Риторика митинга

Митинг (англ. Meeting – встреча, собрание) – одна из древнейших и, пожалуй, самая демократичная из всех форм проявления политической культуры. Митинг – это собрание на открытом пространстве (улице, площади, стадионе, лесной поляне, в парке и т.п.) людей, обменивающихся мнениями по какой-либо острой социальной, политической, культурной или религиозной проблеме. В форме митингов проходили публичные выступления религиозных проповедников – библейских пророков, христианских апостолов, крестоносцев перед походами, английских священников – реформаторов конца XIV в. Дж. Уиклифа и Дж. Болла, новгородских еретиков – стригольников того же времени, чешских гуситов XV в., флорентийского реформатора XV в. Дж. Савонаролы, немецких лютеран XVI в. и многих других, кто нес слово веры в народные массы. Митинги – спутники всех без исключения восстаний и революций, всех активных социальных движений и идеологических диспутов. К митингам особого рода следует отнести различные формы родоплеменных, раннегосударственных и средневековых народных собраний – тинг у северогерманских племен, вече у славян, решавших племенные, а затем и государственные дела и у ряда народов переросшие в современные законодательные собрания – парламенты. Впервые слияние функций народного схода, решавшего текущие дела, и законодательного собрания, ведавшего бюджетом, долгосрочным вопросом внутренней и внешней политики и разработкой писаного права, произошло в V в. до н.э. в Древней Греции, где прославилось афинское народное собрание – агора, ставшее колыбелью демократии (греч. народовластие), и на древнеримском форуме. И современной парламентаризм, и современная митинговая практика берут свое начало от древнегреческой агоры, от древнеримского форума и народных собраний древней и средневековой Европы. Поэтому в риторике парламента и митинга есть нечто общее, но имеются и существенные различия.
Аудитория парламента и митинга – это люди, активно интересующиеся как вообще политической и социальной жизнью своей страны, так и ее состоянием в данный момент и желающие применять в ней посильное участие с целью перевода ее в лучшее (по их мнению) состояние. Разница заключается в том, что парламентарии – это профессиональные (пусть даже только на срок своего депутатства) политики, обладающие надлежащими знаниями и навыками и соответствующим юридическим статусом. Участники митинга этих параметров лишены, - их позвала на площадь их собственная воля, личное отношение к ситуации в обществе, гражданский или классовый долг. На митингах обычно довольно много политически нейтральных
лиц, желающих удовлетворить свое любопытство. Некоторые из них таким образом впервые приобщаются к политике и определяют свое место в ней: за что и против чего бороться, в чьих рядах, какими способами и насколько активно.
Речевая среда парламента и митинга пронизана острой полемикой, - это ристалище политических битв, призванных изменить судьбу страны. Речевая цель любого парламентского или митингового оратора – убедить слушателей в верности указуемого им пути как наиболее соответствующего их интересам и в то же время вполне реального, если только слушатели поверят ему и пойдут за ним или его партийным лидером. Речевое ожидание слушателей в парламенте и на митинге также сходно, - и те и другие желают получить указание, что делать, или подтверждение своей правоты и воодушевление на дальнейшие действия, или укрепление чувства локтя. Но есть и существенная разница. Если речевая цель парламентария ориентирует слушателей – законодателей на работу в строго регламентированных условиях большой политики: принятие и пересмотр законов, бюджетов, постановлений и т.п., то речевая цель оратора митингового – создать настроение умов, не столько даже единомыслие, сколько единочувствие слушателей. Митинговый оратор – это ситуационный лидер, калиф на час, даже если он хорошо знаком митингующим как многолетний формальный или реальный вождь правящих или оппозиционных сил. Его ситуационное лидерство наслаивается на лидерство регулярное и в острые политические моменты может существенно укрепить или подорвать его. В парламентских речах судьбоносная для оратора ситуация складывается лишь в случае утверждения его парламентом в качестве премьер-министра или рассмотрения вопроса о снятии депутатской неприкосновенности. Таким образом, речевые роли ораторов парламентских и митинговых также имеют свою специфику: одноразовость взаимодействия большинства митинговых ораторов с публикой побуждают их выкладываться за одну короткую речь до конца, что делает исключительно острой проблему информационной плотности речи (количества информации, полезной для оратора и для аудитории, излагаемой за минуту речевого времени). Более 3-4 минут на митинге вас слушать не станут, если только вы не кумир публики, - так, Фидель Кастро в молодые годы выступал под жарким солнцем Гаваны по 7 часов без перерыва, пока некоторые из слушателей не падали в обморок, тогда как прочие продолжали жадно внимать словам вождя. Но это – оратор во многих отношениях совершенно особый.
Из сравнения речевых сред парламента и других представительных форумов, с одной стороны, и митинга – с другой, вытекает и специфика содержания и риторических средств выступления в каждой из них, определяемая, прежде всего тем, что парламентарии – это политическая элита, а митингующие – рядовая масса, т.е. люди с совершенно иным уровнем политических знаний и полномочий. Соответственно и требования тех и других к оратору и оратора к тем и другим существенно различны, и выражается это прежде всего в целевом подходе к рассматриваемой проблеме. У парламентских ораторов цели намечаемых действий, как правило, узкие и конкретные, у ораторов митинговых цели намечаемых или, точнее, декларируемых ими действий широкие и абстрактные, и пути перехода от них к конкретным делам публике, как правило, не разъясняются. Знаток должен знать и уметь, обыватель должен верить и повиноваться, - хоть старому лидеру, хоть новому, хоть доброму, хоть суровому. Историю делает народ, вожди же лишь указывают ему, как ее делать, и выборность вождей здесь ровным счетом ничего не меняет, поскольку и выбирает себе народ вождей с их же подачи.
Риторика законодательных и деловых форумов и риторика митинга разняться не только адресатом и, соответственно, содержанием, но и формой. Митинговая риторика гораздо менее стеснительна в речевых средствах – лексике, фразеологии, стилевых снижениях, откровенных жанрогизмах и подчеркнутых дисфемизмах, от воспроизведения которых в учебном пособии лучше воздержаться. И если существует понятие непарламентские выражения, то понятия немитинговые выражения покамест не вошло в наш словесный оборот. В лучшем случае следует ожидать избегания на митингах нелитературных выражений, но пока это в целом лишь доброе пожелание. Для отдельного же оратора вывод однозначен: в любой ситуации говорить так, чтобы потом на вас не показывали пальцем, не давать культурно сниженной среде психологически ассимилировать себя и ни на миг не отвлекаться от поставленной речевой цели.
Основные культурно-политические функции любого митинга следующие:
1) Формирование общественного мнения по той или иной проблеме, распространение идей (пропаганда).
2) Морально-психологическая поддержка лидеров и знаковых фигур своего лагеря.
3) Увеличение числа сторонников определенного общественного или политического движения.
4) Идейное и организационное сплочение единомышленников для конкретного дела (агитация).
5) Оказание психологического давления на политических оппонентов или на законодательную, исполнительную или судебную власть (ненасильственные методы уличной борьбы).
См. схему 20.

Каждый из этих видов митингов обладает своими организационными и культурными традициями, своей духовной атмосферой, своим ораторским контингентом и своим набором речевых ожиданий слушателей. Куда-то люди приходят, чтобы сжать кулаки, куда-то – чтобы высказать наболевшее, поговорить со старыми друзьями или посмеяться над противниками и тем снять душевное напряжение, но есть общая и главная социально-психологическая черта всех митингов – пребывание в среде себе подобных, в однородной духовной ауре, в которой так легко дышится обитателю нашего расколотого и некомфортабельного мира. Многие даже не слишком политизированные люди, сходив на митинг единомышленников, несколько дней чувствуют себя так, словно испили живой воды. И поставляют им эту воду братья по убеждениям и ораторы, умеющие проникать в душу публики и давать ей то, что ей жизненно необходимо.
Все виды митингов можно разделить по еще одному признаку: жестко- и мягкоорганизованные. Первые скорее напоминают производственные собрания прошлых лет со строго заданной повесткой, заранее известным списком ораторов, читающих по бумажке подготовленные речи и заранее приглашенными слушателями, среди которых обычно выделяется группа поддержки, скандирующая заготовленные лозунги, и надежная внутренняя охрана. Такие митинги гарантируют единство рядов и страхуют от возможных ЧП, которые организаторам митинга еще более нежелательны, чем властям. Любая попытка незапланированного оратора прорваться на трибуну расценивается здесь как провокация и немедленно пресекается. Вокруг штатного оратора стоят известные соратники, иногда развивающие основную мысль лидера, и крепкие парни с каменными лицами. Задача публики – кричать «Ура!», аплодировать и скандировать лозунги. Такой сценарий митинга типичен для эпох, когда народные волнения идут на спад, власть – старая или новая – приходит в себя и наводит порядок. Участники подобных митингов с большей или меньшей степенью удовлетворенности уясняют себе, что период бури и натиска кончился и общество вступило в полосу действия новых политических ценностей, которые и провозглашаются на митинге.
В период политических брожений и междувластия преобладают митинги, организованные какой-либо одной оппозиционной силой или блоком таких сил. Организационная сторона их не столь четка, прийти на них могут все желающие, и достаточно многие имеют шанс донести свое слово до публики. Обычно вскоре после затравочной речи главного оратора (как правило, известного деятеля) митинг рассыпается на десятки активно дискутирующих групп во главе со стихийно (а иногда и не стихийно) выделившимися кулуарными ораторами, основными качествами которых являются:
1) Инициативность, смелость, готовность пойти наперекор не только властям предержащим (многие в митинговой толпе бдительно ищут провокаторов), но и стереотипам массовым и узкогрупповым. У некоторых эти свойства доходят до откровенной задиристости, подчас шокирующей слушателей. Но главное дело сделано: эмоции возбуждены, критицизм публики смещен в необходимую сторону (кому необходимую - застрельщики митинговой полемики знают лучше слушателей) и начинается бурный вулканический обмен мнениями, так что за полчаса – час можно собрать почти полную для данной толпы их коллекцию.
2) Употребление большого числа сомнительных, порою явно фантастических сведений и трактовок, призванных не столько создать в сознании публики новую картину мира, сколько расшатать старую. Атака при этом идет на базисные ценности старой идеологии, и чем меньше логики в этой атаке, тем выше ее эффективность, ибо, во-первых, уровень веры (некритического восприятия) лежит в людском сознании гораздо глубже, чем уровень логики – сравнительно недавнего приобретения человечества и, во-вторых, ошеломляющая новизна не только самих сообщаемых фактов, но и их трактовки – экзотической логики, сильнейшим образом расстраивает критические механизмы восприятия (фильтры сознания – см. раздел 1.7.). Двойного – фактологического и логического – удара психика неискушенного человека не выдерживает. С людьми, впавшими в шоковое состояние, можно делать почти все, что угодно. Подобная технология внушения давно освоена, в частности, активистами тоталитарных сект.
3) Тонкое знание человеческой психологии. Кулуарные ораторы превосходно знают речевые ожидания толпы в целом и отдельных ее групп, умеют усилить и сплотить вокруг себя выгодные им идейные течения и перессорить оппонентов при помощи все того же шокового внушения и целого набора давно известных словесных ухищрений (см. раздел 1.8.).
4) Умение при высокой подготовленности к достижению своей речевой цели изобразить себя вольными сынами стихии, людьми порыва, искателями истины. Нередко подобный манипулятор чужим сознанием делает вид, что хочет чему-то поучиться, а затем, улучив момент, перехватывает инициативу и начинает сам учить впавшую в транс толпу. Многие не успевают даже заметить момент превращения овечки в волка. Между тем, определить его несложно – это момент наивысшего подъема интереса к дискутируемой идее – одобрительного или осуждающего, когда у слушателей загораются глаза и все начинают сыпать в общее ведерко без умолку. Умелый манипулятор может пятью-шестью короткими, броскими фразами, подаными в подходящий момент, надолго запрограммировать сознание слушателей. На жаргоне профессиональных манипуляторов это называется крутить шурупы.
5) Умение вовремя отступить с минимальными потерям, когда ничего иного не остается. По словам одного опытного митингового оратора, не бывает избитых идей – бывают избитые проповедники идей. Избитым можно оказаться и морально, и идеологически, если манипулятору противостоит его более мощный собрат и, вывинтив из сознания публики чужие шурупы, заменит их своими. Как правило, в риторически хорошо организованных «стихийных» митингах к манипулятору приставляется, как в футболе, свой опекун, который, заметив, что часть публики в глубине души недовольна вершимым над ней мировоззренческим насилием и ищет способа вернуть изгоняемые идеалы, начинает тем же шоковым методом (сенсационные факты и экзотическая логика) выбивать клин клином и восстанавливать милые сердцу слушателей воззрения, но не совсем в прежнем виде, а с уклоном в свою сторону. Из двух митинговых манипуляторов при прочих равных условиях побеждает тот, кто требует от публики меньших идеологических жертв. Разумеется, ничто не помешает заранее согласовавшим свои действия двум или нескольким манипуляторам одного лагеря устроить колоритный спектакль – публике на потеху, а себе на пользу. И счастлив тот, кто сумеет за кипением митинговых страстей и взаимных обвинений отличить форму политической полемики от ее содержания.

Взаимодействие митинговых ораторов с публикой и между собой может быть чрезвычайно разнообразным, но в любом случае главным оружием митингового трибуна является речь. Известны всего три основных функциональных вида устных выступлений:
1) Информирующая речь – сообщает знания.
2) Аргументирующая речь – формирует убеждения.
3) Эмоциональная речь – возбуждает эмоции.
См. схему 1.
Основной вид митингового красноречия – это, бесспорно, аргументирующая (убеждающая) речь, которая бывает обычно либо пропагандистской (распространяющей идеи), либо агитационной (призывающей к действиям). Возможны и комбинации этих функций с добавлением пафоса (эмоционального элемента).
Аргументирующая речь достаточно большой длины (3 минуты и более) строится по следующим основным правилам:
1) Во введении следует обозначить спорный вопрос (проблему речи) и дать свой ответ на него (тезис речи), т.е. обозначить, в чем вы намерены убеждать слушателей.
Следует заинтересовать публику острой и оригинальной постановкой проблемы, делая упор на коренные идеологические устои, которые вы собираетесь защищать или атаковать. При этом необходимо всячески подчеркивать общее межу собою и слушателями и затушевывать розное, дабы с первых же слов создать максимально положительный настрой публики по отношению к вам.
2) В основной части речи следует учитывать отношение к оратору слушателей, либо известное заранее, либо выявляющееся при озвучивании введения, и применять в случае положительного настроя аудитории дедуктивный метод изложения – от общего к частному, например. от принятых в данной среде истин – к лозунгам и призывам. При отрицательном настрое публики основной тезис речи приходится не развивать, а доказывать, выводя его из простых общеизвестных или очевидных аргументов. Этот метод изложения – от частного к общему – называется индукцией (см. раздел 1.7.).
В основной части любой речи должно быть не более пяти тезисов, подчиненных общей теме и логически вытекающих либо из смой этой темы (веер), либо последовательно один из другого (цепь). В речах аргументирующих имеет смысл ограничить число тезисов тремя, поскольку публика на митинге менее всего склонна к философскому анализу. Лучше же взять единственный тезис и бить, подобно дятлу, в одну точку, лишь поворачивая избранную мысль разными гранями, применяя уместные в данном случае тропы и риторические фигуры, пословицы, поговорки и афоризмы – средства создания ярких, запоминающихся образов. Образ в митинговой речи играет, исключительную роль, т.к. во время митинговых словесных баталий публика мыслит в основном правым полушарием, ответственным за конкретно-образное восприятие окружающего мира и эмоциональную оценку явлений.
Слух существенно уступает зрению по объему воспринимаемой информации. Опытные ораторы умеют сокращать эту разницу. Насыщая свою речь образами и превращая ее во внутренний фильм. При помощи делаемых оратором простых и лаконичных обобщений слушатели достаточно легко переходят с конкретного уровня на абстрактный - на уровень идей.
3) В заключении аргументирующей речи следует дать броский лозунг или призыв, фокусирующий весь накопленный информационный и эмоциональный заряд выступления в одну точку. Публика не любит, когда оратор, возбудивший ее страсти, предлагает ей самой делать надлежащие выводы, но главное, такой подход не соответствует речевой цели самого оратора. Его задача – убедить и призвать, а важнейшие качества призыва – яркость, однозначность и абсолютная уверенность оратора в своей правоте. Доверить пропаганду идеи вялому оратору – значит погубить ее. Итог аргументирующей речи и по смыслу, и по пафосу должен быть концентрирован, и если в основной части митингового выступления может быть и более трех тезисов – идей, то в выводах следует либо подать их в пакете лозунгов с общей связкой – анафорой (Долой!.., Долой!.., Долой!.., Да здравствует!.., Да здравствует!..., Да здравствует!..), либор свести в единый лозунг, отделив его от предшествующей речи паузой в 1-2 секунды и выговорив его громко, четко и слегка нараспев, но ни в коем случае не скороговоркой. Очень сильный ход – разделение итогового лозунга на две части - отрицающую и утверждающую. Этого требует как элементарная логика любого действия – сначала разрушить неугодное старое, а затем построить желанное новое, так и сама человеческая психика, ожидающая положительной завершенности. Мы, активисты природоохранительного движения России, требуем [пауза]: прекратить гибельную переброску русских рек с севера на юг! Создать независимую общественную комиссию по исследованию гидрологического режима России и обратить внимание государственных органов на недопустимость разрушения природной среды нашего Отечества! (Из лозунгов российских «зеленых» 1980-х годов).
4) Если ваша речь звучит в связке выступлений ораторов – союзников, то вам необходимо выделить как общие для всей связки положения, так и ваше особое соображение, сообщение, предложение, - ваш личный вклад в общее дело.
Эмоциональная речь (юбилейная, надгробная, на дружеской или деловой встрече, при прощании, хвалебная, осуждающая) также является традиционным элементом митинговой культуры. Она призвана возбудить соответствующие чувства, создать общую духовную атмосферу и может иметь как самостоятельное значение (на юбилеях, праздниках, презентациях, похоронах, днях памяти и т.п.), так и вспомогательное, создавая необходимый психоэмоциональный фон для улучшения восприятия следующих затем агитационно-пропагандистских речей. Такую роль нередко играют затравочные речи крупных общественных и политических деятелей, знаковых фигур, произносимые обычно в первые 10-15 минут большого, двух-трехчасового митинга или в первые 5-7 минут малого, одного-двухчасового и становящиеся эмоционально-смысловым эпиграфом всего митинга. Эти выступления вводят митингующих в состояние коллективного транса, когда сознание публики сконцентрировано на решении задач, обозначенных в затравочной речи, и готово не только с энтузиазмом подхватывать идеи оратора-первопроходца и его приемников на трибуне, но и развивать эти идеи в рамках целенаправленного творчества, основная задача которого – перевести абстрактные идеи первого выступления в форму конкретных агитационно-пропагандистских конструкций, лозунгов и призывов. Затравочная речь содержит в себе семена всех идей, долженствующих вызреть в выступлениях последующих ораторов во время митинга. Первый оратор пробуждает и воодушевляет, другие наставляют на путь истинный. Первый дает железо, другие куют из него мечи и орала. По такому сценарию проходили почти все митинги крупных мастеров политического слова – от А.Д.Сахарова до В.И.Анпилова.
Из сказанного следует, что затравочная речь митинга должна быть по преимуществу эмоциональной и лишь предвосхищать, но не осуществлять непосредственно дальнейшую раскрутку идей. Это – особый жанр митингового выступления, которому присущи и черты эмоциональной речи вообще. Главные из них следующие:
1) Хвала добродетели и осуждение порока на основе этических норм, культурных и политических традиций данной среды.
2) Преувеличение (гипербола) и последовательное усиление (восходящая градация, или амплификация) восхваляемых или осуждаемых качеств с использованием соответствующих тропов и риторических фигур (см. раздел 1.3).
3) Сравнение предмета речи с классическими (историческими, религиозными, мифологическими, фольклорными и литературными) образами – эталонами соответствующих качеств – Прометей, Геркулес, Каин, Моисей, Соломон, Иуда, Цезарь, Георгий Победоносец, Кащей Бессмертный, Илья Муромец, Наполеон, Смердяков (см. раздел 1.2., топ 9) или с природными явлениями – Солнцем, ночью, зарей, бурей, молнией, морозом, весной и т.п.
Митинговый оратор должен хорошо знать и умело использовать психологию массы (толпы). Поведение человека в толпе существенно отличается от его же поведения наедине с самим собой или в небольшой компании. Масса, будь она хоть сосредоточенной в одном месте (толпа), хоть рассеянной по огромному пространству без всякой зримой связи индивидуумов друг с другом, ведет себя так, словно образует единый организм с единой душой (психикой), даже если состоит из не приемлющих друг друга групп. Причины этого до сих пор неясны, выдвигаются различные версии, вплоть до биоэнергетических, но сам факт психического (не обязательно идейного!) единства массы, особенно собранной в толпу, бесспорен.
Психологии толпы присущи следующие черты (см. схему 21):
1) Симптом свой-чужой, или к то не с нами, тот против нас. Наличие противника – реального или мнимого, давнего или только что выявленного, очень сплачивает массу как внутри себя, так и вокруг лидера, в том числе ситуационного – митингового оратора. Ненависть к общему врагу – это обручи на бочке, не дающие ей распасться. Этот симптом одинаково силен как в толпе, так и в рассредоточенной массе и всегда успешно использовался политиками как для мобилизации народа на чрезвычайные усилия, так и для обеспечения максимальной покорности в относительно спокойное время.
2) Сильное влияние стереотипов – устойчивых алгоритмов поведения и мировоззрения. Более древние поведенческие стереотипы – это инстинкты человека как стадного животного, остающиеся востребованными и в эпоху научно-технического прогресса. Более молодые мировоззренческие и, в частности, политико-идеологические стереотипы – приобретение эпохи цивилизации, одно из основных средств культурной и политической социализации человека в любой общественной среде. Уничтожить стереотипы как таковые невозможно. Ибо они – костяк всей народной культуры, центрально звено самосознания этноса. Можно лишь в определенных условиях, в эпохи кризиса старых ценностей, заменить одни мировоззренческие стереотипы другими (подробнее об этом в разделе 1.7), причем процесс подобной замены отличается высокой степенью нелинейности и, как следствие, непредсказуемостью долгосрочных результатов. Изменить же поведенческие стереотипы – значит изменить человека как биологический вид. А игнорировать стереотипы или иметь сильно искаженное представление о них - значит обречь себя на крах в любой сфере общественной деятельности.
3) Эмоциональность, значительно превосходящая средний индивидуальный уровень членов массы (особенно толпы) и легко стимулируемая зрительной и словесной символикой. Влияние эмоций в митинговых речах исключительно велико. Этому способствует как самый факт сбора на митинге одинаково настроенных людей, так и действия затравочных ораторов, доводящих эти эмоции до чрезвычайной силы и канализирующих их в нужном направлении. Глубокомысленные рассуждения и доказательства, - отмечал М.В.Ломоносов, - не так чувствительны, и страсти не могут от них возгореться; и для того с высокого седалища разум к чувствам свести должно и с ними соединить, чтобы он в страсти воспламенился. Ему вторит российский просветитель конца XVIII века Н.Н.Новиков: Человеки суть существа чувствительные, гораздо более склонные управляться от страстей, нежели от рассудка.
Эмоции при умелом их использовании – это ключ не только к интересу, но и к доверию слушателей, а также к их памяти. Эмоционально окрашенная информация запоминается лучше, чем пресная. К сожалению, отрицательные эмоции запоминаются лучше, чем положительные – добрая слава лежит, а худая бежит.
Эмоции – мощное и притом обоюдоострое оружие: их легче возбудить, чем угасить, да и направить их в нужное оратору русло удается далеко не всегда. Эмоциональная аура толпы ассимилирует психику даже вполне солидных и рассудительных людей. В митинговой массе они, подпав под влияние бойкого оратора, решительно теряют голову, доходя подчас до коллективного помешательства, буйств и погромов. Эмоции – иррациональный, во многом еще загадочный и трудноконтролируемый фактор. Играть с ними нельзя.
Воздействие на эмоции слушателей – актуальный вопрос нравственной позиции оратора, его гражданского долга.
4) Крайности в оценках и действиях, радикализм, экстремизм. Это вполне естественные свойства митинговой массы. На митинг идут не среднестатистические обыватели, а активисты, люди с определенным идейным зарядом, а нередко и с готовностью к действию. Мы пришли сюда, чтобы не болтать, а делать: дайте лишь искру, - подобная мысль явно или тайно витала в головах участников всех тех митингов (подчас многодневных), которые перерастали потом в уличные бои. Митинг – отец баррикады. Неудивительно, что в напряженные политические моменты власти запрещают проведение любых собраний, даже, судя по заявленной повестке, вполне безобидных, ибо известно, что все революции начинаются с вероподаннических просьб.
5) Масса (особенно толпа) по интеллекту всегла ниже своего среднего представителя. По замечанию французского социопсихолога Лебона, сорок академиков, собранных вместе, ничуть не умнее сорока водовозов. Эта истина подтверждена столь огромным количеством примеров, что говорить о каком-либо коллективном разуме нации, класса, партии, а тем более митинговой публики не имеет смысла. Коллективным может быть только лишь инстинкт, разум же любого сообщества – это разум его наиболее талантливой части, интеллектуальной элиты, имеющей, притом, достаточно средств, чтобы навязать обществу плоды своих раздумий. Именно так развиваются, в частности, наука и техника. Истина никогда не обретается большинством голосов, если понимать под истиной соответствие чьих-либо заявлений реальному положению дел. Наука делается не на митингах (типа пресловутой летней сессии ВАСХНИЛ 1948 года, в корне подорвавшей отечественную генетику), а в лабораториях и на научных симпозиумах, где любая попытка поставить теорию выше факта встречает решительное осуждение. Только в собраниях интеллектуалов, сделавших поиск истины целью своей жизни, можно говорить о коллективном разуме. Митинги к таким собраниям не относятся. Там голосуют не разумом, а сердцем. Но если под истиной понимать субъективное восприятие вещей, мнение, включая представления о добре и зле, долге, справедливости, наилучшем устройстве общества и т.п., то окажется, что коллективные резолюции – вполне приемлемый способ решения весьма многих социальных проблем. Поэтому не следует считать заведомую иррациональность митинговых волеизъявлений синонимом их функционального несоответствия задачам поиска общих ценностей. Инстинкт подчас работает лучше, чем разум, позволяя найти верное решение при недостатке информации или при отсутствии рационального алгоритма ее обработки.
Есть старинная притча. Шли по заячьему следу два охотника – отец и сын. Вышли к поляне, и старик сказал: я устал, иди сынок, догони зайца один. Молодой охотник ринулся по следу, обегал всю поляну и, не настигнув зайца, с конфузом вернулся назад. Отец и говорит ему: зачем же ты по заячьим петлям бегал? Вон, видишь, с поляны выходной след тянется – там заяц и сидит…
Это драгоценное умение находить конечный результат исторических событий, минуя промежуточные этапы, дает не разум, а инстинкт, и если разум любого коллектива, за исключением научного, есть понятие весьма шаткое и призрачное, то инстинкт – основное орудие коллектива в поисках истины (субъективной). Здравый инстинкт вырабатывается веками, и обретение его знаменует наступление эволюционной зрелости народа. В кризисные эпохи общество добирает недостающий опыт, избавляясь от излишней доверчивости через серию болезненных обманов и приобретая, вкупе с новыми мифами, крупицы подлинных знаний. Митинги – один из главных факторов этого созревания. Проблема в том, что мифы и знания делятся не поровну…
6) Эффект унификации – будь как все! Хуже всего оказаться в толпе белой вороной. Отсюда вечная дилемма ситуационного лидера: нельзя ни быть вровень со всеми – иначе не заметят, ни чересчур выделяться – иначе отторгнут. Важно соблюсти меру, быть на шаг вперед и не более. Многие митинговые ораторы самых разных политических ориентаций предпочитают, подчас инстинктивно, выступать в амплуа рубахи-парня, точь-в-точь такого же, как все, разве что чуть побойчее и пооткровеннее, но не особенно умнее. Очевидно, масса прочно усвоила, что умный человек не может быть не плутом. Масса даже чаще прощает политику откровенное плутовство (вспомним строителя финансовых пирамид С.Мавроди, избранного в 1993 г. в Государственную Думу России), нежели излишний ум и возвышенность идеалов. По мере духовного созревания общества синдром отторжения незаурядных личностей смягчается, хотя полностью никогда не исчезает, и происходит это со стороны массы за счет шлифовки не ума, а инстинкта, а со стороны лидера за счет наращивания не столько аналитического ума, сколько обаяния, именуемого в политическом мире харизмой. Масса приемлет не того, кто умнее, а того, кто сильнее ее.
Полезно вспомнить мысль Л.Н.Толстого: человеку, у которого много ума, надо еще больше ума, чтобы правильно распоряжаться этим умом. Без этого второго ума первый либо остается без применения, либо попадает в распоряжение выраженного носителя второго ума. Прежде, чем выйти на митинговую трибуну в любой речевой роли, определите, кто вы по своему характеру, темпераменту и уму. Оратор любого профиля, а общественный деятель в особенности, не должен иметь иллюзий на свой счет. Ему надлежит знать: либо он мощный катер-буксир без единой тонны собственного полезного груза, либо наполненная ценным добром безмоторная баржа, либо, в идеале, теплоход-сухогруз. Знание своих психологических качеств позволит верно определить как свой функциональный статус в деловом или политическом сообществе (лидер, теоретик – консультант, организатор, пропагандист, агитатор), так и свою речевую роль на митинге. И если у вас обнаружится избыток теоретического ума (по сравнению с уровнем массы), спрячьте его в карман и дайте в своих речах народу лишь то, что он способен переварить. Масса не любит, когда ей, даже невольно, колют глаза своей ученостью или устраивают откровенный ликбез, зато обожает, когда искушенный оратор беседует с ней как бы на равных. Митинговому оратору приходится постоянно лавировать между Сциллой демагогии и Харибдой резонерства, и далеко не во всякой речи ему удается, даже при многолетнем опыте, пройти без потерь. Массе приходится подыгрывать, от нее нельзя требовать усиленного внимания или терпения, а по большому счету, от нее нельзя вообще требовать ничего. На митинге, как и в сфере сервиса, исходят из принципа – клиент всегда прав. Оратор лишь уточняет этот принцип следующим образом: публика всегда права в своих запросах, а я всегда прав в своих ответах на них. Сомневающимся в этом путь на трибуну митинга закрыт.
7) Ощущение членами толпы своей несомненной правоты, силы и безнаказанности. Это ощущение начинается с индивидуального уровня в виде инстинктивно осознаваемого эффекта кооперации: народу масса целая – сто или двести; чего один не сделает – сделаем вместе (В.В.Маяковский), или: но если в партию сгрудились малые – сдайся, враг, замри и ляг! Партия – это рука миллионнопалая, сжатая в единый разящий кулак (его же). Этот инстинкт оратор может легко усилить, сделав упор на общие интересы массы, на эмоции и на указание простых (по крайней мере, с виду) конкретных путей достижения
заветной цели. В минуты митинговой эйфории толпе кажется, что она может все. Ощущение собственного всемогущества сопровождается полнейшим игнорированием силы противной стороны: в такие моменты толпу не пугают ни казаки с нагайками, ни полиция в шлемах и со щитами, ни даже танки. Единственный, кого она еще слушает в таком, по сути дела, гипнотическом состоянии – это оратор, одна фраза которого, охотно вспоминаемая потом друзьями и врагами, может повлиять на ход Истории. Ответственность оратора здесь достигает наивысшей степени, и всякого рода ссылки на непредвиденность ситуации тут неуместны.
8) Чувство круговой поруки – один за всех, а все за одного, ощущение принадлежности к чему-то более великому, нежели собственная личность, растворение индивидуума в массе. Это, по сути дела, высшая, надличностная сторона предыдущего свойства, уходящая своими корнями не в грубо материалистический эффект кооперации, а в сферу высоких идей, хотя оба эти явления могут быть рассмотрены как формы реализации стадного инстинкта. Философская трактовка этих явлений, строго говоря, выходит за рамки общей риторики, однако оратор должен учитывать, что личность большинства участников митинга во время этого действа, обладающего главной чертой карнавалов и религиозных мистерий – погружением индивидуума в виртуальную реальность, в инобытие, - эта личность становится иной. Виртуальная реальность живет по иным законам, нежели породившей ее обычный мир (это хорошо знают и адепты религиозных сект), и люди там мыслят и ведут себя по законам этой реальности, пребывая в измененном состоянии сознания - трансе, или медитации, следуют логике этой реальности, не укладывающейся ни в какие привычные схемы. Не всегда человек, вернувшийся с митинга, способен быстро выйти из митинговой эйфории, а выйдя из нее, не всегда способен дать резонное объяснение своим ощущениям, мыслям, словам и действиям. Коллективный транс оставляет на личности глубокий и подчас долгосрочный отпечаток. Митинги являются, по сути дела, психотропными сеансами с достаточно высокой степенью трансформации личности. Не погружаясь здесь в глубины психологии, воспользуемся двумя несложными моделями, позволяющими отчасти объяснить некоторые из рассмотренных выше феноменов митингового сознания.
Первую из этих моделей можно назвать принципом ромашки, поскольку на изображающем ее рисунке (см. схему 22) области личных интересов членов митинговой массы обозначены в виде лепестков, имеющих различную пространственную ориентацию, а пересечение этих областей в центре образует поле общих интересов той же массы – как бы сердцевину ромашки. Эти совпадающие интересы индивидуумов, суммируясь, образуют большой массив духовной энергии и однонаправленной воли, тогда как разнонаправленные лепестки несовпадающих интересов либо вообще никак не проявляются, либо гасят друг друга, что хорошо заметно в речах ораторов, выступающих не по делу и потому не аккумулирующих жизненные чаяния отдельных лиц. Выявленное же общее ценностное ядро, завладев вниманием публики, нарастает усилиями целенаправленно работающих ораторов, как снежный ком и в конце концов выливается в запланированное организаторами митинга действие – от изменения мировоззрения заметной части митингующих, принятия каких-либо резолюций или обращений, решения голосовать за определенного кандидата до похода на органы власти – мирного или воинственного.

Вторая модель, изображенная на схеме 23, называется принципом ежа. Представим себе предмет обсуждения, скажем, политическую или экономическую ситуацию в стране, в виде точки А, находящейся в центре прямоугольной системы координат. Это – то, что есть. Оно не устраивает граждан, - один хочет, в соответствии со своими представлениями о своем личном (или общественном – в данном случае это не важно) благе перевести ситуацию из «дурной» точки А в «хорошую» точку А1, другой – в А2, третий – в А3 и т.п. Желание каждого индивидуума предстает в виде вектора, причем начинаются все эти векторы в единой точке А, ибо действительность на всех одна, а устремляются в разные стороны (сколько голов – столько и умов), имея притом различную длину, пропорциональную духовной энергии или общественному влиянию данной личности. Возникает нечто вроде лучистой звезды, махрового цветка или ощетинившегося ежа, и чем больше иголок у этого «ежа», тем ближе их равнодействующая подходит к нулю. Противоположные устремления нейтрализуют друг друга. На любого мудреца найдется свой простак, на любого патриота – свой космополит, на любого левого – свой правый, на любого сильного – десяток слабых, на любого знатока – сотня дилетантов. В результате произойдет практически полная взаимная аннигиляция, и толпа (а равно и общество в целом) окажется коллективным субъектом, хотя и весьма неравнодушным к своим проблемам и даже, возможно, весьма деятельным, но в целом безвольным, а при достаточной длине «иголок» еще и склонным к политическому распаду, как это произошло с СССР в 1991 году.

«Ёж» на практике, разумеется, почти всегда в той или иной мере асимметричен, его равнодействующая отлична от нуля, и она колеблется, как стрелка компаса в магнитную бурю. Но стоит лишь создать устойчивое магнитное поле – и стрелка моментально установится вдоль него. Точно так же и умелый оратор, опираясь на общие ценности массы (по схеме ромашки), зачесывает все «иголки ежа» на одну сторону, призывая: идите за мной! Дальше нередко процесс движется по нарастающей, и вот уже толпа не ищет у оратора совета, а требует: веди нас! И горе вожаку, не сумевшему сыграть свою роль до конца и ставшему заложником возбужденной им толпы! Это не обязательно толпа на уличном митинге – это может быть и целый народ у радио и телевизора, и процесс может длиться годы, а итог действия вовремя не ориентированной в благоприятном для общества направлении духовной энергии, как правило, непредсказуем и суров.
Обе модели – ромашки и ежа – представляют действие разнородных и разнонаправленных идейных сил, но если ромашка выделяет центростремительный момент действия этих сил – общее ценностное ядро, то еж подчеркивает их центробежный момент. Единство центробежных и центростремительных факторов в анализе настроений толпы с учетом речевой цели митингового оратора определяет его поведение на народной трибуне.
Психология масс, ее законы и ключи к ней всегда занимали тех, кто ставил своей целью завоевание и удержание власти. Знание того, что неведомо самому народу, считалось азбукой профессионального политика любой социальной системы и любого режима.
Учись управлять массой. Не давай ей увлечь себя. Это можно достигнуть самодисциплиной и хладнокровием. Владей всегда собой, будь тверд и спокоен, тогда ты будешь держать слушателей в своих руках. – Памятка агитатора. Бюллетень бюро печати Политуправления РВСР. 27.04.1920.
В массовых собраниях мышление выключено. И я использую это состояние; оно обеспечивает моим речам величайшую степень воздействия, и я отправляю всех на собрание, где они становятся массой, хотят они того или нет. – Адольф Гитлер. Моя борьба.
Центральную роль в подготовке к взаимодействию с публикой играет психологическая самонастройка оратора (см. раздел 1.4). Это несложное действие окупается сторицей, и если вы решили всерьез посвятить себя работе с массой в любом ораторском амплуа, то должны в совершенстве овладеть искусством самонастройки, ибо не может владеть чужой психикой тот, кто не владеет своей. Самодисциплина и хладнокровие, упомянутые в инструкции агитатора 12920 года – это действительно стержень психологии митингового оратора, и могут быть как врожденными качествами, так и приобретенными длительным опытом либо развитыми при помощи специальных психологически ориентирующих упражнений. Особенно полезно придерживаться так называемого правила тетерева (см. раздел 1.4.), которое удержало на плаву немало талантливых пропагандистов и ораторов.
На митинге, как в никакой другой речевой среде, важно определиться с продолжительностью речи. Практика показывает, что особенно сильное психологическое и идеологическое воздействие на слушателей оказывают речи длиной в 2-3 минуты. Человеческое внимание отпускается порциями – квантами по 5-7 минут с пиком чуть ближе к началу, на уровне как раз 2-3 минут от первых слов речи. По закону края (см. раздел 1.1) лучше запоминаются начало и конец любого смыслового блока. Можно приравнять такой блок к кванту внимания, дав на первой минуте вступление с четкой постановкой проблемы, со второй минуты по шестую развив тему со всем набором ее тезисов и доказательств, а на седьмой минуте дать концентрат всей речи – выводы и призывы. Такие 5-7 минутные речи нередки в митинговой практике, однако заметного эффекта достигают лишь в дружественной среде, где свой обращается к своим. В противном случае публика начинает зевать, а то и свистеть, сгоняя оратора с трибуны. Во избежание этого речь следует сократить до 2-3 минут, не только соответственно уменьшив общий расход слушательского внимания, за что публика уже будет вам благодарна, но и приноровив конец речи с его выводами т лозунгами к пику внимания. В итоге 2-3-минутная речь окажется эффективнее 5-7-минутной, особенно если сокращение произведено за счет отжатия воды.
Автору этих строк, выступавшему на московских митингах рубежа 1980-90-х годов и написавшему ряд речей для своих друзей – кандидатов на выборные должности регионального уровня, речи-трехминутки представляются базовым жанром митингового выступления. Владеющий искусством составления и произнесения таких речей достаточно легко сможет перейти как к более коротким – до одной минуты, так и к более пространным монологам.
Основные правила составления и произнесения митинговых трехминуток следующие:
1) Вначале – представиться, обязательно кратко, без лишних титулов. Я – депутат …ского областного Законодательного собрания Геннадий Сидоров. Или: Я – член областного Совета ветеранов – «афганцев» Василий Седых и т.п. Публика не любит слушать анонимов – ей надо с первых секунд открыть свое лицо.
2) Если проблема речи является продолжением проблемы предыдущих выступлений, ее можно не повторять или обозначить буквально полуфразой: По вопросу о бесплатных медицинских услугах мое мнение… Или просто: Я полагаю, что пенсии ветеранам труда надо платить из федерального бюджета, поскольку… Короче, с первой-второй фразы надо брать быка за рога, опуская введение как таковое. Его главная функция – возбуждение интереса публики – уже реализована предыдущими речами. А пафос данного выступления целиком переносится в основную часть.
3) В основной части речи-трехминутки, в отличие от более развернутых аргументирующих речей (см. выше) следует проигнорировать отношение публики к вам (положительное или отрицательное) и не делать выбора между дедуктивной или индуктивной подачей материала, а, четко заявив основной тезис (или максимум два, если вы уже обрели достаточный опыт), тут же сопроводить его двумя-тремя сильными доказательствами, производящими впечатление концентрированного удара, апеллирующего одновременного к фактам, к логике и к коренным интересам адресных групп слушателей. Это, по сути дела, разновидность индукции, при которой тезис – вывод становится не позади, а впереди доказательств. Образов и формирующих их риторических приемов здесь должно быть немного и они призваны не столько украшать речь, сколько концентрировать внимание слушателей на центральной точке темы. Скажу прямо: я – за сохранение бесплатных медицинских услуг и льготных цен на лекарства, ибо без этого никакие права и свободы нам не понадобятся, - мертвецам они ни к чему, да и гроб тогда купить будет не на что.
4) Заключение речи-трехминутки должно быть более категоричным, чем у пространных аргументирующих речей. Желательно свести его к единственному лозунгу, особенно к лозунгу – антитезе: Мы говорим – нет политике лечения богатых и умерщвления бедных! Да - бесплатной медицине, протягивающей руку помощи простому человеку!
5) Основная ставка в речи – трехминутке делается не на разоблачение оппонента и опровержение его идей (хотя возможно и это, но тогда в полярно настроенной аудитории развернется уже прямая полемика – см. раздел 1.8.), а на силу собственных идей и подтверждающих их аргументов. Это можно назвать позитивной полемикой. Оратор – трехминутник не тратит времени на спор с оппонентами: он уверенными мазками рисует перед слушателями свою собственную картинку выхода из обуревающих общество неурядиц. Точно так же поступает настоящий художник: стремясь доказать свое превосходство над соперником, он не критикует его картину, а пишет свою. Самый же подлинный слуга искусства озабочен не конкуренцией с коллегами по цеху, а выражением своего Я во имя и на благо общества. Подобно ему и излагающий позитивную программу митинговый оратор своими речами, лаконичными и лишенными полемического яда, выставляет себя не как зеркальное отражение своего антипода, а как нечто самоценное. На фоне пышущих взаимной ненавистью политических дуэлянтов, у которых, по китайской поговорке, губы, как мечи, а языки, как копья, позитивный оратор производит весьма благоприятное впечатление. Разумеется, у любого долготерпения есть предел, и в полемику, возможно, придется – таки вступить, но если вы хотите, чтобы в идеологически неоднородной аудитории вам не заткнули рот и дали сполна высказать дорогие вашему сердцу идеи, будьте лаконичны и дружелюбны. Особенно существенно это, когда у вас нет группы поддержки среди публики и ораторов – союзников или помощников.
Звучат на митингах и совсем короткие – до одной минуты – речи, именуемые в ораторском обиходе пулями (маленькие и меткие). Это либо одиночный тезис, излагаемый без всякого введения в сопровождении одного-двух аргументов и краткого, предельно ясного вывода, либо реплика на чье-то выступление, либо постановка нового вопроса, либо блок из 5-6 кратких тезисов. Произносятся такие речи зачастую с места, без выхода на трибуну. Кратность их мотивирована тем, что более одной минуты при выступлении из толпы публика, за редким исключением не согласна терпеть, даже если вопрос чрезвычайно важен; в последнем случае оратора просят подняться на трибуну, если же тема не столь актуальна, просят умолкнуть.
6) Весьма часты на митингах провокационные реплики и провокационные вопросы типа: Мели, Емеля – твоя неделя! Или: А откуда это вам известно? С чего это вы взяли, что… Неготовность к подобным комментариям непростительна для митингового оратора; к тому же на митинге нет спикера, который бы одергивал за грубость. Как тут быть? Если провокационный выкрик не содержит ничего, кроме эмоций, можно либо проигнорировать его, явив публике свою выдержку и достоинство, либо ответить порцией еще более сильного яда, но непременно в спокойном тоне, с улыбкой на устах. На первую из приведенных здесь реплик уместно отреагировать так: Даете мне неделю? Спасибо, мне хватит пяти минут, а остальную неделю будем слушать вас, если публика не возражает. На злобно-недоверчивые вопросы можно ответить так: Откуда? Газеты читали? Какие? Любые – правые, левые.. Если мало читали – почитайте еще, просветитесь…» Ответы не блещут корректностью, но если к вам лезет некто в боксерских перчатках; не стоит предлагать ему сыграть в шахматы. Ведь авторы злобных реплик и вопросов не ждут от вас ответа по существу, их единственные цели – дискредитировать вас в глазах публики, вывести из душевного равновесия и просто выплеснуть снедающую их злобу. Отвечать им всерьез – значит выставлять себя на посмешище, а на митинге это – верный проигрыш. Отнеситесь к ним как к убогим или к шутам, продемонстрируйте нарочитое спокойствие или дозированную иронию, а если публика, встав на вашу сторону, начинает сама высмеивать грубияна или просто кричит вам: говори, не слушай его!, то надо немедленно остыть и продолжить выступление. В любом случае более чем одним ответом удостаивать грубиянов нет нужды – не давайте сбить себя с намеченного пути, но и отмалчиваться в случае особо злобной или массированной атаки негоже – не позволяйте никому вытирать о себя ноги.
Митинг в целом – не лаборатория, в которой добывают истину, а арена борьбы, демонстрации силы, умения руководить массой, находить выход из скользких ситуаций. Однако нередко оратора стремятся спровоцировать на выдачу конфиденциальной информации, задавая, например, вопросы: Кто ваши союзники? Кого выставит ваш блок на выборы в Государственную Думу? Как вы лично относитесь к политику N? Что вы сделаете, если ваши оппоненты предпримут такие-то шаги?.. Если ответ на подобные вопросы входит в вашу речевую цель – надо отвечать прямо и без утайки, дабы никто не мог вольно или невольно перетолковать ваши слова на свой лад. Если же выдача этих тайн преждевременна, то будет уместно прибегнуть к общесловию, ответив, например, так: Наш союзник – всякий, кто разделяет нашу программу; если ваши убеждения близки к нашим – милости прошу к нашему шалашу. До выборов в Думу еще полгода, и мы выбираем, кого будем выбирать. А как выберем – немедленно представим на ваш выбор (риторическая фигура – каламбур, или игра слов, имея легкий оттенок юмора, позволяет обратить разговор в шутку и уйти от ответа). Я ко всем отношусь без пристрастий: если человек делает полезное, на мой взгляд, дело – я его поддерживаю, если нет – то нет; отвечать же могу только за себя. Если наши оппоненты сделают что-нибудь в этом роде – мы, безусловно, ответим, а как именно – это определим по ходу дела, ибо конкретный ответ может вытечь только из конкретных обстоятельств; главное – чтобы конечный результат этих взаимодействий был таким-то… Подобные ответы, высказанные спокойным, уверенным тоном, как правило, вполне удовлетворяют публику, а попытка возобновить вопросы воспринимается ею как явная назойливость. Вообще, умение корректно отбрить излишне любопытных – одно из несомненных достоинств митингового оратора.
Если оппонент – провокатор продолжает наседать на вас, требуя четкого и подробного ответа, то в ряде случаев есть еще один способ переиграть его – контрвопросы. Если от вас упорно требуют уточнить ответ, вы вправе столь же упорно требовать уточнить вопрос, не слишком заботясь о сохранении душевного равновесия вашего настойчивого собеседника. Почему я раньше выступал против депутата N, а теперь – за? А вы не вспомните конкретно, за что я тогда критиковал его и за что теперь поддерживаю? Вы говорите, я призываю к ущемлению прав человека? Давайте уточним: какого человека? Если садисты, насильники, наркоторговцы для вас – люди, то я лучше предпочту не выглядеть в ваших глазах человеком, а вам пожелаю всю жизнь пребывать в компании этих дорогих вам людей. Фашист – это кто? Ныне столько «фашистов» развелось вокруг, что впору, наконец, разобраться с этим «титулом». Вы заявляете, что некоторые общественные деятели упрекают меня в… Назовите мне этих деятелей! Вы утверждаете, что я… Откуда у вас эти сведения? И т.п. Разумеется, для подобной пикировки вы должны быть абсолютно уверены в своей правоте. Нелишне еще раз напомнить, что митинг – это проверка на прочность не столько убеждений, сколько нервов, и если вы не уверены в своей способности донести нужные идеи до публики без психологических травм, то лучше поручить эту функцию вашему более искушенному в риторике соратнику, дав ему текст речи и проработав его вместе с ним по методу речевого дискурсивного графа (см. раздел 1.2) или хотя бы совместно отрепетировать предстоящий монолог. Репетицией в любом случае не следует пренебрегать, ибо простота митинговых выступлений мнимая, а в общественной деятельности, как правило, не бывает мелочей.
Из всех жанров монологической речи митинговая по своей лексике и стилю наиболее приближена к разговорной; даже политическая терминология в ней нередко заменяется бытовыми и просторечными эквивалентами, как правило, с выраженной эмоционально-оценочной окраской. Так, вместо, экспроприация говорят грабеж, вместо непосильный долг – кабала, вместо власть – режим (это слово, в политологии нейтральное, в политической риторике имеет явный негативный оттенок), вместо диктатура – твердая рука, или, напротив, всенародный концлагерь и т.п. Нигде игра эвфемизмов и дисфемизмов не проявляется так ярко, как в митинговой риторике, ибо именно здесь – на площади, на улице, в городском сквере – народ за считанные часы выплескивает все, что копил годами.
Митинги, за исключением явно заорганизованных - это наиболее свободное, наиболее полное и точное отражение психологического состояния общества, его проблем и надежд, его духовных ценностей и характерных реакций на вызовы внешнего мира. Посещение митинга – это экскурсия в мир народного менталитета, определяющего социальное бытие в гораздо большей мере, чем это еще недавно представлялось сторонникам отечественных и западных технократических концепций. Общественный деятель любого профиля обязан бывать на митингах, наблюдать их изнутри (с духовным погружением в их среду) и снаружи, уметь слушать и говорить там, иначе он рискует до конца своей карьеры так и не выбраться из дебрей абстрактных кабинетных философем.

Поиск по сайту: