Подмастерья

По завершении периода обучения молодые портные могли либо остаться у своих мастеров уже в качестве взрослых работников, либо искать работу в других мастерских. Юноши и девушки вступали в новый этап своего обучения и теперь считались подмастерьями, что соответствующим образом изменяло и их одежду. Вместо домотканого наряда — короткого завязывавшегося спереди кафтана и лаптей — юноши получали «городскую одежду»: штаны, рубахи из фабричной ткани и башмаки. Крестьянские девушки вместо традиционного платья надевали наряд молодых европейских работниц. Пройдя «посвящение», молодые портные и швеи могли носить одежду своей профессии.

Несмотря на внешние изменения, жизнь подмастерьев была немногим лучше жизни учеников. Одни жили и столовались у своих хозяев, другие находили жильё сами. Тем, кто жил вне мастерской, платили больше, однако этой разницы не хватало на то, чтобы снять отдельную квартиру, поэтому большинство портновских подмастерьев снимали комнату или даже угол. Те же, кто оставался в мастерской, могли делить грязные матрасы с другими работниками или спать на скамьях и даже на полу. В тех ателье, где работали подмастерья обоих полов, хозяева даже не думали обеспечивать раздельные спальные помещения для мужчин и женщин. К тому же работники постоянно жаловались на качество еды. Большинство подмастерьев питались лишь хлебом, щами и чаем. Хотя по закону им полагались час на обед и полчаса на завтрак и чай, работники старались поесть как можно быстрее, чтобы не раздражать владельцев, видевших в этом лишь потерю. В больших ателье и магазинах одежды комнаты, в которых владельцы принимали клиентов, были чисто прибраны и хорошо обставлены, но в самих мастерских было грязно и душно. В 1897 году государственный инспектор указывал в своём докладе, что мастерские женского платья были чище, чем мастерские мужского, однако работники и тех и других были недовольны в равной мере. В дорогом магазине женского платья, находившемся в санкт-петербургском Пассаже, женщины-работницы обедали в подвале с протекающими трубами, прямо среди мусора. Сама же мастерская находилась на чердаке. Из-за низких потолков в комнате всегда было жарко, но хозяин запрещал девушкам открывать окна, так как от этого могло сквозить в магазине.

Петербургский портной С. Груздев оставил описание одного из самых роскошных магазинов — «Калины», расположенного на Большой Морской улице, в доме 27, в самом центре фешенебельного торгового района. Леопольд Калина, австриец по происхождению, приехал в Петербург как закройщик компании «Ганри», находившейся под покровительством царской семьи. Со временем Калина открыл собственный магазин, в котором в 1905 году было занято около двадцати работников. Среди клиентов этой фирмы были министр финансов В. Коковцев, фабриканты, акционеры и директора крупных предприятий. Калина сам управлял магазином; у него были три закройщика, один специалист по отделке, один продавец и один работник, совмещавший функции уборщика и посыльного. Мастерская находилась на втором этаже и состояла из трёх комнат и кухни. Девять окон выходили во двор. По вечерам двум или трём рабочим приходилось делить свет одной электрической лампы. По воспоминаниям Груздева, «время обеденного перерыва установлено не было», однако они имели возможность поесть на кухне или в соседних забегаловках. Поддерживая великолепную репутацию своей компании, Калина нанимал только лучших подмастерьев, которые «смотрели покровительственно и свысока» на работников других, менее известных, хозяев. Груздев рассказывает, что, когда в день получки портные собирались в своих любимых кабаках, в «Зелёнках» или «Стрелке», подмастерья Калины разговаривали только между собой.

Несмотря на то что условия работы у Калины были лучше средних, его подмастерья, так же как и другие, полностью зависели от хозяина. В портновских мастерских хозяева олицетворяли единоличную власть. Их приказы были законом. Хотя подмастерья уже не были учениками, их свобода по-прежнему сильно ограничивалась. Единственное, что было в их власти, — уволиться и искать себе другое место. Однако, учитывая все пробелы подготовки, полученной за годы ученичества, молодым работникам было важно доучиться у своих мастеров в первые годы работы подмастерьями. А для этого следовало сохранить хорошие отношения с хозяином. Как говорила одна портниха, «хозяйка для нас бог, перед которой мы дрожим, как в лихорадке».

Богданов И. Новичок. 1893 год. На этой картине изображен пьяный портной, отчитывающий юного ученика. На стене — литографии из модных журналов.

Сохранилось несметное число историй о неуважительном обращении хозяев с работниками; для иллюстрации тяжёлого положения подмастерьев мы приведём лишь некоторые из них. Все работники жаловались на грубость, которую хозяева допускали в обращении с ними. Груздев описывает, как Калина зачастую кричал на какого-нибудь незадачливого работягу басом с австрийским акцентом: «У-у, чорт такой, опять задержал роботу!» Приводит он и другой случай: «В глухое время хозяин мастерской, придя домой, бросает на верстак селёдку со словами: «Вот, ребятки, я вам хорошего сига принёс». Один из рабочих, посмотревши на неё, сказал: «Дяденька, это не сиг, а селёдка». — «А, ты моего сига селёдкой называть, — получи паспорт и убирайся вон из мастерской», — закричал хозяин. Рабочий, сообразив о придирке хозяина, сделал вид, как будто более пристально рассматривает рыбу, после чего говорит: «А ведь я ошибся, это молодой сижок, ты не сердись, хозяин». Тот смилостивился, и рабочий остался работать».

В одном из петербургских магазинов мужской военной формы несколько подмастерьев, устав от ужасных условий работы, потребовали встречи со своим хозяином, Яковом Филипповичем. Разговор был назначен на воскресенье. Работники попросили Якова Филипповича о сокращении рабочего дня, официальных перерывах на завтрак и обед и о повышении зарплаты. Он молча выслушал все их требования, после чего подошёл ближе, швырнул им в лицо две золотые монеты достоинством в пять рублей каждая и ухмыльнулся: «Вот вам на водку, идите, выпейте и закушайте, а я посмотрю хорошенько и продумаю». Когда в понедельник рабочие вернулись на работу, потратив десять рублей на водку, хозяин уже ждал их. Он согласился сократить рабочее время на один час, но взамен того понизил зарплату. Работникам ничего не оставалось, как принять эти новые условия. Во всех этих рассказах хозяева, прибегая к демонстрации своей власти, подчёркивают, насколько зависимы от них рабочие.

Подмастерья сталкивались с унизительным отношением к себе ежедневно.

Работники страдали не только от тирании нанимателей, но и от превратностей портновской профессии. В XIX веке гардероб обновлялся два раза в год, в соответствии с сезоном. Пасхальный сезон начинался в марте и заканчивался в июне, зимний — продолжался с сентября по декабрь. По завершении сезона наниматели рассчитывали большинство подмастерьев, так как работы было мало. В результате рабочие оказывались в отчаянной ситуации. В сезон они работали не покладая рук и день и ночь, чтобы справиться с заказами. Их рабочий день обычно начинался в 7 утра и завершался к полуночи или даже позднее. Но периоды изнуряющей работы сменялись долгим застоем, когда они голодали и страдали от физического истощения, надорвавшись во время сезонной работы. Если за сезон кому-то не удавалось скопить денег, приходилось искать работу в других сферах, чтобы не умереть с голоду. Из-за этих особенностей портновской работы прокормить семью было невозможно, хотя, конечно, находились такие счастливчики, которые умели сохранять работу вне сезона.

В качестве инструмента давления хозяева использовали увольнение.

В конце сезона они оставляли только самых лучших и самых покорных работников. История Степана Самойловича Китавина, будущего главы портновского профсоюза, служит прекрасной иллюстрацией этой системы. Будучи настоящим профессионалом, он трудился на «Ганри» целых три года, но однажды, вскоре после Пасхи, заболел. Тогда же он узнал, что его родители находятся при смерти в деревне, далеко от Петербурга. Он должен был тотчас же отправиться к ним. К несчастью для Китавина, у Ганри было правило: никто и никогда не мог отлучаться из магазина во время пасхального сезона, вплоть до самого праздника Троицы. Китавин пошёл к хозяину и объяснил свою ситуацию, и тот обещал выплатить ему зарплату по возвращении на работу. Тогда Китавин уехал в родную деревню. В Петербург, уже поправив здоровье, он вернулся через несколько недель. Однако, выйдя на работу, узнал, что в его услугах более не нуждаются: хозяин предложил ему вернуться во время зимнего сезона.

Когда же Китавин попробовал оспорить решение, Ганри стал кричать, что никогда вновь не наймёт столь дерзкого работника. Именно таким отношением были недовольны швейники. В начале 1900-х годов группа портних жаловалась: «В сезоне мы изнываем от непосильной работы, а кончится сезон, нас вышвыривают на улицу как выжатый лимон». Эти слова могли бы повторить практически все их коллеги.

Из-за постоянного стресса многие портные начинали пить. Они получали свой заработок по субботам в конце дня — и тут же направлялись в ближайший кабак. Здесь портные расслаблялись и общались друг с другом. Возвращаясь в мастерскую в понедельник утром, они мучились от похмелья и часто отправляли учеников купить ещё выпивки, чтобы распить её прямо в магазине.

В 1920-х годах Григорий Соколинский вспоминал, что пьяные работники зачастую даже не разбирали, день за окном или ночь. Ко вторнику они обычно трезвели достаточно для того, чтобы снова приступить к работе. Феномен «похмельного понедельника» был весьма распространён и в Европе, и не только среди портных. Распитие спиртных напитков было единственным развлечением работников, и хозяева мирились с этой традицией и даже поощряли её, поскольку выпивающие работники были политически более благонадёжными.

Для подмастерья единственным выходом из этой ситуации было самому стать мастером-портным и открыть собственную мастерскую; но этот путь был долог. Довольно продолжительное время подмастерья занимались сшиванием разных уже раскроенных частей платья, и только после этого мастера учили их искусству кройки. В отсутствие единых принципов конструирования одежды и до изобретения пропорционально-расчётной системы кройки портным приходилось учиться муляжному методу — моделированию изделия на человеке или манекене, что требовало больших временных затрат и продолжительных экспериментов. Чтобы снять мерки, портные оборачивали клиента листом бумаги, который заминался в строго определённых местах. Затем бумагу раскладывали на куске ткани и обводили получившуюся фигуру мелом. Такой способ не требовал ни познаний в математике, ни умения читать. Необходимо было только уметь определять пропорции «на глаз». Для большинства моделей портные старались делать многоразовые лекала, а потом подгоняли их под фигуры разных клиентов. Принимая во внимание разнообразие систем и методов замера и кройки, подмастерью было важно обучиться этим «секретам профессии» у мастера. В противном случае он никогда бы не приобрёл необходимых навыков и не смог бы стать независимым ремесленником.

Швейники спят на полу мастерской, 1890-е годы. Очерки истории Ленинграда. Т. II. С. 209. Коллекция Библиотеки конгресса

Подмастерья, усвоившие искусство замера и кройки, становились закройщиками. Среди подмастерьев они считались элитой: на эту позицию хозяева брали лишь самых талантливых учеников. Хороший закройщик экономил хозяину значительные суммы денег, так как кроил ткань, не оставляя обрезков.

Большое значение здесь имело мастерство, поэтому закройщиками чаще становились мужчины. В одном из источников говорится, что им платили в два-три раза больше, чем обычным работникам. А иностранцы и русские, знавшие иностранный язык, получали больше других закройщиков. В Российской империи таких специалистов было мало. К тому же, несмотря на все привилегии своего положения, они тоже полностью находились во власти хозяев, которые могли уволить их за малейшую ошибку или непослушание.

Поиск по сайту: