Житие преподобного отца нашего Серафима Саровского

Преподобный Серафим, старец Саровский, родом был из Курска и происходил от благочестивых и состоятельных родителей, по фамилии Мошниных, принадлежавших к именитому купеческому сословию города; он родился 19-го июля 1759 года и во святом крещении наречен было Прохором. Отец его, Исидор, имел великое усердие к храмам Божиим, а мать его, Агафия, еще более мужа своего, почитаема была за свое благочестие и благотворительность. На третьем году от рождения, Прохор лишился своего отца, и единственной воспитательницей его осталась благочестивая мать его Агафия, под руководством которой он вырос в благочестии христианском и в любви к молитве и храму Божию. С раннего детства над блаженным проявлялся дивный покров Божий, явно предуказывая в нем благодатного избранника Божия. Однажды мать его, осматривая постройку церкви, начатую еще ее мужем, взяла семилетнего Прохора вместе с собою на самый верх строившейся колокольни. По неосторожности отрок упал с колокольни на землю. Агафия в ужасе сбежала с колокольни, думая, что сын ее разбился до смерти, но с удивлением и радостью увидели его стоящим на ногах, целым и невредимым. Так над благодатным отроком исполнились слова Писания: не приидет к тебе зло, и рана не приближется телеси твоему, яко ангелом своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою (Пс. 90: 10-12).

На десятом году Прохора начали обучать грамоте, и отрок быстро стал постигать церковную грамоту, обнаруживая светлый ум и память и в то же время украшая себя кротостью и смирением. Но вдруг он впал в тяжкий недуг, так что домашние не надеялись на его выздоровление. В это тяжелое для него время Прохор видит в сонном видении Пресвятую Богородицу, Которая обещала посетить его и исцелить от болезни. В скором же времени слова Богоматери сбылись. В это время случился в Курске крестный ход во главе с чудотворной иконой Знамения Пресвятой Богородицы(1). По причине дождя и грязи, крестный ход, для сокращения пути, направился через двор Мошниной. Благочестивая Агафия поспешила вынести больного сына, приложила его к чудотворной иконе Богоматери, после чего отрок совершенно выздоровел.

С любовью прилежал благочестивый отрок к книжному учению, изучая Священное Писание и другие божественные и душеполезные книги, весь ум свой вперив к Богу, любовью к Которому пламенела его чистая душа. Между тем, старший его брат, занимавшийся торговлей, понемногу стал приучать к ней Прохора, но сердце отрока не лежало к этому делу: душа его стремилась стяжать себе духовное сокровище, нетленное и неоскудеваемое. Не имея возможности посещать в будничные дни божественную литургию, Прохор, несмотря на то, не пропускал почти ни одного дня без посещения храма Божия и с рассвета поднимался, чтобы прослушать утреню; в воскресные же и праздничные дни он особенно любил заниматься на свободе чтением духовно-назидательных книг, причем иногда читал вслух и своим сверстникам, но более предпочитал уединение и безмолвие. От матери Прохора не утаилось направление ее сына, она не противоречила его желанию. И вот, когда благочестивому юноше исполнилось семнадцать лет, он твердо решил оставить мир и, с благословения матери, напутствовавшей его медным крестом, с которым с тех пор никогда не расставался, посвятил себя иноческой жизни.

Оставив мир, блаженный отправился сначала на богомолье в Киево-Печерскую лавру, где один прозорливый затворник, по имени Досифей, провидя в юноше доброго подвижника Христова, благословил его идти спасаться в Саровскую пустынь(2).

- Гряди, чадо Божие, - говорил прозорливый старец юному подвижнику, - и пребудь в Саровской обители; место сие будет тебе во спасение; с помощью Божиею, там окончишь ты и свое земное странствование. Святый Дух, Сокровище благих, управит жизнь твою во святыне.

Повинуясь завету прозорливого старца, Прохор пришел в Саровскую пустынь, где с любовью был принят настоятелем пустыни, старцем Пахомием, иноком кротким и смиренномудрым, много подвизавшимся в посте и молитве и бывшим – образцом иноков. Провидя благое произволение Прохора, Пахомий определил его в число послушников и отдал в научение старцу, иеромонаху Иосифу, бывшему казначеем обители. Находясь в келейном послушании у старца, Прохор с ревностью исполнял все монастырские правила и уставы и различные братские послушания: в хлебнее, в просфорне, в столярне; кроме того, он исполнял в храме обязанности пономаря. Никогда не бывал он праздным, но постоянной работой старался предохранить себя от скуки, которую считал одним из опаснейших для инока искушений.

- Болезнь сия врачуется, - говорил он впоследствии по собственному опыту, - молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божия и терпением, потому что и рождается она от малодушия, беспечности и празднословия.

На церковные службы Прохор являлся прежде всех, выстаивал неподвижно все богослужение, как бы оно ни было продолжительно. Вне церкви любил он уединяться в своей келлии. Занимаясь рукоделием или каким-либо иным послушанием, он беспрестанно имел в памяти и сердце молитву Иисусову, силою ее препобеждая различные вражеские искушения. Не довольствуясь тишиной и безмолвием Саровской обители, юный подвижник, соревнуя некоторым старцам, которые, с благословения настоятеля, удалялись на полное уединение из монастырской ограды в глубь монастырского леса(3), - по благословению своего старца Иосифа также удалялся в свободные часы в лесную чащу для молитвенного безмолвия. С молитвою он соединял воздержание и пост, в среду и пятницу не вкушая никакой пищи, а в другие дни принимая ее только один раз. Все питали уважение и любовь к необыкновенному подвижнику, постоянные и разительные подвиги которого трудно было укрыть, несмотря на глубокое его смирение. Особенно любовь и доверие являли к нему, как бы к своему родному чаду, старцы Пахомий и Иосиф. Эта любовь и всеобщее уважение Саровских иноков к юному подвижнику Христову особенно ясно выразились по следующему случаю.

В 1780 году Прохор тяжко заболел. Все тело его распухло, и он, претерпевал жестокие страдания, неподвижно лежал на своем жестком ложе. Врача не было, и болезнь не поддавалась никаким средствам; по-видимому, это была водянка. Недуг длился в течение трех лет, половину коих страдалец провел в постели. Но слово ропота никогда не сходило с уст Прохора; всего себя, и тело и душу, он предал Господу и непрестанно молился, слезами своими омывая ложе свое (4). Духовный отец и наставник Прохора, старец Иосиф, служил ему, во время болезни, как простой послушник; настоятель обители, старец Пахомий, неотлучно находился при нем; старец Исаия и другие старцы и братия также много пеклись о нем. Наконец, опасаясь за самую жизнь страдальца, Пахомий с решительностью предлагал ему позвать врача. Но блаженный с еще большей решительностью отказался от врачебной помощи.

- Я предал себя, отче святый, - сказал он старцу, - истинному Врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу, и Пречистой Его Матери; если же любовь ваша рассудит, снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством (т.е. причастием Св. Таин).

Тогда старец Иосиф, по просьбе больного и по своему собственному усердию, отслужил о здравии Прохора всенощное бдение и литургию; на богослужение собрались братия из усердия помолиться о страждущем. После литургии Прохор был исповедан и причастился на болезненном одре своем святых Христовых Таин.

И вот, по причащении, ему явилась в несказанном свете Пресвятая Дева Мария, Сопровождаемая апостолами Иоанном Богословом и Петром. Обратившись Божественным ликом Своим к Богослову, Она сказала, указывая перстом на Прохора:

- Сей – нашего рода!(5).

Потом Она возложила правую руку на его голову, - и тот-час же материя, наполнявшая тело больного, начала вытекать чрез образовавшееся в правом боку отверстие. В скором времени Прохор совсем исцелел, и лишь признаки раны, бывшей истоком болезни, всегда оставались на его теле, как бы во свидетельство его дивного исцеления. На месте явления Богоматери вскоре затем, особым промышлением Божиим, была сооружена двухэтажная церковь с двумя престолами и при ней больница, на месте сломанной келлии Прохора. Последний, по поручению настоятеля, собирал пожертвования на это построение и собственными руками соорудил в нижней больничной церкви престол из кипарисового дерева. Когда престол этот был освящен, преподобный Серафим до конца своей жизни причащался св. Таин преимущественно в этом храме – для непрестанного памятования о явленном ему на этом месте великом благодеянии Божием (6).

Пробыв в Саровской пустыне восемь лет в звании послушника, Прохор 18 августа 1786 года, 27 лет от роду, удостоился пострижения в иноческий образ, при чем ему дано было новое имя – Серафим. С принятием иноческого сана, самое значение нового имени(7), напоминая Серафиму о чистоте и пламенном служении Богу Ангелов, возвышало в нем еще сильнейшее желание и святую ревность служить Господу. Серафим усугубил свои труды и подвиги и стал держать себя еще уединеннее, погружаясь во внутреннее Богомысленное созерцание.

С небольшим через год после того, преподобный был посвящен в сан иеродиакона(8). С того времени он около шести лет почти беспрерывно служил в этом сане, и к трудам прилагал труды, к подвигам еще новые, горя духом и пламенея Божественною любовью. Ночи на воскресные и праздничные дни проводил он в бодрствовании и усердной молитве, без отдыха, стоя на молитвенном правиле до самой литургии; по окончании же Божественной службы, оставался еще долгое время в храме, приводя в порядок священную утварь и заботясь о чистоте алтаря Господня. И при всем том, блаженный Серафим почти не чувствовал трудов, не утомлялся, не нуждался после них в продолжительном отдыхе, часто совсем забывая о пище и питье, и, отходя для отдыха, жалел, зачем человек не может, подобно Ангелам, беспрерывно служить Богу.

Все выше и выше восходила душа Серафима по лестнице добродетелей и Богомысленных созерцаний, - и, как бы в ответ на его пламенную святую ревность, Господь утешал и укреплял его в подвигах благодатными небесными видениями, созерцать кои он соделался способным, вследствие чистоты сердца, непрестанного воздержания и постоянного возвышения души к Богу. Так, иногда, при церковных служениях, он созерцал святых Ангелов, сослужащих и воспевающих с братиею, в образе молниеносных юношей, облеченных в белые златотканые одежды; пения их нельзя было ни выразить словам, ни уподобить никакой земной мелодии. «И бысть сердце мое яко воск таяй»(9), - говорил он впоследствии словами Псалмопевца, вспоминая ту неизреченную радость, которую испытывал при сих небесных явлениях. И не помнил он тогда от той радости ничего; помнил только, как входил в церковь, да выходил из нее.

Но особенно благодатного, знаменательного видения сподобился преподобный однажды во время Божественной литургии на страстной седмице. Это было в великий четверг. Литургию совершали благоговейные старцы Пахомий и Иосиф, вместе с блаженным Серафимом, ибо Пахомий глубоко привязался к юному, но благоискусному иноку и божественную службу почти всегда совершал с ним. Когда Серафим, после малого входа и паремий, возгласил: «Господи, спаси благочестивыя» и вышедши в царские врата со словами: «и во веки веков», навел на предстоящих орарем, его внезапно озарил сверху необыкновенный свет, как бы от лучей солнечных. Подняв взоры на сияние, блаженный Серафим узрел Господа нашего Иисуса Христа во образе Сына Человеческого во славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного, как бы роем пчел, Небесными Силами: ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат шел Он по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши руки Свои, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ близ царских врат(10). Сердце блаженного преисполнилось неизреченною радостию, в сладости пламенной любви ко Господу, и озарилось Божественным светом небесной благодати. И сам он от сего таинственного видения мгновенно изменился видом, - и не мог ни сойти с места, ни проговорить ни слова. Многие заметили это, но никто не понимал настоящей причины происходящего. Тотчас же два иеродиакона подошли к Серафиму и ввели его в алтарь; но и поле того он около двух часов стоял неподвижно на одном месте, - только лицо его поминутно менялось: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливался в нем живой румянец. Служившим литургию старцам Пахомию и Иосифу казалось, не почувствовал ли Серафим неожиданную слабость сил, которая столь естественно могла случиться с ним в великий четверг после продолжительного поста, особенно при том уважении, которое питал к нему издавна блаженный Серафим; но потом поняли, что ему было видение. Когда Серафим пришел в себя, старцы спросили его, что такое случилось с ним. Серафим кротко, с детской доверчивостью поведал им о своем видении. Опытные в духовной жизни старцы сложили в сердце рассказ его; блаженному же Серафиму внушили, чтобы он не возгордился и не дал бы в душе места пагубной мысли о каком-либо своем достоинстве пред Богом. Но никто, кроме упомянутых старцев, не узнал тогда, какого дивного посещения Божия сподобился блаженный Серафим.

И святый, после сего благодатного небесного видения, не возмечтал о себе и о своих духовных дарованиях, но еще более утвердился в смиренномудрии. Ограждаемый глубоким смирением, он восходил от силы в силу и, непрестанно подвизаясь в духовном самоуничижении, верно и неуклонно шел царским путем Креста Господня. С сего времени Серафим стал еще более искать безмолвия и чаще прежнего удалялся для молитвы в Саровский лес, где для него была устроена пустынная келлия. Проводя дни, с утра до вечера, в монастыре, совершая службы, исполняя монастырские правила и послушания, вечером он удалялся в пустынную келлию для ночной молитвы, а рано утром опять возвращался в монастырь для исполнения своих обязанностей.

В 1793 году Серафим на тридцать пятом году от рождения был рукоположен в сан иеромонаха(11). И в этом сане, он, как и прежде, но с еще большей любовью продолжал в течение долгого времени непрерывное священнослужение, причащаясь ежедневно с верою и благоговением св. Христовых Таин.

Вскоре после этого, преподобный Серафим подъял на себя еще высший подвиг и добровольно удалился в пустыню. Это было по кончине любимого начальника и наставника его, блаженного старца Пахомия, который и благословил его пред своей кончиной на сей подвиг. С горьким плачем проводив тело своего наставника в землю, Серафим, приняв на то благословение нового настоятеля, старца Исаии, своего отца духовного, оставил обитель для безмолвных подвигов в пустыни(12).

Келлия преподобного Серафима находилась в дремучем сосновом лесу, на берегу реки Саровки, на высоком холме, верст за 5-6 от монастыря, и состояла из одной деревянной комнатки с печкой. Подле келлии преподобный устроил небольшой огород, а потом и пчельник, которые обнес забором. Невдалеке от Серафима жили в уединении другие отшельники Саровские, и вся окрестная местность, состоявшая из разных возвышенностей, усеянная лесом, кустарником и келлиями пустынножителей, как бы напоминала собой святую гору Афонскую. Посему преподобный наименовал пустынный холм свой горою Афонскою, дав и другим, самым уединенным, местам в лесу имена разных святых мест: Иерусалима, Вифлеема, Иордана, потока Кедрского, Голгофы, горы Елеонской, Фавора, - как бы для живейшего представления священных событий земной жизни Спасителя, Которому он окончательно предал свою волю и всю жизнь. Непрестанно упражняясь в чтении святого Евангелия, он особенно любил читать в этих местах о соответствующих их именам евангельских событиях. В Вифлеемском своем вертограде воспевал он евангельское славословие: Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение (13). На берегу Саровки, как бы на берегах Иордана, вспоминал он о проповеди Иоанна Крестителя и крещении Спасителя. Народную беседу Господа о девяти заповедях блаженства он слушал на одной горе, лежавшей у Саровки, а на другой возвышенности, названной горою Преображения, созерцал в мысленном соприсутствии с Апостолами славу Преобразившегося Господа. Забравшись в густоту дремучего леса, он вспоминал по Евангелию моление Господа в чаще (14) и, тронутый до глубины души внутренними Его страданиями, проливал слезные молитвы о своем спасении. На, так называемой им, горе Елеонской он созерцал славу Вознесения Христа на Небо и Его сидение одесную Бога.

Одежду преподобный Серафим носил всегда одну и ту же, простую, даже убогую: на голове поношенную камилавку, на плечах полукафтанье как бы в виде балахона из белого полотна, на руках кожаные рукавицы, на ногах кожаные чулки и лапти; на балахоне его висел неизменно тот самый крест, которым благословила его некогда мать, отпуская из дома во святую обитель, а за плечами лежала сумка, в которой подвижник неразлучно носил при себе св. Евангелие, которое всегда напоминало ему о спасительном ношении благого ига и легкого бремени Христова. Все время проходило для ревностного подвижника Христова в непрестанных молитвах и псалмопениях, чтении священных книг и телесных трудах.

В холодную пору преподобный собирал сучья и хворост и рубил своим топориком дрова для отопления своей убогой келлии. Летом он работал на своем маленьком огороде, который он сам возделывал и удобрял, и овощами которого он преимущественно питался. Для удобрения земли, он ходил в жаркие летние дни на болотистые места за мохом, - и так как он входил туда, обнажившись и лишь препоясав чресла свои, то комары и другие насекомые, кишевшие над болотом, жестоко уязвляли его тело, так что оно част не только опухало, но даже синело и запекалось кровью. Но подвижник Божий добровольно терпел эти мучительные язвы, Господа ради, и даже радовался им, потому что, как говорил он впоследствии, «страсти истребляются страданием и скорбию – или произвольною, или посылаемою Промыслом», и потому, для совершеннейшего и надежнейшего очищения души, принимал на себя произвольные страдания. Собрав, таким образом, мох, угодник Божий удобрял гряды, сажал семена, поливал их, полол и собирал овощи, непрестанно славословя Бога и изливая тихую, святую радость свою в пении священных песнопений, которыми освежал и назидал дух свой среди однообразия телесных занятий. Обладая светлой памятью, с детства благоговейно внимательный к церковным службам, Серафим знал наизусть множество церковных песнопений, кои и любил воспевать, среди трудов, в своей безмолвной, уединенной пустыни, причем некоторые, наиболее близкие к преподобному люди, замечали, что многие из этих песнопений имели наибольшее приложение к местности и к его уединенному иноческому доброделанию. Так святый Серафим особенно любил часто воспевать: «Всемирную славу»(15) – в честь Богородицы, Которую считал покровительницей своей пустыни, - Пустынным непрестанное Божественное желание бывает, мира сущым, суетнаго кроме (16) – антифон, изображающий пустынную жизнь и воскриляющий душу пустынника к предметам Божественным, а также песнопения, возносящие душу человека к великому делу любви Божией, к творению мира и человека, как то: «Иже от несущих вся приведый, словом созидаемая, совершаемая духом»(17), «Водрузивый на ничесомже землю повелением Твоим»(18) и т.д.

И вот, среди этой трудовой молитвы, занимаясь где-либо работой в огороде, на пасеке, или в лесу, преподобный погружался в столь глубокое созерцание духовных Таин, что, незаметно для себя, прерывал работу, орудия падали из рук его, руки опускались, глаза придавали лицу особенный, благодатный характер самоуглубления. Старец всей душою погружался в самого себя, умом восходил на небо и витал в Богосозерцании. И если кому-нибудь в такие минуты случалось быть подле, или проходить мимо, то никто не смел нарушить благодатной тишины и покоя преподобного и каждый тихо скрывался от него. В каждом предмете, в каждом делании Серафим видел сокровенное отношение их к духовной жизни и отсюда поучался и возводил умные очи свои горе. Так, при рубке дров, сделав один или три обрубка, он углублялся в созерцание великого таинства Единого Бога, в Троице славимого.

Сверх телесных трудов, преподобный Серафим, дабы простираться все выше и выше в духовном совершенствовании, предавался возвышенным занятиям ума и сердца и читал много книг, особенно – Священного Писания, а также святоотеческих (19) и богослужебных. Самой первой книгой для него было св. Евангелие, с которым он никогда не расставался, нося его с собой. Подвижническая жизнь, чистота сердца, молитвенные собеседования с Богом, духовная самоуглубленность и огромная начитанность в Священном Писании и душеполезных книгах – озарили ум его таким светом, что он ясно понимал и всей душою проникал смысл слова Божия. Он поставил себе в пустыне постоянным правилом ежедневно прочитывать с изъяснением для себя по нескольку зачал из Евангелия и Апостола. «Душу снабдевать. – говорил от впоследствии, - надобно словом Божиим: ибо слово Божие есть хлеб ангельский, им же питаются души, Бога алчущие. Всего же более должно упражняться в чтении Нового Завета и Псалтири. От чтения Св. Писания бывает просвещение в разуме, который от того изменяется изменением Божественным. Надобно так обучить себя, чтобы ум как бы плавал в законе Господнем, по руководству которого должно устроять и жизнь свою. Очень полезно заниматься чтением слова Божия в уединении и прочитать всю Библию разумно. За одно такое упражнение, кроме других добрых дел, Господь не оставит человека Своею милостию, но исполнит дара разумения». И святый старец от непрестанных упражнений в чтении Слова Божия стяжал себе этот благодатный дар разумения, а вместе с тем мир душевный и высший дар сердечного умиления. В Священном Писании он искал уже не одной истины, но и теплоты духа, и нередко, за священным чтением, из его глаз текли слезы умиления, от которых человек, по собственному признанию старца, согревается весь и исполняется духовных дарований, услаждающих ум и сердце паче всякого слова.

Ежедневно преподобный совершал по Следованной Псалтири иноческое молитвенное правило, по чину древнейших христианских пустынножителей; в свое время пел и читал 1й, 3й, 6й и 9й часы, вечерню, малое повечерие, молитвы на сон грядущим, при чем часто также, вместо вечернего правила, полагал по тысяче поклонов за один раз, полунощницу и другие службы церковные. Изведав все образы и ступени молитвы, он восходил не только до подвига так называемой умной молитвы, но и до самой высокой на земле высоты молитвенного созерцания, когда ум и сердце бывают соединены в молитве, помыслы не рассеяны и сердце согревается теплотою духовною, в которой возсиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека.

Так спасаясь в пустыне в течение недели, святый Серафим накануне воскресных и праздничных дней приходил в Саровскую обитель, слушал вечерю, всенощное бдение или утреню и за ранней литургией причащался св. Таин, после чего до вечерни принимал приходивших к нему по своим нуждам братий, и потом, взяв с собою хлеба на неделю Великого поста он проводил в монастыре и в эти дни говел, исповедовался и причащался св. Таин.

С молитвенными подвигами блаженный старец соединял подвиги великого воздержания и поста. В начале своей пустынной, отшельнической жизни он питался черствым и сухим хлебом, который брал с собой из обители по воскресеньям, на целую неделю, но и из этого количества хлеба он уделял добрую долю пустынным животным и птицам, которые очень любили его и часто посещали место его молитвенных подвигов. Даже диким зверям старец внушал благоговение. Так, к нему часто приходил громадный медведь, которого он кормил; по его слову, медведь уходил в лес и потом приходил снова, и старец кормил его и давал иногда кормить его своим посетителям. Впоследствии преподобный Серафим еще более усугубил свой пост, отказавшись даже от хлеба, и приучил тело к такому воздержанию, что питался, по слову Апостола, делающее своими руками (20), одними овощами своего огорода. В течение же первой недели Великого поста он вовсе не принимал пищи до причащения св. Таин в субботу. Совсем перестав брать хлеб из обители, он в течение более двух с половиной лет жил без всякого содержания от нее, и братия недоумевала, чем мог питаться старец все это время, не только летом, но и зимой; только незадолго до смерти старец поведал некоторым близким ему лицам, что он около трех лет питался лишь отваром из травы снити(21), которую летом собирал и сушил на зиму.

Между тем многие стали нарушать безмолвие блаженного пустынника, часто посещал его ради духовного наставления и утешения. Многие из Саровской братии приходили к нему за советами и наставлениями, или для того, чтобы только повидать его. Умея узнавать и различать людей, старец от некоторых уклонялся, сохраняя молчание. Но тех, кто имел до него действительную нужду, он охотно принимал и с любовью руководил из своими советами, наставлениями и духовными беседами. Таковыми были, например, его постоянные посетители схимонах Марк и иеродиакон Александр (22); но и они, находя иногда старца совершенно погруженным в Богомыслие, не осмеливались нарушить его покой, или дожидались конца его молитвенных подвигов, или, прождав некоторое время, тихо удалялись от старца. Бывали у преподобного и посторонние посетители. Если же, вне своей пустынной келлии, старец неожиданно встречал кого-либо в лесу, то, обыкновенно, не вступая в беседу, со смирением кланялся ему и уходил прочь, ибо от молчания, как говорил он впоследствии в своих наставлениях никто никогда не раскаивался. Но вообще Серафим тяготился посетителями, нарушавшими его безмолвие. Особенно было для него тяжело, когда приходили к нему женщины; но уклоняться от наставлений он не мог, считая это делом, неугодным Богу. Тогда святый старец, на том случайном основании, что женскому полу возбранен вход на св. Гору Афонскую, решился распространить это запрещение и на свой холм, названный им тем же именем. Придя однажды в монастырь во время совершения Божественной литургии, Серафим просил на то благословения у строителя Саровского, старца Исаии, который, после некоторого недоумения (23), благословил его на то иконой Богоматери, именуемой «Блаженное Чрево» (24). Вместе с тем, старец Серафим обратился с горячей мольбой к Богу и Пресвятой Богородице, дабы желание его исполнилось, и женщинам был бы возбранен вход на его пустынный холм, так чтобы это не было камнем претыкания и соблазна, как некоторым из братий, так еще более и мирянам; в удостоверение изволения Божия на сие прошение, он просил знамения в виде преклонения ветвей дерева, мимо которого он проходил, возвращаясь с праздника Рождества Христова из Сарова в свою пустынную келлию. И вот, когда он, на 26 декабря ночью, пошел в Саров к Божественной литургии, то, дошедши до места, где грунт земли круто спускается вниз, увидел, что с обеих сторон тропинки огромные сучья с вековых сосновых деревьев завалили дорожку и преградили проход к его келлии, тогда как с вечера ничего подобного не было. Тогда святый старец, в чувстве живейшей благодарности Богу, пал на колени, уразумев из происшедшего, что желание его угодно Господу. И сам он поспешил завалить колодами тропинку к себе, и не только женщинам, но и вообще посторонним лицам с этих пор вход к нему был совершенно закрыт.

При виде таких подвигов великого старца, исконный враг рода человеческого вооружился против него всевозможными искушениями и кознями. Так, он наводил на подвижника различные страхования, то испуская за дверями как будто вой дикого зверя, то представляя, что как будто скопище народа ломит дверь его келлии, выбивает косяки, бросает в старца обрубок дерева и т.п.; по временам, и днем, но особенно ночью, во время молитвенного предстояния преподобного старца Серафима, ему видимо вдруг представлялось, что келлия его разваливается и со всех сторон врываются с яростным ревом страшные звери; иногда вдруг пред ним появлялись отверстые гробы с восстающими из них мертвецами. И когда, впоследствии, один мирянин, в простоте сердца своего, спросил его: «батюшка, видали ли вы злых духов?» - он отвечал с улыбкой: «они гнусны, - как на свет ангела взглянуть грешному невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны». Но все эти страшные видения, ужасы и искушения, сопровождаемые иногда и телесными страданиями, благодатный старец превозмогал теплой молитвой и препобеждал силой Честного и Животворящего Креста Господня. Неоднократно старец Серафим был искушаем духом честолюбия, избираемый в игумены и архимандриты разных монастырей(25); но он всегда в таких случаях с непоколебимой твердостью, растворенной глубоким смирением, отклонял от себя эти назначения, стремясь к истинному подвижничеству и в иноческом житии ища лишь спасения души своей и ближних.

Видя смиренномудрие святого старца, Диавол воздвиг на него сильную мысленную брань (26), поддерживая ее с такой силой, от которой падали некоторые и из великих подвижников. Тогда старец Серафим, в тяжком душевном состоянии, обратился с сердечной молитвой к Подвигоположнику нашего спасения Господу Иисусу Христу и Его Пречистой Деве-Марии, и, в то же время, для устранения и истребления диавольских козней, решился подъять на себя новый высшей молитвенный подвиг, по примеру древних христианских столпников. В глубине дремучего леса, в ночное время, никем не видимый, всходил он на высокий гранитный камень, для усиления своего молитвенного подвига, и долговременно молился на нем, стоя на ногах или коленопреклоненный, взывая от глубины души мытареву молитву:

- «Боже, милостив буди мне грешному!»

В келии своей сей новый столпник поставил также небольшой камень, на котором молился с утра до вечера, оставляя тот камень лишь для отдохновения от крайнего изнурения сил, или для небольшого укрепления себя скудной пищей. В этом великом подвиге преподобный Серафим провел тысячу дней и тысячу ночей. Враг окончательно был побежден, и мысленная брань прекратилась. Но от такого необычайного молитвенного подвига и почти трехлетнего стояния на ногах старец пришел в крайнее телесное изнурение и получил тяжкие, болезненные язвы на ногах, кои не оставляли его до самой смерти. И только тогда, наконец, прекратил от свой невыносимо тяжкий подвиг столпничества, на который и в древности решались лишь немногие подвижники. Но при жизни старца никто не знал о сем необычайном молитвенном его подвиге, который он сумел скрыть от любопытствующего взора человеческого. К бывшему после старца Исаии игумену Нифонту был о Серафиме от преосвященного епископа тамбовского тайный запрос, на который настоятель Саровский отвечал: «о подвигах и жизни о. Серафима мы знаем; о тайных же действиях каких, также и о стоянии 1000 дней и ночей на камне, никому не было известно» (27). И лишь незадолго до блаженной кончины своей преподобный Серафим, по примеру многих других подвижников, в числе других обстоятельств своей жизни, поведал некоторым из Саровской братии и о сем своем дивном подвиге. Один из слушателей заметил тогда, что подвиг этот выше сил человеческих. На сие святый старец заметил со смирением веры:

- Святый Симеон Столпник сорок семь лет стоял на столпе: а мои труды похожи ли на его подвиг?

Когда же собеседник заметил, что, вероятно, старец ощущал в это время помощь благодати укрепляющей, преподобный отвечал:

- Да, иначе сил человеческих не хватило бы… Внутренне подкреплялся и утешался я этим небесным даром, свыше нисходящим от Отца светов.

Потом, немного помолчав, прибавил:

- Когда в сердце бывает умиление, то и Бог бывает с нами (28).

Посрамленный диавол начал строить новые козни святому старцу для удаления его из пустыни. Он послал на него злых людей, которые, встретив преподобного в лесу, стали требовать от него денег, будто бы получаемых им от приходящих к нему мирян. Старец отвечал, что он ни от кого не получает денег. Но они не поверили, и один из злодеев бросился на него, но сам упал. Серафим обладал телесной силой и, с топором в руках, мог бы защищаться против трех разбойников. Но он вспомнил слова Спасителя: вси приемшии нож, ножем погибнут (29) и опустив топор, сложил крестообразно на груди руки и кротко сказал:

- Делайте, что вам надобно.

Один злодей, подняв топор, так сильно ударил старца обухом топора по голове, что у него изо рта и ушей хлынула кровь.

Преподобный Серафим в беспамятстве упал. Злодеи продолжали яростно быть его обухом топора, поленьями, руками и ногами. Наконец, заметив, что он не дышит, и считая его мертвым, они связали ему веревками руки и ноги, намереваясь бросить тело его, для сокрытия своего преступления, в реку; сами же бросились в келлию старца за предполагаемой добычей, но, тщательно пересмотрев, перебрав и переломав все в келлии, ничего не нашли, кроме святой иконы и нескольких картофелин. Тогда они пришли в страх и раскаяние, что убили, без всякой пользы для себя, святого, нестяжательного человека Божия, и бросились бежать. Между тем Серафим, очнувшись и кое-как развязав себе руки, вознес к Богу молитву о прощении своих убийц и с трудом дополз до своей келлии, где провел всю ночь в жестоких страданиях. На другой день с величайшим трудом добрел он в обитель во время литургии. Вид его был ужасен: волосы были смочены кровью, спутаны и покрыты пылью и сором, лицо и руки избиты, уши и уста запеклись кровью, несколько зубов было вышиблено. На вопросы ужаснувшейся при сем зрелище братии старец молчал, но, попросив к себе настоятеля, старца Исаию, и монастырского духовника, поведал им о случившемся. И вот, к злорадству диавола, Серефим принужден был остаться в монастыре. Нестерпимо страдал он и лежал еле живой, не принимая никакой пищи. Так прошло восемь суток. Тогда, отчаявшись за его жизнь, послали за врачами, которые, освидетельствовав Серафима, нашли, что голова у него проломлена, ребра перебиты, грудь оттоптана, все тело по разным местам покрыто смертельными ранами, и удивлялись, как старец мог остаться в живых после таких побоев. Для совещания о том, что лучше предпринять к облегчению старца, братия собрались в его келлии. В то же время послали за настоятелем. И вот, в ту минуту, когда оповестили, что настоятель идет, преподобный Серафим забылся и уснул тонким, легким, спокойным сном. Во сне увидел он дивное видение, подобное тому, какое видел некогда ранее, когда в бытность свою послушником, лежал в смертельной болезни. К нему подошла Пресвятая Богородица, в царской порфире, окруженная небесной славой; за Ней шли апостолы Петр и Иоанн Богослов. Оставаясь у одра, Пресвятая Дева перстом правой руки показала на больного и, обратясь Пречистым Ликом Своим в ту сторону, где стояли врачи, произнесла:

- Что вы трудитесь?

Потом, обратясь опять лицом к старцу Серафиму, произнесла:

- Сей – от рода Моего!

После этого, видение, которого присутствующие и не подозревали, кончилось, - а когда настоятель вошел в келлию, больной снова пришел уже в себя. Отец Исаия стал настоятельно и с любовью уговаривать его воспользоваться советами и помощью врачей. Но больной, несмотря на отчаянное свое положение, после стольких забот о нем, к удивлению всех, твердо отвечал, что теперь он не желает никакого пособия от людей, умоляя настоятеля позволить ему предоставить свою жизнь Богу и Пресвятой Богородице. Настоятель принужден был исполнить желание старца, который от дивного Божественного посещения в продолжение нескольких часов находился в несказанной, неземной радости. Потом старец успокоился и почувствовал облегчение от болезни и постепенное возвращение сил. Немного времени спустя, он уже встал с постели, начал немного ходить по келлии и вечером подкрепился пищей. С того же самого дня он опять стал понемногу предаваться духовным подвигам.

Со дня болезни старец пробыл в монастыре около пяти месяцев. Болезнь сделала его согбенным, что еще и ранее замечалось в нем, после того как однажды при рубке он был придавлен деревом. Но, почувствовав в себе опять силы к провождению пустынной жизни, Серафим обратился к настоятелю с просьбой отпустить его в пустыню. Старец Исаия и братия упрашивали его остаться навсегда в монастыре. Но преподобный твердо отвечал, что ни во что вменяет подобные нападения, как случившееся с ним, и готов перенести до смерти все оскорбления, какие бы ни случились. Тогда отец Исаия благословил его желание, и Серафим возвратился в свою пустынную келлию.

Вскоре после этого разбойники, избившие старца, были найдены; то были крепостные люди некоего местного помещика Татищева. Тогда преподобный Серафим, с любовью простив их, просил настоятеля и помещика не наказывать их, объявляя, что в противном случае он оставит Саровскую обитель и тайно удалится в другие отдаленные святые места. По мольбе старца, злодеев простили, но Бог покарал их за Своего угодника: вскоре сильный пожар совершенно истребил их жилища. Тогда разбойники пришли в раскаяние и со слезами просили у преподобного Серафима прощения и святых молитв, возвратившись, его благословением, на путь добродетельной жизни.

За свои высокие подвиги и богоугодную жизнь святый старец сподобился от Бога благодатного дара прозорливости. Но тем более он избегал славы человеческой и стремился к безмолвию.

В 1806 году настоятель Саровской обители, старец Исаия, по своему болезненному положению и преклонности лет, удалился от дел, и братия единодушно избрала на его место преподобного Серафима. Но Серафим уклонился от этого, как по своему глубокому смирению, так и по крайней любви к пустыне и безмолвию. Тогда настоятелем был избран отец Нифонт, с детства известный Серафиму. Между тем старец Исаия, вследствие недугов своих и слабости сил, не имея возможности ходить за шесть верст в пустынь к преподобному Серафиму и вместе с тем не желая лишиться утешения беседовать с ним, сильно скорбел о том. Тогда братия, по усердию, стали возить престарелого Исаию в пустынь к преподобному Серафиму, за телесной немощью обоих. Но вскоре и этот последний из самых дорогих друзей преподобного Серафима по жизни духовной отошел ко Господу. Эта потеря поразила Серафима глубокой скорбью, и с того времени он еще больше и чаще стал размышлять о тленности привременной сей жизни, о жизни будущей и страшном суде Христовом. Вместе с тем, он с особенным усердием стал молиться о упокоении душ дорогих сердцу его блаженного Пахомия, Иосифа и Исаии и, проходя мимо монастырского кладбища, всегда на их могилках возносил пламенные моления ко Всевышнему о них и о других Саровских старцах и подвижниках, называя их, по пламенности и высоте молитв, «огненными от земли до небес». И другим старец завещал чаще поминать их в молитвах. Так, одной знакомой инокине, нередко бывавшей в Сарове и посещавшей Серафима, последний дал такую заповедь:

- Когда идешь ко мне, зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтобы Он упокоил души рабов Своих: Исаии, Пахомия, Иосифа, Марка, и проч. И потом говорил про себя: простите, отцы святые, и помолитесь обо мне.

По смерти старца Исаии, преподобный Серафим не изменил своего образа пустыннической жизни, но придал новый характер своему подвижничеству, возложив на себя тяжкий подвиг молчальничества. Приходили ли к нему в пустыню посетители, - он не выходил к ним. Случалось ли ему самому встретить кого в лесу. – он падал ниц на землю и до тех пор не поднимал очей, пока встретившийся не проходил мимо. В таком безмолвии прожил он около трех лет. Незадолго до сего срока, он перестал посещать даже Саровскую обитель по воскресным и праздничным дням. Один брат носил ему и пищу в пустынную его келлию, особенно зимой, когда у старца не было своих овощей. Пища приносилась раз в неделю, в воскресный день. Когда брат выходил в сени, старец, сказавши про себя: «аминь», отворял двери, потупив лицо в землю, и лишь когда брат уходил, старец клал на лоток, лежавший на столе, небольшую частицу хлеба или немного капусты, в знак того, что принести ему в следующее воскресенье.

Но это были только наружные знаки молчальничества. Сущность же многотрудного подвига старца заключалась собственно не в наружном удалении от общительности, но в безмолвии ума, в отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего, совершеннейшего посвящения себя Богу.

Многие из братии весьма сожалели о таком удалении благодатного старца от общения с ними и о подъятом им на себя подвиге молчальничества, а некоторые даже как бы укоряли его за то, что он уединяется, тогда как, пребывая в близком общении с братией, он мог бы назидать их, и словом и примером, не терпя ущерба и в благоустроении своей души. Но на все сии упреки старец отвечал словами преподобного Исаака Сирина: «…возлюби праздность безмолвия предпочтительно насыщению алчущих в мире» и – святого Григория Богослова: «… прекрасно богословствовать для Бога, но лучше сего, если человек себя очищает для Бога».

И подъятый преподобным Серафимом на себя многотрудный подвиг молчальничества совершеннейшим образом очищал и просвещал праведную душу его и еще более и выше возводил в тайны Богосозерцания, совершенно обезоруживая диавола для борьбы с пустынножителем. Какие плоды духа приносил для Серафима этот подвиг, - о сем ясно можно судить по наставлениям святого старца касательно безмолвия, несомненно основанным и на собственном опыте. «Когда мы в молчании пребываем, - говорил впоследствии преподобный Серафим, - тогда враг, диавол, ничего не успеет относительно к потаенному сердцу человеку: сие же должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе молчальника разные плоды духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость. В соединении с другими занятиями духа, молчальничество возводит человека к благочестию. Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным ангелом. Ты только сиди в келлии своей во внимании и молчании, и всеми мерами старайся приблизить себя к Господу: а Господь готов сделать тебя из человека ангелом: и на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго, и трепещущаго словес Моих (30) Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве, а воздержание делает помысел неразвлекаемым. Наконец, приобретшего сие ожидает мирное состояние». Так проходил преподобный Серафим подвиг молчальничества, и, достигая высших дарований духовных, получал и новые благодатные утешения, ощущая в сердце неизреченную радость о Дусе Святе (31).

Переходя далее по лестнице добродетелей и иноческого подвижничества, преподобный Серафим возложил на себя еще высший подвиг затворничества. Это произошло следующим образом. В это время после Исаии настоятелем Саровским был отец Нифонт, муж богобоязненный и добродетельный и в то же время великий ревнитель устава и порядков церковный. Между тем Серафим, со времени смерти Исаии, положив на себя обет молчания, жил в пустыне своей безысходно, как в затворе. Прежде он хаживал по воскресным дням в Саровскую обитель для причащения св. Таин. Но теперь он от болезни ног, развившейся от долговременного стояния на камнях, и ходить не мог. Многие из иноков соблазнялись этим обстоятельством, недоумевая, кто же причащает его св. Таин, и потому строитель созвал, наконец, монастырский собор из старших иеромонахов представив им на разрешение вопрос относительно причащения старца Серафима. После совещания, старцы решили предложить Серафиму, чтобы он или ходил, если здоров и крепок ногами, по-прежнему, в обитель в воскресные и праздничные дни для причащения св. Таин; если же ноги не служат ему, то навсегда бы перешел на жительство в монастырскую келлию. Общим советом было положено спросить чрез брата, носившего по воскресеньям пищу старцу Серафиму, что он изберет. Брат так и сделал, но на первый раз старец не отвечал ему ни слова. Брату поручили вторично передать Серафиму в следующий воскресный день предложение монастырского собора. Тогда старец Серафим, благословив брата, отправился вместе с ним пешком в обитель, знаком дав при этом понять, что он не в силах был, по болезни, ходить, как прежде, по воскресным и праздничным дням в обитель. Это было 8 мая 1810 года, когда преподобному Серафиму было пятьдесят лет от роду. Возвратившись в обитель после пятнадцатилетнего пребывания в пустыне, Серафим, не заходя в свою келлию, отправился в больничный корпус. Это было днем, пред наступлением всенощного бдения. По удару в колокол, старец явился на всенощное бдение в Успенский храм. Вся братия пришла в сильное удивление, когда между ними мгновенно разнесся слух, что старец Серафим решился поселиться в обители. На другое же утро, 9 мая, в день перенесения мощей святителя и чудотворца Николая, Серафим пришел, по обычаю, в больничную церковь к ранней литургии и причастился св. Христовых Таин. Из храма он направился в келлию строителя Нифонта и, приняв от него благословение, поселился в прежней своей монастырской келлии. Но при этом старей никого, однако, не принимал к себе, сам никуда не выходил и не говорил ни с кем ни слова, подъяв на себя, таким образом, новый, труднейший подвиг затворничества.

О подвигах преподобного Серафима в затворе известно лишь очень немного, ибо он никого к себе не допускал и ни с кем не промолвил ни слова. В келлии своей он не имел ничего, даже самых необходимых вещей: икона Богоматери, пред которой всегда горела лампада, и обрубок пня, заменявший стул, составляли все. Для себя самого он не употреблял даже огня. На плечах своих под рубашкой он носил на веревках большой пятивершковый железный крест, для умерщвления плоти, да дух спасется (32). Но вериг и власяницы он не носил никогда. «Кто нас оскорбит словом или делом, - говорил он, - и если мы переносим обиды по-евангельски – вот вериги нам, вот и власяница. Эти духовные вериги и власяницы выше железных». Одежду преподобный Серафим продолжал носить ту же, что и в пустыне. Пил он одну только воду, в пищу же употреблял лишь толокно, да белую квашеную капусту. Воду и пищу приносил ему живший с ним по соседству инок, по имени Павел. Сотворив молитву у келлии старца, брат ставил пищу у дверей. А затворник, чтобы никто его не видал, накрывал себя большим полотнищем и, приняв блюдо, стоя на коленях, уносил его в свою келлию, как бы принимая ее из рук Божиих. Затем, подкрепившись, ставил посуду на прежнее место, скрывая опять лицо свое полотном, по примеру пустынножителей, которые под кукулем (33) скрывали лицо свое.

Молитвенные подвиги старца в затворе были никому недоведомы; известно лишь, что они были весьма тяжелы, велики и многообразны. И здесь он, по-прежнему, совершал свое пустынное правило и все ежедневные службы, кроме божественной литургии. Кроме того, он часто совершал «умную» молитву (34) Иисусову или Богородичную. На молитве, святой старец погружался иногда в глубокое созерцательное, молитвенное настроение, стоя пред иконой, но не читая никакой молитвы и на кладя поклонов, а только умом созерцая в сердце Господа. В течение недели он прочитывал по порядку весь Новый Завет: с понедельника по четверг четыре Евангелия – по одному каждодневно и в остальные дни недели книгу Деяний Апостольских и послания. В сенях, сквозь дверь, иногда слышно было, как он, читая, толковал про себя новозаветные священные книги, и многие приходили и слушали слово его в свое наслаждение, утешение и назидание. В течение всех лет затвора старец во все воскресные и праздничные дни причащался св. Таин Христовых. Чтобы никогда не забывать о часе смертном, яснее представлять и ближе видеть его пред собою, святый Серафим попросил сделать для него гроб и поставить его в сенях затворнической его келлии. Желание святого старца было исполнено: ему выдолбили из цельного дуба гроб с крышкой, и он, некрашеный, всегда стоял в сенях. Здесь старец часто молился, готовясь к исходу от настоящей жизни. В беседах с Саровскими братиями, блаженный Серафим часто говорил относительно сего гроба:

- Когда я умру, умоляю вас, братия, положите меня в моем гробе.

Вместе с духовными подвигами старец-подвижник стал соединять и телесный труд, освежая иногда усталую старческую грудь воздухом. По предрассветным утрам, когда все еще спало, святый старец часто, читая молитву Иисусову, быстро двигался по кладбищу, среди могильных памятников, или еще где-либо, взад и вперед, перенося тихонько небольшую поленицу дров с одного на другое, ближайшее к келлии, место. Когда, однажды, послушник-будильщик, обрадованный таким видением, бросился к старцу, целуя его ноги и прося у него благословения, - Серафим, благословив его, сказал:

- Оградись молчанием и внимай себе.

Пробыв в затворе пять лет, святый старец потом несколько ослабил его, сначала более лишь внешним образом: и келейная дверь у него была открыта, и всякий мог приходить к нему, но на вопросы имевших нужду в его наставлениях он, приняв на себя обет молчания пред Богом, не отвечал, безмолвно продолжая свое духовное делание. Бывший тогда Тамбовский епископ Иона, часто посещавший Саровскую обитель, однажды пожелал видеть лично отца Серафима и с этой целью подошел было к его келлии; но преподобный, твердо исполняя свои обеты пред Богом и опасаясь человекоугодия, и на сей раз не нарушил своего молчания и затвора (35). Видно, преподобному Серафиму не наступило еще тогда время оставить затвор. Так понял это и преосвященный, который, на предложение игумена Нифонта снять двери келлии старца с крючков, отвечал отказом, говоря: «как бы не погрешить нам». И оставил старца в покое.

Но вскоре после этого дня преподобного Серафима действительно приспел час - совершенно оставить подвиг своего затворничества и молчальничества. С полным самоотречением, терпением, смирением и непостыдной верой пройдя путь общежительного инока, пустынника, столпника, молчальника и затворника, он стяжал себе великую чистоту душевную и сподобился от Бога высших благодатных дарований духовных. И тогда, по Высшей воле, ему надлежало оставить безмолвие и, продолжая жизнь всю в Боге и для Бога, исполненную высшего отречения от мира, выступить на служение тому же миру - своею любовию, ниспосланными от Бога благодатными дарованиями учительства, прозорливости, чудес и исцелений, своим духовным руководством, молитвою, утешениями и советами. Таким образом, преподобный Серафим подъял на себя высочайший подвиг так называемого старчества (36), в котором и окончил свое многотрудное и праведное житие.

Сей подвиг великого старца начался с того, что он, еще через пять лет, ужа начал вступать в беседы с приходившими к нему посетителями, и, прежде всего, иноками. В своих беседах с ними преподобный Серафим, главным образом, направлял их к утверждению в соблюдении всех иноческих правил, внушая неопустительно совершать и слушать церковное богослужение по церковному уставу, непрестанно заниматься «умной» молитвой, неукоснительно и усердно проходить со смирением свое послушание, за трапезой сидеть со страхом Божиим, без уважительной причины не выходить за монастырь, удерживаться от своеволия и самочиния, хранить взаимный мир и т.д. После сего святого старца стали навещать и посторонние, мирские посетители. Двери его келлии стали открыты для всех – от ранней литургии до восьми часов вечера. И старец всех принимал, преподавая каждому благословение и соответствующие краткие наставления. Посетителей благодатный старец принимал, одетый, обыкновенно, в длинную белую одежду в виде балахона и в полумантию, с епитрахилью и в поручах; впрочем последние он носил лишь в воскресные и праздничные дни когда причащался св. Христовых Таин.

С особенною любовию святый старец принимал к себе искренно и смиренно кающихся и тех, кто проявлял в себе горячее усердие к духовной жизни христианской. После беседы с ними, преподобный Серафим имел обыкновение возлагать на их преклоненные головы конец епитрахили и правую свою руку. При сем он предлагал им произносить за собою краткую покаянную молитву, после чего сам произносил разрешительную молитву (37), отчего приходившие получали облегчение совести и какое-то особое духовное наслаждение; затем старец крестообразно помазывал чело посетителя елеем из лампады, горевшей пред находившимся в его келлии образом Божией Матери Умиления, которую он называл иконой Божией Матери – Радости всех радостей, а в том случае, когда это было до полудня (т.е. до надлежащего времени вкушения пищи), давал вкушать великой агиасмы (Богоявленской воды) и благословлял частицей антидора или освященного на всенощном бдении благословенного хлеба; потом – с каждым христосовался, в какое бы время то ни случилось, напоминая тем о спасительной силе Воскресения Христова, и давал прикладываться к образу Божией Матери, или к висевшему на груди его кресту, одних, открывавших ему какие-либо особые свои недуги и скорби сердечные, он утешал и облегчал особыми, соответственными, добрыми отеческими советами и врачеваниями духовными; в других случаях – старец предлагал общехристианское назидание, особенно о непрестанной памяти о Боге, молитве и целомудрии. Во всех таких случаях он особенно завещал всегда хранить на устах и в сердце молитву Господню – «Отче наш», архангельскую молитву – «Богородице Дево, радуйся», Символ веры и молитву Иисусову – «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», которые он считал особенно действенными и спасительными. Среди других посетителей, иногда являлись к святому Серафиму и знатные лица и государственные деятели, коим он делал соответствующие наставления, относясь к ним с должной честью и христианской любовью, обращая внимание на важность их сана и отсюда поучая их верности святой Православной Церкви и отечеству. Посещали старца и лица царской фамилии; так, в 1825 году у него принял благословение великий князь Михаил Павлович. Но особенно много являлось к святому старцу простолюдинов, требовавших от него не только наставлений, но иногда и житейской помощи, с верой на его святость и прозорливость, - и он не только утешал таковых нравственно, но и помогал им в их горе и нуждах силою своей прозорливости, с которой он указывал, например, бедным крестьянам, где найти потерянное или украденное у них добро, заповедуя им только при этом ограждаться молчанием. Нередко он также исцелял недужных, помазуя их в таких случаях елеем из лампады, висевшей пред упомянутым келейным его образом Божией Матери Умиления. Но при всем том преподобный Серафим вполне не оставлял еще своего затвора; сняв с уст печать молчания и принимая посетителей, он сам никуда, однако же, не выходил из своей келлии.

Вскоре наступило для преподобного Серафима время совсем оставить свой затвор. Но, прежде чем решиться на это, он обратился к Богу с молитвой о высшем изволении на открытое окончание затвора. И вот, в ночь на 25 ноября 1825 года, старцу явилась в сонном видении Божия Матерь, вместе с празднуемыми в этот день святителями Климентом Римским и Петром Александрийским, и разрешила ему выйти из затвора и посещать пустынь. На другой день, восстав от сна и сотворив свое обычное молитвенное правило, он сообщил о своем желании игумену Нифонту, от которого и получил на то благословение. С этого времени преподобный Серафим стал посещать свою пустынную келлию и молиться в ней.

Особенно часто старец ходил на так называемый «Богословский» родник. Этот родник находился верстах в двух от монастыря и существовал с давних пор, еще до поступления Серафима в Саров; но находился в запустении: бассейн был покрыт накатом из бревен и засыпан землей; вода вытекала из него только одной трубой. Вблизи родника, на столбике, стояла икона св. Апостола и евангелиста Иоанна Богослова, отчего родник и получил свое наименование. Место это очень полюбилось преподобному Серафиму. Согласно его желанию, родник был расчищен и возобновлен; накат, закрывавший бассейн, снят и, вместо того, сделан новый сруб с трубою. Здесь старец и стал проводить подолгу время, занимаясь Богомыслием и телесными трудами; ибо в прежнюю келлию, по болезни, он ходить уже не мог. Старец собирал в реке Саровке камешки и унизывал ими бассейн родника; устроил подле для себя гряды, сажал овощи. На горке, около родника, для старца был устроен маленький сруб без окон и даже дверей, с земляным входом, со стороны под стенкой. Подлезши под стенку, преподобный Серафим отдыхал в этом убогом жилище после трудов, скрываясь от полуденного зноя; впоследствии была поставлена ему новая келлия с дверями и печью, но без окон. Здесь, в своей пустыни, он проводил все будничные дни, к вечеру возвращаясь в монастырь. Место это стали называть нижней пустынькой отца Серафима, а родник – колодцем отца Серафима.

Умиленно было видеть этого смиренного, согбенного старца, подпиравшегося мотыкой (38) или топором, в пустыне, за рубкою дров или за возделыванием гряд, в убогой камилавке без крепа, в холщовом белом балахоне с сумой на плечах, где лежало Евангелие и груз из камней и песка для умерщвления своей плоти. На вопросы некоторых, для чего он это делает, - старец отвечал:

- Я томлю томящаго мя.

Число посетителей благодатного старца значительно увеличилось. Одни дожидались его в монастыре, другие посещали его в пустыне, жаждая видеть его и принять от него благословение и наставление. Умиленно было видеть, когда преподобный Серафим возвращался в свою пустыньку после принятия св. Таин – в мантии, епитрахили и поручах. Шествие его замедлялось от множества толпившегося около него народа. Но он в это время ни с кем не говорил, никого не благословлял и как бы никого не видал, погруженный весь в размышления о благодатной силе св. таинства. Глубоко уважавший и любивший благодатного старца игумен Нифонт, по поводу множества посетителей святого Серафима говаривал:

- Когда о. Серафим жил в пустыни (первой и дальней), то закрыл все входы к себе деревьями, чтобы народ не ходил; теперь стал принимать к себе всех, так что мне до полуночи нет возможности закрыть ворот монастырских.

С этих пор в преподобном Серафиме Бог открыл верующим поистине великое и драгоценное сокровище. Особенно усладительна была душеполезная беседа благодатного старца, проникнутая какой-то особенной любовию и в то же время дышала тихою, живительною властию. И все обхождение его с посетителями отличалось, прежде всего, глубоким смирением и всепрощающей, действительною любовию христианскою. Речи его согревали сердца, даже черствые и холодные, озаряли души духовным разумением, растворяли их к слезному и сокрушенному покаянию, возбуждали отрадную надежду на возможности исправления и спасения даже в закоренелых и отчаявшихся грешниках, наполняли душу благодатным миром. Никого не поражал угодник Божий жестокими укоризнами, или строгими выговорами, ни на кого не возлагал тяжкого бремени. Высказывал он нередко и обличения, но кротко растворяя слово свое смирением и любовью. Стараясь возбудить голос совести советами, он указывал пути спасения, и часто так, что слушатель на первый раз и не понимал, что речь идет о его душе; но потом сила слова, осоленного благодатью, непременно производила свое действие. Слово свое, как и всю жизнь и все свои действия, преподобный Серафим всегда основывал на Слове Божием, на святоотеческих творениях и на поучительных примерах из жизни святых, благоугодивших Богу. При этом старец особенно чтил тех святых, которые явились наиболее доблестными ревнителями и поборниками православной веры, как-то: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, Климента, папу Римского, Афанасия Александрийского, Кирилла Иерусалимского, Амвросия Медиоланского и т.д., и при этом постоянно убеждал стоять за непоколебимость веры и любил объяснять, в чем состоит чистота православия. Любил он также говорить об угодниках отечественной Церкви, например, о святителях Московских Петре, Алексии, Ионе и Филиппе, о Димитрии Ростовском, преподобном Сергии, Стефане Пермском и т.д., поставляя жизнь их правилом на пути ко спасению. Все эти речи благодатного старца, помимо вышеуказанных их свойств, имели особенную силу еще и потому, что прямо прилагались к потребностям слушателей и имели ближайшее отношение к их жизни и тем частным нуждам и случаям, ради коих они приходили в Саров к преподобному Серафиму.

Особенно соблюдал и охранял святый Серафим чистоту православия. Так, на вопрос одного раскольника, какая вера лучше: нынешняя церковная, или старая, старец со властью заметил:

- Оставь свои бредни. Жизнь наша есть море, святая Православная Церковь наша – корабль, а кормчий – Сам Спаситель. Если с таким Кормчим люди, по своей греховной слабости, с трудом переплывают море житейское, и не все спасаются от потопления, то куда же стремишься ты с своим ботиком, и на чем утверждаешь свою надежду – спастись без кормчего?

В другой раз в Саровскую обитель привезли больную женщину, скорченную до такой степени, что колени ее сведены были к груди. Когда ее внесли в келлию преподобного Серафима, он стал расспрашивать ее, откуда она и отчего приключилась с ней такая болезнь. Больная чистосердечно, ничего не утаивая, раскрыла перед старцем, как на духу, свою душу, что она родилась в Православной Церкви, но замуж вышла за раскольника весьма закоснелого в своем лжеучении; вследствие долговременного влияния мужа и его семьи, она оттолкнулась от православия, и за то Бог внезапно покарал ее: ее как бы опалило, после чего начались сильные корчи. Страшная ломота терзала несчастную женщину четыре года, в продолжение коих она не могла двинуть ни ногой, ни рукой. Благодатный старец спросил больную, верует ли она ныне в матерь нашу святую Православную Церковь, и, на утвердительный ответ, приказал больной перекреститься троеперстным сложением. Та отозвалась немощью, по которой не может даже руки поднять. Когда же преподобный с молитвой помазал ей елеем из висевшей у него лампады грудь и руки, недуг мгновенно оставил ее, и она возблагодарила старца, даровавшего ей исцеление. Народ дивился, при виде сего чуда, весть о коем быстро распространилась по монастырю и его окрестностям.

По чистоте своего духа стяжав дар прозорливости, преподобный Серафим нередко давал иным наставления, относившиеся прямо к их внутренним чувствам и мыслям сердечным, прежде, чем они раскрывали пред ним те обстоятельства, ради которых они обращались к нему, - и тем неотразимее в таких случаях действовало слово его. Вот особенно поразительный пример сего.

Однажды приехал в Саров, из-за любопытства, заслуженный генерал-лейтенант Л. Осмотрев монастырские здания и ничего не получив для души своей, он хотел уже уезжать; но его остановил один помещик, по фамилии Прокудин, убеждая генерала зайти к затворнику – старцу Серафиму. Надменный собой, генерал сначала отказывался, но потом, уступая усиленным убеждениям Прокудина, согласился видеть старца. Как только вошли они в келлию, преподобный, идя к ним навстречу, поклонился генералу в ноги. Такое смирение поразило гордого генерала. Прокудин же, заметив, что ему не следует оставаться с ними в келлии, вышел в сени, и, украшенный орденами, генерал около получаса беседовал со старцем. Чрез полчаса дверь отворилась, и святый Серафим вывел генерала под руки; тот продолжал плакать, закрыв лицо руками. Ордена и фуражка были забыты им в келлии старца. Преподобный вынес их и надел ордена и фуражку. Впоследствии генерал этот говорил, что он прошел всю Европу, знает множество людей разного рода, но в первый раз в жизни увидел такое смирение, с каким встретил его Саровский затворник, и еще никогда не знал о возможности такой прозорливости, по которой старец раскрыл пред ним всю его жизнь до самый тайных подробностей. Между прочим, ордена генерала, во время беседы его с Серафимом свалились, при чем старец заметил:

- Это потому, что ты получил их незаслуженно.

Любовь благодатного старца была, казалось, всеобъемлюща и безгранична; казалось, что он любил всех и каждого больше, чем мать любит единственного сына своего возлюбленного. Не было такого страдания, такой скорби у ближнего, которых бы он не разделил, не принял бы в душу свою, и для врачевания которых не нашел бы соответствующих цельбоносных средств. И вот он стал в глазах православного русского народа прибежищем, духовною опорою и утешением всех страждущих и обремененных, скорбящих и озлобленных, милости Божией и благодатной помощи требующих. Лица всех возрастов, званий и состояний и обоих полов, с полной, как бы детской доверчивостью, искренно и чистосердечно раскрывали пред ним свой ум и сердце, свои сомнения и недоумения, свои духовные нужды и печали, свои прегрешения и греховные помыслы, для смиренного исповедания коих, без всякого ложного стыда и утайки, нередко на помощь приходил сам облагодатствованный старец, прозорливо читая в душе посетителя и вслух пред ним раскрывая его грехи и помыслы. И любвеобильный святый старец всех удовлетворял и успокаивал, никто не уходил от него без облегчения и душевного умиротворения, без действительного наставления и благодатного утешения, - ни богатые, ни бедные, ни простые, ни ученые, ни униженные, ни знатные. Народа, особенно за последние десять лет его жизни, к нему стекалось ежедневно до тысячи человек, а иногда до двух и более. Но святый старец не тяготился этим и со всяким находил время побеседовать на пользу души, в кратких словах объясняя каждому то, что ему именно было благопотребно. И все ощущали его великую любовь и ее благодатную силу, и потоки слез нередко вырывались и у таких людей, кои имели твердые и окаменелые сердца.

Поиск по сайту: