|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Сотворил нам, Боже,
весновую службу!20 Основной мотив песни — противопоставление весенней, «вес- новой», службы зимней: зимняя служба — тяжкая, долгая. Акимова пишет: «Удивительно ярко, сочными красками и в точных деталях рисуется в ней сторожевая охрана южных границ служилыми людьми»21. Это их песня, их мысли и чувства. В такого рода произведениях — в самих их идеях, подробностях, трактовке темы, композиции — выразилась локальность. Песня говорит о лишениях и бедствиях несения зимней службы на заставах в далеких безлюдных степях, об уповании служилого люда на весну. Акимова установила многие проявления локальности. Когда запись таких песен производится спустя десятилетия после их сложения, приметы локальности часто стираются. Обычное правило общерусской песни — прибегать к масштабным обобщениям. Чем шире распространена песня по территории, тем чаще она утрачивает приметы тех мест, которым обязана происхождением. Локальные черты вообще могут быть утрачены. Обычно песня запечатлена общей передачей смысла, сохраняются только общепринятые идеи и стиль. Общерусское теснит локальное. Местное с трудом можно восстанавить посредством тщательного сравнения записей. При анализе другой песни — «Когда было молодцу пора — время великое» — Акимова так и поступает: используются публикации Кирши Данилова, М. Д. Чулкова, П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гильфердинга и П. В. Киреевского. Общерусское и локальное начала выступают по-особому, когда дело касается межэтнических связей. Русский фольклор соприкасается с фольклором других народов — есть зоны пограничья, где наблюдается обмен устными произведениями. Фольклористы изучают такие зоны. В частности, это — Полесье, где вошли в контакт фольклорные культуры русских, украинцев и белорусов. Записи, осуществленные здесь, — благодатный материал для исторических изысканий. Наука уже накопила некоторый опыт изучения фольклорных связей. Контакт культур влияет на местный устно-поэтический репертуар, на тип бытующих в пограничных областях произведений22. Изучение межэтнических связей подводит к постижению локальности фольклорного пограничья. О состоянии изученности этой проблемы свидетельствует книга Н. В. Соболевой «Типология и локальная специфика русских сатирических сказок Сибири». Автор исходит из положения (общая правильность его несомненна): при уяснении «взаимодействия» фольклора разных народов надо считаться с «национальным составом исполнителей», с «заимствованием», вообще, с «межнациональными фольклорными связями»23. Если население смешанное, то и фольклор такой же. Наблюдения в области рассмотрения сказок и сказочников вполне отвечают этим представлениям, как и резонному указанию, что для судеб русского фольклора в Сибири важно учесть контакты родственных по языку и культуре народов: русских, украинцев и белорусов, а также контакты славян с другими народами. Эти общие положения вполне согласуются с конкретными наблюдениями. Не сомневаемся в том, что когда-нибудь будет изучен фольклор Саратовского края как пример пограничья, в котором сошлись фольклорные культуры славянских, тюркских и других народов. Нельзя не обратить внимания на некоторые сказки, распространенные здесь у русского населения, например на опубликованную в сборнике «Сказки Саратовской области»24. Летела перепелка, летела, села и вздремнула. Схватил ее волк: —Съем я тебя. Стала перепелка просить: —Не ешь меня, за это я тебе пригоню штук пять телят. А во мне-то мало товару — четверть фунта со всем пухом. —Обманешь. Стала перепелка божиться: —Не обману! Обрадовался волк: «Ах, — думает, — это на целую неделю хватит!» И пустил ее. А сам лег и стал ждать. Вспорхнула перепелка и улетела. А на другой меже повстречался ей деркун-дергач. Перепелка ему и говорит: — Кум, куманек, пожалей меня на нынешний денек. Меня волк поймал. —Как же ты рассталась с ним? —А обещала ему пригнать пять телят. Вот дергун и стал кричать: —Тпрусь... Тпрусь... Тпрусь... А перепелка кричит: —Пять телят, пять телят... Волк ждет: «Вот, вот гонят». Ждал-ждал, да и сдох. В «Указателе восточнославянских сказок» Л. Г. Барага и его соавторов есть сведения о типологической параллели к сказке «Як вовк та заэць покумилися» из украинского сборника В. Гна- тюка (1916). Это история незадачливого волка, которого кобыла приволокла в село. Заяц подвел волка. С той поры они не кумятся. Ничего похожего в этой сказке со сказкой о перепелке нет. Вероятно, источник сказки о перепелке надо искать в фольклоре поволжских народов, может быть, даже в фольклоре народов Северного Кавказа. Нерусское происхождение саратовской сказки не вызывает сомнения. Таково проявление локальности: может быть, здесь имела силу национальная принадлежность исполнителя? Когда будут такие наблюдения умножены, возможным станет и обобщение. Сейчас допустимо только утверждать: при заимствовании возникает особое проявление локальности. Для уяснения местного своеобразия фольклора, поставленного в аналогичные условия, существенно установить не только конкретные межэтнические контакты, влияющие на устно-этнический репертуар, но и на степень проникновения фольклора одного народа в другой. Общерусская устойчивость фольклора ограничивает органическое усвоение посторонних влияний. Сказка о перепелке и волке была записана всего один раз — дальше Саратовского края ее распространение не пошло. Устойчивость общерусских качеств в случае межэтнических контактов — это лишь одна из особенностей бытования фольклора в пограничье. Другая особенность проистекает из общего закона: традиционная устойчивость, обретенная в результате длительного исторического развития, вытесняет локальность. И на этой основе облегчается типологическое сближение традиции одного фольклора с традициями другого фольклора, в свою очередь преодолевающего собственную локальность и вырабатывающего стабильность свойств и качеств. Таким образом, область межэтнического пограничья демонстрирует весьма противоречивый процесс расхождения и одновременного схождения традиций фольклора разных народов. Совмещение противоречивых тенденций не устраняет локальности, но вместе с тем ограничивает межэтнические связи. На характер локальных записей при международных связях влияет и степень проницаемости, присущая жанрам и видам фольклора. Обрядовые и необрядовые формы, стихотворно-песенная и прозаическая организация устного произведения создают свои условия для этого рода процессов. Сказка оказывается более открытой для влияния одного фольклора на другой (в ней много типологически сходного, и ее прозаическая организация не чинит особенных препятствий, обычных для стиха), а для песен степень проницаемости может быть малой. Обрядовая структура произведения создает препятствия для межэтнических контактов. В настоящее время мы не располагаем сколько-нибудь систематизированными наблюдениями, чтобы конкретнее судить о проявлениях локальности и общерусской стабильности и с этой точки зрения. Желательность разъяснения этого вопроса вне всякого сомнения. На соотношение общерусского начала и локальности, демонстрируемого в записях из разных краев и местностей, существенным образом влияют состояние и судьба фольклорной культуры в зависимости от бытования и функционирования ее в прошлом и в наши дни. В свое время В. И. Чичеров сделал наблюдение: религиозные мотивы преимущественно присущи колядкам, записанным по окраинным южнорусским землям. Между тем такие мотивы реже разрабатываются в средней, центральной Руси и на русском Севере. Наблюдения не бесспорны: некоторые записи колеблют положение. Чичеров объяснил отмеченное им явление тем, что власти России покровительствовали в любой форме утверждению православия в окраинных землях, особенно там, где шла борьба с отступлениями от государственной религиозной ортодоксии. Пресс официальной идеологии давил сильнее в центре, а на периферии делалось послабление (разумеется, до поры до времени) — лишь бы православие утвердилось и активно противостояло иным религиозным течениям. Соответственно колядки оказались больше затронутыми православным влиянием. Перед нами любопытное объяснение, может быть, и оспоримое в своем конкретном содержании, но принципиально допустимое: разные исторические факторы, действующие в локальных границах, могут влиять на состояние местной традиции — сохранять архаические из них или, напротив, трансформировать их под воздействием поздних исторических факторов. Рассматривая общерусский фольклор с точки зрения степени сохранности в нем древних традиций, можно отметить разную степень их сходства в записях соседствующих краев. Можно судить о разнице в репертуаре и о характере бытующих произведений. Этим, в частности, можно объяснить существование так называемых «заповедных» земель, где старинный фольклор сохранился лучше, чем в остальных местностях. Собиратели давно знают об этом. Тщетно искать былины в центральных краях России: эпос здесь давно забыт. Напротив, хорошо сохранился календарный обрядовый фольклор. Записи в Калужском, Тульском и других краях подтверждают это. В центральных областях можно записать то, чего не найдешь в Архангельской и Вологодской областях. Местный репертуар каждого края складывается исторически. Специфичность локального может проявляться в самых разных формах. Исторический подход много объяснит в свойствах местного фольклора. Это касается вариантов, версий устных произведений, привычных локальных трактовок общерусских тем. Проявления локальности в фольклоре, общем для близких территорий, территорий со сходными историческими судьбами — дело одного рода, но иное — проявление местной специфики в фольклоре отдаленных друг от друга краев (северные записи в сравнении с южными или даже со среднерусскими). В этих случаях можно отметить, что отличие и специфичность могут касаться столь существенных моментов, что необходимо делать вывод о самостоятельности местного фольклора. Причины тут чисто исторические — и они порождают резкие различия. Локальность может перерасти в региональность — самостоятельность, сопряженную с автономией местных фольклорных традиций. С указанной точки зрения показательны свойства казачьего фольклора на Дону. Его специфику нельзя приравнять к обычным проявлениям локальности. Она сопряжена с автономностью традиций. Региональность — это самостоятельность фольклорных традиций, которую нельзя ставить в один ряд с местной спецификой, такой, к примеру, которую можно наблюдать при сравнительном изучении фольклора Рязанского и Тульского краев. У донских казаков известные нам произведения обретают в содержании и формах своеобразие, которое делает их лишь отдаленно похожими на фольклор других краев. Так, северные эпические песни получают жанровую переориентацию: повествовательные мотивы обретают новизну в хоровом распеве, и песни становятся лиро-эпическими или близкими к ним. Возникают обычные для лирики Повторы. Новообразования донского фольклора обрели столь существенную новизну, что среди ученых возник спор: следствие ли это позднего периода изменения эпоса или сохранившиеся формы первоначального древнего эпического исполнения — лиро-эпическая кантилена? Возникла мысль о том, что такие записи (наряду с украинскими думами) подтверждают исконную лирическую природу эпоса. Взгляд нуждается в дополнительной аргументации. Допустим и другой — общерусские свойства былинных повествований обновились и обрели историческую новизну в процессе сложения донского казачьего фольклора. Новые черты эпоса стоят в ряду региональных свойств донского фольклора25. Региональность всегда проявляется во всей совокупности жанров. Отдельные виды фольклора в регионе влияют друг на друга. По всем законам традиционного процесса местная региональная специфика распространяется на весь фольклор. Совместимость творческих процессов, протекающих в разных жанрах региона, порождает единство, что и отличает местное творчество от простого воздействия одних жанров от других. Особую проблему составляют донские сказки — благодатный материал для изучения региональной специфики. Общих выводов и заключений и в этой области пока еще мало. Как понять, к примеру, ряд особенных явлений в донских сказках о животных? В свое время Ф. В. Тумилевичем была записана сказка «Лисушкина свадьба», причем в нескольких вариантах26. Четыре варианта получены от разных сказочниц (Т. И. Капустина, Д. Е. Беликова, хутор Ново-Некрасовский)27. Собиратель имел основание отметить, что соответствующих «вариантов» (правильнее говорить о сказках, во всяком случае — о версиях) в «Указателе» Н. П. Андреева нет, но есть сходные мотивы. Существует общерусский мотив «Лиса выходит замуж за кота», есть сказка о том, как один зверь отбирает дом у другого (типа «Ледяная и лубяная избушки»)28. Донская сказка — совсем другая. В записи Тумилевича29 кот завладел хаткой, в которой проживала лиса, но это только внешние, не самые существенные вариации общеизвестного. Мотиву предшествует любопытная, по-своему замечательная подробность: «Жил старик со старухой, дитех у них не было. Повадилась до старика со старухой ходить в гости Лиса. Сегодня она придет, завтра, на третий день придет, так каждый день и стала ходить до них. Придет и гутарит разные речи со стариками». Вот, говорится дальше в сказке, прошло сколько-то времени, старик со старухой померли. Похоронила Лиса «старикох», а хатку старика и старухи заняла. Живет себе и горя не знает. История обретения хатки встречается только в донских сказках. По-видимому, местные сказочники остро ощущали необходимость в мотивировке, как дикий зверь лисица оказалась хозяйкой людского жилья. Такого рода мотивировки нередки и у недонских сказочников, но на Дону мотивировка не обычная частность, а существенное обстоятельство: ведь дальше идет речь о том, как жильем завладел домашний кот, которому только и пристало жить в хате. Кот вошел в хату, когда Лисы не было. Прибегала Лиса «домонь». Дерг-дерг за дверь, а дверь на запоре. Кругом хаты побегала, потом подошла «до двери» и спрашивает ласковым голосом: «Ктой-то в моей хатке сидит?» Из хаты Кот отвечает: — Я — Кот-медный лоб. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.007 сек.) |