Первый акт

Действие от начала до конца происходит в гостиной провинциального дома,

где проживает семейство, принадлежащее к среднему классу; это помещение

необыкновенно безобразно и уныло. Три двери, ведущие в комнаты, и одна -- на

балкон, используются по ходу действия.

Занавес поднимается в тот момент, когда стрелки часов перевалили за

одиннадцать ночи, суровой бадахосской ночи.' Чувствуется приближение грозы.

Холодно. В кресле-каталке сидит донья Адела. Лаура разговаривает по

телефону; у стола с жаровней для согревания ног сидят донья Венеранда и

донья Сокорро. Немного в стороне, на стуле,-- Марсиаль, одетый в точности,

как оделся бы Шерлок Холмс, если бы ему случилось провести ночь в Вадахосе.

Из комнаты в глубине доносятся прерывистые жалобные стоны. Это звуки

предсмертной агонии дедушки.

Лаура (разговаривает по телефону). Погоди, я запишу... (Берет лист

бумаги и карандаш.) Значит, наливаешь воду, простую, из-под крана, и даешь

ей закипеть... Да, несколько секунд кипит... Потом бросаешь черные зерна...

А, ну да... Сперва надо их смолоть, конечно... и накрываешь чем-нибудь

плоским. Потом ждешь восемь минут... Прекрасно... Думаю -- сумею... Потом

процеживаешь через что-нибудь, через что можно процедить... и выливаешь

черную жидкость в чистый сосуд... Прекрасно... Да... Что?.. Чудесно!

(Прикрывая трубку рукой.) Мама!

А дел а. Что, детка?

Лаура. Можно его и с хлебом! Потрясающе, правда?

Адела. Этот кофе -- дьявольское изобретение.

Лаура (в трубку). Ясно... Огромное спасибо... То же самое... И тебе --

того же... До свидания, Амелия. (Кладет трубку.) Наконец-то, мама.

Наконец-то я поняла, как готовить кофе!

Венеранда. Черный или с молоком?

Адела. Бога ради, донья Венеранда, вы слишком многого хотите! Конечно

же; черный, его сварить проще всего. Но Лаура попрактикуется й, я уверена, в

один Прекрасный день сможет приготовить с молоком, если потребуется.

Сокорро. У вашей дочери кулинарный талант.

Талант, да и только.

Лаура. Мама, я решилась! Сегодня ночью осечки не будет.

Адела. Будем надеяться, доченька. Это не жизнь!

Сокорро. Ах, вы готовите что-то для дона Грегорио?

Адела. Да, донья Сокорро... Очень хорошее средство... То, что ему

нужно... да и нам.

Лаура. В будущем месяце ему исполняется девяносто два... Многовато, вам

не кажется?

Венеранда. Как! Это просто неприлично. Надо же меру знать!

Сокорро. А что вы собираетесь ему дать? Какое-нибудь немецкое

лекарство... не так ли? Послушайте меня: по части лекарств немцы большие

доки... Не верите -- спросите у Венеранды.

Венеранда. Согласна. А по части радио и всяческой механики -- просто

нет слов. И потом они такие белокурые, такие высокие...

Адела. Вы что-нибудь слышали о цианистом калии?

Венеранда. Нет, донья Адела, не слыхала. Мало путешествуем... Из всех

лекарств и прочей пакости нам лучше всего помогает термометр. Правда же,

Сокорро?

Сокорро. Истинная правда. Но нам пришлось от термометра отказаться,

из-за него язвы.

Венеранда. А мне он-пришелся в самую пору.

Адела. Термометр?

Ванеранда. Ну да, мы же о нем говорим. Мы принимали его как

укрепляющее. Особенно для аппетита! А летом он такой холодненький!

Сокорро. Плохо только, что мне он понижает давление. Но ничего. Может,

цианистый калий не понижает давления.

Лаура. Это средство -- безотказное. И действует моментально. Последнее

достижение науки.

Венеранда (смеется). Слышишь, Сокорро? Ну и ну...

С о к о р р о. Да уж... А кто ждет ребеночка?

Венеранда. С чего ты взяла, дорогая? Что за привычка...

Сокорро. Ослышалась, наверное.

Венеранда. Уж извините ее. Мы сегодня весь вечер ходим по гостям, вы --

четвертые, вот бедняжка и запуталась совсем. Вы знаете, какая у нее

привычка: чуть чего недопоняла в разговоре, сразу подозревает, Шестую

заповедь. И ведь почти всегда в точку попадает. Адела. Я все беру на себя...

А это так тяжело... Поймите... Дедушка уже почти три месяца при смерти...

и... и... (Плачет.)

Венеранда. Ну, будет, будет, донья Адела...

Сокорро. Не печальтесь так, дорогая... Завтра -- День поминовения. Не

надо терять надежды.

Венеранда. Ну конечно... может, вдруг и... Как знать?

Адела. Вы хотите меня утешить. Но я-то знаю, что у него еще достаточно

сил.

Лаура. Вы -- оптимисты. Мы тоже так думали неделю назад... но время

идет... Все -- по-прежнему... Вот послушайте... Тут всякую надежду

потеряешь.

Все замолкают, явственно слышны предсмертные стоны дедушки.

Сокорро. Стонет-то как складно, бедНЯжка

Венеранда. И громко. Эдак и радио не послушаешь.

Лаура. Сеньора, мы у себя в доме радио никогда не держали.

Адела. А то утром радио наслушаются, а к вечеру, глядишь, и в кино

побегут. А жизнь -- вовсе не развлечение, как некоторые думают...

Марсиаль, заснувший на стуле, начинает похрапывать.

Поймите меня правильно...

Марсиаль храпит громче.

Мы так страдаем!.. Нету сил... Ночью и днем... ходим за ним как

милосердные сестры...

Донья Адела берет свисток, висящий у нее на шее, и довольно

пронзительно свистит. Марсиаль тотчас же перестает храпеть. Она как ни в чем

не бывало отпускает свисток.

Никогда не думала, что у дедушки такое здоровье... Обычно люди доживают

до определенного возраста и умирают... Разве не так?

Венеранда. Во всяком случае, в наше время бывало так, люди вели себя

приличнее.

Лаура. Но все, сегодняшняя ночь -- последняя.

Страшный раскат грома. Пауза. Все как по команде вздыхают.

Сокорро. Да вы, донья Адела, просто святая... Святая, да и только!

Венеранда. Вот именно... Кстати -- о святых. По-моему, уместно

прочитать "Отче наш".

Сокорро. Как сказать... Столько времени господь Бог призывает дона

Грегорио, и вы донья Адела, такая цельная натура... Вот именно -- такая

"цельная".

Адела. "Цельная"... "Цельная"... Бели бы не тот случай, может, и была

бы цельная... но ноги... Нет, воля-то у меня есть, воли мне всегда хватало!

Сколько страданий в жизни! Не верите -- спросите у моей дочери. Лаура,

доченька... Сколько страданий в жизни, правда же?

Лаура. Почему вы со мной завели разговор о страданиях? Только потому,

что я не смазливая, потому что у меня никогда не было жениха и я родилась в

Эстремадуре?

Венеранда. Как знаменитый конкистадор Писарро.

Лаура. Он-то мужчина... А я наоборот. Но и мой час придет. Всю жизнь

влачила жалкое существование, как рабыня... Сперва -- отец...

Адела. Не поминай отца, Лаура, у нас гости.

Лаура. Потом ты, мама... Еще чище... А потом -- дедушка... И этот

проклятый дом.

Сокорро. Почему проклятый?.. А с виду такой веселый и уютный.

Лаура. В том-то и беда... Что веселый... Слишком веселый. Лучше бы уж

ничего не напоминало, что мы -- живые люди... Но все, этому конец.

Адела. Что у тебя за характер, детка! Порой я спрашиваю себя: было ли

тебе когда-нибудь восемнадцать лет?

Сокорро. Восемнадцать, донья Адела? Возможно ли? И все они живехоньки?

Лаура. Надоели вы мне своими глупостями, донья Сокорро! Не умеете в

гостях себя вести -- сидите дома по крайней мере!

Венеранда (со смехом). Простите ее... Она как дитя... Ничего худого не

думала.

Лаура. Тшш! Тихо! В этом доме смеяться запрещено. Это вам не цирк! А

коли желаете смеяться, заниматься чем-то запретным, курить гашиш... На

улицу! Туда, где такое позволяют.

Марсиаль вновь начинает храпеть.

Адела. Доченька, не волнуйся, пожалуйста.

Лаура. Оставьте, мама. Если вовремя не пресечь смешки и шуточки, то не

успеешь

оглянуться, как дом превратится в лекторий или что-нибудь подобное.

Марсиаль храпит.

И без того все вокруг прогнило, так что...

Донья Адела снова берется за свисток, Марсиаль очень медленно

поднимается, потягивается.

Все в порядке, не так ли? Ты решил, что это не дом, а лекторий: только

заговорят, ты сразу засыпаешь.

Венеранда. Такой славный мальчик!.. Поспал, сынок? Ну подойди, поцелуй

маму. (Подходит и целует его.) А трубка-то, сынок, трубка-то: всегда во рту.

Марсиаль достает из кармана трубку и зажимает ее в зубах.

Вот так... Прекрасно, Марсиаль. Ну-ка, покажи донье Аделе лупу, что я

тебе купила.

Марсиаль мотает головой.

Почему -- нет?

Сокорро. Стесняется.

Марсиаль снова садится и засыпает.

Венеранда. Купили ему замечательную лупу -- пусть разглядывает следы от

пальцев себе подобных. И набор отмычек. Так ведь, Марсиаль? Марсиаль!

Марсиаль! Господи Боже мой! Донья Адела, сделайте одолжение...

Донья Адела свистит. Марсиаль поднимается на ноги.

Марсиаль (расхаживая по комнате, считает шаги). Ясно как день...

Двадцать шесть шагов на восемь... В этом доме вот-вот будет совершено

преступление.

Раскат грома.

Венеранда (хлопает в ладоши). Браво, Марсиаль! Очень хорошо! Видели,

Сокорро? Видели, каков? Марсиаль, трубка!

Адела. А почему вы сказали это... насчет убийства?

Марсиаль.Чую... У меня нюх на это -- уникальный. От меня ничего не

скроется. Тут пахнет преступлением.

Венеранда. Очень хорошо, Марсиаль! Трубка! Ну, покажи нам лупу.

Адела. Это от жаровни пахнет, гарью.

Лаура. Не обращайте внимания. Говорит невесть что. Только и знает --

спать.

Марсиаль. Я не сплю, я думаю. Мой мозг не дремлет.

Л а у р а. А как же Эстремадурский Сатир? Он смеется над тобой, смеется

над полицией и над всей округой. Ты читал газеты, Марсиаль? Вчера он опять

вышел на охоту.

Венеранда. Не может быть! Какой ужас!

Адела. Это чудовище лишило спокойной жизни всех одиноких женщин... Кто

же стал его жертвой на этот раз?

Марсиаль. Илария, дочка Фелипе, из переплетной мастерской на улице

Здоровья.

Сокорро. Эта маленькая, в веснушках? Как мне его жаль!

Венеранда. Ты хочешь сказать, тебе жаль ее...

Сокорро. Да нет, бедного Сатира жаль. Идиотом надо быть...

Лаура. Я полагаю, бедняжка теперь кинется в объятия монастырской

обители.

Марсиаль. Пока что она кинулась в объятия жениха. Он говорит, что ему

плевать на случившееся. Хороший парень, они через месяц женятся.

Лаура. Возмутительно! А ты в это время спишь да по гостям с мамочкой

разгуливаешь.

Марсиаль. Я тебе уже сказал: в этом доме пахнет смертью,

преступлением... А Сатиру я посвятил достаточно времени. Теперь у меня есть

лупа, есть трубка и отмычки. Но главное -- голова. Сатир будет у меня в

руках нынешней ночью, вы увидите, на что способен Марсиаль.

Венеранда. Так, сынок! Прекрасный ответ!

Лаура. Не смеюсь только потому, что, боюсь, подумают: дедушка умер.

Противно слушать тебя! Тупица! Эстремадурский Сатир -- настоящий мужчина, не

то что ты или даже я!

Марсиаль. Если этот тип нынешней ночью не попадется, я меняю профессию.

Венеранда. Сынок, трубка! Трубка! Вот так... Глаз радует. До чего же

идет ему эта форма!

Марсиаль. Ладно, мама. Я думаю, нам пора. Мне надо завершить кое-какие

дела. Венеранда. Пошли, сынок, пошли.

(Поднимается.) Пошли, Сокорро. Ладно... Спасибо большое за ужин.

Довольно скудный! Ну, разумеется, в такие моменты не до ужина. Правда,

Сокорро?

Сокорро. Разумеется, да и мы не ради котлет сюда приходили.

Раскат грома.

Лаура (идет к балкону). Наконец-то гроза. Как ее не хватало. А я

предчувствовала. Весь вечер спина не болела: когда у меня спина не болит --

значит, быть грозе. Гроза всегда несет жертвы, разрушения, беды.

Гром и молния.

А вы не любите грозу?

Сокорро. Мы люди простые, городские.

Венеранда. Не пахари какие-нибудь!

Сокорро. Фу, какая гадость! Я один раз видела пахаря, совсем не

понравился. Такой неотесанный! Без конца пил воду из глиняного кувшина,

никакого воспитания! Не то что инженер.

Адела. Подумать только -- всю ночь на ногах!

Венеранда. Так вы по ночам на ноги встаете?

Адела. Да нет, это так говорится, донья Венеранда. Я больше двадцати

лет не встаю с этого кресла, но, бывает, забудешься -- и скажешь так.

Венеранда. А почему вы не пойдете к Лурдекой богоматери?

Сокорро. Действительно. Я точно знаю: это полезно для здоровья.

Адела. Лаура, дочка, не пускает.

Лаура. Вот умрет дедушка, и пойдем куда захочешь. Станем

путешествовать, мама, раз тебе нравится. Она ужасно хочет съездить в СССР.

Марсиаль. Уже половина двенадцатого. И дождь начинается.

Венеранда. Да, ты прав, сынок. Желаю дону Грегорио поправляться.

Лаура. Как вы любите делать назло!

Сокорро. Что такое? Разве кто-то болен?

Лаура. А вы, дорогая сеньора... законченная дура!

Сокорро. В гостях у меня всегда голова кругом. А сегодня к тому же

выбились из графика, осталось еще три дома: в одном -- больной после

операции простаты, прошу прощения, в другом -- бдениенад покойником; очень

приличный дом, там, пожалуй, повеселее будет.

Венеранда. Дом Эстевесов, хозяин адвокатом был.

Сокорро. Но умер-то он не от этого, он уж давно не практиковал.

Венеранда. Замечательные люди. А когда бабушка была жива, у них даже

бисквиты с ромом подавали.

Марсиаль. Итак, Лаура... Смирение, и еще раз смирение... Донья Адела,

желаю вам здоровья, чтобы было о чем заботиться.

Лаура. Спасибо, Марсиаль...

Марсиаль. И все-таки я чую: в этом доме пахнет убийством.

Венеранда. Хорошо, сынок, хорошо... Пойдем в другой дом, там и соснешь

немного. Да застегнись как следует -- простудишься.

Сокорро. До свидания, Лаура... До свидания, донья Адела... Не

вставайте, мы знаем дорогу.

Венеранда. Да, да, не вставайте, ваша дочка проводит нас.

Адела. А как бы мне хотелось встать... Но я двадцать лет прощаюсь с

гостями, не вставая с кресла.

Венеранда. Вот и чудесненько. До свидания.

Снова раскат грома.

Лаура. Нынче ночью гроза будет знатная.

Все выходят, кроме доньи Аделы. Она прислушивается к стонам дедушки.

Возвращается Лаура.

Лаура. Я уж думала, они никогда не уйдут. Этот нелепый Марсиаль...

Адела. Да, доченька... Однако они нам могут понадобиться... Пойди

погляди дедушку...

Лаура заходит в комнату дона Грегорио. Затем выходит.

Лаура. Ничего!.. Все то же... Посмотришь ему в лицо, и кажется --

отходит... но -- ничего подобного!.. Видно, он задумал похоронить нас

всех... Мама! Если вы не решаетесь, я сделаю это сама.

Адела. Нет, детка. Нынче ночью, в кофе... (Пауза.)'. Что-то Хустина

застряла... Прекрасная мысль -- попросить у доньи Матеа чуточку цианистого

калия. У нее в погребе этого добра навалом.

Лаура. Наверняка... Меня иногда страх берет, как подумаю, что бы вы

могли наделать, будь вы на ногах.

Адела. Ты мне льстишь... А сама чем хуже? Как, по-твоему, способна ты

сегодня приготовить кофе?

Лаура. Думаю, что способна, мама... Думаю -- да... Рецепт совсем

простой... Конечно, кофе с молоком на завтрак я бы, наверное, не смогла

приготовить... Но с цианистым калием...

В дверь звонят.

Адела. Должно быть, девочка с ядом. Пойди, дочка, открой.

Лаура. Иду, мама. Сию минуту. (Идет е глубину сцены.)

Возвращается вместе с Хустиной. Та вся вымокла под дождем.

Хустина. Добрый вечер, тетечка милая, (Целует донью Аделу.

Разговаривает как пятилетний ребенок.)

Адела. Ты вся вымокла... До нитки.

Хустина. Немножко... Брр!.. Какой дождь! (Смеется.) Льет как... Жутко

смешно!

Лаура (дает ей пощечину). Хватит ржать. Сколько раз тебе говорить?

Дура!

Хустина. Ой, тетечка! Как она мне влепила! Я так у вас оглохну.

Лаура. Хорошо бы. Сейчас ничего путного для твоего возраста не

услышишь, А ты достойна лучшего.

Адела. Все принесла, что велели?

Хустина. Все... И еще пятнадцать песет осталось, я на них взяла в

библиотеке собрание сочинений Франца Кафки, очень забавно пишет. Нам,

умственно отсталым, в библиотеке дают со скидкой.

Адела. Ну а то... То, что ты должна была попросить у доньи Матеа?

Хустина. Что? Не помню...

Лаура. Не строй из себя дуру... Цианистый калий!

Хустина. Ой, тетечка! Как она выражается! Черти ее сожрут в аду!

Адела. Не кричи на девочку. Поди сюда, лапочка! Такой белый порошочек

должна была дать симпатичная сеньора, которая всегда приносит тебе орешки в

сахаре...

Хустина. A! Крысиная отрава... Вот она. (Протягивает маленький

пакетик.)

Лаура. Кто тебе сказал, что это отрава для крыс?

Хустина. Она, донья Матеа... А я ей сказала, что нет... что эта отрава

-- для дедушки...

Лаура (влепляет ей пощечину). Вот тебе, горе ты наше! Дура безмозглая!

Хустина. Опять! Ну и денек!

Адела. Поди сюда, красавица. Этот порошочек -- отрава для крыс.

Помнишь, помнишь противную крысу из сказки? Помнишь?

X у с т и н а. Не помню. И сказку не помню, помню только страшные

рассказы Алана По.

Адела. Бедняжка! Это совсем другое... Ты знаешь: крысы размножаются,

размножаются, как китайцы... И их приходится травить... Понимаешь?

X у с т и н а. Да! Понимаю! А этот -- чтобы отравить дедушку...

Дедушку! Дедушку! Раз тетя Лаура меня бьет, я расскажу про это всем, всем...

Вот!

Лаура (держа в руках ножницы). Давно надо подрезать тебе язык. Но мы

слабохарактерные, вот ты и пользуешься... Давай сюда язык!

Хустина. Не надо, тетя... Не надо. Я никому не скажу! Обещаю!

Лаура. Живо язык!

Адела. Только не здесь, детка... Ты все запачкаешь... Режь его в ванной

комнате.

В дверь звонят.

Лаура. Что такое?

Звонят настойчиво.

Хустина. Простите меня, тетя... Я больше никогда не буду.

Адела. Кто смеет так звонить?

Лаура. Я открою. А ты, Хустина... Смотри у меня! (Показывает ей

ножницы.) В один прекрасный день язычок твой укоротится. (Выходит.)

Хустина. Тетенька, тетя Лаура простила меня?

Адела. Да, Хустина, простила... Лаура у нас -- святая.

Входят Марта и Энрике.У Марты в руках небольшой чемоданчик, Энрике

несет большой чемодан и шляпную коробку.

Энрике. Уверен, вы не ждали...

Адела. Энрике! Что это значит?

Энрике. Позволь тебя обнять, тетушка... Ты -- потрясающая, годы идут,

но только не для тебя.

Адела. Ты -- в нашем доме и с накрашенной женщиной!

Марта. Добрый вечер. Если вам нравится цвет моей помады, я скажу, где

ее купила...

Лаура. Энрике... Мы ждем объяснений. Мог бы предупредить письмом или

телеграммой...

Энрике. Где же радость неожиданной встречи?.. Больше шести лет я не был

в этом доме... Ну как, Марта? Похоже на то, что я тебе рассказывал?

Марта. Такое чувство, будто я знаю этот дом... Энрике мне столько

рассказывал о вашем доме...

Лаура. Энрике, кто эта женщина?

Марта. Да немного неудобно...

Адела. Ты же знаешь: Бадахос -- не столичный Мадрид, такое враз

становится известно всем.

Энрике. Ради Бога, тетушка. Это Марта, мы обручены. На следующей неделе

поженимся. Верно, дорогая?

М а р та. Совершенно верно. В Португалии. Ваш племянник не хотел

назвать меня своей женой прежде, чем я познакомлюсь со всеми вами.

Лаура. Не нравится мне это... Не нравится...

Энрике (Хустине). А ты... Ты -- моя двоюродная сестричка Хустина?

Хустина. К вашим услугам, слава Богу.

Энрике. Вот это да! Но ты... Совсем взрослая женщина!

Хустина. Вы слышали? Женщина.

Марта. И не просто женщина, а красавица.

Энрике. Я слышал, ты вышла замуж. Замечательно... А где же твой муж?

Где этот счастливец?

Хустина. Дело в том...

Лаура. Об этом лучше не говорить.

Хустина разошлась с ним.

Марта. Как так?

Адела. Несчастье, сеньорита. Страшное несчастье.

Лаура. Гильермо -- так зовут этого несчастного -- бесплоден. Не может

иметь детей. И поэтому все зовут его Льермо-бесплодный.

Адела. Мы узнали об этом в день свадьбы... И с тех пор не позволяем ему

видеться с девочкой. Он живет в нашем доме, но на чердаке.

Марта. Боже мой! А... откуда вы знаете, что он не может иметь детей?

Заключение немножко поспешное, вам не кажется? В таких делах требуется

время.

Лаура Это у него наследственное. В роду все бесплодны. А он -- больше

всех. А Хустияа -- жалкая дурочка, какой муж станет любить такую? Не

девчонка, а бич Божий.

Марта. Немножко запущенная, только и всего. Какие волосы... Завтра вы

ее не узнаете. Я сделаю тебе парижскую прическу,

X у с т и н а. Не стоит беспокоиться. Тетенька каждые три месяца

стрижет меня под нуль.

Марта. Не может быть!

Лаура. Очень даже может. Не хотите же вы, чтобы она шаталась тут,

вводила в соблазн и в грех. Как-никак, она замужняя женщина!

Энрике. А дедушка? Где этот греховодник?

Адела. Если помолчишь несколько секунд -- услышишь, как он кончается.

Все замолкают, и действительно становятся слышны стоны.

Хустина (Марте). Садитесь сюда. Отсюда лучше всего слышно.

Марта. Спасибо, но...

Энряке. Что это? Он так плох?

Адела. Хуже не придумаешь.

Лаура. Может быть, завтра будем хоронить. Сеньорита, вы привезли с

собой что-нибудь черное?

Марта. Только карандаш для бровей. В черном я кажусь слишком худой.

Адела. Хустина даст вам что-нибудь из своего. У нее, наоборот, все

платья черные. Сами понимаете -- против соблазна.

Лаура. А ты, Энрике, наденешь что-нибудь дедушкино.

Энрике. Ну зачем вы так... Ведь этого еще не произошло... Бедный

дедушка!

Лаура. Ничего не поделаешь, закон жизни. Сегодня -- дедушку, завтра --

мама... В конце концов... Бедный дедушка.

Адела. Да, бедняжка.. Как, наверное, страдает!

Хустина. Если вы так жалеете дедушку, зачем же собираетесь дать ему

порошок для...

Лаура (влепляет ей пощечину). Не пойти ли тебе на кухню сварить кофе?

Хустина. Но я же не умею!

Лаура (дает ей бумажку с рецептом). Вот тут написано, как надо,

безмозглая. Делай все в точности, ну, ступай... Ступай на кухню!

Хустина в слезах уходит.

Адела. Поймите... Она -- умственно отсталая. Тело у нее --

двадцатипятилетней женщины, а ум -- пятилетнего ребенка.

Энрике. Ничего страшного. В Мадриде таких полно.

Марта. Конечно, но никто им не дает пощечин. Это раньше так делали.

Энрике. А теперь им снимают квартиры. (Смеется.)

Адела. Ты забыл, что находишься в доме родственников, и некоторые

шуточки тут непозволительны. Лаура -- незамужняя девица.

Энрике. Ладно. Не сердитесь. Я бы хотел повидать бедного дедушку. Не

забывайте: я все-таки врач.

Марта. Ваш племянник -- лучший травматолог в Мадриде.

Лаура. Да, нам известно, что ему вздумалось заняться костями, какая

гадость.

Энрике. Ладно, ладно. С вашего позволения.

Входит в комнату дедушки. Наступает молчание. Обе женщины бесцеременш

разглядывают Марту. Та чувствует себ" неловко, не знает что сказать.

Марта. Итак, мы в Бадахосе!

Сверкает молния, гремит гром.

Энрике!

Лаура. Зачем вы его зовете? Боитесь грозы?

Марта. Нет... нет... Я не поэтому... Про сто... А впрочем, не важно.

Адела. Вам следовало позвонить, что едете. Мы бы приготовили что-нибудь

перекусить. В такой поздний час...

Марта. Ради Бога, не беспокойтесь! Мы поужинали в дороге. Да и ехать

надумали неожиданно... И потом -- дождь, дорога сами знаете какая. Если бы

не это, мы бы приехали в девять.

Лаура (не сводя с нее взгляда). Как у вас глаза... накрашены. Не

стыдно?

Марта. Да... да... Вы правы. Но Энрике так нравится.

Лаура. Чистое лицо теперь редко встретишь. Небось и волосы крашеные,

так ведь?

Марта. Видите ли...

Лаура. Не надо, не говорите. Предпочитаю этого не знать.

Марта. Как вам угодно. (Пауза.) Дождь все льет?

Лаура. Вы очень проницательны.

Марта. Ах! У вас такая замечательная семья. Энрике мне столько о вас

рассказывал... Я в восторге от вашего дома! Какой мир, какой покой. Вас,

Лаура, я представляла... Не знаю, но совсем другой: в очках, увядающей, и

ростом пониже... И вдруг: молодая женщина, красивая, в соку, веселая, и не

замужем оттого лишь, что верна семейным обязательствам. Я вами восхищаюсь!

Думаю, мы будем подругами.

Лаура. Очень сомневаюсь. У меня никогда не было подруг.

Марта. А вы, донья Адела,-- пример истинной матери, молчаливая,

самоотверженная, образец героизма. Убеждена, когда-нибудь вам поставят

памятник, не хуже чем какому-нибудь эстремадурскому конкистадору. И знаете:

это кресло вам очень идет, необыкновенно. Оно вас молодит... оживляет. По

правде говоря, четыре колеса обладают загадочной властью над людьми, и нам,

женщинам, они всегда кстати.

Адела. Это кресло мне вместо тарантаса.

Марта. Я бы много отдала за то, чтобы вырасти в такой семье... Энрике

завоевал мое сердце рассказами о вас. Так романтично!

Адела. Раньше было еще романтичнее. На балконе росла герань, но Лаура

не поливала, и она засохла.

Марта. Я бы мечтала кончить свои дни в доме, как этот, в таком же

кресле. Как я вам завидую, донья Адела!

Адела. Ладно, дитя мое, благодарствую. Будь у меня костыли под рукой, я

бы вам показала -- сгоняла бы по коридору до кухни, пол там ровный-ровный.

Не поверите, иногда я развиваю скорость до четырех километров в час. Правда,

дочка? Скорость -- мое единственное порочное пристрастие.

Марта. Ничего странного. Лаура, будьте добры. Я бы хотела помыть руки.

Лаура. Вон в ту дверь.

Марта. Большое спасибо. Я сейчас вернусь. (Уходит в ванную комнату.)

И тотчас же обе женщины набрасываются на ее сумку. Лаура открывает

сумку.

А дел а. Скорее, детка. Могут войти.

Лаура (достает бумажник и паспорт, открывает паспорт, читает). Марта

Гарсиа, по мужу -- Молинос. Мама! Ты слышишь? По мужу -- Молинос.

А дел а. Я так и знала. Непорядочная женщина, сразу видно. Прячь

скорее. Прячь!

Входит Энрике. Все уже убрано на место.

Энрике. Бедный дедушка! Очень плох.

Думаю, долго не протянет.

Лаура. И этот -- то же. Сразу видно -- врач... Все вы, доктора,

твердите одно и то же, а он в таком состоянии уже три месяца.

Энрике. Он разговаривал со мной. Взял меня за руку и говорит: "Пирула-.

Пирула, какая мягонькая!"

А дел а. Боже мой!

Лаура. Опять эта мерзавка! То и дело -- Пирула! И днем, и ночью -- эта

мерзавка!

Энрике. Как? Пирула существует на самом деле?

А д е л а. Перед тем как дедушке заболеть, мы узнали, что у него...

есть невеста, официальная!

Энрике. Пирула?

А дел а. Да, Энрике, да. Эта девица до знакомства с дедушкой

зарабатывала себе

на жизнь... мне стыдно сказать чем...

Лаура. Служила в страховой компании.

Энрике. Ну и что... по-моему, это...

Лаура. Печатала на машинке договора, заполняла анкеты... И даже...

курила!

Энрике. Опий?

Лаура. Хуже -- сигареты.

А д е л а. Дедушка собирался уехать с ней в Мадрид. У этой Пирулы

передовые взгляды. Я бы ничуть не удивилась, если бы она решила сделать из

дедушки... террориста. Или столоначальника в страховой компании. С ее-то

взглядами...

Энрике. Маленькие человеческие слабости. Но уверен, что теперь...

Из ванной комнаты доносится крик. Появляется Марта, лицо ее искажено

страхом.

Марта. Энрике! Энрике!

Энрике. Что с тобой? В чем дело?

Марта. А-а...! В ванной! В ванной -- мужчина... По-моему, мертвый.

Лаура. Сатир! Наверняка Сатир!

Марта. Так странно одет, в клетчатой кепке, в зубах -- трубка.

Адела. Как! А Сатир...

Лаура. Ну это уж слишком!

Адела (берется за свисток, свистит несколько раз). Не пугайтесь, это

наш знакомый.

Энрике. Водопроводчик, наверное? Появляется Марсиаль.

Лаура. Надеюсь, все в порядке?

Марсиаль. Извините, сеньора, если я вас напугал. Меня зовут Марсиаль, я

детектив. Занимался расследованием и не заметил, как заснул. Я почему-то

уверен, что здесь должно совершиться убийство, и пытаюсь этому помешать.

Адела. Смешно.

Марсиаль. Кроме того, мы получили сигнал, анонимный. Нынешней ночью

Сатир придет в этот квартал. На этот раз он не уйдет от меня. Для того-то я

и спрятался здесь. Первый этаж, в доме две женщины. Еще раз прошу прощения,

сеньора. Я ухожу. Желаю вам всего хорошего. (Уходит.)

Марта. Какой странный человек!

Энрике. Ничего не понял. Говорит, что, мол, в этом доме... (Смеется.)

Убийство... Ишь, остряк!

Лаура. Обыкновенный идиот. Вечно ему чудятся убийства, но покуда еще

ничего не нашел. Мамочкин сынок, это она ему вбила в голову, что он

замечательный детектив. Ненавижу!

Энрике. Это, пожалуй, слишком. Человек верит, что выполняет долг. Можно

его простить.

Адела. Нет, нельзя. Никогда нельзя прощать! (Лауре.) Разве твой отец

простил тогда?

Лаура. Не надо об этом, мама.

Адела. А всего и было-то -- короткая испанская пословица.

Лаура. Мама, не заводись!

Адела. Сеньорита должна знать про тот случай. Была гроза, страшная

гроза,

как сегодня...

Лаура. Скажите ей: не надо! Не слушайте ее. Она рассказывает это

каждому новому человеку. Мне уже осточертело. В один прекрасный день я

вскрою себе вены.

Марта. Ну ладно. Мне не особенно хочется знать. Может, лучше сыграем в

фанты. Гораздо интереснее.

Адела. Он всегда твердил одно... Негодяй! Как сейчас его вижу. Спокойно

так, не волнуясь, ровным голосом: "Адела, дорогая, не будь занудой,

дождешься, в один прекрасный день я сломаю тебе позвоночник". И так изо дня

в день: "Адела, дорогая, не будь занудой, дождешься, в один прекрасный

день..."

Лаура (с рыданием в голосе). Хватит, мама! Хватит!

Адела. И так -- всегда.

Марта. А вы, что вы ему говорили?

Адела. Ничего. Ровным счетом ничего. На его такую длинную фразу я, по

наивности, отвечала испанской пословицей.

Лаура. Ну вот! Договаривай! Пусть все знают! Когда отец грозился

сломать ей позвоночник, мать говорила: "Собака, что лает, никогда не

кусает". Вы полагаете, такое можно говорить мужу?

Марта. Ай-ай-ай! Кажется, запахло креслом на колесиках.

Лаура. И вот в один прекрасный день, не успела мать произнести

проклятую пословицу, как отец очень спокойно, как всегда, безо всякого

гнева, поднял ее на руки, вышел на лестницу и там...

Адела. Замолчи! Замолчи, я приказываю тебе!

Лаура....и изо всех сил швырнул вниз. А поскольку мы живем на первом

этаже, то швырять ее пришлось шесть раз. А затем ушел из дому, навсегда.

Адела. А когда этот несчастный уходил, вслед ему с пола несся мой

голос: "Кто дерево найдет, тень обретет". И: "Кому Господь подаст, того

святой Петр благословит". (Плачет.) Никогда не забуду!

Лаура. Теперь понимаете, как я несчастна? Жизнь разбита: двадцать лет

вожусь с больным дедом, с умственно отсталой дурочкой и с мамашей... Такой

молчаливой!

Адела. Фу, какая грубая!

Лаура. Осточертело мне! (На грани истерики.) Вое уже забыли, что я была

молодой и хорошенькой, все обо мне забыли! Сколько же я выстрадала! Сколько

выстрадала! И... и...! Хустина! Хустина!

Входит Xустина.

Хустина. Вы меня звали, тетя?

Лаура. Иди сюда! (Подходит к ней и дает пощечину. Спокойнее.) Можешь

идти.

Хустина уходит.

Хустина немного успокаивает меня. Если бы не она, я бы давно вскрыла

себе жены.

Пауза.

Марта. Жарко, не правда ли? Снова пауза.

Энрике. У каждого свой крест. Такова жизнь. Но все проходит.

Адела. Вот в это мы верим. Правда, дочка? Очень скоро все изменится.

Марта. Все, хватит, больше не думаем о грустном. Хочешь, я позову

Хустину

и развлечемся немного?

Энрике. Тетя, мы хотим переночевать здесь. Если все будет в порядке,

завтра

утром мы уедем.

Лаура. Это невозможно. Ночевать идите в гостиницу.

Марта. По-моему, хорошая мысль.

Энрике. Дедушка в таком состоянии -- я должен побыть с ним. Вдруг ночью

что случится, все-таки я врач и мог бы удостоверить, что...

М а р т а (к Энрике). Пошли отсюда. Я больше не могу ни минуты. Это не

люди, а чудовища!

Энрике. Не говори глупостей.

Лаура. Мама, ты слышала?

Адела. Да, детка, слышала и все прекрасно поняла. Они останутся.

Слышен раскат грома. Входит Хустина.

Хустина. Я принесу кофе... с этим самым?

Лаура. Сейчас не время.

Э н р и к е. А по-моему, превосходная идея, с рюмочкой коньяка.

Лаура. В этом доме спиртных напитков не держат, и домино -- тоже. Это

вам не бар.

Энрике. Но Хустина сказала...

Лаура. Хустина ничего не сказала. Напомни мне, мама, завтра непременно

надо подрезать ей язык.

Хустина. Нет, нет, не трогайте язык! Я буду хорошо себя вести! (Плачет,

встает на колени.) Я ничего не скажу! Только не трогайте язык! Тетя, прости

меня.

Энрике. Подумать только, как она беспокоится за свой язык!

Марта. Вполне естественно. Ты -- мужчина, тебе этого не понять.

Адела. Девочка, хватит! Ладно, не плачь, разберемся.

Хустина. Я не хочу потерять язык.

Лаура. Хустина может спать со мною. А Энрике -- в ее комнате.

Адела. А сеньорита -- на этой кровати. (Указывает в сторону швейной

машинки.)

Хустина несет чемоданы Энрике в свою комнату.

Энрике. Нет, нет, чемоданы не трогай.

Адела. Но раз ты...

Энрике. Чемодан и шляпная коробка должны сегодня же ночью отправиться а

Памплону.

Лаура. Сегодня же ночью? Какая чушь!

Энрике. Ничего не поделаешь. Это вопрос жизни и смерти.

Адела. Ну, раз так... Льермо может прямо сейчас отнести их и сдать в

багаж. Ну-ка, позови Льермо. Скажи, пусть быстро спустится.

Лаура. Сперва я покажу тебе твою комнату. Иди за мной.

Энрике. Хорошо. Иду.

Марта. Я пойду с тобой, Энрике. Не бросай меня одну.

Э н р и к е. Перестань, Марта, ты не маленькая. Остаешься спать здесь.

Лаура. Пошли, Энрике.

Энрике. Пошли.

Лаура и Энрике уходят. Слышен раскат грома, затем -- стоны дедушки.

Марта. Вы сказали: это кровать?

Адела (Хустине). Хустина, приготовь постель для сеньориты.

Хустина выдвигает складную кровать, уже застеленную.

Все эти ночи на ней кто-нибудь спал. Дедушка в таком состоянии...

Марта (открывает свой чемоданчик). Я бы хотела переодеться в пижаму.

Адела. Идите в ванную комнату. И не беспокойтесь. Ничего страшного.

Марта. Я не беспокоюсь, это нервы. Устала с дороги. (Уходит в ванную

комнату.)

Возвращается Лаура.

Лаура. Хустина, сейчас придет твой муж. Спрячься в кладовке и не

выходи, пока не скажут. Ты же знаешь: тебе нельзя его видеть.

Хустина. Хорошо, тетя.

Лаура. Иди.

Хустина. Иду, тетя. (Уходит.)

Адела приближается к чемоданчику Марты и пытается открыть его.

Лаура. Прекрасная мысль. Он и засвидетельствует смерть дедушки. (Идет к

телефону, снимает трубку. Набирает номер.)

Адела открыла чемоданчик и рассматривает содержимое.

Льермо, это ты? Спускайся скорее. Нет, еще не умер. (Кладет трубку.)

Мама, что вы делаете?

Адела (задумчиво). Дедушка этой ночи не переживет.

Лаура. Что вы хотите сказать? Что замышляет ваш столь богатый ум?

Адела. Смотри, дочка, смотри, что в чемодане. И скажи мне, разве у тебя

другие мысли?

Лаура (заглядывает в чемоданчик Марты). Боже мой! В жизни не видела

такого богатства. (Мечтательно.) Можно было бы навсегда уехать из этого

города.

Адела. Отправиться путешествовать! Поглядеть на белый свет. И Лурдскую

богоматерь, Лаура, Лурдскую богоматерь!

Лаура. А еще чемодан и шляпная коробка...

Аде л а. Правильно. Потому-то они и хотели увезти их отсюда. Наверняка

валюта или наркотики, и они боятся везти их через границу. Ну-ка открой

коробку. Открой, детка, открой!

Лаура. Сейчас, мама, сию минуту. Как вас сразу жадность обуяла.

Пытаются открыть шляпную коробку. На пороге появляется Энрике и молча

наблюдает за сценой.

Адела. Давай-ка, давай. Мы должны знать, что в ней.

Лаура. Она заперта. Вот, кажется, поддается.

Энрике. Попробуйте вот так. Я потерял ключ.

Адела. Нет, нет, не надо. Глупость какая-то, женское любопытство.

(Смеется.)

В дверь звонят.

Наверное, Льермо. Ты спрятала девочку?

Лаура. Само собой. Пойду открою. (Выходит.)

Энрике. Некрасиво рыться в чужих чемоданах, тетя. По-моему, некрасиво.

Адела. Видишь ли, сынок... Ты знаешь, как я люблю шляпки. Вот и хотела

посмотреть, идет ли мне. Но что меня удивило -- какая она тяжелая... эта

"шляпка".

Входит Льермо, за ним Лаура.

Энрике. Привет, Гильермо. Рад познакомиться с вами.

Льермо. Как поживаете? Можете звать меня как все -- Льермо-бесплодный,

мне все равно. Людей без недостатков не бывает. Ну ладно, неохота зря время

терять. Куда надо нести ваш чемодан и шляпную коробку?

Энрике. На станцию. Сдайте в багаж на первый же поезд, который пойдет в

Памплону. Льермо. Понятно. В Памплону, так? Сколько?

Энрике. В каком смысле? Не понимаю.

Льермо. Видите ли, сеньор, мне все равно, что у вас в чемодане --

контрабанда или бомба.

Энрике. Но...

Льермо. Минуточку. Я говорю.

Лаура. Не противоречьте ему. Он богом обиженный, вот характер и

испортился.

Льермо. Сколько вы намерены заплатить за эту работенку? Сейчас на

каждом шагу проверяют.

Энрике. Ну, не знаю... Сто песет... На курево и на кофе.

Льермо. Я пошел спать.

Энрике. Погодите... Тысяча песет, идет?

Льермо. Теперь я вижу заинтересованность. Идет. Пятьсот сейчас, и

пятьсот, когда принесу квитанцию.

Энрике. Держите. (Дает ему деньги.)

Льермо (тихо, Энрике). Мне надо с вами поговорить. Уже видели?

Энрике. Что?

Льермо. Тшш... (Отводит его в угол.) Хустину. Видели?

Энрике. Ну конечно. Она была здесь.

Льермо. И как она вам? Хороший у меня вкус? Потому-то и коплю

денежки... В один прекрасный день уйдем отсюда, и тогда уж... Тогда эта

семейка узнает, могу я иметь детей или нет.

Энрике. Хорошо, хорошо...

Льермо. Послушайте. Интересуют вас сушеные головы, человеческие, брелок

можно сделать, заколку на галстук, в гостиной поставить для красоты?

Энрике. Что вы говорите, молодой человек?

Лаура. Ухо востро, братец! Сейчас он захочет всучить тебе сушеные

головы. Не бойся, они ненастоящие.

Льермо. Она говорит -- ненастоящие! Я собираю их на кладбище, а дома

сушу, пока не станут маленькими, с кулак. Потом приклеиваю на бакелитовую

пепельницу, а внизу пишу: "Привет из Бадахоса". Люди думают, что они

ненастоящие, а они -- наоборот! Энрике. Бели это чудовище такое делает

здесь, что бы он натворил в Париже, да еще с образованием?

Льермо. Что вы говорите?

Энрике. Ничего, парень, просто так. Не вздумай, Бога ради,

путешествовать или читать книжки.

Льермо. Послушайте... Бели желаете запрещенные журнальчики, почтовые

открытки, инсулин, морфин или гашиш, свежайший, наберите только этот номер

-- и все. (Достает визитную карточку.) А не желаете японскую зажигалку...

она может служить еще шариковой ручкой и радиоприемничком на батарейках? Со

скидкой... Для вас...

Энрике. Дело в том, что... я не курю.

Льермо. Не важно. Ею можно лес поджечь.

Энрике. Ты прав.

Адела. Ох, какой зануда. Вечно одно и то же! Сидел бы и думал лучше о

своей беде.

Появляется Марта в пижаме, поверх пижамы -- халат.

Марта. Ну вот и я. Черт возьми! Кто этот красивый молодой человек?

Льермо (присвистнул, увидев Марту). Вот это да! Так и напугать можно,

сеньора!

Лаура. Льермо! Извините, сеньорита. Это Гильермо, муж Хустины.

Марта. Тот самый несчастный... Очень рада познакомиться с вами, Льермо.

Позвольте, я поцелую вас в щечку? (Целует его.)

Льермо ошарашен.

Мне о вас столько рассказывали...

Льермо. Не верьте им.

Марта. Душа Бадахоса! Муж Хустины живет отдельно от нее, потому что он

человек необычайно чувствительный и одухотворенный...

Адела. Сейчас он у нее еще раз сбрендит.

Льермо (достает пару чулок). Нравятся?

Марта. О! Прелестные! Просто прелесть, Льермо. И не один, а два. Что

особенно приятно.

Льермо. Дешевые. Почти задаром.

Марта. При чем тут дешевизна! Такие вещи судят не по цене. Наконец-то

вы отберете у Хустины бумажные чулки в резинку! Браво!

Льермо. У меня есть тергалевые вещи, перлоновые, резиновые перчатки,

нейлоновые комбинации, есть пудра, помада, я получаю товар из Танжера и

Португалии.

Энрике. Послушайте, чудовище, а галстуки у вас есть?

Л ь е р м о. А как же! Всех цветов, а еще и... (Шепчет ему на ухо.)

Энрике. Принесите мне черный.

Льермо. Как? Разве дедушка уже... (Подходит к Лауре.) Ну, я рад!

Поздравляю.

Лаура. Не валяй дурака. Бери чемодан с коробкой и ступай. Дедушка еще

протянет некоторое время.

Льермо (берег чемодан и шляпную коробку). Ладно. (Марте.) До

свидания... Звать-то вас как?

Марта (немного испуганно). Марта Гарсиа.

Льермо. Незамужняя?

Марта. Нет, замуж...

Энрике. Марта!

Марта. Незамужняя, молодой человек. Незамужняя и даже не помолвленная.

Льермо. Это хорошо. Подходит. Мне кажется, что мы бы с вами... у нас

есть о чем поговорить.

Марта. Сомневаюсь.

Льермо. Один раз я написал стих. Вы его услышите...

Доносится раскат грома.

Ну и ночка! Слышишь, Лаура? Новый мост на ладан дышит. Глядишь, сегодня

и повезет. (Уходит.)

Лаура выходит следом. Пауза.

Адела. По-моему, пора отправляться спать.

Энрике. Да, всем не мешает соснуть.

Адела. Из вашей постели дедушку прекрасно слышно. Так что не волнуйтесь

и спите спокойно.

На пороге появляется Лаура.

Лаура. Если услышите шум, вроде как кто-то с постели на пол свалился --

не пугайтесь, ничего страшного. Не впервой дедушка такое вытворяет. В

определенном возрасте людям свойственны странности. (Толкает кресло-каталку

матери к ее комнате.)

Адела. Хотите положить свои вещи в мой шкаф?

Марта. Нет, благодарю вас. У меня нет ничего такого.

Адела. Хорошо, как угодно.

Энрике. Я перед сном зайду к дедушке.

(Входит в комнату дедушки.)

Раскат грома.

Лаура. Вы ведь не боитесь грозы?

Марта. Не боюсь, я уже не маленькая. А в Мадриде гроза даже

удовольствие.

Адела. Ну, ложитесь отдыхайте. Спокойной ночи.

Марта. Спасибо, сеньора. И вам -- того же.

Мать и дочь уходят. Марта выглядит испуганной. Не знает что делать.

Наконец снимает халат и собирается лечь в постель; из комнаты дедушки

выходит Энрике.

Энрике. Не знаю. Трудно сказать, но... Скорее всего, бронхит. Симптомы

не вызывают сомнений.

Марта. Энрике, я хотела поговорить с тобой наедине.

Энрике. Говори, любовь моя.

Марта. Знаешь, я думаю, что это невозможно. Наверное, мне следует

вернуться к Армандо. Я уверена, он меня простит.

Энрике. Что с тобой, Марта? Ты меня больше не любишь?

Марта. Не знаю. Я не знаю, что со мной. Наверное, нервы. Да еще этот

дом... В нем творятся странные вещи. И вообще -- все произошло так быстро...

Энрике. А с Армандо наоборот -- все так медленно. И ты скучала.

Марта. Это правда. Я ужасно скучала.

Энрике, давай уедем сейчас же из этого дома, у, меня дурные

предчувствия, Мне страшно, ужасно страшно.

Энрике. Уехать сейчас невозможно, Марта, я не могу вести машину ночью.

Иди отдыхай. Поспишь, утром все увидишь другими глазами, а потом мы с

тобой... Одни и вместе, теперь -- всегда вместе. Ты написала письмо мужу?

Марта. Да, и он, наверное, уже прочел его. Бедный Армандо, как он меня

любил, но... такой зануда! И совершенно не понимал меня, никогда не понимал.

А ты...

Энрике. К тому же он был слишком молод. Всего на три года старше тебя,

а для брака необходимы покой и понимание. Твой муж больше заботился о своей

карьере, о своем будущем, чем о тебе.

Марта. Ты совсем другой! С тобой я чувствую себя как за каменной

стеной. Знаешь, как я в тебя влюбилась? Скажешь: я рассуждаю как маленькая,

но все равно мне нравится говорить об этом. Я влюбилась в тебя в тот день,

когда сломала ногу, и ты наложил мне гипс. Знаешь, ты наложил мне гипс так

хорошо...

Энрике. Я обожал тебя уже давно. И потому на гипсе нарисовал сердце,

пронзенное стрелой, и написал стихи Кампоамора.

Марта. А потом... Я подарила тебе мой рентгеновский снимок с надписью:

"Энрике от Марты".

Энрике. Ты была такая красивая на нем! Я всегда носил его с собой в

бумажнике, и когда оставался один, рассматривал твой рентгеновский снимок на

свет и думал о тебе. Если бы я уже не сходил с ума по тебе, я бы влюбился

без памяти в твой перелом. Марта. Энрике, ох, как же ты умеешь разговаривать

с женщинами. Никогда не устаю тебя слушать.

Энрике. Ладно. А теперь ложись спать. Тебе нужно поспать. А завтра

двинемся.

Марта. Ты и я, вместе и одни.

Энрике. Вместе до конца дней. Спокойной ночи, любовь моя.

Марта. Спокойной ночи.

Целуются.

Энрике. Отдыхай.

Марта. Мне уже гораздо лучше.

Энрике уходит. Марта ложится в постель и гасит свет. Тотчас же дверь

отворяется и входит Хустина, в руках у нее чашка кофе и маленький пакетик.

Хустина. Вы спите?

Марта. Нет, малышка, входи.

Хустина. Вот я вам принесла. Какой вы хотите кофе -- с молоком или без?

Марта. Не стоило беспокоиться... Мне все равно... (Берет чашку.) Какой

горячий...

Хустина. Я взяла с собой куклу. Всегда сплю с ней, так веселее. Мне ее

сделал Льермо... Такая забавная... Умеет глаза закрывать... Я назвала ее

Росалинда.

Марта. Вот как? Какой славный парень Льермо! Ну-ка дай мне посмотреть.

Я уже познакомилась с ним, по-моему, очень сообразительный... Ой... (Увидев

куклу, вскрикивает и вскакивает с постели.) Что это?

Хустина. Моя кукла... Росалинда...

Марта. Энрике! Энрике! Выбрось сейчас же эту гадость... Это же

голова... О Боже мой!

Вбегает Энрике.

Энрике. Что с тобой? Что ты кричишь?

Марта (плачет). Посмотри... Посмотри... что у меня в постели...

Хустина. Моя кукла.

Энрике. Слушай, Хустина... убери-ка ее отсюда. Какая мерзость!

Хустина. Но она же... Такая хорошенькая... Иди сюда, любовь моя!

Бедняжка, никто тебя не любит... (Уходит)

Энрике. Успокойся, Марта! Успокойся... Ну что ты ни с того ни с сего...

Марта. Прости, Энрике. Я так испугалась... Когда увидела... Какая

пакость!

Энрике. Ну ладно, дорогая. Постарайся взять себя в руки. Что бы ты ни

видела, что бы ни слышала, не обращай внимания. Пойми, это у тебя от нервов,

только от нервов. Марта. Я постараюсь.

Энрике. Иди ложись, и выпей кофе -- тебе станет лучше... До завтра.

(Уходит.)

Марта, немного успокоившись, собирается выпить кофе, но тут балконная

дверь распахивается. Врывается ветер, дождь. Марта встает и закрывает дверь.

Возвращается в постель; на балконе, за стеклянной дверью, появляется высокий

мужчина в плаще и шляпе. Стучит в стекло.

Марта. Одну минутку... Откуда он там взялся? (Открывает балконную

дверь.)

Мужчина врывается в комнату. Начинает скакать по комнате, рычит как

зверь. Бросается на пол, извивается в корчах.

Браво!.. Очень хорошо у вас получается... Но почему бы вам не показать

мне свое мастерство завтра? Я так устала...

Эустакио (завывает). У ууууууу... Аууууууу... Уммммммм... (У него

приставной нос.)

Марта. Все превосходно, но -- завтра... Я ужасно хочу спать...

(Зевает.)

Эустакио. Аууууууу... ау...! Апчхи!

Марта. Будьте здоровы!

Эустакио. Спасибо. (Вынимает носовой платок, сморкается.) Аууууууу...

Марта. Опять за свое! Какой зануда... По-вашему, это остроумно?

Эустакио. А вы что... кричать не собираетесь?

Марта. Я?! Чего ради?

Эустакио. Ну... Я вас не напугал?

Марта. Напугал меня... такой славный мужчина? Если я вам расскажу

кое-что об этой семейке, у вас у самого волосы дыбом встанут.

Эустакио. Я что-то... Ничего не понимаю... Вас зовут Рафаэла Гусман?

(Достает скомканную бумажку.) И вы живете...

Марта. Не надо, не трудитесь. Меня зовут Марта, и я живу не здесь. Я

приезжая.

Эустакио. Боже мой, какой кошмар! Прошу, извините меня... (Собирается

уйти тем же путем, каким пришел.) Ап...чхи! Апчхи! Надо же, простыл...

Марта. Еще бы... Что это вам вздумалось шататься в такую ночь, да еще

выделывать эдакое? Идите сюда... Господи Боже мой!

Эустакио. Не стоит беспокоиться... Раз вы... Ап...чхи! Апчхи!..

Марта. Да вы же промокли до нитки... Снимайте плащ... И все это, что у

вас на

лице...

Эустакио. Ради Бога! Вы разорите меня...

Марта. Ну-ка... плащ... вы просто как ребенок...

Эустакио. А может, к лучшему... (Снимает плащ и накладной нос на

резинке.)

Марта. Вас следовало бы выпороть... Что за манеры...

Эустакио. Позвольте представиться. Я -- Эстремадурский Сатир, хотя мне

и неприятно это говорить. Ап...чхи!

Марта. Будьте здоровы!.. (Дает ему одеяло.) Накиньте на себя. А кроме

этого чем вы занимаетесь?

Эустакио. По утрам хожу в контору по продаже недвижимости. Я у них

привратником. Во второй половине дня веду кое-какие счета, а по ночам --

сами видели... Хочешь жить, сеньора, умей вертеться... Жена, пятеро детей...

У младшенького, трехлетки,-- корь, старшенькой, Элене, восемнадцать

сравнялось... Вот смотрите... (Достает из кармана фотографии). Здесь они все

пятеро... А посередке -- жена... Когда у меня ночная работа, они все не

спят, дожидаются папу.

Марта. Что-то я не очень понимаю...

Эустакио. Эустакио... Зовите меня Эустакио... А Сатир -- это для

прессы. Видите ли... Когда в нашем городе у какой-нибудь молодой девушки

происходит что-нибудь с женихом... Не знаю, достаточно ли я ясно

выражаюсь...

Марта. Смелее, Эустакио, я не ребенок.

Эустакио. Так вот... когда такое случается... мне в привратницкой

оставляют заявку. И ночью я влезаю в окно, устраиваю шум для привлечения

внимания, но ничего такого, Боже упаси, сам я этими делами мало интересуюсь,

ну, словом, шумлю, пока она не закричит... И тогда смываюсь через окно, вот

и все. Не знаю, поняли вы меня или нет. Апчхи!

Марта. Не совсем.

Эустакно. Все очень просто. Я как бы беру на себя вину за все, что

было.., И девушку немедленно выдают замуж, И почти всегда за того самого

жениха.

Марта. Выходит, вы -- отец половине города.

Эустакио. Представляете? За нижние этажи платят по семьдесят пять

песет, за каждый дополнительный этаж -- плюс двадцать пять песет. Ап...

Апчхи!

Марта. Понятно... А меня вы спутали с...?

Эустакио. Не знаю, как это вышло.,, Дома рядом... А теперь, с вашего

позволения, я вернусь к своим обязанностям.., (Берет плащ, надевает нос.)

Марта. С вас течет, вы схватите воспаление легких...

Эустакио. Спокойно, сеньора... В каждой профессии есть свои

недостатки.,, Апчхи!

Марта. Вот, выпейте кофе. Уже остыл, но все равно почувствуете себя

лучше.

Эустакио. Нет, нет! Большое спасибо. Не стоит беспокоиться...

Марта. Не сердите меня, Эустакио. Я вам приказываю.

Эустакио. Ну хорошо... Премного благодарен... (Пьет кофе.)

Марта. Славный кофеек!

Эустакио. Немного горчит... и пахнет странно.

Марта. Да вы и не попробовали" Ну-ка, залпом...

Эустакио. Ауууу! Уууумммм! Аууу...

Марта. Опять за свое, Эустакио? Хватит не остроумно.

Эустакио (корчась от боли). Кофе... Уууммм!... Кофе. Кофе...

отравввленнн... (Падает на пол.)

Марта. Но... Эустакио... Что с вами? Ну-ка поднимайтесь... Ну-ка,

бравый кавалер, поднимайтесь! Поднимайтесь же... (Берет кофейную чашечку.)

Тут был кофе, и он был... Для меня! Энрике! Энрике! Энрике! (Выбегает из

комнаты.)

Короткая пауза. И тут же из своей комнаты выходит дон Грегоро в ночной

рубашке и спальном колпаке. Уволакивает труп Сатира к себе в комнату.

Кофейную чашечку ставит на место. Входят Энрике и Марта.

Энрике. Сейчас ты примешь эти таблетки и прекрасно проспишь до утра.

Марта. Говорю тебе, он вошел через балконную дверь... в плаще... сперва

прыгал, завывал как зверь... А потом выпил кофе и...

Энрике. Марта, Бога ради!

М а р т а. Но это правда... Поверь, Энрике... Я сейчас сойду с ума.

Энрике. Как, ты говоришь, он назвался?

Марта. Здешний Сатир.

Энрике. Сатир из Бадахоса?.. Послушай... Но это же смешно... На, прими

таблетку... Это тебе просто необходимо...

Звонит телефон.

Я подойду... Разбудит весь дом... (Берет трубку.) Слушаю... Да, слушаю

вас... Что?.. (Пауза.) Алло! Алло!.. Как странно... (Отводит трубку в

сторону.)

Марта (нервничая). Что случилось, Энрике? Кто звонил?

Энрике. Не знаю... Не могу понять... Какой-то странный голос пропел:

"Пятое мая... шестое июня... седьмое июля... Святой Фермин..." А потом

таинственно сказал: "Памплона... фиг-то!" И положил трубку. Не понимаю.

(Кладет трубку.)

Марта. Чемоданы, Энрике! Чемоданы и шляпная коробка! Отправлялись в

Памплону!

Энрике. Верно... Чемоданы и шляпная коробка... Мы пропали!

Марта. Энрике!

Бросаются друг другу в объятия. И быстро падает

Занавес.

Поиск по сайту: