Колба разбивается, и это и есть «расширение пространства борьбы»

Далее, следуя тексту трагедии Гёте, «поверив, что в водной среде
легче всего «доделаться» до человека, Гомункулус погружается в
морскую пучину, и там им овладевает любовное влечение к
дочери морского царя Галатее. В порыве страсти он бросается к
ногам Галатеи и разбивает колбу о ступени ее трона. Лишившись
стеклянной защиты, Гомункулус растворяется в ничто. Так
погибает этот человечек, явившийся «на полпути и лишь наполовину
во плоти».

Герой Уэльбека соглашается «отдохнуть в пансионате» и там внезапно
открывается перед психиатром, увядшей, сорокалетней женщиной,
но в тот момент она казалась ему «просто очаровательной».
Герой протягивает этой женщине лист бумаги, в котором
написано то, что он действительно думает:

«Некоторые люди с ранних лет ощущают тягостную невозможность жить
своей жизнью; у них нет сил взглянуть собственной жизни в лицо
и увидеть ее, как она есть, не оставив в ней темных углов,
туманных панорам на заднем плане. Их существование, конечно,
оскорбляет законы природы: мало того что такая
неприспособленность просто не может быть генетически обусловлена, она
еще сопровождается ненормально обостренным духовным зрением,
не приемлющим банальных схем привычного бытия. Иногда
достаточно поставить перед ними другое человеческое существо,
конечно предполагая, что оно обладает такой же чистотой и
прямодушием, как они сами, – и их надломленность превратится в
страстное и возвышенное стремление к недостижимому. Если одно
зеркало день за днем являет тот же самый печальный образ, два
зеркала, стоящие друг против друга, образуют замкнутую
систему, увлекающую человеческий глаз в бескрайние, геометрически
безупречные глубины, по ту сторону страданий и суеты этого
мира».

Результат его поступка был обычным: «Быть может, я сейчас веду
призрачное существование в диссертации по психологии, среди таких
же интересных медицинских случаев. Мысль о том, что я стал
неотъемлемой частью научных материалов, действует
умиротворяюще. Я представляю себе толстый том с клеевым креплением, в
унылом переплете; я медленно распластываюсь между
страницами; и вот я раздавлен. Я вышел из клиники 26 мая; помню яркое
солнце, жару, раскованных, веселых людей на улицах. Это было
невыносимо». Колба разбилась.

Гомункулуса, согласно Парацельсу, «можно воспитать и обучить, как
любого другого ребенка до тех пор, пока он не подрастет и не
сможет сам о себе позаботиться». Гомункулус Уэльбека решил:
«Я еще не знал, как сложится моя жизнь после больницы; пока
мне было предписано раз в неделю показываться врачу. А в
остальном я отныне должен был заботиться о себе сам».

Герой отправляется на велосипедную прогулку: «Я растягиваюсь на
лужайке, озаренной солнцем. Но теперь мне плохо – здесь, на этой
лужайке, среди этого приветливого, умиротворяющего пейзажа.
Все, что могло бы вызвать отклик в душе, стать источником
радости, невинной гармонии чувств, превратилось в источник
страдания и несчастья. И в то же время я с поразительной
ясностью понимаю, что радость возможна. Долгие годы я иду рядом с
похожим на меня призраком, который живет в выдуманном раю,
в тесном контакте с окружающим миром. Я верил, что должен
воссоединиться с ним. Теперь все кончено.

Я захожу еще дальше в лес. За вон тем холмом, согласно карте,
находятся истоки реки Ардеш. Это меня уже не интересует, но я иду
дальше. И теперь я не знаю, где эти истоки; кругом все одно
и то же. Пейзаж становится все более приветливым, ласковым,
светлым; это причиняет мне физическую боль. Я погружаюсь в
бездну. Моя кожа стала чем то вроде границы, которую силится
продавить окружающий мир. Я оторван от всего; отныне я –
пленник внутри самого себя. Божественного слияния уже не
произойдет; цель жизни не достигнута. Два часа пополудни».

Концовка романа Уэльбека поразительна по своему обращению к тому,
что могло стать спасением, но не стало, при этом очевидно, что
герой «сыграл» ещё и в тот, свойственный людям духа
конфликт, о котором говорил Исайя Берлин в своём знаменитом эссе о
«Двух концепциях свободы»: обретение подлинного «Я» возможно
при помощи «самоотречения» и «отхода во внутреннюю
цитадель», однако и здесь есть свои ограничения.

Надежда

Аникст пишет: «Гомункулус мечтает о конечности и предельности рода
людского, а его антитеза, Фауст же, напротив, устремлен в
бесконечность, ему тесно в границах земного пространства и
времени, как Гомункулусу в его склянке. Судьба Гомункулуса
служит для Фауста предостережением. Она говорит о том, что
обретение «абсолютного» возможно лишь с утратой «относительного»,
чем является человеческая жизнь».

Поиск по сайту: