О потусторонниках

Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону

человека, подобно всем потусторонникам. Актом страдающего и

измученного Бога показался тогда мне мир.

Сном показался тогда мне мир и поэтическим творением Бога:

разноцветным дымом пред очами божественного недовольника.

Добро и зло, и радость и страдание, и я и ты -- все

показалось мне разноцветным дымом пред очами Творца. Отвратить

взор свой от себя захотел Творец -- и тогда создал он мир.

Опьяняющей радостью служит для страдающего -- отвратить

взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и

самозабвением казался мне некогда мир.

Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного

противоречия и несовершенный образ -- опьяняющая радость для

его несовершенного Творца, -- таким казался мне некогда мир.

Итак, однажды устремил и я свою мечту по ту сторону

человека, подобно всем потусторонникам. Правда ли, по ту

сторону человека?

Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был

человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем

богам!

Человеком был он, и притом лишь бедной частью человека и

моего Я: из моего собственного праха и пламени явился он

мне, этот призрак! И поистине, не из потустороннего мира явился

он мне!

Что же случилось, братья мои? Я преодолел себя,

страдающего, я отнес свой собственный прах на гору, более

светлое пламя обрел я себе. И вот! Призрак удалился от

меня!

Теперь это было бы для меня страданием и мукой для

выздоровевшего -- верить в подобные призраки; теперь это было

бы для меня страданием и унижением. Так говорю я

потусторонникам.

Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и

тем коротким безумием счастья, которое испытывает только

страдающий больше всех.

Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти,

достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая

больше хотеть: ею созданы все боги и потусторонние миры.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в теле,

ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.

Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в земле,

слышало, как вещало чрево бытия.

И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние

стены, и не только головою, -- и перейти в "другой мир".

Но "другой мир" вполне сокрыт от человека, этот

обесчеловеченный, бесчеловечный мир, составляющий небесное

Ничто; и чрево бытия не вещает человеку иначе, как голосом

человека.

Поистине, трудно доказать всякое бытие и трудно заставить

его вещать. Скажите мне, братья мои, разве самая дивная из всех

вещей не доказана еще лучшим образом?

Да, это Я и его противоречие и путаница говорит

самым правдивым образом о своем бытии, это созидающее, хотящее

и оценивающее Я, которое есть мера и ценность вещей.

И это самое правдивое бытие -- Я -- говорит о теле

и стремится к телу, даже когда оно творит и предается мечтам и

бьется разбитыми крыльями.

Все правдивее научается оно говорить, это Я; и чем

больше оно научается, тем больше находит оно слов, чтобы

хвалить тело и землю.

Новой гордости научило меня мое Я, которой учу я

людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо

держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!

Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо

шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее больше в

сторону, подобно больным и умирающим!

Больными и умирающими были те, кто презирали тело и землю

и изобрели небо и искупительные капли крови; но даже и эти

сладкие и мрачные яды брали они у тела и земли!

Своей нищеты хотели они избежать, а звезды были для них

слишком далеки. Тогда вздыхали они: "О, если б существовали

небесные пути, чтобы прокрасться в другое бытие и счастье!" --

тогда изобрели они свою выдумку и кровавое пойло!

Эти неблагодарные -- они грезили, что отреклись от своего

тела и от этой земли. Но кому же обязаны они судорогами и

блаженством своего отречения? Своему телу и этой земле.

Снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не

сердится на их способы утешения и на их неблагодарность. Пусть

будут они выздоравливающими и преодолевающими и пусть создадут

себе высшее тело!

Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с

нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле

своего Бога; но болезнью и больным телом остаются для меня его

слезы.

Много больного народу встречалось всегда среди тех, кто

предается грезам и одержим Богом; яростно ненавидят они

познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовется

-- правдивость.

Они смотрят всегда назад, в темные времена: тогда поистине

мечта и вера были другими вещами, неистовство разума было

богоподобием, а сомнение грехом.

Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы

в них верили и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю

я также, во что сами они верят больше всего.

Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли

крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное

тело смотрят они как на вещь в себе.

Но болезненной вещью является оно для них -- и они охотно

вышли бы из кожи вон. Поэтому они прислушиваются к

проповедникам смерти и сами проповедуют потусторонние миры.

Лучше слушайтесь, братья мои, голоса здорового тела: это

-- более правдивый и чистый голос.

Более правдиво и чище говорит здоровое тело, совершенное и

прямоугольное; и оно говорит о смысле земли. --

Так говорил Заратустра.

Поиск по сайту: