Традиционные социальные общности на Востоке

Любое современное общество – многослойное социальное образование с множеством общностей, групп, классов и сложной совокупностью отношений между ними. Восточные общества в силу их переходного состояния (от традиционного к индустриальному и постиндустриальному) особо поражают своей внутренней структурой, ибо в них отчетливо присутствуют социальные группы и слои, характерные для модернизированных систем, но вместе с тем здесь продолжают играть большую роль социальные образования, которые относятся к традиционным общностям.

Помимо этнической и конфессиональной дифференциации восточного общества, на которую как бы накладывается формационно-укладное, классовое, национальное и политическое макроделение, социальной структуре Востока присущи традиционные общности. Эти категории представляют собой исторически возникшие (сугубо специфические в каждой стране) и сумевшие просуществовать до наших дней особые формы доклассовой «естественной» социальности, которая «определяется исключительно взаимодействием коллектива и индивида (как микроколлектива, коллектива-атома), т.е. исключительно изнутри, на уровне социальных групп как качественно однородных коллективов». Как отмечали авторы монографии «Капитализм на Востоке», характеризуясь прежде всего отношением «коллектив-индивид» по поводу территории и ресурсов, воспроизводства родства и союзов», естественная социальность детерминирует генетическую подчиненность индивида, «жесткое подавление и наказание индивидуальных отклонений от предписанных норм, отсутствие у индивида иных средств защиты, кроме самого естественного коллектива (или разрыв с ним)» («Капитализм на Востоке». – М., 1995).

К разновидностям такой социальности относятся роды, кланы1, племена, патриархальные общины (преимущественно связанные кровным родством, но необязательно), касты2, сословия, некоторые профессиональные группы. Именно поэтому трибализм3, родовая солидарность, клановость, кастовость, коммунализм, сословные предрассудки (и барьеры в отношениях между людьми), патриархальность нравов и обычаев, освященных общинным традиционализмом, широко распространены на Востоке, а также среди восточных диаспор на Западе, где эти особенности вызывают непонимание, негодование, а иногда – презрение и ненависть. Все эти чувства – следствие незнания Востока уроженцами Запада, их неинформированности и неподготовленности к межцивилизационным контактам с непохожими на них народами, иными культурами и обществами.

Понятно, что надо изучать незнакомые общественные категории, ибо они не только придают Востоку многоцветность и экзотичность, не просто доносят до нас его «социальный аромат», но и во многом, в корне меняют представление о структуре и порядке функционирования восточного социума. Для него традиционные общности не реликт или атавизм, а важный и равноценный с другими компонент социальной сущности.

Согласно М. Веберу, классы общества определяются экономикой, рынком, а сословия – прежде всего образом жизни и положением в обществе, в том числе престижем и различными преимуществами (или их отсутствием у низших сословий).

В древности сословное деление было нормой. Достаточно вспомнить систему «четырех сословий» (си, но, ко, сё) в Японии, ученых (ши), земледельцев (нун), ремесленников (гун) и торговцев (шан) в традиционном Китае, над которыми возвышались потомки победителей ХVII в. – «знаменные» (цижень) маньчжуры, монголы и некоторые китайцы, а ниже всех сословий находился «подлый люд» (цзяньминь). Реально социальная структура была сложнее, ибо «учеными» могли быть также сановники и студенты-недоучки, в сословие нун включались и богатый помещик, и зависимый от него арендатор, в сословие гун – владетелей крупной мастерской – и кустарь-одиночка, в сословие шан – богатый коммерсант и мелкий торговец. Кроме того, общество делилось не только на социальные классовые общности по экономическому признаку и на сословия по правовому признаку, но и также на сословные группы внутри них. Например, высшая группа верховного сословия имела 12 титулов для мужчин и 8 для женщин, другая группа знати обладала 9 рангами. Особую группу оставляли военные, делившиеся помимо должностей, на наиболее привилегированных монголов и следовавших за ними китайцев. Привилегированной группой, фактически, особым сословием были и чиновники, делившиеся на девять классов, каждый из которых имел два ранга. Вся эта чрезмерно дифференцированная система оказалась весьма стойкой. Появление новых классов (буржуазии, мелкой буржуазии, интеллигенции, пролетариата) ее не поколебало. Старые классовые общности не только не отмерли, но и оставались прочно доминирующими. Не они приспосабливались к новому, а оно к ним. Поэтому «новые классы во многом оказались в положении не разрушителей традиционной системы, а пленников переходной системы».

Такое положение с теми или иными вариантами было характерно и для многих других стран, особенно Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, подвергшихся наибольшему влиянию Китая, тем более, что проживающие в них китайцы, как правило, «сохраняют самобытные черты национального уклада жизни и культуры».

Миграции населения, вызываемые экономическими причинами, в принципе работают на стирание различий между традиционными общностями и вообще на преодоления наследия традиционализма. Однако процесс этот протекает противоречиво и болезненно. Традиционная структура сопротивляется и защищает себя тем решительнее, чем острее чувствует угрозу своей ликвидации. Часто эта угроза ощущается людьми как угроза потери своего лица, своей культуры и своего положения.

Иногда традиционные общности на Востоке рыхлы и трудноуловимы, подобно отношениям патрон-клиент в тайской деревне. Но главное – это огромная роль этих общностей в социальной жизни Востока. Кроме того, определенная скрытость их от статистики, затрудняющая изучение традиционного наследия, тоже не случайна. Все дело в социальной многоликости и многоплановости человека в восточном социуме, его способности быть носителем одновременно новых и старых социальных связей и отношений.

Строго говоря, этносы и конфессии на Востоке тоже можно рассматривать как традиционные общности. Хотя там наряду с ними есть и вполне современные нации, и модернизированные организации религиозной жизни в рамках секуляризированного общества. Преобладают, однако, этносы и конфессии традиционного типа, сохраняющие вполне средневековую организацию, самоидентификацию, социальные механизмы и менталитет, – племена и народности на замкнутой территории, сплоченные инонациональным окружением этнические меньшинства с исторически сложившейся специализацией или даже монополией на ту или иную профессию, влиятельные секты, духовные братства, тайные общества. При этом внутренняя дисциплина и сплоченность этих общностей всегда были исключительно высоки.

Следует отметить также, что наряду с сильным воздействием на восточные города сельского традиционализма, здесь есть немало «своего» чисто городского традиционного наследия. Помимо традиционных ремесел город на Востоке всегда имел свой набор традиционных профессий, гораздо более широкий, чем соответствующий перечень городских профессий даже средневекового Запада.

В целом, традиционные общности занимают в жизни Востока гораздо большее значение, чем об этом можно судить по их численности, весьма трудно определяемой и фиксируемой, к тому же. Следует помнить и о том, что и сами традиционные общности все равно трансформируются, частично осовремениваются.

Вне всяких сомнений, ныне на Востоке традиционные и связанные с ним смешанные переходные общности охватывают или держат в орбите своего влияния большинство населения. Это трудно просчитать и выявить. Но всегда нужно помнить о воздействии традиционных общностей, отношений, институтов, социальных связей и мировоззрения на политику и общественную практику восточных стран.

Поиск по сайту: