ЭПИЗОД С НЕРВНЫМ ДОКТОРОМ

События разворачивались с неимоверной быстротой. Доктор Хеверинг летел вниз по Сент-Джилс-стрит, а по правой стороне прямо навстречу доктору мчался Уилкс. Хеверинг в последний миг успел заметить опасность, свернул чуть вправо, избегая столкновения, и очутился лицом к лицу с Фэном и Кадогэном, бегущими ему навстречу. Толпа студентов надвигалась сзади. Доктор заколебался, потом с внезапной решимостью свернул влево. Уилкс резко затормозил, едва не упав. А Хеверинг бешено закрутил педалями и свернул в переулок между пивной «Ягненок и Флаг» и колледжем Святого Иоанна.

Без малейших раздумий все последовали за ним, все, за исключением проктора со свитой — они остановились, так как переулок был слишком узок для машины. После некоторого замешательства они развернулись, чтобы выехать на Парк-роуд, куда выходил переулок, но им не повезло — они наскочили на гвоздь и потеряли всякую надежду продолжить преследование.

Какая-то изобретательная личность соорудила поперек дороги заграждение, которое можно было обойти только пешком, и толпа чуть не схватила Хеверинга, но он ускользнул, успев проскочить преграду, и вновь оседлал велосипед. Хеверинг катил со скоростью ветра по направлению к Парк-роуд. И Уилкс, и Барнаби, единственные, у кого были велосипеды, вряд ли могли тягаться с Хеверингом ни каждый в отдельности, ни даже оба вместе. Им не удавалось развить скорость, с какой удалялся от них доктор. Сердце Кадогэна готово было лопнуть. Но парни Эйдриана Барнаби были крепкими молодцами. Фэн бежал легко и упруго, Виола тоже демонстрировала великолепную тренировку. К счастью она была в туфлях на низких каблуках и в юбке с разрезом.

Сцилла и Харибда не выдержали гонки и выбыли из состязания. На них сейчас никто не обращал внимания, и они бежали в конце, с трудом передвигаясь неуклюжей рысцой.

С Парк-роуд Хеверинг свернул налево в окаймленную деревьями Саут-Парк-роуд. На хвосте у него висела вся неутомимая свора. Два профессора классической литературы, углубленно обсуждавшие Вергилия, оказались захваченными этим людским потоком, но вскоре вновь остались в одиночестве, удивленные, но ничуть не смутившиеся.

— Дорогой друг, — сказал один из них, — как вы думаете, это что, университетские состязания в беге с препятствиями?

Но так как ответить на этот вопрос было некому, то он оставил эту тему.

— Итак, как я уже говорил, Эклоги Вергилия…

В конце Саут-Парк-роуд доктор Хеверинг совершил непростительную ошибку, которую можно приписать только охватившей его слепой панике. Очевидно он рассчитывал избавиться от погони гораздо быстрее, и их упорство довело его до безумия. Во всяком случае как раз в тот момент, когда Фэн попусту тратил свое дыхание, распевая на бегу «Не торопись, стрелок, не нажимай курок, добыча близка, не дрогнет рука», Хеверинг въехал в аллею, ведущую к «Радости пастора», бросил велосипед, швырнул привратнику шестипенсовик и скрылся внутри. Преследующая его свора испустила торжествующий победный вопль.

Здесь необходимо некоторое разъяснение. Поскольку Оксфорд является одним из немногих цивилизованных городов в мире, он создал для своих обитателей возможность купаться единственно правильным способом, а именно нагишом. «Радости пастора» предназначены исключительно для мужчин. Пляж представляет собой широкую, огороженную кустарником с похожими на конюшни купальными кабинками полосу газона, спускающегося вниз к излучине реки, где она огибает остров. Юные леди, катающиеся на плоскодонках, должны объезжать остров с другой стороны, или краснеть от стыда, выслушивая самые непристойные замечания. Им на реке предоставлено другое место для купанья — «Восхищение дам», хотя, насколько известно, они им не особенно широко пользуются. Но главное заключается в том, что из «Радости пастора» нет другого выхода, кроме как через единственные ворота или через реку, чем и объяснялся восторг преследователей доктора Хеверинга.

Эйдриан Барнаби прибыл первым. Соскочив с велосипеда, он сунул фунт в руку привратника, сказав:

— Это все мои друзья. Впустите всех, пожалуйста!

Это требование, однако, было слишком самоуверенным. Никто и ничто в мире не смогли бы заставить привратника впустить Виолу, и она вынуждена была остаться снаружи, всеми покинутая и унылая. Кадогэн, вбежавший последним, обещал ей вскоре вернуться и обо всем рассказать.

Вечер был теплый, и несколько человек плескались в воде или стояли на берегу, когда Хеверинг нарушил их покой. Какой-то старичок так перепутался нарастающего рева погони, что тотчас же убежал в свою кабину. Доктор, постояв мгновение в нерешительности, огляделся в отчаянии, а потом кинулся к противоположному концу ограды, попытавшись перелезть через нее.

В этот момент появился Барнаби. Доктор взглянул на него беспомощно, рухнул на зеленый дерн и, вскочив на ноги побежал к плоскодонке, которая покачивалась у трамплина. Короткая борьба с веревкой, удерживающей ее, и он вскочил в лодку и стал отталкиваться от причала. Но в этот момент авангард преследующих настиг его.

Выкрикивающий что-то нечленораздельное и извивающийся как влекомая в ад грешная душа, он был вытащен на берег перед изумленными взорами купальщиков. И тут они вдруг услышали с улицы крики о помощи. Кричала Виола. Незадачливые бегуны, Сцилла и Харибда, забытые в пылу охоты, схватили ее. Оставив Хеверинга под надежной охраной, Кадогэн повел войско на помощь девушке. Битва, которая за сим последовала, была краткой, жестокой и решающей. Пострадавших было только трое: Сцилла, Харибда и сам Кадогэн, которому один из его же бойцов так съездил по скуле, что он едва не оказался в нокауте. Наконец, эту парочку негодяев приволокли в «Радость пастора» (привратник был одарен еще однофунтовой бумажкой и конспиративной улыбкой Барнаби) и там победоносно швырнули их в реку, невзирая на их истошные вопли и площадную брань.

Погрузившись в жидкую среду, они изменили отношение к окружающим на более мирное, главным образом потому, что не умели плавать. Стоящий на берегу доктор технических наук, похлопывая себя по животу, рассматривал их с обнадеживающим интересом.

— Сейчас самое время научиться, — сказал он ободряюще. — Приведите тело в горизонтальное положение и расслабьте мышцы. Поверхностное натяжение воды поддержит вас.

Но они только громче орали: «Тону! Спасите!» Их шляпы плавали рядом. Течение постепенно оттащило их на отмель, где они смогли выбраться на берег. После этого фиаско они, вероятно, покинули Оксфорд, так как их больше никто не видел.

Тем временем происходили более важные события. Во-первых, Фэн при помощи обмана и лести одолжил плоскодонку у ее упирающегося владельца. Во-вторых, в нее усадили Хеверинга. Если вы думаете, что он молча и покорно согласился на этот шаг, то смеем вас заверить, что это не так. Он умолял, жалобно и слезливо, горстку потрясенных голых купальщиков выручить его. Но даже если бы они не были в таком незащищенном виде, у них хватило бы осмотрительности, чтобы не пытаться встать на пути буйного студенческого племени. К тому же их поддерживали, — нет, ими руководили, — знаменитый поэт и профессор английского языка и литературы. Некоторые даже слабовольно поддержали толпу, что является достаточным доказательством известной всем силы мнения большинства.

Хеверинг вошел в лодку вместе с Фэном, Кадогэном, Уилксом и Хоскинсом. Виола обещала вернуться в комнату Фэна и там подождать. А Барнаби со своей армией стоял на берегу и махал им, выкрикивая приветствия.

— Слишком в стиле Ватто, мой дорогой Чарлз, — сказал Эйдриан Барнаби. — «Отплытие на Цитеру» или, скорее, «Отправление души Артура на Авалон»!

Однако Чарлз больше находил сходство с «Летучим Голландцем». Дождавшись, когда лодка достигла середины реки, они вернулись в комнату Барнаби допивать недопитое вино. Проходя через ворота, они отчетливо услышали, что привратник звонит в кабинет проктора. Рассказ о его горестях выплескивался в раскрытое окно, и они слышали его причитания, пока не удалились на большое расстояние.

Некоторое время пятеро в лодке молчали. Злоба в душе Хеверинга уступила место страху. Кадогэн с любопытством разглядывал его, сидя вместе с Хоскинсом на веслах и гребя в направлении, приблизительно указанном Фэном. Худоба доктора впечатляла. Кости черепа, казалось, вот-вот прорвут туго натянутую блестящую кожу лица. Тело было худым как щепка. Тонкая паутина совершенно белых волос развевалась над куполообразной головой. Острый, слегка крючковатый нос, большие с длинными ресницами зеленые глаза под изогнутыми бровями, остекленевший взгляд. Резко обрисованные вены на лбу, странно дергающиеся движения и постоянная дрожь в руках — все указывало на начало нервного расстройства. Хеверинг напоминал Кадогэну истощенную голодом, злобную, полудикую дворняжку, которую он видел как-то в канаве Ист-Энда. Его вид, как и Россетера, носил отпечаток поношенности и материальной неустроенности.

— Куда вы меня везете? — нарушил тишину лишенный интонации голос Хеверинга. — Вы заплатите за это, все заплатите!

— В тихую гавань, — мечтательно заметил Фэн. — Совсем недалеко отсюда. Когда мы приплывем, вы расскажите нам обо всем, что случилось вчера ночью.

— Ошибаетесь, сэр. Я не собираюсь делать этого.

Фэн не ответил. Он смотрел вдаль, скользя взглядом по берегам, по ивам, купающим в воде ветви, наблюдая игру ярких вечерних отблесков в реке.

На западе собирались грозовые тучи, готовясь поглотить клонящееся к закату солнце. Стало прохладней. С ветки дерева, под которым они проплывали, вспорхнул, сверкая зеленым и голубым оперением, зимородок. Сидящий на носу лодки Уилкс впал в дрему. Хоскинс, большой и грустный, упорно работал веслами. Кадогэн, у которого от удара все еще слегка гудела голова, греб не так прилежно. Сказать по правде, он уже начал уставать от всей этой авантюры.

Вчера вечером, произнося пламенные речи перед Сноудом, он и не предполагал, что его путешествие в Оксфорд так обернется, а если и предполагал что-то подобное, то все было окутано дымкой романтики, напоено ностальгическими воспоминаниями студенческой поры. Кадогэн робко надеялся, что конец этой истории не за горами, что его больше не будут бить, и что Хеверинг окажется убийцей. Он вдруг вспомнил о Скотте и Бивисе. Как-то они там управляются с полицией? Впрочем гадать об этом было бессмысленно, и он обратился к Хоскинсу:

— Как вы его нашли?

Хоскинс под злобным молчаливым взглядом Хеверинга как всегда медленно и безрадостно рассказал обо всех перипетиях.

— К нему нас направил один уэльсец, — начал Хоскинс. — Выслушав наше описание Берлина, он сразу понял, о ком идет речь. И действительно, он не ошибся. Я проник в его кабинет благодаря хитрости — мол, тяжелые роды, нужна его помощь. Мои помощники расположились вокруг дома на случай, если он вздумает удрать. Как только я очутился в кабинете Хеверинга, я спросил его в лоб о том, как ему удалось избавиться от трупа. Доктор очень испугался, хотя теперь, наверное, будет отрицать это.

— Мерзавец, — прервал его Хеверинг. — Конечно, я буду отрицать.

— Я продолжал нажимать на него, — невозмутимо продолжал Хоскинс, — задавая вопросы о его действиях в ту ночь, о наследстве, о мистере Россетере и прочем. Я видел, как с каждой минутой его тревога нарастает, хотя он и пытался это скрыть. Потом я сказал, что не удовлетворен его ответами и вынужден отвести его в полицию. Он сказал, что это нелепо, что я спутал его с кем-то, что ему вообще непонятно, о чем я говорю, и прочее и прочее. Однако, он добавил, что готов пойти со мной в полицию, чтобы доказать свою невиновность, и что он заставит меня дорого заплатить за то, что он загадочно называл «клеветническое вторжение». Он вышел, чтобы взять пальто и шляпу, и, как я и предполагал, не вернулся. Через несколько минут он уже выводил тайком через задние ворота свой велосипед с привязанным к багажнику чемоданчиком. — Тут Хоскинс остановился и нахмурился. — Единственное объяснение тому, что наши парни не схватили его немедленно, это то, что ответственным за этот участок был Эйдриан Барнаби, а он не может надолго сосредоточиться на чем-то одном. Так или иначе, доктор вскочил на велосипед и уехал прежде, чем была объявлена тревога. Я задержался на минутку в его кабинете, чтобы позвонить вам в «Жезл», а остальное вам известно.

— Так, — сказал Фэн. — А почему вы не уехали на своей машине, Хеверинг?

— Я направлялся по делам своим обычным способом, — огрызнулся Хеверинг.

— О, мои лапки! — пропел Фэн. — Я скорее думаю, вы побоялись, что мистер Хоскинс услышит шум мотора. А может быть, машины просто не оказалось под рукой? А? — Он огляделся. — Ну, мы приехали. Табань левым. Нет, Ричард, левым!

Лодка прошуршала по полосе камыша и скользнула в заводь, которую указал Фэн. Место было довольно неприятное, вода затянута зеленой ряской, в воздухе звенели полчища комаров. Кадогэн не понимал, зачем Фэн привел их сюда, но к этому моменту он уже перестал задавать вопросы и был пассивен, как вол.

— Начнем, — сказал Фэн, вставая.

Лодка опасно закачалась, Уилкс проснулся. Кадогэн и Хоскинс подняли весла, выжидательно глядя на Фэна. В глазах Хеверинга отразился еще больший испуг.

— В этом деле было слишком много нерешительности, — неторопливо произнес Фэн, — и у меня больше нет времени, Хеверинг, на ваши детские увертки и взрывы притворного негодования. Нам известно достаточно об убийстве мисс Тарди, но мы пока не знаем, кто ее убил. Только поэтому мы мараем о вас руки.

— Если вы воображаете, что угрозами…

Фэн остановил его, подняв руку.

— Нет, нет. Действиями, мой драгоценнейший доктор, действиями. У меня нет времени на угрозы. Будете отвечать на мои вопросы?

— Не буду! Как вы смеете держать меня здесь? Как вы…

— Я вас просил прекратить этот треп, — грубо оборвал его Фэн. — Мистер Хоскинс, будьте любезны, помогите мне сунуть его голову в эту грязную вонючую воду и подержать ее там.

Плоскодонка — самая безопасная лодка для борьбы в ней, ее просто невозможно опрокинуть. У Хеверинга не было никаких шансов. Шесть раз его голова погружалась в зеленую тину. Уилкс был чем-то вроде комментатора, подбадривая и аплодируя.

— Макай его, макай! — кричал он со средневековой жестокостью. — Макай кровожадного старого дьявола!

Когда они погрузили в воду его голову в седьмой раз, Фэн сказал:

— Хватит! Вытаскивайте его утопленную часть за локоны!

Хеверинг кашлял и задыхался, у него был несчастный вид, жидкие, мокрые и растрепанные волосы прилипли к голове. Он весь был облеплен водорослями, и от него исходил неприятный запах тины. По всему было видно, что долго он не выдержит.

— Будьте прокляты, — прошептал он. — Будьте прокляты. Довольно! Все! Я скажу вам… Я скажу все, что хотите.

Кадогэн почувствовал к нему жалость. Он дал Хеверингу платок, чтобы вытереть лицо и голову, и тот взял его с благодарностью.

— Итак, — безжалостно начал Фэн, — во-первых, что вы знаете о Россетере, что вынудило его принять участие в вашем плане завладения деньгами мисс Снейс?

— Он… он… был адвокатом в Филадельфии. Молодым врачом я имел там практику. Он был замешан в очень подозрительных делах, махинациях на бирже и, как следствие этого, подлог и растрата доверенных ему денег. Он… Можно мне закурить?

Дрожащими пальцами Хеверинг взял у Фэна сигарету, несколько раз жадно затянулся и продолжал свой рассказ.

— Не буду вдаваться в подробности, но кончилось это тем, что Россетер (его тогда звали иначе) вынужден был покинуть страну и приехать сюда. Я не был с ним знаком, знал только понаслышке.

Несколько месяцев спустя я погубил свою карьеру в Америке, произведя нелегальный аборт. Люди тогда были менее терпимыми. Я успел отложить денег, поэтому, переехав в Англию, я купил практику. Десять лет назад я обосновался здесь, в Оксфорде. Я узнал Россетера, он о моем существовании даже не подозревал. Но я не собирался ни о чем напоминать ему, хотя, наверное, мог бы. — Хеверинг оглядел всех, пытаясь узнать их реакцию. — У меня есть газетные вырезки о Россетере, понимаете, и фотографии. Он не мог допустить их опубликования.

В камышах заквакала лягушка, комары становились все назойливей. Кадогэн закурил и, выпуская густые клубы дыма, тщетно пытался их отогнать. Уже стемнело и бледные звездочки проглядывали сквозь рваные края туч. Стало прохладно. Кадогэна слегка знобило, и он плотнее запахнул пиджак.

— Как специалист по сердечным болезням я приобрел хорошую практику, — продолжал Хеверинг, — у меня было много пациентов. Конечно, в материальном отношении — ничего особенного, но на жизнь вполне хватало. И вот однажды меня вызвали к одной старой даме.

— Это была мисс Снейс?

— Да. Она вообразила, что у нее больное сердце, хотя оно было вполне здоровое, для ее возраста, конечно. Но она хорошо платила, и, если ей нравилось считать себя на пороге смерти, я не собирался ее разочаровывать. Вместо лекарств я давал ей подкрашенную воду и регулярно осматривал ее. В один прекрасный день, приблизительно за месяц до того, как ее сшиб автобус, она сказала мне: «Хеверинг, вы подхалим и дурак, но вы проявляете стремление поддержать во мне жизнь. Возьмите вот это!» и дала мне конверт, велев следить за объявлениями…

— Да, да, — нетерпеливо оборвал его Фэн. — Это мы все знаем. А вы догадывались, что она что-то оставляет вам по завещанию?

— Она назвала меня Берлин, — сказал Хеверинг, — из-за идиотских стишков. Да. — Он поколебался, не зная, как продолжить свой рассказ. — Я узнал, что Россетер ее стряпчий, и некоторое время спустя после ее смерти, я пошел к нему. Я не хотел его шантажировать. Но у нее было много денег, у этой старухи. Может быть, она оставила мне большую сумму, и я хотел знать, какую именно. Вам, наверное, смешно, что я так жаждал получить эти деньги. Я не нуждался, у меня нет долгов. Я просто хотел денег, много денег. В Америке я видел людей, обладающих огромными капиталами. — Он рассмеялся дребезжащим смехом. — Вы, конечно, думаете, что в моем возрасте вас не будет интересовать ни возможность покупать красивых женщин, ни роскошь. Но я хотел именно этого.

Он посмотрел на слушателей, как бы ища сочувствия и снисхождения. Но у Кадогэна он вызывал теперь только чувство омерзения.

— Этого хотели многие мужчины, — сказал Фэн. — Тюремные кладбища тому подтверждение.

— Я не убивал ее! Они не могут повесить меня! — закричал Хеверинг. Потом, немного успокоившись, продолжил: — Повешение отвратительная вещь. Когда я был полицейским врачом, я присутствовал при казни в Пентонвилле. Та женщина кричала и боролась, и палачи потратили пять минут только на то, чтобы надеть ей на шею петлю. У нее нервы не выдержали, понимаете… Я задумывался над тем, каково это ждать, пока доски под ногами упадут вниз. — Он закрыл лицо руками.

— Продолжайте, — сказал Фэн, не давая ему передохнуть.

Хеверинг взял себя в руки.

— Придя к Россетеру, я сказал, что все знаю о нем. Сначала он все отрицал, но вскоре ему пришлось сдаться. Он рассказал мне об условиях завещания. Вы знаете их?

— Да, знаем. Дальше.

— Мы решили заставить эту Тарди подписать отказ от денег. Россетер сказал, что ее легко будет запугать.

— Это не совсем то, что он говорил нам, — вмешался Кадогэн.

— Не то, — согласился Фэн, — но при данных обстоятельствах этого можно было ожидать.

— Зачем только я впутался в эту историю? — горестно сказал Хеверинг. — На что мне теперь эти деньги? Во всем виновата эта проклятая старуха со своими дурацкими выдумками! — Он помолчал. — Потом Россетер привел двух других наследников. Я был против этого, но он сказал, что мы подстроим все так, что если что-нибудь случится, вина падет на них. Это было неплохо. Затем наступила ночь, и мы приготовили на Ифли-роуд все, как надо. Россетер не хотел, чтобы мисс Тарди видела его, так как они виделись раньше, и она могла его узнать, а нас она не знала. Мы решили, что я забинтую лицо, якобы пострадавшее в результате ожога, а потом, когда я отошлю сопровождавшую мисс Тарди девушку, другой человек (мы называли его Молд) должен был заняться настоящим делом. — Хеверинг опять замолчал, глядя на своих слушателей. — Я нервничал. Я очень сильно нервничал. Иначе я должен был сразу же догадаться, что это значило, когда Россетер вдруг сказал, что он пойдет поговорить с ней, велев нам всем при этом разойтись в разные комнаты. Оставшись один, я внезапно понял, что раз он позволил старухе увидеть себя, значит он решил убить ее. И это рассаживание нас по разным комнатам было задумано им для того, чтобы потом можно было бы обвинить в содеянном КАЖДОГО из нас. — Он вновь зажег потухшую сигарету. — Все это звучит фантастично, не правда ли? Это и было на самом деле фантастично. Мне кажется, что каждый из нас понимал, что тут дело нечисто, но беда в том, что мы слишком доверились Россетеру, все было в его руках. Теперь-то я понимаю, что он просто подставил нас. Я пошел в другую комнату, к той женщине, Лидс, чтобы иметь алиби. Через некоторое время Россетер вернулся. Я считал, что он уже убил ее, но он этого не сделал, потому что я слышал, как она сказала ему что-то насчет каких-то официальных формальностей.

— Постойте-ка. Не помните, который тогда был час?

— Помню. Я как раз взглянул на часы. Было двадцать пять двенадцатого.

— Значит, она была еще жива. Имеете ли вы представление, о чем говорил с ней Россетер и зачем?

— Не знаю. Наверное, он подготавливал себе «сцену». Можете спросить у него самого.

Кадогэн быстро взглянул на своих компаньонов. У всех мелькнула одна и та же мысль. Притворялся ли он, что не знает о смерти Россетера, или же действительно не знал?

— Россетер сказал нам, что запугать эту женщину будет не так легко, как он предполагал, и что, пожалуй, лучше будет бросить эту затею, как слишком опасную. Я поспорил с ним для вида, я ведь был уверен, что он убьет старуху, но не хотел, чтобы он понял это. Пока. Тот, другой человек, Молд, вышел из своей комнаты и сказал, что по магазину кто-то ходит. Мы потушили свет и некоторое время сидели молча. Довольно долго. Наконец мы решили, что тревога была ложной. Россетер дал Молду револьвер и велел ему идти и начинать.

— Который был час?

— Приблизительно без четверти или без десяти двенадцать. Он вернулся очень быстро, сказав, что она мертва. Я осмотрел ее. На шее у нее была затянута веревка, и смерть, разумеется наступила от удушья. В то время, когда я ее осматривал, появилась девушка. Она все время пробыла внизу, в магазине. Россетер отослал ее домой и обещал нам, что она будет держать язык за зубами. Он был напуган и нервничал. Это удивило меня, ведь я был убежден, что это он убил ее. Мы все волновались и хотели поскорее уйти, но кому-то надо было убрать труп и вернуть обеим лавкам их прежний вид. Мы обдумали, как все это сделать. Женщина ушла, а мы, трое мужчин, бросили жребий, и я вытащил короткую спичку. Все ушли, я остался. Я очень боялся, ведь меня могли застать с трупом. И тут я услышал, как в лавку кто-то вошел. — Он взглянул на Кадогэна. — Это были вы. Я оглушил вас и затащил в чулан внизу. Я запер дверь, чтобы вы не смогли опять проникнуть в лавку и обнаружить, что в ней все изменилось, но оставил открытым окно, чтобы вы могли уйти. Я понял, что вы пойдете в полицию, но надеялся, что, когда они придут с вами и увидят, что трупа нет и вообще лавка не игрушечная, как вы утверждаете, а бакалейная, они не дадут делу ход. Я… Я не хотел причинять вам зла, вы понимаете…

— Бросьте извиняться, — сказал Фэн. — Что случилось с трупом?

— Я вынес его и уложил в машину, оставленную Лидс. Старуха была очень тяжелая, а я человек слабый, и это заняло много времени. Она уже начала коченеть, и это еще больше осложнило дело. Это было ужасно. Я отвез ее к реке, набил ее одежду камнями и столкнул в воду. Я думал, что там глубоко, но ошибся, и она… она лежала на мели в тине. Мне пришлось вытаскивать ее и нести в другое место. Было темно, один раз я поскользнулся и мокрая старухина рука упала мне на шею… Мне пришлось вынуть камни… было слишком тяжело…

Хеверинг опять закрыл лицо руками.

— Куда вы ее в конце концов дели? — спросил Фэн.

— Я оставил тело немного ниже по течению, недалеко отсюда. Там на берегу растут три ивы.

В полумраке пролетела летучая мышь. Громко застрекотал кузнечик, где-то далеко, в городе, часы начали отбивать половину восьмого. Река была теперь совсем черная. Они сидели в лодке, вырисовываясь смутными силуэтами, и лишь время от времени в темноте вспыхивали огоньки сигарет. Фэн спросил:

— А куда девалась ее сумка?

— Россетер взял ее с собой. Я не знаю, что он с ней сделал.

— Продолжаете.

— Я был весь мокрый и грязный, а мне еще надо было вернуться, чтобы преобразить квартиру, увезти игрушки и положить на их место бакалейные товары. Когда я заканчивал, уже стадо светать. Я слышал, как вы, — обратился он к Кадогэну, — зашевелились и ушли… Я торопился, расставляя последние банки и ящики в кладовой. Потом я ушел. Не думаю, чтобы меня кто-нибудь видел. — Его ровный, безжизненный голос перешел в хихиканье. — Никто ничего не сможет доказать.

— Как это вы «преобразили» квартиру? — спросил Кадогэн.

— Я все вычистил, вытер пыль, переставил всю мебель, смазал петли входной двери. Я знал, что вы видели только одну комнату, и надеялся, что, вернувшись, вы подумаете, что перепутали место.

— Вы правы, — согласился Кадогэн, — на какое-то время это сработало. Но почему входная дверь в магазине была открыта?

— В этом виноваты эти дураки. Я не знал, что, уходя, они ее не захлопнули. Если бы не это, ничего бы не случилось.

Фэн вытянул свои длинные ноги и пригладил волосы.

— Кто-нибудь знает о том, что вчера ночью вы уходили из дома?

— Никто, — хмуро ответил Хеверинг. — Моя прислуга ночует у себя дома. От меня она уходит в девять вечера и приходит в семь тридцать утра.

— А к этому времени вы, конечно, уже спали в своем доме сном праведника. А что вы делали сегодня между половиной пятого и пятью часами дня?

— Что? — изумленно спросил Хеверинг. — Зачем это вам?

— Неважно, отвечайте на вопрос.

— Я… я… возвращался домой после дневных визитов к больным.

— Когда вы пришли домой?

— В самом начале седьмого. Я не знаю точно.

— Видел ли вас кто-нибудь, когда вы пришли домой?

— Да, моя служанка. Но зачем…

— В котором часу вы ушли от последнего пациента?

— Ну вас к черту, я не помню! — взорвался Хеверинг. — Какое это имеет отношение ко всему? В чем дело? Послушайте, я не убивал эту женщину, и вы не сможете доказать обратное. Меня не повесят! Я больной человек и больше не могу выносить все это!

— Успокойтесь, — сказал Фэн. — Это вы пустили по нашему следу этих двух типов?

— Да.

— Откуда они?

— Их прислал один мой знакомый из Лондона по моей просьбе. Это люди готовы на все и не задают лишних вопросов, лишь бы хорошо платили.

— Как это произошло?

— Россетер позвонил мне, — обратился Хеверинг к Кадогэну, — и сказал, что вы были у него. Описал вашу наружность и спросил, не знаю ли я, каким образом вы влезли в это дело. По описанию я признал в вас человека, которого я… э… положил в чулан. Я испугался и послал Унвера и Фолона следить за вами. Их задачей было не допустить, чтобы вы смогли поговорить с кем-нибудь из тех, кто может выдать нас, особенно с девушкой.

— И когда мы, казалось, были близки к этому, они избавились от нас и увезли ее, что закрыть ей рот раз и навсегда.

— Я не давал распоряжения убивать ее…

— Не виляйте, пожалуйста. Коттедж, куда они отвезли ее, принадлежит мисс Уинкуорс. Откуда они знали, куда увезти Виолу?

— Я знаю мисс Уинкуорс. Я узнал ее вчера, несмотря на маску, а она узнала меня. Я позвонил ей и сказал, что девчонка опасна для нас и ее надо запереть куда-нибудь на несколько часов. Она предложила свой коттедж близ Вутона.

— Она, несомненно, знала, что подразумевается под словами «запереть на несколько часов».

— Это ложь!

— Но ведь девушка могла потом узнать имя владелицы этого коттеджа?

— Мы велели Уиверу и Фолону взломать замок двери. Тогда никакой ответственности на нее не падало.

— Оставим это. Эта ваша уловка не лучше других. А теперь… — Фэн слегка наклонился вперед. — Мы подошли к самому важному. Скажите точно, что вы такое увидели, когда осматривали тело мисс Тарди, что заставило вас сказать: «Никто из присутствующих здесь не мог убить ее!»

Хеверинг глубоко вздохнул.

— А, вы слышали об этом? Что ж, это правда. Я был полицейским врачом, как я уже говорил. Никогда нельзя абсолютно точно установить, сколько времени назад умер человек, но чем быстрее вы осмотрите тело, тем точнее можно определить время смерти. Я осмотрел труп приблизительно без десяти двенадцать. И могу поклясться, что старуха умерла не позже 11.45 и не раньше, чем в 11.35. Вы понимаете, что это значит?

— Конечно, — ответил Фэн спокойно. — Кстати, мне интересно, сообщили ли вы об этом всем остальным?

— Я сказал Россетеру.

— Ах, да, — Фэн в темноте улыбнулся. — Между 11.35 и 11.45 вы все были вместе, в другой комнате. И никто не мог войти в дом извне.

Хеверинг дрожал и был почти в истерике.

— Следовательно, — сказал он, — если никто из нас не мог этого сделать, ее убила девушка, больше некому!

Поиск по сайту: