. – Морин нахмурила лоб. – Что-то я сама запуталась…

Элисон, жена врача, во время предварительных совещаний в основном молчавшая, взглянула на Морин.

– Когда я чувствую, что запуталась, я вспоминаю полицейского, который выступал свидетелем. Того, который слышал крики девочки, поднимаясь по лестнице. «Не стреляй!» – умоляла она. Она молила о пощаде. – Элисон тяжело вздохнула. – Стоит вспомнить это, и все становится ясно, не правда ли?

Все замолчали. Тэд попросил поднять руки тех, кто считал нужным казнить Шэя Борна.

– Нет» – возразил я. – У нас осталась еще последняя часть уравнения. – Я указал на столбик В. – Мы обязаны учесть выступления защиты.

– В данный момент я хочу учесть одно: где мой обед? – сказал Джек.

Восемь проголосовало «за», четверо – «против». Я оказался в меньшинстве.

 

Часов 6 минут

 

Я обвел взглядом присутствующих. На этот раз руки подняли девять человек. Против проголосовали только Морин, Вай и я.

– Что еще удерживает вас от принятия решения? – поинтересовался Тэд.

– Его возраст, – сказала Вай. – Моему сыну двадцать четыре года. И я не могу отделаться от мысли, что он не всегда поступает правильно. Он еще не вполне взрослый человек.

Джек взглянул на меня.

– Вам столько же лет, сколько Борну. Какие у вас планы на ближайшее будущее?

Я почувствовал, как лицо залилось краской.

– Я, ну… Наверное, поступлю в аспирантуру… Еще не знаю точно…

– Но вы ведь никого не убивали, правильно я понимаю?

Джек встал с места.

– Предлагаю сделать перерыв.

Мы все охотно воспользовались шансом побыть наедине с собой. Я бросил маркер на стол и отошел к окну. На лавочках обедали работники суда. В корявых пальцах деревьев висели клочья облаков. У обочины стояли фургоны телевизионщиков со спутниками на крышах: они ждали нашего последнего слова.

Джим присел рядом со мной. Он читал Библию, казавшуюся естественным продолжением его тела.

– Вы набожны? – спросил он.

– Ну, когда-то ходил в приходскую школу. – Я взглянул ему в глаза. – Кажется, в этой книжке написано что-то насчет правой щеки?

Джим, поджав губы, зачитал вслух:

– «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну».[3]Баш одно яблоко сгнило, его нужно сорвать, чтобы не погибло все дерево. – Он протянул мне Библию. – Сами посмотрите.

Я перечитал отрывок и закрыл книгу. Я, конечно, разбирался в богословии куда хуже, чем Джим, но мне казалось, что Иисус сам отказался от этих слов после того, как его приговорили к смерти. Если честно, мне казалось, что если бы Иисус был членом суда присяжных, принять решение ему было бы так же тяжело, как мне.

 

Часов 2 минуты

 

Тэд попросил меня написать на доске «Да» и «Нет», после чего стая поочередно спрашивать нас, а я записывал имена в нужную колонку.

 

Джим?

Да.

Элисон?

Да.

Мэрилин?

Да.

Вай?

Нет.

 

Я, поколебавшись, вписал свое имя под Вай.

– Вы дали согласие проголосовать за смертную казнь, если возникнет необходимость, – напомнил Марк. – Нас всех спрашивали, сумеем ли мы сделать это, прежде чем назначали присяжными.

– Я знаю. – Я действительно дал согласие проголосовать за смертную казнь, если того потребует совершенное преступление. Вот только я и не догадывался, как трудно будет это сделать.

Вай опустила лицо в сложенные ладони.

– Когда мой сын бил своего младшего брата, я не шлепала е со словами «Не бей его». Это было бы лицемерием. И я не хочу быть лицемеркой сейчас.

– Вай, – тихо вымолвила Мэрилин, – а если бы убили твою семилетнюю дочь? – Она потянулась к кипе протоколов, стенограмм и прочих бумаг, имеющих отношение к делу, выудила фотографию Элизабет Нилон, которую, произнося заключительную речь, показывал нам прокурор, и, разгладив глянцевую поверхность, положила ее перед Вай.

Через минуту Вай резко встала и выхватила у меня маркер. Она стерла свое имя в колонке несогласных и написала его под «Мэрилин», присоединившись к десятерым присяжным, что проголосовали «за».

– Майкл, – сказал Тэд.

Я сглотнул.

– Что еще вы хотите услышать или увидеть? Мы могли бы вам помочь.Он полез в коробку с пулями, окровавленной одеждой и заключениями судмедэкспертов. Фотографии, сделанные на месте преступления, посыпались из его рук, как разноцветные ленты из рукавов фокусника. На некоторых снимках было столько крови, что жертву почти не было видно под этим страшным покровом. – Майкл, – увещевал меня Тэд. – Это же простая арифметика.

Я отвернулся к доске, не в силах выносить жар их взглядов. Рядом со списком имен, где мое стояло поодаль от остальных, было выведено уравнение, составленное мною, когда мы впервые вошли в этот зал: (А+Б) – В = приговор. За что я любил математику, так это за надежность. В ней всегда предусмотрен правильный ответ, пускай даже вымышленный.

Однако в этом уравнении законы математики не действовали. Потому что А+Б – сумма факторов, приведших к гибели Курта и Элизабет Нилон, – всегда будет больше В. Этих людей уже не вернуть к жизни, и самая слезливая история в мире не сумеет оспорить истину.

Между «да» и «нет» пролегает целая жизнь. Именно в этом заключается разница между той дорогой, по которой ты идешь, и той, на которую ты не свернул. Именно тут зияет зазор между тем, кем ты хотел стать, и тем, кем ты являешься. Именно это пространство ты в будущем заполнишь ложью, причем обманывать будешь только самого себя.

Я стер свое имя с доски. Затем взял ручку и написал его заново, став двенадцатым и последним присяжным, приговорившим Шэя Борна к смертной казни.

 

 


1 | 2 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.036 сек.)