Декабря 1991. Ого. Ничего себе. Если хочешь, я тебе даже обрисую, как всё было

Дорогой друг,

Ого. Ничего себе. Если хочешь, я тебе даже обрисую, как всё было. Мы все сидели в доме Патрика и Сэм, в котором я никогда не был прежде. Это богатый дом. Очень чистый. И все мы дарили друг другу свои заключительные подарки. Наружное освещение было включено, и шёл снег, и это выглядело волшебно. Как будто мы были в каком-то другом месте. Как будто мы были в лучшем месте.

Впервые я познакомился с родителями Сэм и Патрика. Они такие милые. Мама Сэм очень симпатичная и классно шутит. Сэм сказала, что в молодости она была актрисой. Папа Патрика очень высокий, а его рукопожатие — крепкое. Ещё он очень хороший повар. Встречи с чужими родителями обычно проходят неловко, но не в этот раз. Они были дружелюбны во время всего ужина, а после него просто уехали, чтобы мы устроили вечеринку. И даже не проверяли нас. Ни разу. Они просто позволили нам притвориться, будто это наш дом. Мы решили переместиться в игровую комнату, где не было никаких игр, зато был большой ковёр.

Когда я признался, что был Тайным Сантой Патрика, все засмеялись, потому что давно это поняли, а Патрик всеми силами изображал удивление, что было очень мило с его стороны. Потом все спросили о моём последнем подарке, и я сказал, что это стихотворение, которое я услышал давно. Копию этого стихотворения для меня сделал Майкл. И я прочитал его тысячу раз, но так и не узнал, кто его написал. Я не знаю, было ли оно напечатано в какой-то книге. И не знаю, сколько лет автору. Но я знаю, что хочу встретить его или её. Я хочу знать, что с этим человеком всё хорошо.

Все попросили меня встать и прочитать стихотворение. И я не застеснялся, потому что мы старались вести себя как взрослые и пили коньяк. И мне было так тепло. Мне до сих пор немного тепло, но мне нужно рассказать тебе об этом. Так вот, я встал, и прежде чем прочитать стихотворение, я попросил каждого сказать мне, если они знают автора.

Когда я закончил читать, все молчали. Это была грустная тишина. Но, что удивительно, это не была тяжёлая грусть. Просто это стихотворение стало тем, что заставило всех оглянуться вокруг, посмотреть друг на друга, и запомнить, что все они были здесь. Сэм и Патрик смотрели на меня. А я смотрел на них. И я думаю, что они поняли. Не что-то конкретное. Просто поняли. И, думаю, это всё, что может быть нужно от друзей.

Тогда Патрик поставил вторую сторону музыкальной записи, которую я сделал для него, и налил каждому ещё коньяка. Я думаю, что мы все выглядели немного глупо, когда пили это, но мы не чувствовали себя глупо. Я могу с уверенностью сказать тебе это.

Пока музыка продолжала играть, Мэри Элизабет встала. Но в её руках не было пиджака. Оказалось, что она вообще была не моим Тайным Сантой, а девушки с татуировкой и кольцом в пупке, которую звали Элис. Она подарила ей чёрный лак для ногтей, к которому Элис давно присматривалась.

И Элис очень обрадовалась. Я просто сидел, осматривая комнату. Искал глазами пиджак. Не имея понятия, у кого он может быть.

Сэм поднялась следующей и вручила Бобу трубку коренных американцев для марихуаны ручной работы, которая была подходящим подарком.

Всё больше людей поднимались и дарили подарки друг другу. Всё больше людей обнимали друг друга. Когда это наконец закончилось, остался только Патрик. И он встал и пошёл на кухню.

— Кто-нибудь хочет чипсов?

Все хотели. И он вышел с тремя пачками «Принглс» и пиджаком. И подошёл ко мне. И он сказал, что все великие писатели постоянно носили костюмы.

Так что я надел пиджак, хотя не чувствовал, что заслужил его, ведь написал всего пару эссе для Билла, но это был настолько хороший подарок, что все зааплодировали. Сэм и Патрик сказали, что я красиво выгляжу в нём. Мэри Элизабет улыбнулась. Я думаю, это был первый раз в моей жизни, когда я чувствовал, что выгляжу хорошо. Ты понимаешь, о чём я? Это приятное чувство, когда ты смотришь в зеркало, и твои волосы впервые в жизни лежат как надо. Я не думаю, что стоит придавать особое значение своему весу, мускулам и волосам, но когда всё это в порядке, это приятно. На самом деле.

Остаток вечера был особенным. Так как многие уезжали со своими семьями в места вроде Флориды и Индианы, мы все обменялись подарками, даже с теми ребятами, чьими Тайными Сантами не были. Боб подарил Патрику марихуану, к которой прилагалась рождественская открытка. Он даже красиво упаковал всё это. Мэри Элизабет подарила Сэм серьги. Элис тоже. И Сэм подарила им серьги. Я думаю, это такая особенная личная вещь, только для девчонок. Должен признаться, мне стало немного грустно, потому что, кроме Сэм и Патрика, никто не подарил мне подарка. Я думаю, это из-за того, что я не так давно с ними знаком. Но всё равно я чувствовал лёгкую грусть.

А потом настала моя очередь. Я подарил Бобу мыльные пузыри, потому что этот подарок соответствует ему самому. Думаю, я не прогадал.

— Очень, — всё, что он сказал.

Весь остаток ночи он пускал пузыри в потолок.

Следующей была Элис. Я подарил ей книгу Энн Райе, о которой она всё время говорит. И она посмотрела на меня так, словно не могла поверить, что я знаю о её любви к Энн Райе. Наверное, она не замечала, как много говорит, или как много я слушаю. Так или иначе, она поблагодарила меня. Затем была Мэри Элизабет. Я подарил ей сорок долларов в открытке. Открытку я подписал довольно просто: «Чтобы в следующий раз «Рокки Панк» вышел в цвете».

Она озорно посмотрела на меня. И все стали смотреть на меня так же, кроме Сэм и Патрика. Я думаю, все остальные чувствовали себя неловко, потому что ничего не подарили мне. Но мне не кажется, что они должны были это сделать, ведь смысл не в том. Мэри Элизабет просто улыбнулась и поблагодарила меня, и все отвели взгляд.

Последней была Сэм. Я долгое время думал об этом подарке. Наверное, я начал задумываться о нём с самого первого момента, когда увидел её по-настоящему. Не когда я впервые встретил её или увидел, а когда увидел по-настоящему, если ты понимаешь, о чём я. К подарку прилагалась открытка.

В открытке я рассказал Сэм, что вещь, которую я дарю ей, однажды подарила мне тётя Хелен. Это был старый музыкальный альбом с сорока пятью песнями, в том числе песней The Beatles «Something». Когда я был маленьким, я без конца слушал его и думал о взрослых вещах. Я подходил к окну своей спальни, смотрел на своё отражение в стекле и деревья за ним и просто слушал эту запись часами. Тогда я решил, что когда встречу кого-то столь же прекрасного, как эта музыка, я подарю ему этот альбом. И я не имею в виду внешнюю красоту. Я имею в виду красоту во всех смыслах. Так что я подарил его Сэм.

Сэм посмотрела на меня с нежностью. И обняла меня. И я закрыл глаза, не желая знать ничего, кроме её рук. Она поцеловала меня в щёку и прошептала так, чтобы никто не услышал:

— Я люблю тебя.

Я знал, что она говорила это по-дружески, но это было не важно, потому что я услышал эти слова в третий раз после смерти тёти Хелен. Другие два раза я слышал их от мамы.

После такого я просто не мог поверить, что Сэм приготовила для меня подарок, потому что искренне думал, что «Я люблю тебя» им и было. Но она подарила мне подарок. И впервые я просто улыбнулся чему-то хорошему, не заплакав при этом. Думаю, Сэм и Патрик покупали подарки в одном комиссионном магазине, потому что они дополняли друг друга. Сэм привела меня в свою комнату и поставила перед комодом, который был накрыт симпатичной салфеткой приятных цветов. Она сорвала эту салфетку, и я, стоя в своём старом костюме, увидел старую пишущую машинку с новой лентой. В машинку был вставлен лист белой бумаги. На этом листе Сэм оставила надпись: «Напиши обо мне когда-нибудь». И я напечатал кое-что после этих слов, стоя там, в её спальне. Просто напечатал: «Я напишу».

И мне стало так хорошо, ведь это были первые два слова, которые я написал на своей новой старой пишущей машинке, которую подарила мне Сэм. Какое-то время мы просто тихо сидели, и Сэм улыбнулась. И я ещё раз повернулся к машинке, чтобы написать: «Я тоже люблю тебя».

Сэм посмотрела на бумагу, потом на меня.

— Чарли… Ты когда-нибудь целовал девушку?

Я отрицательно покачал головой. Было так тихо.

— Даже когда был маленьким?

Я опять покачал головой. И она выглядела очень грустной.

Она рассказала мне о своём первом поцелуе. Она сказала, что это было с одним из друзей её отца. Ей было семь. И она не рассказывала об этом никому, кроме Мэри Элизабет и Патрика год тому назад. И она начала плакать. И сказала то, что я не забуду. Никогда.

— Я знаю, что ты знаешь, что мне нравится Крейг. И я знаю, что сказала тебе не думать обо мне в этом смысле. И я знаю, что мы не можем быть вместе. Но я хочу забыть об этом на минуту. Хорошо?

— Хорошо.

— Я хочу быть уверена, что твой первый поцелуй будет с человеком, который любит тебя. Хорошо?

— Хорошо.

Сэм начала плакать ещё сильнее. И я стал тоже, потому что когда я слышу что-то подобное, то не могу сдерживаться.

— Я просто хочу быть в этом уверена. Хорошо?

— Хорошо.

И она поцеловала меня. Это был такой поцелуй, о котором я никогда не расскажу друзьям вслух. Это был такой поцелуй, который позволил мне понять, что я никогда не был так счастлив за всю свою жизнь.

Однажды на жёлтом листе бумаги с зелёными строчками он написал стихотворение.

И назвал его «Пасть», потому что так звали его собаку.

О ней и был весь стих.

И его учитель поставил ему высший балл и наградил золотой звездой.

И его мама повесила стих на кухонную дверь и зачитала его тётушкам.

Это был год, когда Отец Трейси повёл всех детей в зоопарк.

И разрешил им петь в автобусе.

И его маленькая сестра родилась с крошечными ногтями и без волос.

И его мать и отец много целовались.

И девушка, живущая за углом, отправила ему валентинку,

внизу неё поставив ряд букв «х», и он спросил своего отца, что это означает.

И его отец всегда по ночам поправлял ему одеяло.

И всегда был рядом.

Однажды на белой бумаге с синими строчками он написал стихотворение.

И назвал его «Осень», потому что тогда было это время года.

О ней и был весь стих.

И его учитель поставил ему высший балл и попросил его писать разборчивее.

И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что она была недавно покрашена.

И ребята сказали ему, что Отец Трейси курит.

И оставляет окурки на скамейках.

И иногда они прожигают дырки.

Это был год, когда его сестра стала носить очки с толстыми линзами и чёрной оправой.

И девушка, живущая за углом, рассмеялась, когда он позвал её смотреть Санта Клауса.

И ребята рассказали ему, почему его мать и отец так много целовались.

И его отец больше не поправлял ему одеяло.

И его отец рассвирепел, когда он попросил его сделать это.

Однажды на бумаге, вырванной из своей записной книжки, он написал стихотворение.

И назвал его «Невинность: вопрос», потому что это был вопрос о его девушке.

Об этом и был весь стих.

И его учитель поставил ему высший балл, одарив странным взглядом.

И его мать не повесила стих на кухонную дверь, потому что он не показал его ей.

Это был год, когда Отец Трейси умер.

И он забыл, чем заканчивается текст Апостольского Символа веры.

И он застал свою сестру целующейся у заднего выхода.

И его мать и отец больше никогда не целовались и даже не разговаривали.

И девушка, живущая за углом, стала слишком много краситься.

Из-за этого он закашлялся, когда целовал её, но всё равно продолжал это делать, потому что был должен.

И в три часа утра он сам поправил себе одеяло под громкий храп своего отца.

Поэтому на клочке коричневого бумажного пакета он написал другое стихотворение.

И назвал его «Абсолютная пустота».

Потому что стих был именно об этом.

И он сам поставил себе высший балл и порезал чёртовы запястья.

И он повесил стих на дверь ванной, потому что подумал, что не сумеет дойти до кухни.

Это то самое стихотворение, которое я прочитал Патрику. Никто не знал автора, но Боб сказал, что слышал его раньше и слышал, что его написал парень, покончивший жизнь самоубийством. Я очень надеюсь, что это не так, потому что тогда я не знаю, нравится ли мне окончание.

С любовью, Чарли.

Поиск по сайту: