Изначальность и целостность

В заключение нам следует предельно кратко коснуться роли космогонического мифа в архаическом обществе, еще не затронутом культурными влияниями. Миф выявляет религиозную мысль даяков во всей ее глубине и сложности. Как мы видели, индивидуальная и коллективная жизнь имеет космологическую структуру: вся жизнь представляет цикл, модель которого — вечное, непрерывное творение, разрушение и новое сотворение Мира. Такая концепция характерна не только для даяков, но и других народов того же типа культуры: то, что нам раскрывает миф даяков, выходит далеко за этнические границы. Нас изумляет то чрезвычайное значение, которое даяки придают первоначальной целостности. Можно было бы сказать, что даяки находятся во власти двух аспектов священного: изначальности и целостности. И это отнюдь не означает, что они обесценивают дело творения. В их концепции Космоса и Жизни нет ничего от пессимизма или гностики жителей Индии. Мир хорош и значим, поскольку он священен, поскольку он рожден из Древа жизни, следовательно из самого божества. Но совершенна только целостность первоначальной божественности. Космос должен периодически разрушаться и создаваться не потому, что не удался самый первый опыт творения, а потому, что состояние мира до творения представляет такую полноту и такое счастье, которые недоступны сотворенному миру. С другой стороны, миф подчеркивает необходимость творения из распада первоначального единства. Первозданное совершенство периодически восстанавливается, но оно всегда временно. В мифе даяков утверждается невозможность окончательного уничтожения творения и всего того, что стало возможно благодаря ему: человеческой жизни, общества, культуры. Другими словами, речь здесь идет о священной истории, которая должна периодически повторяться и этим самым стать вечной. Захватить, застать реальность в зародыше, в том виде, как она обнаруживается в первозданной божественной целостности, оказывается невозможно.

Значима именно эта положительная аксиологизация «священной истории», основание и модель всей человеческой истории. Мы, впрочем, обнаруживаем ее во многих других мифологиях древнего Ближнего Востока и Азии. Рассматривая мифологию во всей ее целостности, мы одновременно обнаруживаем оценку обществом своей собственной «священной истории». Всегда существует некоторая последовательность исходных событий, но каждый народ «дает оценку» этим событиям, подчеркивая важность одних из них и отбрасывая на задний план или даже совсем игнорируя другие. При анализе мифа, который мы могли бы назвать мифом расставания с творящим божеством и превращения его в бога отдыхающего, мы наблюдаем тот же процесс, предполагающий аналогичный ход мыслей: среди первоначальных действий, связанных с творением, выбираются те, которые существенны для человеческой жизни и игнорируются остальные. Иными словами, мы принимаем освященную историю», которая представляет собой, тем не менее, историю, последовательную смену событий, и ограничиваемся некоторой ностальгией по тому, что существовало до этой истории, — ностальгией по присутствию Бога-творца, величественного и одинокого. Когда мы вновь вспоминаем об этом боге, то узнаем, что он создал Мир и человека, и это почти все. Складывается впечатление, это этот высший Бог исчерпал свою роль, завершив дело Творения. Его культа не существует, связанные с ним мифы немногочисленны и лишены драматизма, и хотя этот Бог полностью не забыт, к нему взывают лишь при крайних бедствиях, после того, как оказываются бессильными все другие божества.

«Великий отец» и мифические Предки

Уроки мифов первобытных народов особенно поучительны: они показывают нам, что человек начинает все более и более «воплощать» самого себя, поворачиваясь к божествам жизни и плодородия. С другой стороны, он показывает нам, что древний человек уже по-своему берет на себя роль «истории», в которой он одновременно действующее лицо и жертва. То, что произошло в эпоху мифических предков, приобретает для него большую значимость, чем то, что произошло до их появления. Можно было бы проиллюстрировать этот процесс бесчисленными примерами, и мы делали это во многих работах^[312]. Но сейчас нам хотелось бы обратить внимание на обычаи народа, быт и нравы которого антропологи, социологи и психологи с особой настойчивостью изучают уже пол века. Как можно было уже догадаться, речь идет о племенах Аранда, населяющих центральную Австралию. Мы опираемся здесь на работы Т. Стрелоу^[313], сына знаменитого миссионера Карла Стрелоу, произведения которого вызвали столько споров во времена Дюркгейма. Мы считаем его очень крупным авторитетом в этой области, поскольку язык аранда был первым языком, на котором заговорил Т. Стрелоу, и поскольку он сорок лет непрерывно исследовал жизнь и обычаи этих племен.

Люди племен аранда считали, что Небо и Земля существовали всегда и были населены сверхъестественными существами. На небе обитало существо со страусовой ногой, у него были жена и дети, тоже со страусовыми ногами. Его называли Великим Отцом или Вечным Юношей (altjira nditja). Эти существа жили в стране вечной растительности, цветов и фруктов, в стране, через которую проходил Млечный путь. Все они были вечно юны, и Великий Отец не отличался от своих детей, смерть не имела власти над ними, и они никогда не умирали, подобно вечным звездам.

Стрелоу справедливо полагал, что Великого Отца со страусовой ногой неправомерно было бы считать подобием Верховного существа, аналогичного некоторым обитающим на небе богам юго-восточной Австралии. В самом деле, он не создал ни Неба, ни Земли, ни растений, ни животных, ни тотемических предков, он не вдохновляет и не контролирует никакой деятельности этих предков. Великий Отец и другие обитатели Неба никогда не интересовались тем, что происходит на земле. Злодеи не опасаются небесного Великого отца, но страшатся лишь гнева тотемических предков и наказаний со стороны тех, кто пользуется авторитетом в своем племени. Ибо, как мы это сейчас увидим, все связанные с творением и все более или менее значительные акты выполняются тотемическими предками, вышедшими из земли. Речь идет, короче говоря, о почти полной трансформации небесного Существа в deus otiosus. Следующим этапом может быть только его полное забвение; именно это, возможно, произошло у соседей западных аранда, где Стрелоу не нашел сходных верований.

И тем не менее некоторые характерные черты позволяют отнести к разряду Высших Существ даже этого Великого Отца, вечно юного, безразличного, праздного и «трансцендентного». Это прежде всего бессмертие, юность и блаженное существование, далее — его хронологическое предшествование по отношению к тотемическим предкам, поскольку он существовал на Небе задолго до того, как эти последние появились из земли. Наконец, религиозное значение Неба часто провозглашается в мифах; например, в мифах о некоторых героях, которые завоевали бессмертие, поднявшись на Небо, в мифической традиции арабов или мифах о лестнице, которая вначале соединяла Землю с Небом, и особенно в верованиях аранда, согласно которым смерть появилась потому, что была грубо нарушена связь между Небом и Землей. Стрелоу обращается ко многим традициям, где говорится о лестнице, соединяющей Небо с Землей, он описывает местность, где росли гигантские деревья, по которым предки подымались на Небо. Подобные верования встречаются во многих архаических религиях: мифы повествуют здесь о том, что после того, как прервалась связь между Землей и Небом, боги удаляются и становятся в большей или меньшей степени богами отдыхающими (dii otiosi). Начиная с этого времени только некоторым героям, шаманам, магам удается достигать Неба. Нам неизвестно, существовал ли подобный миф среди племен аранда. Но знаменательно то, что, несмотря на взаимное безразличие аранда и Небесных Существ друг к другу, религиозное почтение к Небу не было утрачено и в памяти сохранялось еще воспоминание о том бессмертии, которое достигалось в результате вознесения на Небо. В этих фрагментах мифа выражалась ностальгия о безвозвратно утраченном первозданном рае.

Как бы то ни было, та изначальность, которую представлял Великий Отец, не имела больше непосредственной значимости для аранда. Напротив, они, как начинало казаться, интересовались теперь только тем, что существенного, значимого происходило на Земле. Значимое и существенное в нашей терминологии означает «религиозное». Ибо события, которые имели место в мифические времена, во времена грез, являются религиозными в том смысле, что они составляют парадигматическую историю, которой человек должен следовать и которую должен возобновлять, для того чтобы обеспечить постоянство Мира, жизни и общества.

Во то время как на Небе Великий Отец и его семья вели беззаботное райское существование, на поверхности Земли всегда существовали аморфные, полуэмбриональные образования, существовали дети, не достигшие созревания. Они не могли развиваться, но не старели и не умирали, поскольку не были еще известны ни жизнь, ни смерть. Лишь под землей существовала уже жизнь во всей полноте в форме тысяч Сверхъестественных Существ, также несотворенных (их называли, впрочем, «рожденными своей собственной вечностью»). Наконец, они пробудились ото сна и вышли на поверхность Земли. Места, где они появились, до сих пор насыщены жизнью и могуществом. Солнце — одно из этих Существ; когда оно возникло, Земля наполнилась светом. Эти Сверхъестественные Существа принимают различные формы: одни существуют в виде животных, другие — в виде мужчин и женщин. Но все они вели себя одинаково: териоморфные вели себя и мыслили, как люди; антропоморфные могли принимать по собственному желанию облик того или иного животного. Эти Сверхъестественные Существа, обычно обозначаемые термином «тотемические предки», разбрелись тогда по земле и стали видоизменять пейзаж, придав Центральной Австралии современные черты. Эта деятельность и составила, собственно говоря, космогонию: предки не создали Землю, но первоначальной материи они придали форму и антропогония повторяет космогонию. Некоторые из этих тотемических Предков приняли на себя функции культурного героя: они разрезали на ломтики проточеловеческую массу и затем сформировали людей, разделив мембраны, соединявшие пальцы рук и ног, просверлив уши, глаза и рот, после чего они научили людей искусству добывать огонь, охотиться, обеспечивать себя едой и дали им религиозные и социальные институты.

Доведенные всеми этими трудами до крайнего изнеможения, они ушли под землю или трансформировались в скалы, деревья или ритуальные предметы. Места, где они обрели покой, как и те, где они появились, превратились в сакральные центры и получили известность под тем же названием. Между тем исчезновение Предков, завершившее первоначальный период, не было окончательным: с одной стороны, Предки, хотя и погруженные в изначальный сон под землей, наблюдают за поведением людей; с другой стороны, они постоянно перевоплощаются; в самом деле, то, что Стрелоу называет «бессмертной душой»^[314] каждого индивида, представляет частицу жизни Предка.

Этот мифический период, когда Предки бродили по земле, был для аранда периодом райского времени. Они не только представляют себе Землю непосредственно после ее «формирования» как рай, где легко дается в руки дичь, где обильны вода и плоды; более того, жизнь Предков проходит здесь без запретов и обманов, характерных для любого организованного человеческого сообщества^[315]. Не существовало еще ни добра, ни зла, ни, следовательно, законов и запретов, регулирующих человеческую жизнь. Первоначальный рай еще преследует воображение людей аранда; короткие промежутки ритуальных оргий, когда приостанавливаются все запреты в определенном смысле можно интерпретировать как вспышки возвращений к свободе и блаженству Предков.

Итак, аранда интересует именно эта земная и райская изначальность, составляющая одновременно историю и пропедевтику. Именно в это мифическое время человек стал тем, что он есть в настоящее время, и не потому, что он был «сформирован» и воспитан Предками, а прежде всего потому, что он обязан повторять то, что эти последние совершали in illo tempore. Мифы раскрывают и сохраняют сакральную историю творения. Более того: посредством инициации каждый юный аранда узнает не только то, что произошло in principio, но и окончательно обнаруживает то, что он уже был здесь, что в какой-то мере он принимал участие в этих решающий событиях. В действительности, его «вечная душа» есть частица «Жизни» Предка. Инициация осуществляет анамнезис. В конце церемонии непосвященному дают знать, что героем мифов, которые он только что узнал, является он сам. Ему показывают священный объект и говорят: это твое собственное тело! — так как этот объект представляет тело Предка. Драматическое раскрытие идентичности между вечным предком и тем индивидуумом, который его воплощает, можно сравнить с tat tram asi Упанишад. Это свойственно не только верованиям аранда: на северо-востоке Австралии, например, когда житель племени Унапбал направляется к пещерам, где находятся рисунки wondjina (мифические существа, соответствующие тотемическим предкам), он объявляет: «Я хочу освежиться и укрепить себя, я буду вновь рисовать себя для того, чтобы пошел дождь»^[316].

Смерть, являющуюся результатом разрыва связей между Землей и Небом, аранда объясняют теорией трансмиграции, по которой предки, то есть они сами, — вечно возвращаются к жизни. Можно, следовательно, различать два вида изначальности, которым соответствуют два различных типа ностальгии: 1) изначальность, представляемая великим небесным Отцом и звездным бессмертием, недоступным обычному человеку и 2) баснословная эпоха Предков, во время которой возникает Жизнь вообще и человеческая жизнь в частности. И ностальгия аранда прежде всего ассоциируется с представлением о земном рае, связанным с этой второй изначальностью.

Поиск по сайту: