Санд Жорж Индиана Авророй Дюдеван

«Индиана», первый роман, подписанный именем Жорж Санд, вышла в свет в середине мая 1832 года.

Таким образом, перед нами роман, где события внешней социальной жизни являются только схематично намеченным фоном, тогда как внутренний мир героев, анализ их чувств, переживаний, поступков даны с особой тщательностью и убедительностью. И вот в таком, на первый взгляд чисто психологическом, романе нашли выражение свободолюбивые надежды и устремления многих передовых людей Франции.

Поэтому «Индиана» стала восприниматься как роман по-своему революционный, и не только во Франции, но и в России, где те же проблемы волновали передовые круги, и волновали острее и больнее, где на целые десятилетия Жорж Санд стала властительницей дум молодых поколений.

Спустя десять лет, в 1842 году, «Индиана» вышла с новым предисловием. Оно написано довольно сдержанно и дипломатично, хотя Жорж Санд и упрекает своих противников в предвзятости и голословности утверждений. Писательница заявляет, что и теперь, спустя десять лет, она не находит в своих первых романах ничего, что не согласовывалось бы с ее нынешними убеждениями. Они все проникнуты той же идеей: «неустроенность отношений между мужчиной и женщиной по вине общества». Она по-прежнему подчеркивает, что выступает только как писатель, но отнюдь не как философ или моралист, «Индиана» написана в одушевлении «чувством, правда, не сверяющимся с рассудком, но полным сознания правоты, чувством убежденности в том, что законы, которые до сих пор определяют положение женщины в браке, семье, обществе, несправедливы и дики». «Я не писал, — говорит автор, — трактата по юриспруденции, но сражался с общественным мнением, ибо в нем главное препятствие к усовершенствованию общества. Война будет жестокой и долгой, но я не первый, не единственный и не последний боец в этой славной битве, и я буду защищать это дело до последнего дыхания».

Уже в первом романе Жорж Санд проявилось мастерство писательницы. Прежде всего оно сказалось в тонком психологическом анализе. Современная критика, подчеркивая большое значение «Индианы» для общественного самосознания, к числу художественных достоинств книги относила полный искренности и убедительности образ главной героини, а также особую выразительность образа Реймона де Рамьера, усматривая в беспощадном анализе этого характера оригинальность романа.

По первоначальному замыслу роман должен был кончаться самоубийством Ральфа и Индианы. Однако такой конец мог неблагоприятно отразиться на судьбе первой книги писательницы, ибо самоубийство осуждалось католической церковью. В окончательной редакции романа появилась заключительная глава уже со счастливой концовкой. Во второй половине XIX века в некоторых дешевых изданиях этот роман появлялся во Франции в печати без последней главы, завершаясь самоубийством героев.

Действие разворачивается в 40-50 гг. XVIII в. Вместе с его героиней, выдающейся певицей Консуэло, читатель из солнечной Венеции попадает в мрачный Богемский лес, идет по дорогам Чехии, Австрии и Пруссии.

Консуэло, дочь цыганки, не знавшая своего отца, от природы наделена удивительными музыкальными способностями и обладает чудесным голосом. Трудолюбивая и скромная, она становится любимой ученицей известного педагога-музыканта Порпоры, который, угадав в ней истинный талант, бесплатно дает ей уроки. Мать девочки умерла, и она живет одна; её опекает мальчик-сирота Андзолетто, также обладающий чудесным голосом, но не имеющий ни усидчивости, ни старания Консуэло. Дети любят друг друга чистой, невинной любовью.

Вступив в пору юности, Андзолетто становится настоящим красавцем, Консуэло, которую прежде считали дурнушкой, также необычайно похорошела. Андзолетто привыкает к легким победам — как над женщинами, так и на музыкальном поприще. Его покровитель, граф Дзустиньяни, приглашает его к себе в театр. Пение Андзолетто благосклонно встречено в салонах Венеции.

Почти одновременно с Андзолетто дебютирует Консуэло, после выступления которой все понимают, что ей нет равных ни по мастерству, ни по голосу. Консуэло чужда тщеславию, в душе же Андзолетто просыпается зависть.

Дружеские чувства, питаемые Андзолетто к подруге детства, перерастают в страсть. Консуэло согласна стать его женой, но Андзолетто и думать не хочет о законном браке, пытаясь убедить возлюбленную, что это помешает их артистической карьере. Консуэло согласна ждать. Ее цельной и ясной натуре претят ложь и лицемерие, в то время как её друг давно привык хитрить и изворачиваться. Вот и сейчас он втайне от Консуэло завел интрижку с примадонной, любовницей графа Дзустиньяни Кориллой. При этом он утешает себя тем, что Консуэло понравилась графу Дзустиньяни, а значит, тот непременно сделает её своей любовницей. Поэтому он, Андзолетто, имеет право отбить у графа его возлюбленную.

Корилла все больше влюбляется в Андзолетто, устраивает ему сцены ревности. Андзолетто все яростней завидует успеху Консуэло, сопутствующему ей, где бы она ни выступала — в храме или на сцене комической оперы. Граф Дзустиньяни молит Консуэло подарить ему свою любовь. Столкнувшись со столь чуждой ей закулисной жизнью театра, Консуэло приходит в ужас и бежит из Венеции. По рекомендации Порпоры она едет в старинный замок Исполинов, расположенный на границе Чехии и Германии, дабы временно стать компаньонкой и учительницей музыки юной баронессы Амалии, невесты молодого графа Альберта. Сам Порпора собирается через некоторое время отбыть в Вену, куда к нему потом и приедет любимая ученица.

Консуэло производит огромное впечатление на Альберта. Вставая из-за стола, этот молодой аристократ, одетый во все черное, с небрежно свисающими волосами и черной бородой на загорелом лице, подает Консуэло руку, отчего у той начинает кружиться голова, а Амалия, хоть она и не любит графа, чувствует укол ревности.

Однажды граф Альберт исчезает. Обычно его не бывает несколько дней, а возвратившись, он ведет себя так, будто он отлучался всего на несколько часов. Однако на этот раз его отсутствие становится затяжным, семья пребывает в постоянной тревоге. Поиски в окрестностях замка ни к чему не приводят.

Во дворике перед окнами Альберта Консуэло замечает колодец со странно мутной водой. Наблюдая за ним, она видит, как Зденко выпускает оттуда воду и спускается вниз. Следуя за ним, девушка обнаруживает подземный ход, ведущий в пещеры под таинственной скалой Шрекенштейн.

Консуэло спускается в колодец, и, блуждая по подземным коридорам, обнаруживает убежище Альберта. Молодой граф грезит — он то называет девушку поруганной сестрой Жижки, то своей матерью Вандой…

Своим звучным, выразительным голосом Консуэло удается вывести его из забытья, и они вместе выбираются наверх. Консуэло просит Альберта пообещать ей не ходить без нее в пещеры.

От потрясения, пережитого в подземных владениях Альберта, девушка заболевает, и молодой граф, словно опытная сиделка, выхаживает её. Когда здоровью её больше ничто не угрожает, он признается ей в любви и просит её стать его женой. Консуэло растеряна: её собственное сердце для нее пока еще загадка. Граф Христиан присоединяется к просьбе сына.

Неожиданно в замке появляется Андзолетто; он выдает себя за брата Консуэло. После скандалов в Венеции ему удается получить рекомендательные письма в Прагу, Вену и Дрезден. Узнав, что Консуэло живет в замке Рудольштадт, он решает повидаться с ней и отбить её у молодого графа, который, по слухам, сделал её своей любовницей. Андзолетто угрожает испортить репутацию Консуэло, если та ночью не откроет ему дверь своей спальни.

Девушка в отчаянии: она понимает, что больше не может любить Андзолетто, но она пока не испытывает любви и к Альберту. Тогда Консуэло пишет графу Христиану, что отправляется в Вену, к своему учителю и приемному отцу Порпоре, дабы рассказать ему о предложении графа и испросить у него совета. Под покровом ночи Консуэло бежит из замка.

В окрестном лесу она встречает юного Иосифа Гайдна; он идет в замок Исполинов просить покровительства знаменитой Порпорины, чтобы та походатайствовала за него перед маэстро. Гайдн чувствует в себе призвание композитора; его учителя музыки научили его всему, что знали сами, и теперь ему хочется поучиться у самого Порпоры. Консуэло признается, что она и есть Порпорина, и предлагает юноше путешествовать вместе. Для большей безопасности она переодевается в мужской костюм.

По дороге они попадают в лапы вербовщиков прусского короля Фридриха, и только храбрость барона Фридриха фон Тренка спасает их от солдатчины. Остановившись на ночлег в доме доброго каноника, обожающего музыку, Консуэло присутствует при родах Кориллы. Новорожденную Андзолину, отцом которой является Андзолетто, примадонна подкидывает канонику, а сама мчится в Вену в надежде получить ангажемент в оперу Марии-Терезии.

Добравшись до австрийской столицы, Консуэло находит жилище Порпоры. Зная капризный нрав маэстро, она советует Гайдну поступить к нему лакеем, чтобы тот привык к нему и сам начал обучать его музыке. Юный Иосиф следует её совету.

Консуэло выступает в венских салонах, ей сопутствует успех. Порпора гордится своей ученицей. Однако постепенно по городу ползут слухи, что Консуэло — любовница Гайдна, ибо они живут под одной крышей. О её отношениях с Гайдном спрашивает во время аудиенции и императрица Мария-Терезия, считающая себя поборницей нравственности и семейного очага. Девушка отвечает скромно, но с достоинством, вызывая тем самым раздражение коронованной особы: Мария-Терезия любит, чтобы её смиренно просили и соглашались с ней. Консуэло же, услышав, как императрица превозносит нравственность Кориллы, окончательно теряет уважение к повелительнице Австрии. В результате ангажемент дастается не ей, а Корилле,

Порпора огорчен неудачей Консуэло. Узнав же о заговоре Гайдна и Консуэло, в результате которого он стал давать уроки начинающему композитору, он приходит в ярость. Но юноша уже достиг своей цели: научился у маэстро всему, чему хотел.

Консуэло начинает мучить вопрос: почему из замка Исполинов не отвечают на её письма? Тем более, что из её последнего письма следовало, что она любит Альберта и все больше склоняется к браку с ним. Правда, это письмо попало в руки Порпоры, но он утверждает, что отправил его.

Консуэло все чаще мысленно обращается к Альберту. Однако, когда Порпора сообщает ей о приглашении выступать в Берлине, она с радостью соглашается, решив, что возвращение на сцену станет решающим испытанием её любви. К тому же иногда у нее мелькает мысль о том, что, возможно, графу Христиану удалось уговорить сына отказаться от неравного брака с певичкой.

Порпора и Консуэло пускаются в путь. Прибыв в Прагу, они видят на мосту барона Фридриха фон Рудольштадт, брата графа Христиана. Он умоляет Консуэло ехать с ним в замок: граф Альберт умирает, и перед смертью хочет сочетаться с ней браком и оставить ей свое состояние. Семья умоляет Консуэло исполнить последнее желание Альберта. Порпора страшно недоволен, он хочет, чтобы его ученица выбросила этого графа из головы. Но Консуэло непреклонна: она едет в замок.

Увидев Альберта, Консуэло бросается к нему: она чувствует, что любит. Но поздно: Альберту осталось жить считанные минуты. Граф Христиан заявляет, что Порпора написал ему, что никогда не даст согласия на брак Консуэло с Альбертом, а «его воспитанница сама отказывается от него». «Увы! Это и нанесло смертельный удар молодому графу», — прибавляет он.

Альберт и Консуэло прощают старого маэстро. Священник совершает обряд. «Спасен!» — восклицает Альберт и умирает. Но, стоя возле его гроба, Консуэло не ощущает дыхания смерти. «Нет смерти, Альберт! <…> сердце мое чувствует это, ибо теперь я люблю тебя больше, чем когда-либо», — шепчет она. Безутешные родные хотят оставить девушку в замке, отдать ей наследство Альберта, но та от всего отказывается и уезжает вместе с Порпорой.

«Дон Жуан»

Дон Жуан Байрона является еще не готовым, сложившимся человеком, а в процессе становления, 2воспитавяя чувств»», что сразу же заставляет вспомнить о просветительском романе. Связь с предшествующим столетием отметить тем более уместно, что к нему и приурочено время действия, завершающегося в период французской революции.

По крайней мере, и это второе отличие байроновской трак­товки характера Дон Жуана, герой менее всего похож на того, кому под силу сплести хитроумную интригу, расставлять коварные сети. Он прямодушен, искренен. Этих естественных черт в нем не смогло заглушить воспитание, осуществленное по строгой си­стеме, на которую немало сил положила мать Дон Жуана — донья Инеса. Создавая ее портрет, Байрон припомнил многие чер­ты в характере своей жены, с чьей непререкаемой убежденностью в том, что жить должно так, как живут все, в согласии со свет­ской моралью и здравым смыслом, он так и не научился ладить, чему свидетельство — семейный разрыв.

И в характере Дон Жуана природа берет верх над воспита­тельной системой. Жуан не умеет противиться страстям. Их влеченье он чувствует сильнее всего и ему неизменно следует, не припоминая при этом ни школьных уроков, ни жизненных, хотя эти последние были для него весьма жестокими. Ночное бегство и скандал — завершение его первого романа, с донной Юлией последовавшее вынужденное плавание в кораблекрушение с опас­ностью быть съеденным (подобно его спаниелю и учителю) изго­лодавшимися спутниками. Затем как будто бью счастливое спасе­ние и новая любовь — прекрасная Гайдэ, но здесь финал еще бо­лее печальнее: тяжелораненый Жуан продав в рабство, а Гайдэ умирает от разлуки с ним.

Виновник гибели Гайдэ — ее отец, пират Ламбро, считавшийся погибшим и заставший влюбленных врасплох своим возвра­щением; мотив, перекликающийся с «Беппо». Эти две поэмы род­нит многое: и одновременность начала работы над ними, и сходная интонация, и отношение к событиям, и даже стихотворная форма — октава. А то, что Ламбро — пират напоминает о преж­них героях «восточных повестей» и подчеркивает разность трак­товки в них сходного характера: в нем не остается ничего романтического, а место благородства в душе разбойника занимают жестокость и холодный расчет.

В «Дон Жуане» очень скоро обнаруживается, что, чем более сами события подсказывают традиционно романтические реше­ния, тем откровеннее автор их отвергает. Сам Байрон говорил, что целью поэмы было разоблачить «мишуру чувств», тех самых чувств, воспев которые он завоевал всеевропейскую славу романтика. То, что казалось значительным и высоким, теперь развен­чивается, снижается, выступает лишенным своего бутафорского величия. В поэме есть трогательные страницы, посвященные, ска­жем, любви Жуана и Гайдэ, но и они оказываются лишь эпизо­дом, тонут в общей атмосфере иронического повествования, убеж­дающего нас теперь не в трагической силе единственной, вечной любви, а в том, что искренность первого естественного чувства тускнеет, разменивается в калейдоскопе любовных случайностей.

Волна обстоятельств, подхватившая Жуана, продолжает нести его, забрасывая в гарем турецкого паши, в лагерь Суворова под Измаилом, ко двору русской императрицы и, наконец, в Англию, куда он попадает в Х песне и где остается, пока действие не об­рывается на XVII...

Участник и свидетель столь многих событий Дон Жуан как будто бы не может не измениться. Однако Байрон, во всяком случае, не настаивает на внутренней эволюции героя, ибо сохра­няет иллюзию эпического жанра, где психологизм неуместен, где герой представляет раз и навсегда заданную возможность оцен­ки событий под неизменным углом зрения. В данном случае — под углом зрения «простодушного», как не раз бывало в прос­ветительской литературе. Однако теперь простодушие героя в полной мере компенсируется проницательностью и искушенно­стью автора. И независимо от того, в какой мере изменившимся мы воспринимаем. Дон Жуана, обстоятельства его жизни, ком­ментируемые автором, позволяют нам понять, как формировал­ся характер современного человека, каким историческим опытом.

У исследователей поэмы не вызывает сомнения тот факт, что в «Дон Жуане» Байрон создал новую жанровую форму, но ка­ким термином ее определить. Об этом спорят, предлагают раз­личные обозначения, от которых остается ощущение не взаимо­исключающей противоположности точек зрения, а сложности са­мой созданной формы, допускающей оценку внутри различных жанровых традиций, исходящую из различных критериев.

Можно рассматривать «Дон Жуана» на фоне эпической по­эмы, на родство с которой все время обращает внимание сам автор. Правда, признаки родства — чисто внешние, формальные. Байрон вновь делит поэму на песни; нет-нет, особенно в зачи­нах, позволяет промелькнуть высокому эпическому тону, припо­минает об обязательном обычае обратиться к Музе, как в начале III песни: «О муза, ты... et cetera». Обычай исполнен, однако сами слова кажутся лишними, ибо каждый прилежный читатель той эпохи легко припоминал, что прилично сказать в подобном случае. И Байрон отделывается небрежным: «...и так далее».

Тем более «Дон Жуана» невозможно считать лишь пародией на эпическую поэму; это один из моментов жанрового замысла и не самый существенный. Пародия только дает повод, делая вид, будто жанр не изменился, наполнить его новым жизненным материалом, неуместным в эпосе, а потому воспринимаемым с иронией. То, что начинается с пародийным снижением, с ирони­ческой усмешкой, перерастает в сатирическую картину нравов и определяет жанр — сатирический эпос, или, как его принято обозначать в Англии, — epic satire.

Термин тоже справедливый и тоже не единственно возмож­ный. Он указывает на одну, хотя и важнейшую, из сторон соз­данной Байроном в «Дон Жуане» жанровой формы — на харак­тер оценки действительности, восходящий к традиции эпоса. Од­нако если мы примем во внимание тот факт, что и авторская позиция и смысл авторского присутствия в новом произведении Байрона по-прежнему иной, чем в традиционной эпической по­эме, то мы в качестве жанровой формулы снова сможем повто­рить — лиро-эпическая поэма.

Ни один из терминов не кажется лишним, не отменяет дру­гих, ибо они сосуществуют по праву взаимодополнения.

Байрон не изменил однажды открытому принципу лиро-эпи­ческого повествования, которое, впрочем, не остается у него не­изменным. В «Дон Жуане», даже сравнительно с «Паломничеством Чайлд-Гарольда», сюжетные рамки раздвинулись. И еще од­но отличие: сколь бы важным ни было здесь авторское присут­ствие, герой не пропадает, он не заслонен, без него потеряла бы смысл поставленная цель — поиск героя.

Байрон оставляет за собой полную свободу вести нить рас­сказа или обрывать ее, чтобы увлечься какой-либо мыслью, ас­социацией, которая иногда уложится в строку, иногда потребует нескольких строф. Но несмотря на эти остановки, отступления, обрывы, повествование развертывается в последовательный сю­жет, наполненный подробностями судьбы героя и изображением действительности, с которой герой сталкивается. Это все в совокупности отличает «Дон Жуана» от более ранних лиро-эпи­ческиx поэм и подводит его под еще одно жанровое определение, родившееся в России благодаря пушкинскому «Евгению Онегину», — роман в стихах.

Замена слова «поэма» на слово «роман» была осознана как принципиально значимая особенно в ходе дальнейшего литературного развития, перехода к новому периоду, в пределах которого на смену ранее доминировавшей романтической поэме при­ходит реалистический роман. Смена термина, смена доминирующего жанра становится знаком общей эволюции художественного ­мышления. И в то же время у Байрона, как и Пушкина, не просто роман, а роман в стихах, «дьявольская разница» — согласно известному пушкинскому предупреждению.

Стихотворная форма избираемая повествования, в данном случае обеспечивает богатую ассоциативную о связь внутри жанровой традиции: с одной стороны, предоставляя возможность определиться (пародийно, иронически) по отношению к эпиче­ской поэме, а с другой — еще свободнее использовать открытия романтической поэмы с ее лиризмом, с ее свободой авторского присутствия и обращения к читателю. Роман в стихах под пером Байрона и Пушкина есть форма открытая, становящаяся; форма, которая всякий раз создается заново и предполагает, на глазах у читателя автор определяет отношение к действительности, ощущаемой во всей своей современной новизне, не поддающейся уже готовым художественным решениям. Об их возможности автор все время напоминает читателю, подчеркивает — от чего уводит его, обостряя, тем самым, ощущение новизны собственного выбора.

На Американском континенте тысячелетиями жили племена индейцев. Эти краснокожие собиратели и охотники достигли в обыденной жизни существенных успехов. Начало новой цивилизации должно было коренным образом изменить жизнь европейцев. Индейцев необходимо было сохранить, сберечь их гражданские устои, неповторимое искусство и язык. Но европейцы выбрали путь тотального уничтожения коренного населения обеих Америк. Уже в начале новой истории человечества англичане и французы начали последовательно и упорно вытеснять индейцев с родных мест. Судьба краснокожих была решена раз и навсегда.

В середине XIX века американский поэт-романтик Генри Лонгфелло досконально изучил жизнь индейцев, их самобытные традиции, обычаи, их мифологическое представление о построении мира. Постепенно у Лонгфелло зародилась идея сочинить поэму, которая: рассказала бы об исчезающем народе - индейцах. Поэма "Песнь о Гайавате" сделала имя ее автора бессмертным.

Центральное место в поэме занимает посланец богов, чем-то похожий на древнегреческого мифологического героя -Прометея. Он научил индейцев заниматься мирным трудом, помог расчистить реки и леса. Посланец богов помог им прекратить братоубийственные войны и разумно устроить свою жизнь. В разных племенах этот человек божественного происхождения был известен под разными именами. Наиболее распространенным было имя Гайавата, что означает "учитель". Именно Гайавата научил индейцев рисованному письму, в котором каждая таинственная фигура имела выразительное содержание. Как и подобает посланцу богов, Гайавата совершил несколько подвигов, например, победил злого колдуна, который насылал на людей болезни, победил царя рыб - огромного осетра. В действительности же цель подвигов просты: индейцы научились искусству знахарства и стали великолепными рыболовами. Слава о Гайавате быстро разлетелась среди племен индейцев.

Как-то Гайавате пришлось побывать в стране Дакотов. Там ему понравились очень острые наконечники для стрел. Еще ему понравилась нежная и стройная девушка Миннега-ла. И Гайавата нашел покой в труде, охоте и отдыхе возле домашнего очага. Но настала холодная снежная зима, которая сковала льдом реки и озера. К индейским селениям незаметно подкрался голод. Даже Гайавата не смог ничего посоветовать землякам. Миннегала умерла от голода. Сидя возле ее остывшего тела, Гайавата вспоминал счастливые дни семейной жизни. Этот эпизод Лонгфелло построил на фактическом материале: индейские племена довольно часто страдали и погибали от голода.
Как-то Гайавата сообщил, что вдоль берега плывет огромная пирога с белыми бородатыми людьми. Это были одни из первых европейцев, которые посетили Американский континент. Гайавата тепло встретил гостей, пригласил их в свое жилище, щедро угостил. После торжества и пиршества хозяин и гости выкурили так называемую Трубку мира и присягнули в вечной дружбе. Этот эпизод имеет грустный подтекст: европейцы неоднократно давали подобные обещания, но, как помнится, ни одного не сдержали.

Поняв, что объединение пяти племен является его заключительным земным делом, Гайавата обращается к индейцам с речью. Он дает соплеменникам разнообразные мудрые советы, одновременно сообщая, что ему пора возвращаться в небо. Учитель индейцев вышел на берег, сел в свою пирогу, и потрясенный народ видел, как его пирога поднимается все выше и выше:
И народ с прибрежья долго Провожал его глазами, Видел, как его пирога Поднялась высоко к небу В море солнечного блеска — Исокрыласяв тумане...

Вот так завершился земной путь посланца небес учителя Гайаваты. Сегодня индейцы Северной Америки практически утратили свою самобытность, сделавшись игрушкой в руках дельцов туристического бизнеса. Поэма Генри Лонгфелло является своеобразной сокровищницей памяти индейского народа. Заслуга поэта заключается еще и в скрупулезном сборе языковых, этнографических и других сокровищ культуры и быта многострадальных индейских племен.

Поиск по сайту: