АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Практика судебного красноречия

Читайте также:
  1. II. НОЧНАЯ ПРАКТИКА
  2. IV. Практика любви.
  3. IV.1. Общие начала частной правозащиты и судебного порядка
  4. V. Идеология и практика модели «общенародного государства»
  5. V. ОСНОВНАЯ ПРАКТИКА ЯСНОГО СВЕТА
  6. Альтернативы развития России и социально-политическая практика весной-летом 1917 г.
  7. Астральное Каратэ: Принципы и практика
  8. Виховання та навчальна практика у країнах Стародавнього Сходу
  9. Возбуждение дела, стадии судебного разбирательства, значение решений Суда. Европейских сообществ.
  10. Возникновение науки. Наука и практика
  11. Вопрос 46. Практика обучения, воспитания и помощи лицам с выраженной интеллектуальной недостаточностью
  12. ВЫНЕСЕНИЕ ЗАВЕДОМО НЕПРАВОСУДНОГО ПРИГОВОРА, РЕШЕНИЯ ИЛИ ИНОГО СУДЕБНОГО АКТА

 

Риторическое движение в конце V—начале IV вв. было, очевидно, гораздо шире, чем нам известно. Ряд случайностей сохранил одни имена и позволил другим навсегда погибнуть. Самым распространенным ви­дом практической риторики в Греции было красноречие судебное. Человек, произносивший речь в суде как ответчик, подвергал риску свое имущество, свободу, жизнь или ставил под тот же удар друго­го человека, выступая в качестве обвинителя. Судьба обвинителя или обвиняемого целиком зависела от судебного вердикта. Такой, в буквальном смысле, кровной заинтересованности в силе звучащего слова не знали даже поэты. Поэтому практически все знаменитые ораторы, включая Демосфена и Цицерона, имели судебную практику.

Из прославленных судебных ораторов Аттики V в. до н.э. исто­рия сохранила нам имена Антифонта, Андокида и Лисия. Их творческие поиски были тесно связаны с теорией правдоподобия — важнейшим постулатом судебного, да и любого другого, красноре­чия в Аттике. Так стали называть особый тип аргументации, когда за неимением фактических улик или достоверных свидетельств о реальности какого-либо события, оратор раскрывал логическую или психологическую зависимость между лицами и происшествиями и признавал, что событие могло иметь место, если оно похоже на то, что часто случается в жизни, и потому вероятно. Довод "правдоподобия", "вероятности" (ε’ικοσ) и требование "подобаю­щего", "должного" (πρ’επον) надолго определили способы убеждения о софистике 1. Так, например, еще в руководстве Тисия находим: "...сла­бые обвиняются в нанесении побоев — это неправдоподобно, одна­ко если обвиняемый силен, то и тогда неправдоподобно, потому что [если бы он это сделал] это грозило бы показаться правдоподобным" 2. Утверждение, явно отдающее полемическим задором и вы­строенное по принципу антитезы. Подчеркнуть психологическую достоверность поведения обвиняемого означает "слабейший довод делать сильнейшим". Подобный ход мысли помогал оратору строить вымышленные сюжеты, вкладывать "психологическую начинку" в мифы, примеры чему мы находим в "парадных" речах Горгия и Исократа. "Изображение событий как вероятных и правдоподобных не было изобретением учителей красноречия, но, превращенное ими в постоянный прием рассуждения, оно определило собой основной характер риторической прозы — ее повышенный интерес к общему, общезначимому и очень малую заинтересованность в конкретном, неповторимом, индивидуальном... Ориентация на общее и целое оп­ределяла в свою очередь и сам характер работы оратора: его притя­гивала к себе не столько новизна предмета, сколько возможность подводить один и тот же предмет под все новые и новые категории, освещать его с разных сторон и устанавливать все новые и новые связи его с другими предметами. Отсюда неограниченная возмож­ность вариаций и экспериментов на одну и ту же тему и отсюда же — способность оценивать одно то же прямо противоположным обра­зом, о чем Платон с усмешкой свидетельствовал в своем "Федре" (267, а—в): "Они дознались, будто вместо истины надо почитать более вероятность, и силой своего красноречия выдают малое за большое, а большое — за малое, новое представляют древним, а древнее — новым и измышляют по любому поводу то сжатые, то бесконечно пространные речи" 3.

Суровый аристократ Антифонт, заплативший в 411 г. до н.э. за участие в антидемократическом (олигархическом) заговоре жизнью, известен как создатель речей, пронизанных трезвостью и деловито­стью, хотя их композиция еще очень неумела. По всей видимости, Антифонта можно назвать оратором в "уголовных процессах", ибо все пятнадцать речей, сохранившихся до наших дней, относятся к делам об убийстве. В это число вошли три речи, предназначенные для произнесения в суде, и двенадцать — так называемые тетрало­гии Антифонта — сборник риторических упражнений. В тетра­логиях Антифонт разработал систему аргументации, которой гово­рящий может воспользоваться как для обвинения, так и для оправ­дания подсудимого. Воображаемый судебный казус, хотя и почерп­нут из реальной судебной практики автора, здесь дается в самых общих чертах. Аргументация в целом тоже сводится к знаменитым школьным "общим местам", но пригодна для доказательства правдоподобия или неправдоподобия каждого случая. Стремление вырабо­тать язык, понятный для наиболее обширной аудитории, выгодно отличает практического оратора Антифонта от теоретика Горгия. Отсюда и его любовь к "ключевым словам", пристрастие к смелым, образным выражениям (например: "Вследствие моего бездетства я заживо буду зарыт" — т.е. "лишившись сына, я стану мертвым при жизни") 4; почти полное отсутствие у него горгианских фигур (например, удвоения, риторического вопроса) и умелое нагнетание "пафоса", апеллировавшего скорее к чувствам, чем к разуму слуша­телей. Ораторское наследие Антифонта простодушно и архаично, но некоторые из его "общих мест" (например, восхваление справедли­вости законов и судей, заявление подсудимого, что он заслуживает сострадания, а не наказания и т.д.) стали общими местами в даль­нейшей практике судебных речей.

Своеобразие и "простота отличают речи и другого афинского из­гнанника — Андокида, схваченного в связи с делом гермокопидов (осквернителей герм). Подобно Антифонту, он еще не знает искус­ства этопеи и бесхитростно повествует о своей вине и невиновно­сти. Понятие этопеи (искусства создания характера) связано в ат­тической прозе с именем Лисия.


1 В так называемой "Риторике к Александру", авторство которой долгое время приписывали Аристотелю, хотя, вероятнее всего, она была создана в 40-е гг. IV в. до н.э., даются практические советы, как использовать аргумент "эйкос" (вероятность) в ораторской практике: "Правдоподобно то, при упоминании чего в уме слушателя встают знакомые примеры. Так, если кто начинает говорить, что хочет видеть родину великой, своих домашних счастливыми, врагов несча­стными и другое в том же роде, то все это вместе покажется правдоподобным. Ведь любой человек, слыша это, сознает, что и сам он испытывает подобные чувства по отношению к таким вот предметам..." Аристотель в "Риторике" от­зовется на подобный способ доказательства саркастически: "На слушателей действует и то, чем до отвращения часто пользуются сочинители речей (оЧ.Хоуо'урафт): "Кто же этого не знает?", "Все знают!" Слушатель в смущении соглашается, чтобы разделить суждение "всех остальных" (III, 7 1408 а).

Дальше автор "Риторики к Александру" советует, как использовать правдо­подобие в судебных прениях, включая в обвинительную или защитительную речь те страсти, "которые от природы присуши людям. Например, если случится кому-нибудь оскорбить или испугаться, часто делать одно и то же, обрадоваться или огорчиться, гореть желанием или освободиться от страсти... Эти и подобные им страсти у всей человеческой природы общие, и слушателям они знакомы. Вот то, что привычно людям от природы, и это то, что надо включать в речь.

Вторая часть правдоподобия -- это обычай, то, что любой из нас привык де­лать. Третья — выгода..." Аристотель предлагает в качестве опровержения та­кой агументации ссылку на индивидуальные особенности говорящего: "Если же основания привести не можешь, [скажи], что тебе, мол, отлично известно, что слова твои неправдоподобны, но таков уж ты от природы; ведь люди находят неправдоподобным, что можно по своей охоте делать что-либо кроме выгодно­го." (Ш, 15, 9; 1417а). Так сторонник платоновской идеи об истинности знания расправляется с софистическим тезисом "мнения".
2 См. подр.: Платон. Федр, 273 а—е. Аристотель в "Риторике" приписывает это рассуждение Кораку (Arist., Rhetor., II, 24,15; 1402 а).
3 Миллер ТА. От поэзии к прозе. С. 62—63.
4 История греческой литературы. Т. 2. С. 239.

 

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.003 сек.)