Этап второй: отсечение

Во второй части сказки родители плетутся домой и обливают слезами свои обновки. Проходит три года, и дьявол является, чтобы забрать дочь. Она умылась и надела белое платье. Она встала в середину круга, который начертила вокруг себя мелом. Когда дьявол протягивает руки, чтобы схватить ее, какая‑то неведомая сила отбрасывает его на другой конец двора. Он велит девушке больше не умываться. Она становится похожа на зверя, но потом орошает свои руки слезами, и дьявол опять не может до нее дотронуться. Он велит отцу отрубить девушке руки, чтобы она не могла на них плакать. Отец повинуется, и на этом для девушки заканчивается привычная жизнь. Но она орошает слезами обрубки рук, и дьявол, снова не сумев ее одолеть, сдается.

Учитывая сложность обстоятельств, девушка отлично справилась. И все же, пройдя этот этап, мы впадаем в оцепенение, осознав, что с нами случилось: мы подчинились воле хищника и перепуганного отца и в итоге потеряли руки.

После этого дух начинает двигаться вместе с нами, стремиться вместе с нами, ходить вместе с нами, но при этом ничего не ощущает. Мы цепенеем, когда понимаем, что произошло. Мы боимся выполнить сделку. Мы думали, что наши внутренние отцовские структуры должны всегда сохранять бдительность и чуткость и охранять цветущую душу. Теперь мы видим, что бывает, когда они не выполняют своих обязанностей.

Между заключением сделки и возвращением дьявола проходит три года. Эти три года – время, когда женщина не способна ясно осознавать тот факт, что сама является жертвой. Она – благовония, которые сожгли, чтобы ознаменовать неудачную сделку. В мифологии трехлетний период – это время набора силы, как в те три года зимы, после которых, согласно скандинавским мифам, наступил Рагнарёк, гибель богов. В подобных мифах случается тот или иной трехлетний период, после чего происходит катастрофа, а потом из руин рождается новый мир покоя [7].

Это количество лет символизирует пору, когда женщина недоумевает, что будет с ней дальше, недоумевает: а вдруг то, чего она больше всего боится – что ею полностью овладеет губительная сила, – действительно случится. Этой модели соответствует сказочная символика числа три: первая попытка неудачна, вторая – тоже. Подошла очередь третьей – теперь что‑то непременно случится!

Скоро энергия наконец всколыхнется, в душе поднимется достаточно сильный ветер, чтобы унести корабль души далеко‑далеко. Лао‑цзы [8] говорит: "Из одного получается два, из двух – три, а из трех – десять тысяч". Ко времени, когда для нас настает "третья" сила, то есть миг преображения, атомы срываются с места и застой мгновенно уступает место движению.

То, что девушка три года остается без мужа, можно понимать в том смысле, что душа переживает инкубационный период, когда отношения были бы слишком затруднительны и к тому же отвлекали бы от главного. Задача этих трех лет – стать как можно сильнее, использовать все душевные ресурсы в собственных целях, обрести как можно большую осознанность. Это значит выйти из круга страдания и посмотреть, что все это значит, что получается, по какой схеме развивается, присмотреться к другим, кто, следуя той же схеме, сумел все это пережить, и подражать им в том, что кажется нам разумным.

Именно такое изучение ситуации и выходов из нее помогает женщине остаться верной себе, и это правильно, ибо, как мы увидим дальше, задача девушки – найти себе жениха в нижнем мире, а не в верхнем. Задним умом женщина видит, что подготовка к спуску, которая сопутствует инициации, шла долго, порой несколько лет, и вот внезапно она летит с обрыва в быстрину, чаще всего от чьего‑то толчка, но иногда и сама, изящно нырнув со скалы – правда, это бывает очень редко.

Иногда этот период времени бывает отмечен тоской. Женщины часто говорят: у меня такое настроение, что невозможно приложить руку ни к чему, будь то работа, любимый человек, время, творчество. Трудно сосредоточиться. Трудно что‑то сделать. Такое нервное беспокойство типично для этого этапа духовного развития. В свое время – причем очень скоро – мы придем на край обрыва, с которого необходимо упасть, шагнуть или нырнуть.

В этой части сказки мы видим фрагмент старых ночных культов. Молодая женщина совершает омовение, одевается в белое, чертит вокруг себя круг мелом. Это древний ритуал Богини: омыться – очиститься; облачиться в белую рубашку – одеяние для спуска в страну мертвых; и начертить вокруг себя круг волшебной защиты – священной мысли. Все это девушка делает в состоянии, весьма напоминающем транс, будто получив наставления из давних времен.

В жизни бывает критический момент, когда мы ждем того, что – мы в этом уверены – принесет нам гибель, кончину. Это заставляет нас, как и девушку, чутко ловить голос, доносящийся из далеких времен, голос, который учит нас оставаться сильными, сохранять простоту и чистоту духа. Однажды, пребывая в отчаянии, я услышала во сне голос, который сказал: "Коснись Солнца". С тех пор каждый день, куда бы ни шла, я стала прикасаться спиной, ступней или ладонью к солнечным зайчикам – бликам, которые солнце оставляло на стенах, на полу, на дверях. Они действовали на мой дух как источник энергии. Не могу сказать, как именно, но это было именно так.

Если мы будем внимательны к услышанным во сне голосам, к образам и сказкам – особенно тем, что приходят к нам из жизни, – а также к своему творчеству, к тем, кто жил до нас, и друг к другу, то непременно что‑то получим, причем не однажды: это будут ритуалы, личные психологические обряды, которые помогут упорядочить этот этап процесса [9].

Кости этой сказки принадлежат к тем временам, про которые говорят, что тогда богини очень любили смертных женщин и расчесывали им волосы. Имея это в виду, мы понимаем, что в этой сказке спуск ведет женщину в древнее прошлое, к родовым связям по материнской линии, скрытым в подземном мире. В этом и состоит задача – через мглу времен вернуться к месту, где живет La Que Sabe, где она ждет нас. У нее есть глубокие сокровенные учения, которые во внешнем мире будут очень полезны для нас самих и для нашего духа.

В старых религиях содержание себя в чистоте и подготовка к смерти делают человека неуязвимым, недостижимым для зла. Окружая себя древней защитой Дикой Матери – меловым кругом молитвы, высочайших устремлений или заботой о благотворном для души исходе, – мы способствуем тому, чтобы, выполняя свой психологический спуск, не сбиться с пути, чтобы наша жизненная сила не пала жертвой дьявольской, враждебной энергии души.

И вот, облачившись надлежащим образом и как можно лучше защитив себя, мы ждем своей участи. Но девушка плачет, орошает слезами свои руки. Поначалу, когда душа плачет бессознательно, мы не можем ее услышать – разве что нами овладевает чувство беспомощности. Девушка все плачет и плачет. Ее слезы – ростки того, что ее хранит, очищает рану, которую она получила.

К.С.Льюис писал о пузырьке с детскими слезами, одна капля которых исцеляет любую рану. В мифах слезы растапливают ледяное сердце. В сказке "Каменное дитя" [10], которую я сложила на основе песни, полученной несколько лет назад от моей любимой эскимосской мадрины [48] Мэри Укулат, горячая слеза мальчика заставляет холодный камень разбиться и выпустить духа‑защитника. В сказке «Мэри Калейн» демон, который схватил Мэри, не может войти ни в один дом, где искренняя душа пролила слезы, – демон считает их святой водой. Во все времена слезы выполняли три дела: помогали призвать на свою сторону духов, прогоняли тех, кто способен подавить и связать бесхитростную душу, и исцеляли раны от заключенных людьми неудачных сделок.

В жизни женщины бывает пора, когда она без конца плачет и не может остановиться – даже имея помощь и поддержку любимых людей, она все равно плачет. Иногда именно этот плач отгоняет хищника, отгоняет нездоровые желания или сделки, которые могут ее погубить. Слезы помогают заделать те бреши в душе, через которые энергия утекает наружу. Это серьезная неприятность, но самого худшего не произойдет: у нас не украдут свет, потому что слезы даруют нам способность осознавать. Пока плачешь, не уснешь. А любой сон, который придет потом, станет просто отдыхом для тела.

Иногда женщины говорят: "Мне надоело плакать, я устала от слез, хочу, чтобы они прекратились". Но слезы льет ее душа, они ее защита. Поэтому придется потерпеть, пока не пройдет время слез. Некоторые женщины поражаются тому количеству воды, которое изливается из организма, когда они плачут. Так будет продолжаться не всегда, а только до тех пор, пока душа не закончит таким образом проявлять свою мудрость.

Дьявол пытается приблизиться к дочери – и не может, потому что она умывалась и плакала. Он признает, что эта святая вода подорвала его силу, и велит девушке больше не умываться. Но это не вредит ей, а дает противоположный эффект [11]. Начиная походить на зверя, она наполняется силой сокровенной дикой природы, и это тоже становится ее защитой. Может быть, именно на этом этапе женщина начинает обращать меньше внимания на свою внешность или относиться к ней иначе. Она может одеваться так, что напоминает не человека, а копну сена. Когда женщина размышляет о своем незавидном положении, многие прежние заботы отступают.

"Погоди, – говорит дьявол, – вот я сдеру с тебя налет цивилизации и тогда, быть может, смогу навеки украсть твою жизнь". Хищник хочет унизить девушку, ослабить своими запретами. Он думает, что если она станет грязной и неумытой, то он сумеет украсть ее у нее же самой. Но случается обратное, ведь чумазую женщину, грязную женщину любит и безоговорочно защищает Дикая Женщина [12]. Похоже, хищник не знает, что его запреты только приближают девушку к ее мощной дикой природе.

Дьявол не может добраться до дикой самости. Она обладает чистотой, которая в итоге прогоняет бездумную или разрушительную энергию. В сочетании с ее чистыми слезами это преграждает путь злу, которое хочет ее погубить и расцвести пышным цветом.

Далее, дьявол велит отцу искалечить дочь – отрубить ей руки. А если отец не согласится, демон грозит погубить всю душу целиком: "Здесь все умрет: и ты, и твоя жена, и все поля, которые можно охватить глазом". Задача дьявола – сделать так, чтобы девушка осталась без рук, то есть утратила душевную способность схватывать, удерживать, помогать себе и другим.

Отцовский элемент души незрел: не в силах одолеть настойчивого хищника, он отрубает дочери руки. Он пытается вымолить для нее снисхождение, но цена – гибель всех творческих сил души – оказывается слишком высокой. Дочь смиряется с казнью, и свершается кровавая жертва, которая в древности обозначала полное нисхождение в подземный мир.

Оставшись без рук, женщина спускается в la selva subterranea, подземное святилище, где происходит посвящение. Будь это греческая трагедия, на этом месте хор разразился бы криками и рыданиями: несмотря на то, что жертва позволяет героине познать великую силу, при этом погибла женская невинность, и она уже никогда не вернется в прежнем виде.

Сереброгубый топор происходит из другого слоя древней дикой женственности, где серебро – особый цвет мира духов и луны. Топор называют среброгубым потому, что он выкован из стали, которая от огня чернеет, а край лезвия потом точат на оселке, пока он не приобретет яркий серебристый цвет. В древней минойской религии топор Богини использовали как знак ритуального пути, которым следовали посвящаемые, и мест, которые считались святынями. От двух старых хорватских сказочниц я слышала, что в старых женских культах маленький ритуальный топорик использовали, чтобы отсечь пуповину новорожденного – освободить младенца от подземного мира, чтобы он мог жить на земле [13].

Серебряный топор перекликается с серебряными руками, которые со временем получит девушка. Это каверзный переход, поскольку он может намекать на то, что отсечение рук могло быть ритуальным действием. В старинных женских целительских ритуалах, бывших некогда в ходу в Восточной и Северной Европе, существовало мнение, что молодое деревце следует обрезать топором, чтобы оно пышнее росло [14]. В давние времена люди питали глубокую любовь к деревьям, ценили их, ведь деревья символизировали для людей способность вновь оживать после смерти. Их ценили за все необходимое, что они давали людям для жизни: дрова для очага, прутья для колыбели, посох для ходьбы, лекарство от жара, наблюдательный пункт, чтобы смотреть вдаль, а если надо, то и убежище, где можно спрятаться от врага. Поистине, дерево было для человека великой дикой матерью.

В древних женских культах такой топор – неотъемлемая принадлежность Богини, а не отца. Эта часть сказки явно намекает на то, что к отцу топор перешел в результате смешения старой религии с более новой, причем старая оказалась искалеченной, а потом и забытой. И все же, несмотря на дымку времени и/или наслоения, скрывшие старые представления о женском посвящении, мы, разбирая подобную сказку, всегда можем извлечь то, что нам необходимо, восстановить карту, на которой указан маршрут спуска и обратный путь наверх.

Отсечение рук можно понимать приблизительно так же, как понимали этот символ древние. В Азии небесный топор использовали для того, чтобы отсечь человека от его просветленной самости. Мотив отсечения как действия, сопутствующего посвящению, – центральный для нашей сказки. Если в современном обществе для того, чтобы вернуть себе дикое предназначение, необходимо отсечь руки эго – значит, нужно с ними проститься, чтобы избавиться от всех бессмысленных соблазнов, к которым нас тянет, что бы они собой ни представляли. Ведь если мы будем вечно за них цепляться, это не позволит нам расти. Если нам суждено на время утратить руки, значит, так тому и быть. Придется с ними проститься.

Отец точит серебряное лезвие, и, хотя его терзает невыносимое сожаление, ему гораздо дороже собственная жизнь и жизнь всей души, хотя некоторые сказочники в нашей семье ясно дают понять, что больше всего он боится потерять именно свою собственную жизнь. Если воспринимать отца как организующий принцип, нечто вроде правителя внешней или мирской души, то можно сделать вывод, что явная женская самость – мирская, правящая эго‑самость – не хочет умирать.

И это вполне понятно. Так всегда бывает при спуске. Некую нашу часть тянет в подземный мир, как будто там есть что‑то привлекательное, таинственное, с приятной горчинкой. И в то же время мы чувствуем отторжение и готовы пересечь душевные улицы, автострады и даже континенты, лишь бы туда не попасть. Однако здесь мы убеждаемся, что цветущее дерево должно пережить обрезку. Единственный способ вынести эту мысль – заручиться обещанием, что где‑то в подземном мире нас кто‑то ждет – ждет, чтобы помочь, исцелить. И это действительно так. Великий Некто ждет, чтобы излечить нас, преобразить то, что пришло в упадок, перебинтовать израненные ноги.

В сельских краях, где я росла, грозу с градом называли "секущей бурей", а иногда – "косящей бурей", как Старуху с косой, поскольку эти грозы секли все живое в округе: животных, а иногда и людей, но больше всех от них доставалось растениям. После сильных гроз целые семьи выбирались из подвалов и осматривали землю: какая помощь нужна посевам, цветам, деревьям. Самые маленькие подбирали разбросанные ветки, усыпанные цветами и плодами. Дети постарше подпирали выжившие растения, побитые градом: накладывали лубки и белые полотняные повязки. Взрослые разбирали и хоронили то, что было безнадежно испорчено.

Мы увидим, что такая же любящая семья ожидает девушку в подземном мире. Метафора отсечения рук подсказывает нам: что‑то из этого выйдет. То, что не может жить, попадает в подземный мир, где его расчленяют, чтобы использовать в других целях. Женщина из сказки не стара, не больна, и все же ее ожидает распад, ведь она уже не может быть такой, какой была прежде. Однако ее ожидают некие силы, готовые помочь исцелиться.

Отсекая дочери руки, отец углубляет спуск, ускоряет dissolutio, мучительную утрату всего самого дорогого, что придает жизни смысл, – утрату положения, утрату перспективы, утрату понимания того, во что и почему человек верит. Во всем мире в туземных ритуалах присутствует принцип: ошеломить обычный ум, чтобы посвящаемым было легче постичь мистическое [15].

Отсечением рук подчеркивается важность остального материального тела и его качеств, и мы знаем, что неразумному отцу – правителю души – осталось жить недолго, ибо глубинная искалеченная женщина собирается выполнить свою работу – с его помощью и защитой или без таковых. И при всей своей кажущейся на первый взгляд чудовищности эта новая конфигурация ее тела ей помогает.

Итак, именно во время этого спуска мы теряем руки души, те части своего тела, которые напоминают двух самостоятельных человеческих существ. В старину пальцы сравнивали с ногами и руками, а лучезапястный сустав – с головой. Эти существа могут петь, могут танцевать. Однажды я хлопала в ладоши, отбивая ритм Рене Эредиа, исполняющему музыку фламенко великому гитаристу. Во фламенко ладони рук говорят, они издают звуки, которые так же красноречивы, как слова: "Быстрее, красавец! А теперь плыви, глубже, почувствуй меня, почувствуй эту музыку, почувствуй то, это и все остальное!" Руки – самостоятельные существа.

Если вы повнимательнее приглядитесь к персонажам рождественского вертепа, [49] который можно увидеть в странах Средиземноморья, то заметите, что руки пастухов, волхвов, Марии, Иосифа обращены ладонями к божественному младенцу, как будто он свет, который можно получить через кожу ладоней. Это можно увидеть и в Мексике, глядя на статуи великой Богоматери Гвадалупской, которая, обратив к нам ладони, посылает целительный свет. О силе рук известно из древних летописей. В Кайенте, где находится резервация индейцев дине (навахо), есть один хоган, [50]где рядом со входом красуется древний отпечаток ладони. Он как бы говорит: «Здесь мы в безопасности».

Мы, женщины, приходим в соприкосновение со многими людьми. Мы знаем, что наша ладонь – своеобразный датчик. Обнимая, хлопая по плечу или просто дотрагиваясь до человека, мы считываем его данные. Если мы так или иначе связаны со старой La Que Sabe, то можем узнать, что ощущает другой человек, коснувшись его ладонью. К некоторым из нас информация о том, что человек думает или чувствует, поступает в виде образов, а иногда даже слов. Можно сказать, что руки – своеобразный радар.

Руки не только приемники, но и передатчики. Здороваясь с человеком за руку, можно передать ему весть; часто мы делаем это бессознательно – силой, длительностью рукопожатия, температурой кожи. Если прикоснуться к человеку, который готов на какую‑то низость, сознательную или бессознательную, возникает такое ощущение, будто он проделывает дыры в теле твоей души. И напротив, наложением рук можно успокоить человека, утешить, снять боль, исцелить. Это женское умение на протяжении веков передается по наследству от матери к дочери [16].

Хищнику души известно все про глубокую тайну, связанную с руками. Во многих странах мира можно встретить на редкость жестокий способ выражать свое патологическое человеконенавистничество: невинного человека похищают и отрубают ему руки – отсекают его способность чувствовать, понимать, исцелять. Убийца не чувствует, поэтому хочет, чтобы его жертва тоже не чувствовала. Это в точности повторяет намерение дьявола, ибо нераскаявшийся аспект души тоже не чувствует, и безумная зависть к тем, кому это дано, разжигает в нем пронзительную ненависть. В о многих сказках женщину лишают жизни именно через отсечение. Но этот дьявол – не просто убийца, он изувер. Он не хочет удовольствоваться нанесением декоративных или ритуальных надрезов, а настаивает на увечье, которое на всю жизнь оставит женщину калекой.

Говоря, что у женщины отрублены руки, мы имеем в виду, что она отрезана от самоутешения, от мгновенного самоисцеления и потому не способна делать ничего, как только следовать своим извечным путем. Это наша простая и мощная защита от демона, столь коварного, что никто из нас не в состоянии полностью постичь его побуждения или замыслы.

В сказках есть лейтмотив, который называется "брошенный предмет". Спасаясь от погони, героиня вынимает из волос волшебный гребень и бросает позади себя – из него вырастает лес, такой густой, что между деревьями даже руку не просунуть. Или откупоривает пузырек с водой и на бегу разбрызгивает за собой его содержимое. Капли превращаются в бурный поток, отрезающий путь преследователям.

В нашей сказке девица плачет, орошая слезами обрубки рук, и дьявола отбрасывает нечто вроде образовавшегося вокруг нее силового поля. Он не может схватить ее, как ни старается. Здесь роль "брошенного предмета" играют слезы: эта водная преграда удерживает дьявола не потому, что слезы его тронули или смягчили – ничего подобного, – а потому, что в чистоте искренних слез есть нечто такое, что подрывает силу дьявола. И мы убеждаемся, что это действительно так, когда мы плачем, взывая к Богу, потому что на горизонте нет ничего – ничего, кроме самой неясной, самой призрачной и нереальной возможности, – и все же слезы спасают нас, и мы не сгораем дотла без всякой пользы [17].

Дочь должна горевать. Меня поражает, как мало женщины сегодня плачут, а если даже это происходит, они начинают извиняться. Меня беспокоит, когда стыд или неупотребление начинают лишать нас столь естественной функции. Быть цветущим деревом и к тому же влажным – необходимо, иначе вы сломаетесь. Плакать полезно, нужно. Слезами горю не поможешь, но они способствуют продолжению процесса, не дают ему застопориться. Теперь жизнь, к которой девушка привыкла, жизнь, как она ее понимала до сих пор, закончена, и она переходит на другой уровень внутреннего мира. А мы следуем за ней по пятам. Мы идем дальше, хотя и уязвимы и лишены защитного слоя эго, как дерево, с которого ободрали кору. И все же мы сильны, ибо научились отшвыривать дьявола на другой конец двора.

В эту пору мы понимаем: что бы мы ни делали в жизни, планы эго ускользают от нас. В нашей жизни грядет перемена, большая перемена, как бы блестяще наш маленький внутренний руководитель‑эго ни спланировал следующий шаг. Нашей жизнью начинает властно управлять наша собственная участь, а не мельница, не подметание двора и не сон. Нашей привычной жизни пришел конец. Мы жаждем одиночества и покоя, может быть, пусть нас даже бросят. Мы больше не можем полагаться на гнетущее общество отца, мы вот‑вот впервые узнаем свою собственную жизнь. Мы идем вперед.

Это пора, когда все, что мы ценим, утрачивает свой ритм. Юнг напоминает нам о термине, который использовал Гераклит, – энантиодромия, что значит поток, повернувший вспять. Но это обратное течение может стать чем‑то большим, чем отступление в личное бессознательное, – оно может быть прочувствованным возвращением к полезным древним ценностям, к более глубоко воспринятым идеям [18]. Если даже мы понимаем этот этап посвящения методом испытания на выносливость как шаг назад, его также следует считать десятимильным шагом вниз, вглубь, в мир Дикой Женщины.

Все это вынуждает дьявола поджать хвост и убраться восвояси. Если женщина чувствует, что потеряла соприкосновение с миром, свой привычный путь в мире, это значит, что она по‑прежнему сильна чистотой своей души, она непобедима верностью своей печали, и это заставляет отступиться того, кто желает ее погубить.

Материальное тело потеряло свои драгоценные руки, это правда. Но остаток души возместит потерю. У нас остались ноги, которые знают дорогу, душа‑сознание, чтобы далеко видеть, груди и живот, чтобы ощущать, – как у странной и загадочной пузатой богини Баубо, которая олицетворяет глубокую инстинктивную природу женщины… и тоже не имеет рук.

И с этим бесплотным, сверхъестественным телом мы идем вперед. Мы готовы совершить следующий спуск.

Поиск по сайту: