Изменчивость 6 страница

отвлекать внимание, либо должны быть подавляемы. Давайте проэкспериментируем с каждым из этих случаев отдельно:

(а) Пристально смотрите на какую-нибудь фигуру стремясь выделить только ее и ничто другое. Вы заметите, что скоро она станет неясной, и вам захочется дать своему вниманию блуждать. С другой стороны, если вы дадите своему взгляду <играть> с фигурой, все время возвращаясь к ней от разных аспектов фона, фигура благодаря этим последовательным дифференциациям станет более целостной, ясной и лучше видимой.

Объект становится неясным как при <уставившимся> взгляде, так и в том случае, если он привлек внимание грубым возбуждением рецептора - вроде воя сирены. <Утомление> возникает при этом не из-за физического раздражения, а из-за существенного недостатка интереса - невозможности привлечь в фигуру что-то еще из фона. Если композитору нужно длительное фортиссимо оркестра (громче, чем вой сирены), он удерживает внимание изменениями тембров, гармоний и пр. Точно так же, спонтанно рассматривая картину или скульптуру, мы даем своему взгляду двигаться по ней и вокруг нее. Если мы не разрешим себе свободную смену и игру точек зрения, сознавание будет притупляться. В произвольном сосредоточении, если оно не превращается в спонтанное, возникает утомление, ускользание или <глазение> вместо смотрения.

Во время войны многие летчики жаловались нам на головные боли после ночных приземлений. Это объяснялось именно пристальным взглядом. Когда мы советовали им разрешить себе мелкие движения глаз, взгляды туда и сюда вокруг посадочной полосы, - то есть, когда они освободили себя от <пристального глазения>, - головные боли исчезали, а видение становилось более острым.

Если заставлять себя <глазеть> до момента полного исчезновения фигуры/фона, в результате можно получить полное исчезновение сознавания, т. е. гипнотический транс.

(б) Противоположная трудность в свободном формировании фигуры/фона - невозможность опустошить фон, в результате чего фигура не может быть целостной. В пределе это может быть переживанием хаоса. Воспри-70

нимать окружающее как хаос нелегко, потому что для практической жизни мы должны всегда обнаруживать дифференцированные целостности - гештальты. Возможно, такой опыт хаоса вы получаете, глядя на некоторые работы современных художников, которые - с точки зрения привычных мерок, - не обеспечивают точек <прикрепления> внимания. Вы при этом ускользаете от хаотического чувства, находя это болезненным или смешным. Нижеследующий эксперимент поможет вам пережить такой опыт с более свободнотекущим вниманием и принятием.

Выберите неспокойную ситуацию, например, ожидание кого-нибудь или ожидание автобуса на остановке. Дайте себе свободно видеть и слышать фигуры и фоны в окружающем, как в предыдущем эксперименте, то есть свободно переходя от одного к другому. Вы заметите, что количество возбуждения, вовлеченное в продолжающуюся ситуацию беспокойства (например, возрастающее беспокойство не по поводу того, что уже поздно, а ожидаемый человек oтсутству-ет) уменьшает количество интереса, который вы можете обратить на другие вещи. Продолжая, однако, замечать то, что происходит вокруг вас (но без насильственного сосредоточения на чем бы то ни было), допустите в себя чувство хаотической бессмысленности окружающего. Как всегда, замечайте свои сопротивления, пробелы, грезы.

Окружающее как таковое конечно не бессмысленно. Если вы уже обрели хорошее чувство актуальности, вы сможете сказать: <Здесь и сейчас находятся люди и вещи, которые можно наблюдать. Ожидание автобуса становится частью фона. Сейчас я беспокоен>. - И поскольку беспокойство само по себе ничего не дает - ни ожидаемый человек, ни автобус из-за него скорее не появятся, - можно использовать время и достигнуть <творческого предсостояния> в актуальной ситуации.

Часто даже в наиболее благоприятных жизненных ситуациях фон содержит сильные привлекающие моменты, которые мы можем сознавать или не сознавать, и при этом нам нужно сосредоточиться на определенной задаче. В таком случае ошибкой было бы слишком жесткое отношение к должному и слишком суровое подавление отвлечения: при этом передний план (фигура) "чп" становиться все менее ясным и привлекательным. Если мы будем более снисходительны к себе, мы имеем больше возможности выработать достаточный интерес к заданию. Например, студент, у которого были большие трудности с <зубрежкой> (род <учения>, которое по определению исключает интерес), справлялся с работой, время от времени разрешив себе прерваться и погрузиться в грезы.

Давайте теперь рассмотрим эти два препятствия к спонтанному сосредоточению - слишком фиксированную фигуру и слишком нагруженный фон - в контексте психотерапии. В терапии цель состоит в том, чтобы превратить <внутренний конфликт>, конфликт между импульсом и противоположно направленным сопротивлением, в открытый, сознаваемый конфликт. Предположим, что терапевт сосредотачивается, и предлагает пациенту сосредоточиться на его сопротивлениях. Они упрямы и воинственны, и попытка держать их под наблюдением окажется насильственной и приведет к своего рода <глазению>. Такое насильственное сосредоточение - <глазение> на то, что не хочет быть видимым, - само по себе насильственно и оказывает дезинтегрирующее действие. Пациент может в результате стать, например, <болезненно интроспективным>.

Предположим, что вместо того, чтобы заставлять пациента сосредоточиться на сопротивлениях, мы следуем старому фрейдистскому методу свободно движущегося внимания, свободных ассоциаций и т. п. Это спонтанно, ненасильственно, и это обнаруживает скрытые импульсы (нагруженный фон) в комплексах и пр. Но такая <свободная> техника ведет к скольжению мыслей, и при этом избегаются как раз критические точки - конфликты с сопротивлениями. Техника свободных ассоциаций становится культивированием <свободной диссоциации>. Терапевт движется по кругу. Порождаемые мысли и символы, по-видимому, имеющие отношение к скрытой проблеме, обманчиво кружатся в любом направлении.

Терапевту необходимо найти определенный контекст и затем, все время придерживаясь его, допустить свободную игру фигуры и фона, избеги пристального <гла-зения> на сопротивления, но и не давая пациенту блуждать где угодно. В классическом психоанализе таким <контекстом> считается <перенесение>: эротическое влечение и затем ненависть к терапевту, - поскольку это наблюдаемая и более или менее управляемая жизненная ситуация. В нашем методе мы используем в качестве кон-72

текста экспериментальную ситуацию терапевтического занятия. На более общей и лучшей основе вы можете использовать в качестве контекста свою актуальность: свою нынешнюю ситуацию, с ее нуждами и целями. Чем более полон чувствуемый контакт между вами и окружающим, чем более честно вы переживаете и выражаете для себя свои чувства желания, отвращения, холодности, скуки, неприязни относительно людей и вещей, с которыми вы приходите в соприкосновение, тем в большей степени вы обретете соответствующий контекст, в котором ваш <внутренний конфликт> всплывет во время экспериментов.

Следующий эксперимент усилит ваше чувство соприкосновения с окружающим:

Дайте своему вниманию переходить от одного объекта к другому, отмечая в объекте фигуру/фон, - а также свои эмоции. Каждый раз выражайте эмоции словами, вроде <мне это нравится>, или <мне это не нравится>. Разделяйте объекты на части: <Это мне в объекте нравится, а)то не нравится>. Наконец, если это приходит естественно, дифференцируйте свои эмоции, вроде: <Это вызывает у меня отвращение> и т. п.

Во время этого эксперимента вы можете встретиться с такими сопротивлениями в себе, как замешательство, смущение, опасение быть слишком грубым, слишком бесцеремонным, или нескромным; или, может быть, вы обнаружите в себе желание скорее быть объектом внимания, чем уделять свое внимание. Если в отношении людей, с которыми вы входите в соприкосновение, эти сопротивления становятся настолько сильными, что заставляют вас оставить эксперимент, ограничьтесь на время животными и неживыми объектами.

Рассказывая о первых частях эксперимента, большинство студентов выразили удовлетворение по поводу того, что <здесь, наконец, появилось что-то реальное>. В отношении же различения фигуры и фона > связи с эмоциями результаты различались. Многие утверждали, что у них <вообще не возникают эмоции>, иные даже говорили, что <нужно нечто гораздо большее, чтобы я реагировал эмоционально>. С другой стороны, были и такие отчеты: <Что касается

дифференциации эмоций, я думаю, что не готов к этому. Когда я думаю о ком-нибудь и пытаюсь сказать, что я его ненавижу, я чувствую себя слишком виноватым. Это происходит даже с неодушевленными объектами. Когда я попытался признать, что ненавижу кое-что в современной живописи, я почувствовал, что это несправедливо - не давать ей возможностей. Я также чувствовал себя нехорошо, когда так говорил отец моего друга>.

Некоторые испытывают трудности, потому что для них эмоция - это нечто по меньшей мере вагнеровских масштабов. Как мы увидим в дальнейшем, в специально посвященном эмоциям эксперименте, существует постоянство эмоциональной жизни, хотя сила эмоций меняется.

Один студент нашел свой собственный подход, который вы, может быть, захотите попробовать: <Мне было очень трудно выражать в словах, что мне нравится, не нравится, вообще эмоциональное отношение к неподвижным объектам. Вообще я начал сомневаться, что любой объект может вызвать такого рода пережигание. Некоторые объекты казались совершенно нейтральными в этом отношении. Наконец, не приходя ни к каким результатам, я начал условно приписывать эмоции каждому объекту. После того, как я делал это, я начинал чувствовать эти эмоции как подлинные, и почти забывал, что приписывание их было условным. Это даже напугало меня - насколько легко я могу дурачить себя, притворяясь, что у меня есть эмоции>.

Что вам кажется здесь более вероятным - что эмоции, которые чувствовались, были поддельными, или что первоначальное приписывание эмоций было не столь уж условным?

Следующий отрывок иллюстрирует обычный феномен: удивление, когда обнаруживается, что эмоции таковы, каковы они есть, а не какими их предполагали увидеть: <Я выполнял эксперимент на эмоциональную дифференциацию в переполненном поезде подземки, и я обнаружил в себе значительную агрессию по отношению к другим пассажирам. Должен сознаться, что вместо того, чтобы устыдиться этого, я наслаждался этим и прямо-таки чувствовал желание сказать им, что я о них думаю. Позже, в более спокойной обстановке, я пересмотрел это - и тогда я почувствовал блоки (стыд, желание осла-74

бить эти чувства и др.), которые я должен был бы испытывать в первоначальной ситуации, но не испытывал>.

Вот еще один отрывок, который стоит рассмотреть, ибо он показывает распространенную тенденцию порицать эмоции в обыденном поведении и гордиться эмоциональной невозмутимостью: <Невыносимых сопротивлений, которые, как предполагалось, я должен был почувствовать при переживании соприкосновения с окружающим, просто не было. Только однажды появилось что-то в этом роде. Однажды, попробовав проделать этот эксперимент во время разговора в компании, я почувствовал желание скорее получать, чем уделять внимание. Но все ограничилось улыбкой, и я быстро забыл об этом>.

Когда обнаруживают в себе недружественную эмоцию, возникает сильное желание приписать это чему-то такому, что можно проигнорировать и потом забыть об этом: <Я сидел поблизости от моего тестя. Я начал замечать фигуры и фон, и затем проговаривать (про себя) эмоции: <Он мне нравится>... - но когда я сказал это себе, я почувствовал какую-то тревожность, связанную с этими слотами: <Мне не нравится что-то в его фигуре>. Это казалось каким-то смутным страхом. Здесь я прекратил эксперимент, и только позже при обдумывании я определенно осознал это как реакцию страха. Размышляя над этим позже, я принял в соображение, что мои отношения с тестем всегда строились прекрасно, так что я должен был глубже посмотреть на эту реакцию и ее причины. Одной из них (может быть - главной) было то, что от жены и ее сестры я часто слышал рассказы о том, что отец был с ними строг, когда они были маленькими. Это могло создать предвзятую реакцию, хотя и не основывалось ни на чем конкретном>. - Если этот отец вызывал вражду обеих дочерей, когда они росли, нельзя ли предположить, что и сейчас этот человек может вызвать неприязнь непосредственно, а не по слухам?

Вот пример того, что происходит, когда кто-то стремится разделить внимание между несколькими людьми, требующими этого внимания: <Когда я допустила <хаос разделенного внимания> я почувствовала себя сердитой и фрустрированной. Мой муж настаивал, чтобы я выслушивала его, когда он развивал какую-то теорию, в это время с детьми происходило нечто, что казалось мне серьезным. Я разрывалась между желанием интеллигентно разговаривать с мужем (что увеличивает во мне чувство

самоуважения) и желанием помочь детям. Конфликт быстро стал невыносимым, и разрешился тем, что я направила все свое внимание на детей>.

Иногда мы не замечаем и не выражаем своих эмоций, потому что боимся доставить кому-нибудь слишком большое удовольствие. Вот еще один отрывок: <Сегодня я сосредоточился на <кадиллаке> моего приятеля, который он купил около года назад и которым чрезвычайно гордился; я не раз ездил на этом <кадиллаке>. Меня всегда немного коробила его гордость владельца. Впервые я заметил действительно красивые линии и поверхности его конструкции и его огромные функциональные возможности. Я испытал эстетическую эмоцию, какой никогда не ожидал от автомобиля. Мое удовольствие было еще увеличено удовольствием моего приятеля, когда я спонтанно искренне высказался по поводу красоты машины. Маленький инцидент, но я увидел в нем указание на возможности новых областей опыта, которые истинное созна-вание открывает передо мной>.

***Эксперимент 4: Дифференцирование и объединение

Когда спонтанное внимание обращено на объект, так что он становится ярче, а фон тускнеет, объект внимания становится одновременно и более единым, и более детализированным. По мере того, как замечаются новые и новые детали, они одновременно становятся все более организованными в своих отношениях друг к другу. В противоположность этому насильственное внимание дает скудную фигуру, а разделенное внимание - хаос.

Объект спонтанного сосредоточения кажется все более конкретным и все более становится <собой>. Соответственно, он становится все более <осмысленным>, так как оказывается носителем функций и возможностей, которые значимы и вызывают возбуждение организма. В качестве классического примера - представьте себе кого-нибудь, кого вы любите.

Спонтанное сосредоточение - это контакт с окружающим. Актуальней ситуация организована таким образом, что она детализирована, структурирована, полна жизни и вызывает заинтересованность.

В следующем эксперименте, поддерживая актуальность <здесь-и-теперь> в качестве контекста, дайте своему вниманию свободно играть с объектом, двигаться вокруг

него. Постоянно сдвигающиеся фигуры и фоны обострят ваше ощущение разницы между <глазением> и смот-рением, между смутным трансом и живым участием.

Для примера давайте рассмотрим такой обычный объект как карандаш. (Позднее проделайте подобную процедуру с любым объектом по своему спонтанному выбору.) Заметьте, прежде всего, что карандаш - это уникальнейшая вещь. Конечно, есть другие карандаши, - но они другие, не этот. Произнесите его название, <карандаш>, и ясно почувствуйте, что вещь - не слово; карандаш как вещь <невер-бален>. Дальше, заметьте как можно больше качеств и особенностей этой вещи, которые ей присущи и ее составляют: цилиндрик черного графита, красноватое дерево, вес, твердость (дерева), мягкость (графита), его форму, желтую окраску его поверхности, вытисненную на нем торговую марку, кусочек резинки, прикрепленный к нему полоской жести, и т. д. и т. п.

Теперь подумайте о его функциях и возможных ролях в окружающем: им можно писать, им можно показать на какое-то место в книге, им можно поковырять в зубах, его можно нервно кусать; наконец, его можно продать (в магазине). Подумайте о его более случайных ролях: он сгорит, если ваш дом загорится, он попадет ребенку в глаз, если ребенок, бегая, на него наткнется, и т. д. Придумайте более отдаленные и экзотические ситуации: его можно подарить на Рождество; его могут съесть голодные термиты.

По мере того, как вы абстрагируетесь от уникальной вещи, этого карандаша, его множества качеств и функций, обратите внимание, как в деталях они связываются друг с другом, образуя структуру; например, как дерево жестко держит графит и защищает его, как рука держит деревянную оболочку карандаша, и пр.

Теперь проделайте нечто подобное с объектом, который вы сами выберете^.

1 (Прим. перев.) Строго говоря, этот текст, который мы, следуя оригиналу, напечатали как <инструкцию к эксперименту>, содержит два разных содержания:

1) описание проделанного эксперимента, которое читатель может проследить в своей фантазии;

2) собственно инструкцию: проделать нечто подобное самостоятельно с другим (реальным!) объектом.

Мы можем увидеть в этом эксперименте различных уровни абстракции: <такость> карандаша - этого графита, заключенного в эту деревянную оболочку, покрытую этой желтой краской - отличной от всякой другой желтой краски в мире; далее - его очевидные функции те, к которым он <предназначен>, далее - более случайные, даже фантастические его употребления. Постарайтесь собрать как можно больше этого и связать в одном данном опыте. Если рассмотрение объекта ведет вас к фантазиям, не избегайте их, но все время возвращайте к данному в опыте объекту.

Хотя, как мы уже увидели, уникальность вещи невыразима словами, важность и значимость для вас этой вещи даны в свойствах и функциях, которые можно вербализо-вать, т. е. в <абстракциях>, которые в качестве слов охватывают множество случаев за пределами этой уникальной вещи. Вы можете писать многими другими вещами, кроме этого карандаша; многие другие вещи, кроме карандаша, могут продаваться в магазине. Таким образом, этот карандаш имеет свойства, качества и функции, которые общи ему со множеством других вещей. Что же касается любимого человека или произведения искусства (картины, скульптуры), - они уникальны как в отношении своей <такости>, так и в отношении свойств и функций. С ними легче войти в <тесный контакт>, и труднее давать абстрактные описания.

Попробуйте поэкспериментировать с картиной, которая вам нравится. Обратите внимание на линии и контуры, независимо от изображенных объектов; потом отдельно - на цветовые пятна и оттенки; например, проследите контуры основных фигур и паттерн, который они образуют. Обратите внимание на паттерн, создаваемый пустотами между контурами основных объектов. Рассмотрите пат-терны, создаваемые каждым из цветов в отдельности, скажем, красным или голубым. Если картина создает иллюзию трехмерного пространства, последуйте за удаляющимися планами, отметьте, что на переднем плане, что на втором, что вдали. Проследите паттерн света и тени. Обратите внимание на фактуру, на технику мазка. Лишь после всего этого посмотрите на то, что изображено - сцена, портрет, пейзаж и т. п.; обычно с этого начинают смотреть, и на этом фиксируются.

Если вы проделаете все предложенное с картиной, которая вам нравится, она обретет для те новую красоту и очарование. Различные новые отношения между ее частями покажутся <необходимыми> и <уместными>. Вы сможете разделить с художником радость творчества. Вы будете сознавать спонтанное сосредоточение на картине - детали и их единство станут очевидными без болезненного отделения и собирания. Это единое, непосредственное.восприятие дифференцированной целостности означает, что вы вошли в соприкосновение с картиной.

Попробуйте проделать такой же эксперимент с музыкальным отрывком. Если вы не привыкли к музыке или считаете себя <немузыкальным>, обратите прежде всего внимание на то, как трудно вам вообще поддерживать контакт с музыкой, которая звучит; звуки скоро образуют хаос, а вы впадете в транс. В таком случае (лучше всего иметь возможность воспроизводить звукозапись снова и снова) попробуйте узнавать вступление определенного инструмента; или обращать внимание только на ритм. Потом только на тембр. Попробуйте различить мелодию и аккомпанемент. Может быть вы обнаружите, что там есть <подголоски>, <дополнительные мелодии>, которых вы раньше не замечали. Попробуйте определить то, что называют музыкальной <гармонией> - аккорды и их взаимосвязь, как вы ее слышите: где вы чувствуете неустойчивость, неразре-шенность, необходимость продолжения, а где, наоборот, <разрешенность> и законченность. Если вы будете делать все это всерьез, в какой-то момент музыка неожиданно оживет для вас.

Следующий эксперимент:

Обратите внимание на чей-нибудь голос. Как он звучит? Монотонно? Изменчиво? На высоких тонах? Резко? Скрипуче? Мелодично? Слишком тихо? Какова артикуляция, легко ли понять произносимое? Не слишком ли громко? Течет ли речь свободно, или в ней есть задержки, колебания, остановки? Форсированно? Легко?

Теперь задайте себе два вопроса: во-первых, какова ваша эмоциональная реакция на определенные качества этого голоса; раздражает ли вас, что он слишком тихий, или приводит в замешательство, что он слишком громкий, и

т. п. Второй вопрос - каково, по вашему мнению, эмоциональное состояние говорящего, что стоит за каждым из замеченных качеств голоса? Какой он: ноющий, угодливый, сексуальный, сердитый? Соответствует ли тон тому, что говорится? Не пытается ли говорящий (может быть, бессознательно) вызвать в вас определенную реакцию?

Можете ли вы таким же образом послушать свой собственный голос? Это довольно трудно; известно, что впервые услышав свой голос в записи, человек часто не узнает его. Обратите внимание на те трудности, с которыми вы встретитесь.

Заметьте, что процесс, который здесь описывается и который вы осуществили в экспериментах с несколькими объектами, - процесс, в результате которого мы приходим к дифференцированной целостности, - это как бы разделение вещей и новое их соединение, своего рода агрессивное разрушение и реконструкция. Деструктивный аспект отпугивает людей, которые научены считать это и все подобное недозволенным, жестоким, неправильным. Они боятся подвергать вещи сомнению, рассматривать и задавать вопросы. Люди предполагают, что исследование, необходимое для того, чтобы установить правильную оценку, справедливую на все времена, уже проделано кем-то другим, кто умнее нас, и пытаться смотреть на вещи свежим взглядом с точки зрения собственного опыта - самонадеянно и достойно порицания.

Между тем в меньшем масштабе вполне очевидно, что для любого рода творческой реконструкции необходима определенная степень деструкции, разрушения того, что уже существует. Части данного объекта, данной деятельности или ситуации должны быть заново соединены, чтобы соответствовать требованиям данной актуальности. Это не обязательно предполагает девальвацию каких-либо частей, скорее речь идет о переоценке того, как им следует теперь соединиться. Без детального анализа и разъятия (деструкции) не может быть близкого соприкосновения, волнующего открытия, истинной любви к чему бы то ни было или кому бы то ни было.

Когда мы абстрагировали из картины деталь за деталью, - это была деструкция, необходимая для последующего более глубокого восприятия. Деструкция и реконструкция относятся здесь не буквально к физическому объекту, а к нашему поведению по отношению к объекту.

Близкая дружба возможна только если разрушаются определенные барьеры, так что люди начинают <понимать друг друга>. Такое понимание предполагает, что человек исследует партнера, подобно тому, как мы исследовали картину, так что его <части> связываются с собственными потребностями, которые именно благодаря этому контакту выступают на передний план.

Иными словами, если переживание не деструк-турируется, а <заглатывается>, так сказать, целиком (позже мы введем для этого специальный термин <интроекция>), оно не может быть быть ассимилировано, не станет нашим собственным.

Теперь, так же как вы делали это с видением и слы-шанием, но менее детально, попробуйте эксперимент на абстрагирование деталей с <близкими> чувствами - осязанием, обонянием, вкусом, чувствованием собственных мышечных действий (проприоцепцией). Здесь вы заметите, что очень скоро вовлекаются эмоциональные факторы, и возникает сопротивление или ускользание от опыта. Обнаружив это, не принуждайте себя продолжать, а переходите к следующим экспериментам.

Предположим, на пути к полному пробуждению <близких> чувств вы осуществляете эксперимент с едой Пока мы не предлагаем вам осуществлять какие бы то ни было изменения, кроме того, чтобы вы сосредоточилис1 на еде (может быть, вы уже это делали).

Обратите внимание на свои привычки в еде. На чем вы обычно сосредотачиваетесь во время еды - на пище? На разговоре (так что даже забываете есть)? Чувствуете ли вы вкус только первого куска или продолжаете чувствовать вкус во все время еды? Тщательно ли вы жуете? Отрываете ли вы кусок, захватив его зубами, или откусываете? Что вы любите и чего не любите? Не заставляете ли вы себя есть то, что до некоторой степени не любите (может быть потому, что вам сказали, что это полезно для вас)? Экспериментируете ли вы с новыми блюдами? Влияет ли на ваш аппетит присутствие определенных людей?

Обратите внимание на связь между вкусом вашей пищи и <вкусом> мира. Если ваша пища - как солома, может

быть it мир кажется таким же серым. Если вы получаете удовольствие от еды, может быть и мир кажется интересным?

Во время этого просмотра своих привычек не пытайтесь изменить что-либо, разве что исключите такие грубые отвлечения, как чтение: читать во время еды может только человек, который рассматривает ее как неизбежное зло или периодическую <заправку топливом>. В конце концов, это весьма важная биологическая и (хотя пока мы не останавливаемся на этом аспекте) социальная функция. Вряд ли кто-нибудь будет читать во время исполнения такой важной биологической и социальной функции, как половой акт. Еда, сексуальность и - как мы увидим далее - дыхание, это решающие факторы в деятельности организма, и на них стоит обратить внимание.

Против концентрации на еде вы скорее всего мобилизуете такие сопротивления, как нетерпение и отвращение. Позже мы будем заниматься ими в связи с <интроекциями>. Пока постарайтесь достичь по видимости простой, но на деле довольной трудной вещи - сознавания того, что вы едите, когда вы едите!

На этот эксперимент почти все участники реагируют хотя бы до некоторой степени положительно. Некоторые утверждают, что это всего лишь систематический подход к тому, что они старались делать всю жизнь. Можно встретить такую реакцию: <После стольких лет хождения на концерты и музыкальных уроков, теперь я впервые слышу музыку!>

Многие участники эксперимента критикуют нас за употребление слова <деструкция>, <разрушение> в благоприятном, одобрительном смысле. Например: <Деструкция> - слово, имеющее антисоциальный оттенок. Почему бы вам не найти другое слово, обозначающее <разделение ради того, чтобы потом лучше соединить>? Я согласен, что для реконструкции необходимо предварительное, как вы это называете, <разрушение> того, что будет реконструироваться, но для чего употреблять такое неприятное, вызывающее слово?>

Других слов до сих пор никто не предложил. Несколько раз предлагались длинные последовательности слов, которые практически повторяли словарное определение <деструкции>. Можно было бы, конечно, выдумать новый термин, который бы точно обозначал то, что мы имеем в

виду; но тогда поднялся бы крик по поводу "научного жаргона> и возбужденные дебаты: <Почему вы не говорите на простом английском языке?>

Все то же самое и столь же убедительно говорится по поводу слова <агрессия>. Для журналиста это <неспро-воцированное нападение>. Но, хотя это и преобладает в повседневном употреблении слова, оно имеет и более широкое значение. Для клинициста <агрессия> это все, что делает организм, чтобы установить контакт со своей средой.

Поиск по сайту: