Урок 2: Пусть всегда будут враги, пусть всегда будут друзья

Карл Шмитт в книге "Понятие Политики" высказал чрезвычайно важную истину: "Народ существует политически только в том случае, если он образует независимую политическую общность и если он при этом противопоставляет себя другим политическим общностям, как раз во имя сохранения своего собственного понимания своей специфической общности". Хотя эта точка зрения полностью расходится с гуманистической демагогией, характерной как для марксизма, так и для либерально-демократических концепций, вся мировая история, и в том числе действительная (а не прокламируемая) история марксистских и либерально-демократических государств, показывает, что именно так дело обстоит на практике, хотя утопическое, пост-просвещенческое сознание и не способно этот факт признать. В реальности, политическое разделение на "наших" и "ненаших" существует во всех политических режимах и во всех народах. Без этого разграничения ни одно государство, ни один народ, ни одна нация не смогли бы сохранить своего особенного лица, не смогли бы иметь своего собственного пути, своей собственной истории.
Трезво анализируя демагогическое утверждение о анти-гуманности, нечеловечности такой оппозиции, такоего деления на "наших" и "ненаших", Карл Шмитт замечает: "если некто начинает выступать от имени всего человечества, от лица абстрактной гуманности, это означает на практике, что этот некто высказывает таким образом чудовищную претензию на то, что он лишает всех своих возможных оппонентов человеческого качества вообще, объявляет их вне человечества и вне закона, и потенциально предполагает войну, доведенную до самых страшных и бесчеловечных пределов". Поразительно, что эти строки написаны в 1934 году, задолго до американского террористического нападения на Панаму или бомбардировок Ирака. А кроме того, о жертвах ГУЛАГ'а тогда тоже еще не было достаточно известно на Западе. Таким образом, к самым страшным последствиям приводит не реалистическое признание качественной специфики политического существования народа, которая всегда предполагает деления на "наших" и "ненаших", но именно стремление к насильной универсализации, к втискиванию наций и государств в клетки утопических концепций "единого и однородного человечества", лишенного всяких органических и исторических различий.
Отправляясь от этих предпосылок Карл Шмитт развил теорию "тотальной войны" и "ограниченной войны", так называемой "войны форм". Тотальная война является следствием универсалисткой утопической идеологии, отрицающей естественные культурные, исторические,государственные и национальные различия народов. Такая война чревата уничтожением человечества. Экстремистский гуманизм — прямой путь к такой войне, считает Карл Шмитт. Тотальная война предполагает участие в конфликте не только военных, но и мирного населения. Это — самое страшное зло. "Война форм" — неизбежна, так как различия между народами и их культурами неистребимы. Но "война форм" предполагает участие в ней только профессиональных военных и может регулироваться определенными юридическими правилами, которые некогда в Европе носили название Jus Publicum Europeum (Европейский Общественный Закон). "Война форм" — наименьшее зло. теоретическое признание ее неизбежности, за раннее предохраняет народы от "тотализации" конфликта и от "тотальной войны". Здесь уместно привести знаменитый парадокс Шигалева из "Бесов" Достоевского, который говорил "Исхожу из абсолютной свободу и прихожу к абсолютно ому рабству". Перефразируя эту истину применительно к идеям Карла Шмитта, можно сказать, что сторонники радикального гуманизма "исходят из тотального мира и приходят к тотальной войне". В справедливости замечания Шигалева мы имели возможность убедиться в течении всей советской истории. Убедиться в правоте Карла Шмитта гораздо труднее, так как если его предупреждения не будут учтены, некому будет засвидетельствовать его правоту — от человечества ничего не останется.
И последний важный момент в определении "наших" и "ненаших", "врагов" и "друзей". Шмитт считает, что фундаментальность этой пары для политического бытия нации ценно так же и тем, что в этом выборе решается глубинная экзистенциальная проблема. Жульен Фройнд, ученик и последователь Карла Шмитта, так сформулировал этот тезис. "Пара враг-друг дает политике экзистенциальное измерение, так как предполагая теоретически возможность войны, выбор в рамках этой пары ставит проблему жизни смерти". (Жульен Фройнд "Силовые линии политической мысли Карла Шмитта" Нувель Эколь" n 44). Юрист и политик, рассуждающие в категориях "враг"-"друг" с ясным осознанием смысла этого выбора, оперируют тем самым экзистенциальными категориями, что придает их решениям, поступкам и заявлениям качество реальности, ответственности и серьезности, которых лишены все утопические гуманистические абстракции, превращающие драму жизни и смерти в войне в одномерную химерическую декорацию. Страшной иллюстрацией этого было освещение иракского конфликта западными средствами массовой информации — американцы следили за гибелью иракских женщин, детей и стариков по телевизору, как будто наблюдая за компьютерными играми звездных войн. Идеи Нового Мирового Порядка, основы которого были заложены в этой войне, являются высшим проявлением лишения страшных и драматических событий всякого экзистенциального содержания.
Пара "враг"-"друг", являющаяся и внешне- и внутренне-политической необходимостью для существования политически полноценного общества, должна быть холодно принята и осознанна, в противном случае, "врагами" станут все, а "друзьями" никто. Это политический императив истории.

Урок 3: Политика "исключительных обстоятельств" и Решение

Одной их самых блестящих сторон концепции Карла Шмитта является принцип "исключительных обстоятельств" (по-немецки "Ernstfall" дословно "серьезный случай"), возведенный в ранг политико-юридической категории. Согласно Шмитту юридические нормы описывают только нормальную политико-социальную реальность, протекающую равномерно и непрерывно, без разрывов. Только к такой сугубо нормальной ситуации применимы в полной мере понятие "права", как его понимают юристы. Существуют, конечно, регламентации "чрезывычайного положения", но эти регламентации определяются, чаще всего, все же исходя из критериев нормальной политической ситуации. Классическая юриспруденция тяготеет, по мнению Шмитта, к абсолютизации критериев нормальной ситуации, к рассмотрению истории общества как одномерного юридически конституируемого процесса. Наиболее полным выражением такой точки зрения является "Чистая теория права" Кельзена. Однако за этой абсолютизацией концепции "правового подхода", "правового государства" Карл Шмитт видит тот же утопический механицизм и наивный универсализм, идущие от Просвещения с его рационалистическими мифами. За абсолютизацией права скрывается попытка "закрыть историю", лишить ее творческого, страстного измерения, ее политического содержания, ее н а р о д н о с т и. На основании такого анализа, Карл Шмитт выдвигает особую теорию — теорию "исключительных обстоятельств", Ernstfall.
Ernstfall — это момент, когда принимается политическое решение в ситуации, которая не может более быть регламентированной обычными юридическими нормами. Решение в "исключительных обстоятельствах" предполагает соединение множества разнородных органических факторов, относящихся как к традиции, историческому прошлому, культурным константам, так и к спонтанному волеизъявлению, героическому преодолению, страстному порыву, внезапному проявлению глубинных экзистенциальных энергий. Истинное Решение (а сам термин "решение" был ключевой концепцией юридических доктрин Шмитта) принимается именно в состоянии "разрыва" юридических и социальных норм, и тех что описывают естественное течение политических процессов и тех, что начинают действовать в случае "чрезвычайного положения", в случае "социально-политической катастрофы". "Исключительные обстоятельства" — это не просто катастрофа, это постановка народа и его политического организма перед проблемой, обращенной к его исторической сущности, к его сердцевине, к его тайной природе, которая и делает этот народ тем, что он есть. И поэтому Решение, принимаемое политически в такой ситуации, является спонтанным выражением глубинной воли народа, отвечающей на глобальный экзистенциальный и исторический вызов (здесь можно сравнить взгляды Шмитта со взглядами Шпенглера, Тойнби и других консервативных революционеров, с которыми Карл Шмитт, впрочем, был лично тесно связан).
Во французской юридической школе последователей Карла Шмитта был выработан специальный термин "десизионизм", от французского "decision", "решение" (по-немецки "Entscheidung"). "Десизионизм" главный акцент ставит именно на "исключительных обстоятельствах", так как в это мгновение нация, народ актуализируют и свое прошлое и предопределяют свое будущее в драматической концентрации настоящего момента, где воедино сливают три качественных характеристики времени —сила истока, из которого исшел в историю народ, воля народа, обращенная в будущее и утверждение здесь и теперь, где в высшем напряжении ответственности народ схватывает и обнажает свое надвременное "Я", свою самоидентичность.
Карл Шмитт, развив теорию "Ernstfall" ("исключительных обстоятельств") и "Entscheidung" ("решения"), показал также, что собственно говоря утверждение всех юридических и социальных норм происходит именно в периоды "исключительных обстоятельств" и изначально основываются на спонтанном и предопределенном одновременно Решении. Прерывный момент одноразового волеизъявления ложится позднее в основу непрерывной нормы, которая продолжает существует до возникновения новой ситуации "исключительных обстоятельств". Это обстоятельство прекрасно иллюстрирует противоречие, заложенное в концепциях радикальных сторонников "правового государства": они сознательно или нет игнорируют тот факт, что сама аппеляция к необходимости установления "правового государства" есть Решение, не основанное ни на чем ином, кроме как на политическом волеизъявлении определенной группы. В некотором смысле, это императив, выдвинутый произвольно, а не некая неизбежная, фатальная необходимость. Поэтому принятие или отрицание "правового государства" и вообще принятие или отрицание той или иной юридической модели должно быть сопоставлено с волей того, конкретного народа или государства, к которым это предложение или волеизъявление обращены. Подспудно сторонники "правового государства" стремятся именно к созданию или использованию "исключительных обстоятельств" для внедрения своей концепции, но коварство такого подхода, лицемерие и противоречивость метода, вполне закономерно может вызвать народную реакцию, результатом которой вполне может явиться иное, альтернативное Решение. И вполне вероятно, что это Решение приведет к созданию иной юридической действительности, нежели та, к которой стремятся универсалисты.
Концепция Решения и ее сверх-юридическая направленность, а равно как и сама природа Решения сопряжены с теорией "прямой власти" и "косвенной власти" (potestas directa и potestas indirecta). Решение в специфическом контексте Шмитта принимается не только в инстанции "прямой власти" — власти королей, императоров, президентов и т.д., но и через "косвенную власть", примером которой можно назвать религиозные, культурные или идеологические организации, влияющие на историю народа и государства не так явно, как решения правителей, но тем не менее, подчас воздействующих гораздо более глубоко и серьезно. Шмитт считает, что "косвенная власть" отнюдь не всегда негативна, но с другой стороны, он имплицитно намекает на то, что Решение, идущее вразрез с волей народа, чаще всего принимается и осуществляется именно путем "косвенной власти". В своей книге "Политическая теология" и позднейшим к ней дополнением "Политическая теология II" он подробно разбирает логику функционирование этих двух типов власти в государствах и нациях.
Теория "исключительных обстоятельств" и связанная с ней тема Решения (Entscheidung) имеют для нас сегодня первостепенное значение, так как в находимся именно в той точке истории нашего народа и нашего государства, где "исключительные обстоятельства" стали естественным состоянием нации и где от Решения зависит не только политическое будущее нашего народа, но и осмысление и сущностное подтверждение его прошлого. Если воля народа сможет утвердить самую себя и свой национальный выбор в этот драматический момент, сможет ясно определить своих и чужих, обозначить друзей и врагов, вырвать у истории свое политическое самоутверждение — тогда Решение русского государства и русского народа будет его собственным, историческим, экзистенциальным решением, ставящим печать верности под тысячелетиями духовного народостроительства, имперостроительства, а значит и будущее у нас будет Русским. Если же Решение примут д р у г и е, то есть в первую очередь сторонники "общечеловеческого подхода", "универсализма" и "эгалитаризма", которые после гибели марксизма представляют е д и н с т в е н н ы х прямых наследников утопической и механицистской идеологии Просвещения, то не только наше будущее будет "нерусским", "общечеловеческим", то есть в конечном счете "никаким" (если стоять на позициях бытия народа, государства, бытия нации), но и наше прошлое потеряет смысл и драма великой русской истории обратится глупым фарсом на пути к мондиализму и полной культурной нивелировке в "общечеловеческом человечестве", "в аду абсолютно правовой реальности".

Поиск по сайту: