СКАЗКА КАК ЛЕКАРСТВО

Здесь я изложу вам этос [53] сказки в этнических традициях моей семьи – это та почва, на которой вырастают мои стихи и сказки, – и еще немного о том, как я использую las palabras, слова, и los cuentos, истории, помогающие душе жить.

На мой взгляд, historias que son medicina: сказки – это лекарство.

"Когда бы ни стали рассказывать сказку, сразу наступает ночь. В каком бы месте, в какой бы час, в какое бы время года это ни происходило, стоит начать сказку, как звездное небо и белая луна выглядывают из‑за крыш и нависают над головами слушателей. Иногда к концу сказки в комнате наступает рассвет, а иной раз остается осколок звезды или лохматый клок грозового неба. И то, что остается, и есть сокровище, с которым предстоит работать, которое предстоит использовать в созидании души…" [1]

Я копаюсь в перегное сказок не только потому, что по профессии я психоаналитик, но и потому, что в детстве я долго варилась в многонациональной и неграмотной семейной среде. Хотя мои родные не умели читать и писать или делали это с большим трудом, они хранили мудрость, которая в современном обществе, как правило, утрачена.

В годы моего взросления бывало, что сказки, песни и танцы демонстрировали прямо за столом, во время обеда, свадьбы или поминок, но большинство из того, что я ношу в себе, рассказываю как есть или подвергаю литературной обработке, пришло ко мне не на посиделках, а далось тяжелым трудом в процессе решения задач, требующих напряжения сил и сосредоточения.

На мой взгляд, сказка в любом случае вырастает только из тяжкого труда – умственного, духовного, семейного, физического и совокупного. Она никогда не дается легко. Ее невозможно просто "подобрать" или изучить "в свободное время". Ее суть не может родиться или храниться в тепличных условиях, она не может достичь глубины в восторженном, но нерешительном уме, не может жить в общительном, но пустом окружении. Сказку нельзя "изучить". Ее можно усвоить методом ассимиляции, если жить рядом с теми, кто ее знает, кто ею живет и кто передает ее другим, причем, главным образом, в потоке обыденных повседневных задач, а не подчеркнуто ритуальных действий.

Целебное снадобье сказки существует не в вакууме [2]. Оно не может существовать в отрыве от своего духовного источника. Его нельзя получить с наскока. Сказка приобретает целостность, если прожить в ней реальную жизнь. Сказка приобретает яркий свет, если вырасти в ней.

В самых старых, уходящих в далекое прошлое традициях нашей семьи – как говорят мои abuelitas, "на столько поколений, сколько существует поколений", – время для сказки, выбор сказки, конкретные слова для ее передачи, интонации для каждой сказки, концовки и зачины, то, как разворачивается действие, и особенно намерение, стоящее за каждой сказкой, – все это чаще всего бывает продиктовано острым внутренним чутьем, а не каким‑то другим побуждением или "случаем".

В некоторых традициях для сказок отводится особое время. У моих друзей, принадлежащих к разным племенам пуэбло, истории о Койоте оставляют на зиму. Мои comadre и родственницы, живущие на юге Мексики, рассказывают про "сильный ветер с востока" только весной. В семье моих приемных родителей сказки, принадлежащие к их восточно‑европейскому наследию, рассказывают только осенью, после жатвы. В моей родной семье сказки El dia de los muertos традиционно начинались вместе с зимой и продолжались все темное время года вплоть до возвращения весны.

В старых и кропотливо разработанных целительских ритуалах, принятых в curanderisma и mesemondok, каждая деталь тщательно сличается с традицией: когда рассказывать сказку, какую именно, кому рассказывать, как долго и в какой форме, какими словами и при каких обстоятельствах. Чтобы определить нужное лекарство, мы старательно учитываем время, здоровье или недуг человека, вехи его внешней и внутренней жизни, а также некоторые другие важные факторы. В большинстве главных способов за нашими многовековыми ритуалами стоит дух, святой и целостный, и мы рассказываем сказки только в тех случаях, когда нас призывает к этому заключенный с ним договор, и не иначе [3].

В лечебном использовании сказки, как и в энергичных психоаналитических тренингах и других методах исцеления, когда важны скрупулезное знание и неукоснительное следование правилам, нас очень старательно учат, что нужно делать и в каком случае, но еще более старательно – чего не делать. Пожалуй, в этом наиболее явственное различие между сказкой как забавой, которая сама по себе имеет полное право на существование, и сказкой как лекарством. В основе моей древнейшей культуры, которая, тем не менее, связана с со временным миром, лежит извечное сказочное наследие: сказитель передает свои истории и знание заключенного в них лекарства одному или нескольким las semillas, людям‑семенам. "Семена" – это люди, обладающие врожденным даром. Это будущие хранители сказок, на которых старики возлагают надежды. Талантливых людей всегда можно узнать. Несколько стариков договорятся между собой и будут им помогать, будут их пестовать и оберегать, пока они учатся.

Пережив большие трудности, неудобства и лишения, эти счастливцы приступят к многолетнему скрупулезному труду, который научит их сохранять традицию в таком виде, в каком они ее узнали, со всеми присущими ей приготовлениями, благословениями, выслушиваниями и выстукиваниями, прозрениями, этическими нормами и отношениями, которые составляют суть искусства врачевания, в соответствии с ее собственными (а не их) потребностями, в соответствии с ее посвящениями, в соответствии с ее предписаниями.

Эти формы обучения и его продолжительность нельзя обойти или модернизировать. Это знание нельзя освоить за несколько выходных или за несколько лет. Не случайно оно требует длительного обучения: ведь знание, о котором идет речь, не должно быть опошлено, изменено или испорчено, как это часто бывает, когда оно попадает в неподходящие руки или используется в неподобающих целях, или присваивается с лучшими намерениями невежественными людьми [4]. Из этого не может получиться ничего хорошего.

Выбор "семян" – загадочный процесс, точно определить который не удастся никому, кроме тех, кто сам его хорошо знает, ибо он основан не на наборе правил и не на игре воображения, а на искренних, проверенных временем отношениях между людьми. Старший выбирает младшего, один выбирает другого, иногда они находят к нам дорогу, но чаще мы натыкаемся друг на друга – и оба узнают друг друга, будто знакомы уже тысячу лет. Желание походить на кого‑то – не то же, что быть им.

Как правило, членов семьи, которые обладают таким талантом, выявляют еще в детстве. Взрослые носители этого дара зорко глядят по сторонам, отыскивая тех, кто "sin piel", лишен кожи, кто чувствует очень остро и глубоко и способен видеть как общие картины жизни, так и более мелкие подробности. Они, как я в свои сорок с лишним лет, ищут, присматриваются к тем, кто обрел некоторую проницательность благодаря тому, что десятилетиями и всю жизнь жил внимательно прислушиваясь.

Обучение curanderas, cantadoras и cuentistas очень похоже, потому что, как говорят в моем роду, сказки, подобно un tatuaje del destine (легкая татуировка), написаны на коже тех, кто их пережил.

Считается, что талант целителя происходит от чтения этих еле заметных надписей на душе и от развития того, что прочитано. Сказка, одна из частей пятичастной науки исцеления, рассматривается как судьба, как удел того, кто несет на себе подобные надписи. Эти надписи даны не каждому, но уж кому даны, тому его будущее предопределено. Таких людей называют Las unicas – "единственные в своем роде" [5].

Поэтому первый вопрос, который мы задаем встречая сказителя‑целителя, звучит так: "Quienes son tus familiares? Quienes son tus padres?" – "Кто твои родные?" Иными словами, из какого рода целителей ты происходишь? Это не значит "в какую школу ты ходил?" Это не значит "какие лекции ты слушал, какие семинары посещал?" Это имеет буквальный смысл: от какого духовного корня ты ведешь свой род? Как всегда, мы ищем человека, который соответствовал бы своему возрасту; который обладал бы знанием, а не умением быстро соображать; непоколебимой религиозной верой, которая была бы неразрывно связана с повседневной жизнью; мягкими манерами и приятным обхождением. Все это явно и неотъемлемо присуще носителю знания Истока, от которого берет начало все целительство [6].

В традиции cantadora‑cuentista у сказки есть родители, есть бабушки и дедушки, а иногда и кумовья и крестные: каждый из них – это тот, кто передал вам сказку, ее смысл и импульс, кто подарил ее вам (отец или мать сказки), а также тот, кто передал ее тому, кто передал ее вам (abuelo о abuela, дедушка и бабушка сказки). Так и должно быть.

Абсолютно необходимо получить у человека четкое разрешение рассказывать его сказку и обязательно на него ссылаться, если такое разрешение получено, – это помогает сохранить генеалогическую пуповину: на одном конце мы, а на другом – животворящая плацента. Попросить разрешение и получить его [7], не пользоваться тем, чего тебе не передавали, уважать труд других, ибо их труд и жизнь воплощаются в их творчестве, – все это знаки уважения и, можно сказать, подобающих манер, свойственные человеку, надлежащим образом воспитанному в сказочной традиции. Ведь сказка – не просто сказка. В самом сокровенном и истинном смысле она есть чья‑то жизнь. Именно высшая сила, присутствующая в жизни человека, и то, что он пережил, заключенное в сказке знание, делают эту сказку лекарством.

Крестные родители сказки – это те, кто, подарив сказку, присовокупили к ней свое благословение. Иногда, прежде чем начать рассказывать сказку, приходится очень долго говорить о ее родословной. Этот перечень, в который входят мать сказки, ее бабушка и т.д., не становится длинной и скучной преамбулой, потому что ее сдабривают самостоятельными маленькими историями. И тогда, как на банкете, следующая за ними основная, более длинная история становится вторым блюдом.

В каждой из известных мне сказочных и целительских традиций рассказ начинают с того, что поднимают, мобилизуют душевное содержимое, коллективное и личное. Этот процесс требует больших затрат времени и энергии, как интеллектуальной, так и духовной; его никак не назовешь легким занятием. Хотя бывают и intercambiamos cuentes, сделки, предметом которых служат сказки, – когда два человека, которые хорошо знают друг друга, обмениваются историями, даря их друг другу, – это происходит потому, что между ними установились родственные отношения, даже если они не являются кровными родственниками. Так и должно быть.

Несмотря на то что некоторые используют сказки исключительно для развлечения, несмотря на то что телевидение слишком часто использует сказочные сюжеты, изображающие отмирание жизни, одно их древнейших предназначений сказки – искусство врачевания. У некоторых людей обнаруживается призвание к этому искусству, и, на мой взгляд, лучшие из них – это те, кто по‑настоящему возлег со сказкой и нашел у себя внутри, в глубине, все соответствующие ей части. Такие люди прошли долгий период ученичества, долгий период духовного наставничества и долго шлифовали свои навыки. Таких людей можно мгновенно узнать просто по их виду.

Имея дело со сказками, мы получаем доступ к архетипической энергии, которую, если прибегнуть к метафоре, можно сравнить с электричеством. Эта архетипическая энергия может воодушевлять и просветлять, но в неверное время, в неверном месте, в неверном количестве, при неверно выбранной сказке, у неверного рассказчика, у неподготовленного рассказчика, у того, кто более или менее знает, что делать, но не знает, чего не делать [8], она, как и любое лекарство, не даст желаемого эффекта или даже даст нежелательный. Иногда так называемые "собиратели сказок" не понимают, что делают, когда просят сказку из другого измерения или пытаются использовать ее без благословения.

Архетип нас изменяет. Архетип наполняет нас узнаваемой целостностью, узнаваемой выносливостью, и если в рассказчике не произошло перемены, значит, не было верности, не было подлинного контакта с архетипом, не было передачи, а был лишь механический пересказ или корыстное использование в собственных целях. Передать сказку – значит взять на себя большую и далеко идущую ответственность. Попытайся я дать исчерпывающее описание процессов врачевания, в котором как один из компонентов используется сказка, подробное описание их параметров заняло бы несколько томов. Но здесь, ограниченная объемом книги, я скажу только самое главное: мы несем на себе ответственность, мы обязаны убедить людей в том, что они полностью подключены к традиции, сказки которой несут в себе. И рассказывают.

У лучших из знакомых мне рассказчиков‑целителей – а я имела счастье знать многих – сказки вырастают из их жизни, как дерево вырастает из корня. Сказки вырастили их – вырастили из них тех, кем они стали. Разницу можно увидеть. Мы видим, когда человек в шутку "вырастил" сказку и когда сказка по‑настоящему вырастила его. Именно второй вариант лежит в основе неразрывных традиций.

Иногда незнакомый человек просит у меня сказку, которую я несколько лет откапывала, шлифовала, вынашивала. Являясь хранительницей сказок, полученных на основе обещаний, которые дают и держат, я не отделяю эти сказки от других слов и обрядов, которые их окружают, особенно тех, которые были развиты и вскормлены в недрах семьи. И выбор здесь зависит не от какого‑то плана из пяти пунктов, а от душевной науки. Здесь все решают связь и связанность.

Модель "мастер‑подмастерье" создает ту бережную атмосферу, в которой я могу помогать своим ученикам искать и развивать сказки, чтобы эти сказки их приняли, чтобы они светились в них, а не просто лежали на поверхности их существа, как фальшивые драгоценности. Пути бывают разными. Легких путей мало, и ни один из известных мне не отличается честностью. Трудных и даже мучительных путей гораздо больше, зато они честные и достойные.

Абсолютно справедливо, что пригодность человека к целительству, к использованию сказки как метода врачевания определяется тем, насколько он готов пожертвовать и что он готов вложить, причем я употребляю слово "жертва", имея в виду все его смысловые оттенки. Жертва – это не страдание, которое мы выбираем сами, это не то "удобное страдание", когда его предел определяет сам "жертвователь". Жертва – не тяжелая борьба или существенное неудобство. Это когда "ты входишь в ад, который создан не тобой" и возвращаешься из него полностью обузданным, полностью сосредоточенным, полностью преданным – не больше и не меньше.

У меня в роду говорят: хранитель сказок в свое время потребует у тебя плату за них, то есть заставит тебя жить определенной жизнью, потребует ежедневной дисциплины, многолетнего ученичества – не той учебы спустя рукава, которая по душе эго, а той, которая основана на неукоснительном соблюдении правил и требований, И это еще слабо сказано.

В семейных традициях обращения со сказкой – ив традиции mesemondok, и в традиции cuentista, – которые я усвоила еще в детстве и с тех пор использую, есть то, что называют La invitada, "гость", – имеется в виду пустой стул, который так или иначе присутствует при каждом рассказе. Иногда, когда ты рассказываешь сказку, душа кого‑то из слушателей или несколько душ приходят и садятся, потому что у них возникает такая потребность. И хотя у меня достаточно много тщательно подобранных сюжетов, так что их хватит на целый вечер, я тем не менее могу изменить повествование, чтобы исцелить самочувствие духа, который присел на пустой стул, или поиграть с ним. Этот "гость" интересен всем присутствующим.

* * *

Я советую людям раскапывать сказки в собственной жизни и заставляю делать это тех, кого учу. Это особенно касается сказок из их наследия, потому что если человек всегда обращается, скажем, к переводам сказок братьев Гримм, то сказки его собственного наследия – как только умрут старики – окажутся для него навсегда утраченными. Я горячо поддерживаю тех, кто возвращает сказки своего семейного наследия, хранит их, спасает от смерти – результата небрежения. Ведь повсюду на земле костяк всех целительских и духовных структур составляют старики.

Обратите внимание на своих близких, на свою жизнь. Ведь не случайно этот совет дают и великие целители, и великие писатели. Обратите внимание на то реальное, что есть в вашей жизни. Сказки, которые вы в нем обнаружите, вам никогда не найти в книгах. Они берут начало в личных впечатлениях.

Если по‑настоящему раскапывать истории в собственной жизни, в жизни своих близких и в современном мире, там, где он соприкасается с личной жизнью, неизбежны неудобства и испытания. Вы понимаете, что находитесь на верном пути, если пришлось испытать следующее: сбитые костяшки пальцев, ночлег на холодной земле, причем не однажды, а многократно, блуждания во тьме, хождение по кругу ночью, леденящие кровь откровения и приключения, от которых волосы встают дыбом, – это стоит многого. Должно быть и немножко, а в некоторых случаях изрядное количество крови, пролитой на каждую сказку, на каждый аспект вашей собственной жизни, если ей суждено нести в себе высшую силу, если человеку суждено нести людям истинное исцеление.

Я надеюсь, что вы выйдете на простор и пригласите к себе сказки, то есть жизнь, что вы будете работать с этими историями из собственной жизни – вашей жизни, а не чьей‑то другой, будете поливать их своей кровью, слезами, смехом, пока они не расцветут, пока вы сами не покроетесь цветами. Это и есть работа – единственная работа [9].

Поиск по сайту: