И. Гарднер Церковное пение и церковная музыка

"Что вы любите слушать пение в церкви, тут нет ничего укорного, разве только вы ограничиваетесь одним наслаждением, забывая о Боге и всем Божеском. Не услаждение укорно, а то, что забывается при сем Бог и Божие. Если будете мыслью проходить все поемое и читаемое в церкви, то не утомитесь, – а напротив почувствуете, когда кончится обедня,... как скоро отошла служба»

Свт. Феофан Затворник (Собрание писем, т. 6).

Эти два выражения – «церковное пение» и «церковная музыка» – постоянно и в речи, и в литературе, употребляются параллельно, а иногда и одно вместо другого. На партитуре хорового произведения, предназначенного для исполнения во время богослужения, стоит неизменно: «музыка такого-то».

И когда в отношении богослужебного пения употребляется выражение «музыка», то имеется в виду пение более или менее правильно организованного хора, сопровождающего богослужение пением песнопений, написанных для хора по правилам музыкальной науки о композиции, а, следовательно, подчиняющимся общеустановленным для всякой музыки законам гармонии, контрапункта, учения о формах.

Во времена Екатерины Великой было даже принято выражение: «Обедня с музыкой» –то есть с пением хора, исполняющего композиции тогдашних славных маэстро: Галуппи, Сарти, Бортнянского и их последователей,– в противоположность пению дьячков, певших так называемое уставное, не сочиненное по правилам общей музыкальной науки, издревле установленное пение. И то, и другое пение исполнялось, однако, во время богослужения в храме.

Уже тогдашние современники противопоставляли «музыку» и «церковное пение», несмотря на то, что оба эти рода пения, определяемые двумя различными терминами, раздавались в храме и составляли, таким образом, принадлежность богослужения. Взгляд на хоровое церковное пение как на музыку присущ и в наши дни многим регентам.

Совсем недавно рассказывала мне одна видная участница известного в Париже хора Ф. С. Поторжинского, как на одной из спевок хор разучивал Отче наш. Поторжинский дал хору вступление, некоторые певцы при первом же аккорде ясно произнесли: «Отче наш...». Поторжинский остановил хор и нервно спросил: «Кто сказал «Отче наш»? Не нужно слов: музыку, музыку дайте, аккорд!.. Слова – ерунда, только музыку – волны, волны»...

Это все побуждает нас поставить вопрос: можно ли, действительно, ставить знак равенства между понятиями: «музыка» и «церковное пение»?

Чтобы прийти к ответу на этот вопрос, попытаемся вникнуть в сущность церковного пения, независимо от его формы и состава исполнителей.

Церковное пение – как и всякое пение и всякое произнесение слова так, чтобы ясно можно было определить высоту тона и относительную продолжительность гласных звуков (например, возгласы, чтение нараспев, пение), есть явление музыкального порядка.

Действующие в нем законы можно исследовать научными методами музыкального исследования.

Поэтому и возглас священника, и прошение диакона, и монотонное чтение кафизм чтецом, и пение одного псаломщика, как и пение на двух клиросах двух громадных, идеально вышколенных хоров кафедрально-соборного типа, можно назвать музыкой постольку, поскольку это все – музыкальные явления.

Никто, однако, не назовет возглашение протодиаконом многолетия или пение одного псаломщика – музыкой.

В то же время пение одного псаломщика, пусть даже не обладающего хорошим голосом и даже, быть может, фальшивящего, мы все же назовем «церковным пением», так же, как и пение за богослужением большого вышколенного хора (к которому вполне можно было бы применить термин «вокальная хоровая музыка»).

Следовательно, главным признаком церковного пения, отличающим его от вокальной хоровой музыки, является не «музыка», а принадлежность этого музыкального явления церковному богослужению.

Музыка, даже вокальная хоровая, не сопровождаемая инструментом, вполне возможна без слов.

Это будет пением лишь постольку, поскольку инструментом, издающим звуки музыкального порядка, является человеческий голос. Но под пением мы ведь разумеем музыкальную передачу слов.

Мыслимо ли церковное пение без слов? Конечно, нет! Православное богослужение состоит из слов (неважно, сопровождаемых теми или иными богослужебными действиями или нет). Слова эти произносятся или в форме возгласов, или в форме чтения нараспев, или же в форме более или менее мелодически развитой, – то есть в форме пения. Сущность дела не меняется от того, поются ли богослужебные тексты одним псаломщиком или хором: один архиерей, большой знаток пения, выразился раз очень остроумно, сказав, что «хор – это умноженный псаломщик». Понятно, что такой «умноженный псаломщик» имеет гораздо больше звуковых (музыкальных) возможностей, чем один «неумноженный»: но суть дела остается неизменной.

В Православной Церкви нет общественного богослужения без пения. Современная практика многих русских церквей заменять чтением указанное уставом пение (ведь каждый текст, при котором указывается «глас», предназначен тем самым для пения, так как «глас» означает лад – тональность, в которых предлагается петь данный текст) является сравнительным новшеством; даже кафизмы исполнялись в XVII веке (а некоторыми старообрядцами и до сих пор исполняются) певчески. Если интонацию возгласов причислить к категории пения, то и литургия, и вечерня, и молебны, да и вообще почти все службы нужно признать состоящими сплошь из пения, в той или иной форме. Поэтому мы вправе сказать, что пение церковное есть – одна из форм самого богослужения. Это обстоятельство проводит ясную границу между пением церковным и пением нецерковным. Церковное пение, как форма самого богослужения, зависит в первую очередь от общих литургических законов.

Формирующими церковное пение факторами являются: 1) богослужебный текст (то есть слово), 2) богослужебный чин и 3) музыкальный элемент. Следовательно, музыкальный элемент является не привносимым в богослужение, а присущим ему, исходящим из него; слово использует феномен музыки для более ясного выражения смысла и характера текста; музыкальный элемент неразрывен здесь со словом, и поскольку он, так сказать, заслоняет слово, – теряется конкретность тех мыслей, которые заключаются в тексте и которые осмысливают и самое звуковое оформление.

Оторванный от слова музыкальный элемент (независимо от типа и качества исполнения) теряет свою логическую значимость, присущую ему в богослужении, и сохраняет только свою эмоциональную окраску, не определяемую словами.

Были проведены опыты вроде следующего. Небольшой студенческий хорик пропевал без слов начало Великого славословия Мясникова. После этого слушатели опрашивались: как они поняли этот отрывок. Были даны самые разнообразные и разноречивые определения: одни восприняли этот отрывок как «сентиментальную элегию, воспоминание о далеком прошлом», другие – как «томление любви», «удивление», «настойчивую просьбу», «балладу», «начало цыганского романса», «сердитое предупреждение» и т. п. Все это потому, что отсутствовало слово, дающее музыкальному отрывку логическую конкретность.

Будучи неразрывно связанным со словом и с богослужебным чином, церковное пение отличается от общей музыки своими формами и, следовательно, теми художественными законами, которые в нем действуют. Законы эти могут совпадать с общемузыкальными законами, могут и не совпадать; с другой стороны, законы общей музыки не в полном объеме и не все приложимы к церковному пению.

Так, например, обязательный в общей музыке закон симметричного ритма («ритм – душа музыки») в большинстве случаев не применим в церковном пении. Это обусловлено свободным текстовым ритмом, где нет правильного чередования ударных и безударных слогов (как это имеет место в стихотворениях) и где песнопения не связаны с ритмичностью движений (как в светской музыке и светской песне, очень часто связанной с танцем).

Неметричность богослужебного текста часто не дает возможность втиснуть его в симметричные рамки тактов, группировать музыкальные фразы в периоды, и т. д., что вызвало в древнем знаменном распеве особую, только церковному пению свойственную систему «попевок», имеющих свои собственные законы ритма, группировки отдельных частей и взаимного их соединения в зависимости от строения текста и его логического содержания.

Из всего сказанного следует, что церковное пение есть автономная (то есть имеющая свои собственные, только церковному пению свойственные художественные законы) богослужебно-музыкальная область, отличная от общей музыки. Исследование, установление и формулирование этих законов составляет предмет русского литургического музыковедения, имеющего свои научные методы исследования и только отчасти захватывающего область общего музыковедения.

Исторический ход развития русского литургико-пёвческого искусства, пошедший по пути неразумного увлечения музыкой, понимаемой в смысле самодовлеющего искусства, внесенного в богослужение лишь для его сопровождения (а не присущего его совершению), имел следствием потерю сознания того, что церковное пение есть одна из форм самого богослужения и потому – автономная область певческого искусства. Это повлекло за собой упразднение границ между «музыкой» и «церковным пением».

Полное незнакомство, или, в лучшем случае, чрезвычайно слабое знакомство русских с светской хоровой литературой, особенно немецкой и чешской середины XIX века, не позволяло молящимся и значительной части регентов отличить церковное пение от не церковного.

В России слово «хор» вызывало представление прежде всего о церковном хоре. Это опять-таки привело к смешению церковного пения со светским, нецерковным стилем, в котором действуют художественные законы общей музыки, но отсутствуют специфические законы литургического пения, как одиночного, так и хорового.

Выдающиеся церковный композитор А. Д. Кастальский писал: «Хотелось бы иметь такую музыку, которую нигде, кроме храма, нельзя услыхать, которая так же отличалась бы от светской музыки, как богослужебные одежды от светских костюмов» («Моя музыкальная карьера», в журнале «Музыкальный современник», Петроград, 1915 г.).

Что же,– скажут многие,– значит, раз поет хор, то это уже не церковное пение, ибо хор поет музыку различных композиторов? Такое обобщение неверно, ибо далеко не все хоровые произведения, созданные для богослужебного употребления, игнорируют специфические художественные законы литургического пения.

Но, к сожалению, ко многим применимы названия «ария с хором» (например, «Ныне отпущаеши» Строкина), «мотет» (например, «Достойно» Львова, Бортнянского), «концерт»... Этот род музыки на богослужебный текст так и называется «концертом», а в моем раннем детстве многие так называли вообще время причащения священнослужителей, хотя бы в это время пелись, например, ирмосы – эта часть литургии называлась все равно «концерт».

Можно было бы вспомнить и другие тождественные по форме виды светской вокальной музыки, Многие композиции, порой даже композиторов с крупным именем (например, некоторые произведения Чайковского), представляют собой пересадку в храм чисто светской «общей» хоровой музыки, где за вычетом слов не остается ничего церковного, почему эти композиции – с другими текстами или даже вообще без текста, в исполнении одних инструментов – можно услыхать на сцене.

Из этого следует новый вывод: как композиторам, так и регентам, да и вообще всем, кто имеет какое-либо отношение к церковному пению или просто интересуется им и любит его, необходимо ознакомиться, хотя бы в главных чертах, с художественными законами церковного пения, отличающими его от общей вокальной хоровой музыки.

Более подробная речь об этом вышла бы далеко за пределы настоящей заметки. Скажем только, что в этой области есть специальная литература, ставшая, увы, теперь библиографической редкостью. Здесь трудились Разумовский, Металлов, Смоленский, Преображенский, Вознесенский, Аллеманов...

Заканчивая нашу заметку, с особой силой подчеркнем:

Одного музыкального образования, даже высшего, еще недостаточно для регента и для композитора, желающего писать для богослужения. Общее музыкальное образование можно получить в любой музыкальной школе, у профессора безразлично какого вероисповедания и какой национальности.

Недостаточно и знания всей хоровой литературы, вызубривания наизусть напевов из синодального обихода.

Нужно знание, точно формулированное, тех особых музыкально-текстовых богослужебных певческих форм, их художественных и тональных законов, только им присущих, и путей их развития. Без этого всегда будет опасность, что в храме будет звучать (как иногда звучит и в настоящее время!), та же музыка, которую можно услыхать где угодно вне храма, и самое пение во время богослужения будет только музыкальным дополнением, а не полноправной частью богослужения.

Предупреждая могущие быть со многих сторон возражения, спешу заметить, что "церковность» пения вовсе не требует обязательно простоты, примитивности, унисонного пения, и т. д. Речь идет только о том, что церковное пение имеет свои художественные законы, и они должны быть соблюдаемы. Одна лишь «общемузыкальная» красота не является еще «паспортом» того или иного произведения для включения его в богослужение.

1971 г.

Поиск по сайту: