ОТ АВТОРА. Вверх по лестнице, ведущей вниз

Бел Кауфман

Вверх по лестнице, ведущей вниз

Бел КАУФМАН

ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ

Посвящается Tea и Джонатану

ОТ АВТОРА

Дорогой читатель, ты держишь в руках роман «Вверх по лестнице, ведущей вниз», с которым советские люди познакомились еще в 1967 году, когда он был напечатан в июньском номере журнала «Иностранная литература». Мне говорили, что в вашей огромной стране мой роман прочли более восьми миллионов человек, передавая друг другу, записывались в очередь и месяцами ждали, когда зачитанный до дыр журнал наконец дойдет до них. Прошло более двадцати лет, мою книгу будет читать уже другое поколение, и я хочу сказать несколько слов моим новым читателям. Однажды на курорте, когда я, раздевшись, спустилась в большой бассейн с горячей водой, где плескались две или три женщины, тоже без купальных костюмов, одна из них закричала, указывая на меня пальцем: «А вы моя бывшая учительница по английскому! Никогда не видела голую учительницу!» Вот так и я сейчас предстану перед вами во всей моей наготе, не прячась за звучащие на бумаге голоса моих героев.

Когда я в 1968 году приехала в вашу страну по приглашению Союза советских писателей, чтобы познакомиться с вашими школами, у меня сложилось впечатление, что мой роман читали все. Потом я рассказала в бюллетене американского ПЕН-центра, как московский таксист, узнав, кого он везет, пришел на следующее утро ко мне в гостиницу с обтрепанным номером журнала и попросил автограф. В Киеве официантка обняла меня, поцеловала и начала рассказывать, какое удовольствие ей доставила моя книга. Директор школы № 752 подарила мне банку домашнего варенья. В Ленинграде один двенадцатилетний мальчик сказал мне: «Все как у нас» — но, конечно же, у вас совсем не так, как у нас.

Многое изменилось в мире за последние двадцать лет, но, судя по всему, эта книга в ее новенькой обложке не устарела. Она столь животрепещуще остра, что мои нью-йоркские издатели готовятся отметить ее двадцатипятилетний юбилей. Проблемы в наших школах все те же, только еще углубились; они уже касаются не только содержания и методов обучения, но приобрели социальный характер. Мой вымысел предвосхитил мрачную действительность сегодняшнего дня.

Я никогда в жизни не собиралась писать роман, и уж тем более роман, который будут называть «классическим романом о школе». Думала ли я, что произвожу переворот в школьном образовании, — мне просто казалось, что я пишу о любви.

Роман вырос из рассказа на трех страницах, который состоял из обрывков записок, якобы найденных в мусорной корзине в одном из классов нью-йоркской средней школы, — смешно смонтированные вперемешку, они показали, какой хаос и неразбериха царят в этой школе, как упорно бюрократическое равнодушие прикрывается косноязычной риторикой, как отчаянно звучат немые крики о помощи и как самоотверженно одна-единственная учительница пытается изменить судьбу хотя бы одного-единственного подростка.

Два журнала отвергли рассказ, сочтя его слишком специфичным и решив, что он отпугнет читателя необычным типографским оформлением. Но я не пала духом и послала рассказ в «Сатердей ревью оф литерачер», которое и напечатало его 17 ноября 1962 года. Помню, как ошарашили меня рисунки-карикатуры, которыми журнал иллюстрировал рассказ. Ну вот, подумала я, увидит их читатель и решит, что это раздел юмора. Однако я ошиблась.

В первый же день, как журнал появился в киосках, один предприимчивый издатель предложил мне сделать из него роман. Я сначала отказалась: я пишу только рассказы, романы сочинять не умею; к тому же, как мне казалось, в этом крошечном рассказе я сказала все, что можно было сказать. Но он соблазнил меня авансом, и я этот аванс истратила. Чувство вины и подвигло меня написать книгу.

Началось самое трудное: надо было вылепить характеры, пользуясь тем же приемом, который я применила в рассказе: сочинить великое множество писем, объяснительных записок, циркуляров и распоряжений, которые обрисуют учеников, учителей, родителей и дирекцию ярче и живее, чем мои собственные слова. Пришлось ввести в роман молодую учительницу-идеалистку, которая бунтует против всего мертвящего и уничтожающего человеческое достоинство, что есть в школьной системе, и хотя бы штрихами обозначить жизнь ребят вне школы. «Его мать не может прийти будучи умершей. Пожалуйста, извините», — сообщалось в одной из родительских записок.

Все забывается. Книга смешная, и потому мне вскоре стало казаться, что писала я ее легко и весело. Помню, как я смеялась, когда придумывала нелепости вроде: «Опоздание по отсутствию» или «Нижеследующим пренебречь». А однажды ночью я проснулась и стала хохотать — я придумала фразу, которую мальчишка мог сказать об «Одиссее»: «Такую муру я бы и собаке не дал читать!»

Говорят, что книга читается легко, но на нее ушло полтора года тяжелейшего, каторжного труда. Когда я заглядываю в исчерканную вдоль и поперек рукопись романа, я вижу, как мучительно искала точного слова, верной интонации, как безжалостно вымарывала я текст, добивалась выразительности, — например, глава о расовых предрассудках сократилась в конце концов до одного-единственного параграфа, а от параграфа в последнем варианте остался лишь вопрос: «А вы можете угадать по моему почерку, белый я или нет?»

Мои герои выкристаллизовывались, обретали плоть и кровь: остряк, потешающий весь класс; карьерист; рано созревшая девушка, терзаемая сексом; черный паренек-задира; пуэрториканец, которому в конце концов удается преодолеть свою застенчивость; некрасивая девочка, которая понемногу начинает обретать себя. Чтобы дать им возможность высказывать свои мысли, я придумала «Ящик пожеланий»; одинокий мальчик положил в него письмо, в котором поздравил себя с днем рождения.

Я знала, что роман будет начинаться словами «Привет, училка!» и кончаться «Привет, зубрилка!», а все остальное между этими двумя репликами будет развитием, разработкой темы, и финал замкнет круг. И еще я знала, что в первой главе мои герои будут говорить: в какофонии голосов наметятся конфликты, а потом письма, письма, письма — крики людей, надеющихся, что их услышат.

Название подсказала докладная записка начальника административного отдела: «Задержан мною за нарушение правил: шел вверх по лестнице, ведущей вниз, и на замечание ответил дерзостью». Эта формулировка выразила не только всю меру тупости школьного начальства, но и показалась мне метафорой — человек идет против движения, бунтует против системы. Одно меня смущало — название очень уж длинное и не слишком понятное. Кто его запомнит?

Однако его запомнили. Оно стало крылатой фразой. Замелькало в газетных заголовках. Даже в вашей «Правде» появилась карикатура, под которой было написано: «Вверх по лестнице, ведущей вниз».

Когда я писала роман, я надеялась, что его прочтут разве что десяток-другой учителей и, может быть, они посмеются, узнав свою школу. Однако книга моя несколько месяцев занимала первое место в списке бестселлеров; она получила множество премий, была переведена на многие языки и оказала влияние на жизнь многих людей. Но когда она готовилась к печати, я больше всего на свете боялась, что меня уволят из колледжа, куда я недавно поступила на работу. «Я написала книгу, она выходит на следующей неделе, — призналась я одной из своих коллег. — В ней я свела счеты кое с кем из начальства. Боюсь, как бы меня не прогнали». Приятельница стала меня успокаивать: «Ну что вы, не волнуйтесь, кому придет в голову писать на нее рецензию? Никто не узнает, что вы ее автор».

Рецензии были одна восторженней другой. Мне даже неловко их цитировать. Скажу только, что во всех них говорилось о гуманности и доброте, к которым призывает книга. Один из критиков так подытожил свои впечатления: «Здесь много страниц, над которыми смеешься. Иные вызывают слезы. Но сквозь смех и слезы мы ясно понимаем, как трудно ученикам и учителям понять друг друга при нынешней системе массового обучения».

Посыпались письма — от друзей и совершенно незнакомых людей, причем один молодой человек — судя по вложенной фотографии, очень красивый — даже сделал мне предложение. Учителя писали: «Откуда вы все это узнали? Ведь вы рассказываете о моей школе, о моем классе, о моих трудностях». А директор одной из школ заверил: «Мы бы вам позволили ходить по всем лестницам и вверх, и вниз, как вам вздумается».

Итак, меня простили!

Я думала, что просто рассказала о том, что я знаю и что мне близко, у меня и в мыслях не было обращать кого-либо в свою веру. Могла ли я предполагать, что эта «забавная» книга произведет столь сильное впечатление — один критик написал, что она победно шествует по стране, точно армия с развевающимися знаменами.

Известность пришла ко мне нежданно-негаданно — так лорд Байрон в одно прекрасное утро проснулся знаменитым. Я стала высшим авторитетом по всем вопросам без исключения. Меня приглашали выступать по радио и телевидению, обсуждать самые разнообразные проблемы. Я получала призы и награды. Мне вручали адреса и грамоты. Меня фотографировали на всех лестницах страны, где только я ни появлялась. В ресторанах меня просили оставить автограф на меню. Редакторы, издатели, продюсеры, директора лекционных бюро роем вились вокруг меня. Но самую большую радость я испытала, когда вынула из почтового ящика письмо, на котором было написано всего лишь: «Мисс Сильвии Баррет, учительнице».

По роману была написана пьеса для любительских трупп, и все школы бросились ее ставить. Ребята, которые в ней играли, сообщали мне:

«Если бы не Ваша пьеса, никто не устроил бы мне такую овацию».

«Во время первого представления все очень смеялись, когда я должна была совершить самоубийство и выброситься из окна, но Вы в этом не виноваты».

По книге поставили фильм. Мне, как техническому консультанту, разрешалось присутствовать на съемках, и я страшно гордилась, что все эти люди: актеры, осветители, операторы, помощницы монтажера, режиссер, продюсер, ассистенты, гримеры, художники, девчонки и мальчишки, которых отыскали в школах, в городских трущобах, в огромных многоквартирных домах и поручили им роли героев и героинь, — что все они собрались здесь, на съемочной площадке, только потому, что я однажды села за машинку и вставила в нее чистый лист бумаги.

Один из журналов готовил статью о том, как снимается фильм. Мы пошли домой к мальчику, который играл роль Хосе Родригеса и которого, кстати, тоже звали Хосе Родригес. Он не учился в школе — бросил. Его мать горячо пожала мне руку и сказала со слезами на глазах: «Очень вас прошу, напишите еще одну книгу о моем сыне!»

Премьера состоялась в Нью-Йорке, в концертном зале «Радио-Сити», и в 1967 году фильм послали на Московский кинофестиваль. Его показывали в огромном зале Кремлевского Дворца съездов, где собралось 5000 зрителей, и, когда фильм кончился, они долго и бурно аплодировали.

В мой следующий приезд в Советский Союз — весной 1977 года — меня ожидал замечательный сюрприз. Недавно созданная режиссером Александром Кравцовым «Студия сценических искусств» поставила музыкальную инсценировку по моему роману «Вверх по лестнице, ведущей вниз», и она шла с большим успехом. И режиссер, и все актеры уехали отдыхать, но, узнав, что я приехала, вернулись в Москву и дали в мою честь представление. Когда пьеса кончилась, меня попросили подняться на сцену и сказать несколько слов. И я выразила восхищение, что созданные мной герои так великолепно выучили русский язык, а в заключение сказала, что если что-то и способно сблизить наши страны, так это не политические дискуссии, а смех, который я слышала сейчас в зале, и слезы, которые видела в глазах зрителей. Меня засыпали цветами, вся труппа поставила свои автографы на моей программке, актеры вышли со мной на улицу и, окружив машину, стояли и пели песню, которая проходит через всю пьесу. Незабываемое впечатление!

А какой чудесный подарок мне подарили, когда я приехала в Москву в июне 1986 года! Кравцов собрал всех актеров, которые играли в моей пьесе девять лет назад, и устроил для меня настоящий праздник.

Мое детство прошло в Одессе и в Москве, и потому русский язык мне очень дорог. Я благодарна Е. Ивановой и С. Шайкевич, которые перевели «Вверх по лестнице, ведущей вниз» на этот прекрасный язык. О переводах на другие языки мне судить трудно. Были очень забавные названия:

На шведском: HEJ, FRPKEN! [1]

На финском: OPIN SAUNA [2]

На итальянском: SU PER LA DISCESA [3]

На чешском: NAHORU POSCHODISTI [4]

На японском: не могла ничего понять.

А кто-то из друзей пополнил эту коллекцию названий, рассказав, что какое-то издательство пиратски нарушило авторские права и выпустило мою книгу, на обложке которой значилось: «Вверх ногами по лестнице» — это выявило в романе совершенно новый смысл.

Когда в Соединенных Штатах книга вышла дешевым изданием в мягкой обложке и ее смогли покупать подростки, я начала получать от них письма — письма, адресованные мисс Баррет:

«Дорогая мисс Баррет, вы помогли мне окончить школу».

«В понедельник я делаю доклад о прочитанной книге, пришлите мне, пожалуйста, вашу биографию».

«Без нас не может быть будущего».

Это правда. Наше будущее сидит сейчас за партами в школе. В каком-то классе, в одной из школ — нет, в каждой школе — ребят по-прежнему учит мисс Баррет. И несмотря на трудности, которые переживают школы всего мира, образование идет вперед — благодаря тысячам преданных своему делу учителей, которые упорно поднимаются вверх по нескончаемой лестнице. Им я и посвящаю эту книгу.

Бел Кауфман

Поиск по сайту: