Медный всадник

Вскрывая вены Советскому Союзу, Михаил Горбачев и Борис Ельцин забыли не только о Крыме и Севастополе, не только о судьбе 25 миллионов русских соотечественников, но еще и о Калининградской области с ее почти миллионным населением. Эта часть бывшей Восточной Пруссии вошла в состав СССР в 1945 году.

Калининград, в прошлом носивший имя Кенигсберг, представлял собой хорошо укрепленный район обороны немцев. Адольф Гитлер говорил своим генералам: «Берлин падет, но Кенигсберг устоит», — настолько мощными казались фюреру оборонительные возможности этого города-крепости.

Гитлер ошибся. Кенигсберг пал раньше Берлина — 10 апреля 1945-го. За три недели до полной и безоговорочной капитуляции Германии здесь сложили головы 150 тысяч солдат и офицеров Красной армии. Эта земля до сих пор не просохла от русской крови, а потому совершенно непонятно, как можно было в 1991 году при объявлении независимости трех республик Прибалтики забыть оговорить с их властями условия свободного передвижения граждан России из Калининграда на «материк» и обратно. Неужели такой принесенной на алтарь победы жертвой наш народ не заслужил права на беспрепятственное передвижение граждан по национальной территории?

Даже в годы холодной войны Советский Союз, руководствуясь гуманными соображениями, согласился с предложением западных держав создать для жителей Западного Берлина безвизовый коридор для их перемещения в ФРГ через территорию ГДР. После начала процедуры вступления в Евросоюз стран Прибалтики «благодарная» Европа отплатила России требованием ввести визы для транзитных поездок наших граждан через территорию Литвы, и это притом, что транзитный поезд будет пересекать литовскую территорию без остановок.

Эксперты нашего думского комитета по международным делам установили следующую картину. На 2002 год регистрировался примерно один миллион пересечений границы Калининградской области с Литвой и Польшей (в среднем в 14 раз больше, чем на других границах РФ). Среди них мы выделили несколько групп российских граждан, права которых могли быть задеты введением Европейским союзом визового режима.

Самая большая группа — это калининградские «челноки», которые пересекают границу практически ежедневно. Как правило, это жители области, выезжающие в Литву или Польшу за определенной группой товаров или, наоборот, перепродающие товары из Калининградской области. Эти люди вполне могли бы получить либо шенгенскую, либо национальную литовскую визу. Никаких нарушений прав человека здесь нами не усматривалось. Любое государство, будь то Россия, Литва или Монголия, может по своему усмотрению вводить или отменять визовой режим на своих границах. Другое дело, что это заставляло наших граждан нести дополнительные расходы на приобретение визы, стоимость которой, как правило, включалась в цену товара и перекладывалась на конечного покупателя. Но оппонировать этому было сложно.

Вторую группу представляли граждане (как жители Калининграда, так и жители «метрополии»), выезжавшие в другие страны Евросоюза через территорию Литвы. Эти граждане уже несколько лет получали для осуществления таких поездок шенгенские визы, и их положение после ввода Литвой визового режима существенно не изменилось.

А вот третья группа — граждане России, которые транзитом переезжали из Калининграда на «материк» и обратно и не собирались останавливаться по делам в Литве, в наибольшей степени ущемлялись в результате введения визового режима. Кроме того, возникла политическая проблема суверенитета России над Калининградской областью — нашим гражданам для переезда в другой регион страны требовалось разрешение иностранного государства!

Мы посчитали, сколько человек будет поражено в своих гражданских правах, и установили, что ежегодно осуществляется 600–650 тысяч железнодорожных поездок по маршруту Москва — Калининград — Москва, из которых примерно половину — 300 тысяч — составляют билеты в оба конца. Количество транзитных пассажиров автомобильного транспорта было оценено нами примерно в 200 тысяч в год. Таким образом, можно было говорить примерно о 400–500 тысячах человек в год, пересекающих литовскую границу в качестве транзитных пассажиров в оба конца (исключая лиц, для которых Литва — конечная точка маршрута, и лиц, направляющихся в другие государства Евросоюза).

В случае введения транзитных виз для этой категории пассажиров в литовские консульства должно было поступать не менее 1200 ежедневных обращений на выдачу, по крайней мере, двукратных транзитных виз. Очевидно, что литовские загранучреждения были не в состоянии справиться с таким потоком.

Понимая силу общественного мнения, литовские власти через свою агентуру в среде калининградских сепаратистов (и такие там есть) распространяли дезинформацию, что их страна якобы готова предоставить жителям области бесплатные многократные литовские и даже шенгенские визы, но Москва, мол, упирается. Это была обыкновенная ложь: никто нам такое не предлагал, никто не собирался выпускать российских граждан, в том числе и калининградцев, из визового капкана. Разговор шел только о визах, которые Вильнюс и Брюссель собирались вводить уже с 1 января 2003 года.

Страны — участницы Шенгенского соглашения постоянно подвергают наших граждан дискриминации. В так называемые «стоп-листы» — «черные списки» на въезд в Европу — легко попадают все симпатичные молодые женщины (а в России, между прочим, все женщины красивые), средней руки бизнесмены и даже граждане, ставшие участниками какой-нибудь пустячной передряги типа мелкого ДТП. Распространение подобной людоедской визовой практики на калининградский транзит означало бы серьезное унижение России и ее изоляцию от этой эксклавной территории.

Мороча нам голову, западные дипломаты обещали в виде компенсации «покрывать» часть стоимости паромных и авиационных билетов, превышающую цену проездного билета на автобусе. При этом они полностью игнорировали доводы российской стороны о том, что есть немало граждан, которые в силу различных обстоятельств или заболеваний пользуются исключительно наземным транспортом. Кроме того, авиационными маршрутами Калининград был связан лишь с несколькими городами России, а это неминуемо привело бы к дискриминации значительного числа граждан, проживающих в провинции.

Например, из города Сафоново Смоленской области в Калининград, минуя Москву, ходил прямой поезд. В случае введения визового режима жители Сафоново должны были сначала отправиться за визой в литовское консульство в Москве (это семь часов поездом), отстоять там несколько дней в очередях (при этом еще где-то организовать себе ночлег в столице), вернуться тем же поездом в Сафоново, и только после этого они могли сесть на прямой поезд в Калининград. Стоимость поездки в Калининград с учетом «крюка в Москву» и обратно, а также консульских сборов и стоимости проживания в Москве, возрастала в два-три раза. Для пенсионера это означало запредельные расходы и попрание человеческих прав. Причем количество таких «провинциалов», направляющихся транзитом в Калининград к своим родственникам, оказалось не менее 50–60 тысяч человек в год. Эта цифра означала массовое нарушение прав человека.

К концу весны 2002 года переговоры дипломатов России и Евросоюза по калининградскому вопросу окончательно зашли в тупик. В поведении Путина я заметил крайнее раздражение ходом дела. Он предчувствовал надвигающееся на страну публичное унижение и не знал, как его избежать. «От того, как будет обеспечен транзит людей и грузов между Калининградской областью и Россией, без преувеличения будет зависеть будущее отношений России и Евросоюза», — заявлял тогда президент России, отмечая, что предложения Москвы «пока не находят понимания»: «После того как состоялись похороны холодной войны, возвращение к таким подходам непонятно». До введения литовских виз для транзитных пассажиров в Калининград оставалось всего полгода, рычагов давления на Брюссель в Кремле и МИДе не видели, и все думали над тем, как объяснить гражданам России очередное внешнеполитическое поражение страны, на сей раз задевающее права миллионов граждан на передвижение по собственной стране. Мало того что вся Восточная Европа, еще вчера открытая для посещений, отправила наших граждан выстаивать изнурительные очереди за визами, так теперь еще и к себе домой без платной визы не проедешь.

России нужно было найти иную стратегию переговоров и, подобно «Медному всаднику» — Великому Петру, вновь «прорубить окно в Европу». Обложившись пачками документов, сотрудники аппарата Комитета Госдумы по международным делам принялись изучать шенгенское законодательство с целью найти в нем внутренние противоречия и зацепки, которые мы могли бы использовать в продвижении нашей позиции.

Вместо бесхитростного официального лобового подхода мы решили использовать приобретенный нами в ПАСЕ опыт парламентского «крючкотворства», так, чтобы бюрократам Еврокомиссии крыть было нечем. Кто-то из нас предложил применить против евробюрократов их же излюбленное оружие — тему защиты прав человека — и перевести камерные дипломатические переговоры в широкую публичную правозащитную дискуссию.

Сама стратегия на переговорах с ЕС по Калининграду предполагала решение двух задач.

Во-первых, мы предложили рассматривать возможность решения вопроса о калининградском транзите с точки зрения перспективы полного упразднения между Россией и странами ЕС визового режима. В связи с этим мы подготовили президенту проект его послания главам государств Евросоюза, который и дал старт нашему «штурму» Брюсселя и Вильнюса.

Предлагая найти «временное решение», мы указывали на наличие в самом шенгенском законодательстве брешей для правового решения конфликтного вопроса. Например, статья 5.2 дает право стране-участнице делать исключение из режима Шенгена или приостанавливать этот режим в отношении отдельных категорий иностранных граждан «по гуманитарным соображениям», по соображениям «национальных интересов» или в связи с другими международными обязательствами. А внимательно прочитанная нами статья 141, оказывается, прямо давала возможность странам-участницам добиваться внесения изменений в правила Шенгена в связи с «фундаментальным изменением обстоятельств». Очевидно, что появление части российской территории внутри Шенгенской зоны подпадало под это определение. Ведь «творцы Шенгена» ни в 1985-м, ни даже в 1990 году не могли предвидеть распада СССР и бурного расширения ЕС, что, собственно, и послужило «фундаментальному изменению обстоятельств».

Во-вторых, помимо чисто переговорной тактики мы приступили к разработке плана оживления приграничного сотрудничества и развития в Калининграде специальной экономической зоны. Жуткое, особенно на фоне соседей — Литвы и Польши, социально-экономическое отставание региона порождало опасную тенденцию к сепаратизму, особенно в молодежной среде. Стали появляться идеи учреждения некой «балтийской республики» с последующим ее включением в Евросоюз. Такие настроения в разгар тяжелейших дискуссий с ЕС были сродни удару ножом в спину переговорщикам. Кроме того, массовая преступность, проституция, эпидемия СПИДа, наркоторговля, дальнейшее ухудшение социально-экономической и экологической ситуации в Калининградской области давали европейцам дополнительные аргументы к ужесточению позиции по пограничному режиму и транзиту в Калининград.

Поняв слабые места переговорной позиции Евросоюза, я решил помочь моему президенту выйти из тупика дипломатических переговоров, переведя их на уровень широкой общественной и правозащитной дискуссии. Сняв трубку правительственной связи, я набрал номер «Первой приемной» — аппарата президента. Путин тут же соединился и, выслушав меня, предложил приехать к нему в Кремль прямо тотчас. Через 15 минут я уже докладывал ему свой подробный план по Калининграду.

«Я хочу возложить на вас миссию моего специального представителя на этих переговорах, иначе они посыплются. У МИДа нет идей, как избежать кризиса с Брюсселем и при этом еще сохранить безвизовый транзит. Ваш план может сработать. Все, что вы мне изложили, принимается. Сейчас мы согласуем ваше назначение с Игорем Сергеевичем Ивановым», — президент нажал какую-то кнопку на пульте связи. Министр иностранных дел оказался на рабочем месте.

Путин изложил идею назначить меня спецпредставителем президента. Иванов артачился. Наверное, не хотел признавать, что МИД эти переговоры завалил. А может быть, думал, что я хочу занять его министерское кресло. (Интересно, почему наши чиновники сначала думают о кресле, а потом о деле?) «Игорь Сергеевич категорически возражает», — сообщил мне президент, повесив трубку. «Вам решать», — ответил я, попрощался и вышел из кабинета.

На следующий день, 12 июля 2002 года, в актовом зале здания Министерства иностранных дел на Смоленской площади проходило совещание российских послов. Все ожидали приезда президента. Путин, как обычно, задерживался, послы об этом знали, поэтому никто в намеченный час в душный зал не заходил. Все толпились в фойе и курилке.

Я подошел поздороваться к министру и его заместителям. Посматривая на часы, они напряженно ждали сигнала из министерской приемной, когда же президент сядет в лимузин и помчится с дачи в Москву. Увидев меня, Иванов выпрямился и в расчете на то, что его услышат все замы, громко произнес: «Я не знаю, что ты там вчера нашептал президенту, но ты станешь его представителем по Калининграду только через мой труп. Я готов съехать из своего кабинета. Пожалуйста, садись в мое кресло и командуй, но пока я — министр, решать проблему калининградского транзита будет наше министерство!» Я парировал: «Что же вы раньше эту проблему не решили? И вообще, не разбрасывайтесь вашим трупом».

Сцена была неловкая и, прямо скажу, некрасивая. Я меньше всего хотел конкурировать с МИДом в решении столь важного вопроса. Любая трещинка в переговорной позиции России была бы немедленно использована нашими оппонентами, и в итоге проиграла бы вся страна. Поэтому моим желанием было как можно быстрее замять этот конфликт и начать сообща реализовывать нашу новую стратегию.

На следующий день я выехал в город по хозяйственным делам. Машинально включил радио в автомобиле.

Диктор зачитывал указ о назначении меня «специальным представителем президента Российской Федерации по вопросам жизнеобеспечения Калининградской области в связи с расширением Европейского союза». «Сложное название, — подумал я, — но точное».

На следующий день я собрал наших экспертов, чтобы обсудить план действий. Ситуация была непростая. Как вести переговоры, мы знали. Указ президента обо мне подписан. Это в плюсе. А что в минусе? Полномочий и прав по координации работы правительственных органов, задействованных в калининградском вопросе, у меня нет. Возможности хотя бы ознакомиться с практическими наработками МИДа на переговорах с Еврокомиссией нет. Указания нашим посольствам в Литве, Бельгии и дипломатической миссии при Европейских сообществах взаимодействовать со мной тоже нет. Нет даже финансирования на командировки, нет офиса и хотя бы минимального штата дополнительных сотрудников, необходимых для полноценной работы по столь важному для государства вопросу. Ничего этого в наличии не было, и путинским указом не подразумевалось. В общем, нас высадили на «лунной поверхности» с указанием в духе: «иди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Зато в случае провала переговоров теперь было с кого спросить. И самое интересное в этой ситуации было то, что я сам «напросился».

Я сразу вспомнил и рассказал слегка приунывшим коллегам анекдот, чем отличается атака итальянской пехоты от русского штыкового удара. Когда русский офицер вылетает из окопа на бруствер, он кричит своим солдатам: «Братцы! Постоим за матушку-Русь! Ур-р-ра!» — и увлекает бойцов своим примером в яростную атаку. В итальянской армии все происходит иначе. Когда храбрый офицер вылезает из окопа на бруствер, он кричит своим солдатам: «Avanti, avanti!» («Вперед, вперед!»). При этом восхищенные итальянские солдаты, оставаясь в окопе, начинают бурно аплодировать, восклицая: «Bravo, bravo!» («Молодец, молодец!»). «Так и мы, — говорю я коллегам, — уже на бруствере, зовем всех в атаку, а нам лишь аплодируют из окопа!»

Посовещавшись, мы решили отвоевывать себе пространство для работы и маневра интеллектуальным напором и локтями. Отменив запланированные на август отпуска с семьями, мы приступили к работе.

Погрузившись глубоко в теорию вопроса, я понимал, что на практике все может выглядеть иначе. Первым делом я решил позвонить корреспонденту Первого российского телеканала в Калининграде Олегу Грознецкому. Этот талантливый и смелый журналист, перебывавший во всех горячих точках, всегда был очень наблюдательным человеком. Проблему калининградского транзита мы несколько раз обсуждали с ним во время моих прошлых командировок в Янтарный край России. Существо вопроса он знал намного лучше любого дипломата, поскольку сам мотался по служебным делам из Калининграда в Москву и обратно всеми видами транспорта по несколько раз в месяц.

Описав в красках страдания наших соотечественников, которым приходится ежедневно сталкиваться с проблемами изоляции региона, Олег вызвался мне помочь. Он-то и предложил мне проехать на его «Ладе-десятке» обе границы — белорусско-литовскую и литовско-российскую, чтобы неформальным образом изучить тему и показать болевые точки транзита. Я с благодарностью согласился.

Через пару дней Олег с оператором уже встречали меня в минском аэропорту. Не мешкая, мы сразу отправились в дорогу в направлении Литвы. Быстро пройдя на белорусской полупустой границе все пограничные и таможенные формальности, мы въехали в Литву и на большой скорости понеслись в сторону Вильнюса.

В столице Литовской Республики нас приняли крайне настороженно. Здесь хорошо знали и меня, и боевой характер Конгресса русских общин, представленного в Сейме активистами Союза русских Литвы. Тем не менее встречи прошли в «конструктивном ключе» и с «субстантивным наполнением», как бы выразились наши дипломаты. За несколько часов пребывания в Вильнюсе я успел повстречаться с президентом Валдасом Адамкусом, его спецпредставителем и заодно с председателем комитета Сейма по иностранным делам Гедиминасом Киркиласом, бывшим тогда премьер-министром Альгирдасом Бразаускасом, руководством Сейма, МИДа и МВД республики.

Вручив Адамкусу послание Путина, я выслушал в ответ заверения литовской стороны «решить калининградский вопрос с максимальной пользой для обеих соседних стран». Действительно, литовцы очень активно работают в Русской Прибалтике, имеют там массу совместных предприятий, и ссориться с нами из-за твердолобости евробюрократов Вильнюсу ни к чему.

Завершив дела в Литве, мы выдвинулись в сторону российской границы. До нее нам было ехать всего несколько часов. В зеркале заднего вида я заметил сопровождавшую нас машину с людьми в штатском. Думаю, что такая забота была напрасной — в Литве ездить удобно и безопасно, и мы быстро долетели до Советска без всяких проблем и осложнений.

Километров за двадцать до границы нас на трассе встретил черный «Мерседес» российского генконсула. Я отказался покидать руль российской «легковушки», принадлежащей нашей съемочной группе, поблагодарил дипломата и попросил его следовать за нами.

Моя уловка сработала — на российском берегу нас ждала целая процессия во главе с губернатором, федеральным инспектором и командующим Балтийским флотом. Слава богу, что они не прихватили с собой оркестр. Все они решили, что я важно приеду в «Мерседесе», а поскольку наша «Лада» закрывала на мосту «немцу» дорогу, ко мне подбежал офицер-пограничник, торопливо проштамповал наши паспорта и велел быстро отсюда сваливать, так как «следом за нами едет крутая шишка». Мы, еле сдерживая хохот, понятливо кивнули ему.

Я прибавил газа и объехал толпу встречающих, нетерпеливо переминавшихся с ног на ноги в ожидании «шишки». Оператор включил камеру, Грознецкий подсоединил к ней микрофон, и, оставив машину, мы подошли сзади к губернатору. Я тронул его за плечо и спросил: «Вы не подскажете, как пройти в библиотеку?» Так мы весело познакомились с руководителем Янтарного края России Владимиром Егоровым.

За три месяца, остававшихся до саммита России и Европейского союза, я десятки раз посещал Калининград, провел многочисленные встречи с областным руководством, командованием Балтийского флота, бизнес-элитой и местными СМИ, наведывался к очереди у литовского консульства, где обеспокоенные изоляцией региона калининградцы днями и ночами ожидали обещанных им транзитных виз.

В бывшей столице Восточной Пруссии было открыто Бюро спецпредставителя, которое возглавил переехавший на полгода в Калининград Андрей Савельев. Он подготовил руководству страны уникальные материалы и предложения по развитию инфраструктуры региона, созданию специальной экономической зоны по типу «налоговой воронки» для граждан ЕС, снятию напряжения на пограничном и таможенном контроле, борьбе с криминалом и сепаратизмом.

Группой спецпредставителя был обеспечен вывод переговоров с Литвой и Европейской комиссией на совершенно иной качественный уровень. В западной прессе появились серьезные публикации на тему «обоснованности российских претензий по калининградскому транзиту», соответствующая дискуссия развернулась в ПАСЕ и Европарламенте, в Берлине подобные слушания прошли в Германском обществе внешней политики.

Сложнее всего было вести дела с главным переговорщиком КЕС британским еврокомиссаром Крисом Паттеном. Он всячески демонстрировал непонимание российской позиции и ссылался на то, что, мол, поезд из Москвы в Калининград по территории Литвы идет так медленно, что любой желающий может «легко выйти из него и тут же раствориться на бескрайних просторах Евросоюза». Меня эта не вполне компетентная позиция сильно раздражала. В конце концов я предложил Паттену публично заключить пари: мы вместе с ним садимся на поезд в Калининград и в указанном британцем месте прыгаем из эшелона. Если мы при этом останемся живы, то я готов официально признать правоту еэсовских переговорщиков и принять их условия для транзита. После такой моей инициативы Паттен перестал прибегать к использованию на переговорах несерьезной аргументации.

Особо мощное давление на твердолобую позицию еврокомиссаров оказали главы крупнейших государств и авторитетные общественные деятели Европы, с которыми я успел провести предметные переговоры. Президенты Литвы и Польши Адамкус и Квасьневский, итальянский, испанский и литовский премьеры Берлускони, Аснар и Бразаускас, главы МИДов Франции (Де Вильпен), Италии (Фини), Греции (Папандреу), статс-секретари внешнеполитических ведомств Австрии, Германии, Финляндии, Дании, комиссары ЕС Проди, Паттен, Ферхойген, Де Паласио, Солана, ветераны европейской политики Ахтисаари и Геншер — таков неполный список участников моих ежедневных переговоров по разрешению этого важнейшего для России и Европы вопроса.

Самой запоминающейся из всех этих встреч была поездка в Италию к итальянскому премьеру и «ястребу» Сильвио Берлускони. Принимали меня в Риме как высокого гостя. Даже ковровые дорожки постелили в римском дворце Киджи. Вдоль дорожек стояли бравые кирасиры (или драгуны — честно говоря, я так и не понял). Отдавая честь, они стучали прикладами по гулкой мостовой и махали саблями. В общем, чувствовал я себя представителем планеты Земля во время официального посещения созвездия Рыбы.

Все шло хорошо, пока мы не зашли в лифт. Подняться нужно было всего на второй этаж, можно было воспользоваться лестницей, но пафос торжественного приема толкнул нас прямо в лифт. И тут мы совершили самую забавную в моей жизни ошибку. На табличке, прикрепленной к стене лифта, была указана его вместимость —10 человек, а в скобках грузоподъемность — 500 килограмм. То есть лифт был рассчитан на стройных итальянцев, каждый из которых, как теперь я понимаю, не должен весить более 50 кг. Но, прочтя надпись «10 человек», мы решили руководствоваться именно ею, а не допустимым для этих 10 человек весом. Люди мы русские, а потому весим в два раза больше среднего итальянца. Лифт этого не знал, а потому, закрыв за нами двери, тут же и умер. Минут семь мы стояли неподвижно, удивленно и молча, внимательно вслушиваясь в затухшую жизнь подъемной машины и обеспокоенные возгласы оставшихся снаружи итальянцев. Вдруг я услышал отборную итальянскую ругань: «Идиоты, немедленно извлеките из лифта застрявших там людей! Там посланник моего друга Владимира, а вы замуровали его в этом уродском лифте!» Я понял, что это был сам Сильвио Берлускони, распекавший своих людей за нерасторопность в деле освобождения невольных пленников древнего римского лифта. Наконец несколькими рывками вверх лифтовая кабинка была поднята до уровня второго этажа и долгожданная свобода нас встретила радостно у входа.

Берлускони сжал меня в объятиях, спросил, не задохнулся ли я в компании моих грузных товарищей по несчастью, и повел к себе в кабинет. По дороге я осведомился о результатах последнего матча с участием «Милана». Упоминание любимого футбольного клуба привело господина Берлускони в окончательный восторг, и он тут же пообещал мне всяческое содействие в разрешении калининградского транзита. Слово свое он сдержал, за что я буду всегда благодарен этому необыкновенно яркому итальянскому другу России.

За две недели до саммита Россия-ЕС, 23 октября 2002 года, я вылетел в Копенгаген для окончательного разговора с датчанами. Эти оказались самыми упертыми. Согласно неформальному распределению ответственности внутри Евросоюза Дания «курировала» Литовскую Республику. Вильнюс докладывал в Копенгаген обо всех договоренностях с Москвой по транзиту, жалуясь на меня, мол, «русский спецпредставитель выкручивает нам руки».

Занимая по калининградскому транзиту самую непримиримую позицию, Дания пользовалась своим положением председательствующего на тот момент в ЕС. Ее полугодовое председательство выпало на вторую половину 2002 года — период самых острых переговоров по транзиту. Копенгаген вмешивался во все детали нашей дискуссии с Литвой и Европейской комиссией, пытаясь вставлять палки в колеса везде, где это только было возможно.

Более того, датчане сами давали повод усомниться в их желании вести с Россией честные переговоры. Они разрешили проведение в Копенгагене в конце октября очередной сходки эмиссаров чеченского бандитского подполья, официально называемого «Конгрессом чеченского народа». О недопустимости таких враждебных по отношению к России действий я сам неоднократно предупреждал своих скандинавских собеседников. В ответ они только «растерянно» удивлялись, «как в условиях демократии они могут запретить форум чеченских диссидентов».

Однако вечер 23 октября расставил все точки над i. В момент, когда мы завершали тяжелые переговоры с датскими дипломатами, банда Бараева взяла в заложники сотни мирных людей — москвичей и гостей столицы, пришедших в театр на мюзикл «Норд-Ост». Первым же самолетом утром 24 октября я вылетел из Копенгагена в Москву и сразу же из аэропорта поехал на Дубровку — в оперативный штаб по освобождению заложников.

На месте я сразу организовал работу с несколькими десятками западных дипломатов, которые до моего приезда в поисках хоть какой-то информации бесцельно слонялись по коридорам оперативного штаба. Именно с их помощью нам удалось установить телефонную связь с заложниками из числа иностранцев и добыть, как я надеялся, полезную для силовиков информацию. Вместе с помощником президента Сергеем Ястржембским я забирал у доктора Леонида Рошаля группу детей-заложников, которых ему удалось вымолить у террористов за несколько часов до начала штурма. Сам штурм и операцию по спасению заложников с четырех утра 26 октября я по просьбе Кремля комментировал в прямом эфире телеканала «Россия».

Ни 24-го, ни 25-го, ни 26 октября, несмотря на мои телефонные обращения из оперативного штаба к датчанам, из Копенгагена информация об отмене сборища ичкерийцев так и не поступила. Все было ясно. Ехать после трагедии на Дубровке в Данию и проводить там, как ни в чем не бывало, российско-европейскую встречу «в верхах» было недопустимо. Я настоятельно рекомендовал президенту выбрать иное место для саммита. В итоге остановились на Брюсселе.

Путин вел переговоры жестко и, несмотря на уговоры виновника смены места проведения саммита, датского премьера Андерса Фога Расмуссена и председателя КЕС Романа Проди, отказывался подписывать итоговый документ саммита до тех пор, пока в него не будут внесены устраивающие нас дополнения. В итоге партнеры уступили. В работе саммита был объявлен перерыв. Основные переговорщики переместились в соседнее помещение для окончательной шлифовки соглашения. Путин четко следовал заранее согласованному со мной плану, и я был ему за это чертовски благодарен. Оставшись один на один с еврокомиссаром Крисом Паттеном, мы с заместителем министра иностранных дел России Сергеем Разовым (ныне — посол России в Китае) «додавили» британца.

В условиях цейтнота нам удалось заставить его убедить Еврокомиссию внести окончательную правку итогового документа саммита в полном соответствии с нашими требованиями о беспрепятственном транзите граждан России в Калининград и обратно.

Напоследок Паттен, бывший в свое время британским губернатором Гонконга, сказал мне, выходя из комнаты переговоров: «Мистер Рогозин, вы хуже китайцев. Я думал, что только они умеют засовывать пробку в уже раскупоренное шампанское». Опытнейший переговорщик мне явно льстил, но в одном он был абсолютно прав: я действительно боролся за каждую запятую в этом документе.

Если для Паттена договоренность по калининградскому транзиту была формальностью, то для меня это была борьба за честь России. Сдавать позицию я права не имел. Потому и выиграл.

Чего же в итоге нам удалось добиться? Специально для целей транзита граждан России в Калининград и обратно Европейский союз внес серьезные изменения в свое законодательство, о чем раньше евробюрократы не желали даже разговаривать. В соответствии с новыми правилами транзита, вступившими в силу 1 июля 2003 года, нашим гражданам теперь не нужно обращаться за визой в литовское или какое-либо еще посольство. Они просто приобретают билет в любой российской железнодорожной кассе и на следующий день могут отправляться в дорогу.

За это время российская и литовская стороны проверяют данные на пассажира, не совершал ли он преступлений на территории России и стран Евросоюза. Для России это не менее важно: ведь преступник, находящийся в федеральном или международном розыске, сев в транзитный поезд, может воспользоваться этой лазейкой, чтобы ускользнуть из страны. Так, на литовском участке дороги были отмечены многочисленные случаи аварийной остановки поезда представителями чеченских бандформирований для незаконной высадки. Новые правила транзита эти риски исключили.

Уже в поезде при пересечении границы пассажир предъявляет представителям литовских властей свой паспорт. Литовские пограничники, проверив его, бесплатно выдают специальный проездной документ на две безвизовые поездки — туда и обратно. Причем до 1 января 2005 года граждане России могли использовать для целей транзита даже свой внутренний паспорт. По моей настойчивой просьбе возглавлявший в то время правительство России Михаил Касьянов оперативно выпустил постановление, разрешающее вклеивать во внутренние паспорта фотографии детей, следующих вместе с родителями. Это сняло массу проблем в период школьных каникул и позволило минимизировать моральные и финансовые издержки наших граждан в связи с вводом новых правил транзита.

Вот, собственно говоря, и вся процедура. Кроме того, в итоговый документ саммита мне удалось включить положение о возможности строительства магистрали для скоростного безостановочного и, естественно, безвизового поезда, который мог бы окончательно убрать остающиеся неудобства для поездок в Янтарный край России.

Решение вопроса калининградского транзита продемонстрировало нашу способность занимать твердую позицию в деле защиты прав наших граждан и сняло остроту в наших отношениях с Европой.

Итоговый документ брюссельского саммита, прописавший всю технологию калининградского транзита, стал примером того, что Россия и Европа могут в сжатые сроки решать самые сложные вопросы, а не только трещать «птичьим языком» дипломатов о важности «стратегического партнерства», плохо понимая, в чем же оно на самом деле состоит.

Указом Владимира Путина мне была вынесена официальная благодарность. Дальнейшее решение вопросов, связанных с калининградским транзитом, было возложено на МИД и администрацию президента. К сожалению, исторические решения брюссельского саммита Россия-ЕС были выполнены лишь частично. Про строительство скоростных железнодорожных магистралей и планы совместного развития инфраструктуры в северо-восточной Европе с участием Калининградской области все как-то сразу забыли. Политики и дипломаты погрузились в очередной летаргический сон. Пока жареный петух вновь не клюнет…

Это подрывало управляемость государства. Я полагал, что в стране нужна реальная альтернатива, источник новых востребованных в обществе идей. Эта новая сила должна ориентироваться на поддержку демократических свобод и социальной справедливости, на экономический рост и защиту национальных интересов (не путать с интересами крупных корпораций).

Я был уверен, что такая политическая сила необходима и президенту, чтобы иметь систему сдержек и противовесов в условиях консолидации элит под знаменами «Единой России». В обозримой перспективе эта сила должна быть готова взять на себя ответственность за реализацию власти в стране. Эти мысли я изложил Путину.

Из своего опыта общения с президентом я вынес, что он думал так же и что как лицо надпартийное он заинтересован в появлении такого проекта, созданного людьми молодыми и в то же время опытными, ищущими новых форм самореализации в политике.

Я рассказал ему, что тесно работал в КРО на выборах 1995 года с молодым ученым-экономистом Сергеем Глазьевым и мог бы вместе с ним сформировать политический блок, способный не просто получить массовую поддержку избирателей, но и достойно представлять их интересы и взгляды в Государственной думе.

«Я симпатизирую Глазьеву и уже обсуждал с ним возможность запуска социал-демократического проекта. На смену коммунистам рано или поздно должна прийти серьезная и современно мыслящая левая партия. Да и для страны это будет хорошо», — заключил президент наш разговор.

Честно говоря, от перспективы создавать левоцентристскую партию я не был в восторге. Я всегда считал себя сторонником традиционализма, старых добрых ценностей — семьи, религии, национального духа, а потому ко всяким идеям левее центра относился с предубеждением. «Но почему бы не совместить идеи здорового консерватизма с борьбой за социальную справедливость в стране, разграбленной ворами-коррупционерами и олигархами?» — подумал я и решил до поры до времени не разубеждать Путина в возможном идеологическом и практическом предназначении нового, задуманного нами проекта.

По возвращении домой я позвонил Глазьеву и передал ему содержание этой беседы. Особого энтузиазма я в нем не почувствовал. Наверное, Сергей рассчитывал исключительно на свои многочисленные таланты и грезил созданием некой «широкой народно-патриотической коалиции» под своим водительством. Многие организации из числа «кандидатов в широкую коалицию» существовали только на бумаге или в глазьевском воображении. Коллекционировать нули было неинтересно и бесполезно. Идти по пути втирания очков избирателю и уверений в том, что у нас «широкая коалиция», мне представлялось делом нечестным, да и провальным.

Я предложил Сергею подобрать две-три малоизвестные партии для формального учреждения блока, ввести в него авторитетных в стране людей и наших единомышленников, написать предвыборную программу из разумных предложений, с которыми эти люди в разное время выступали, и — вперед!

Взяв лист бумаги, мы набросали примерный список известных и уважаемых в обществе людей, кого было бы желательно пригласить в избирательный список нового блока. Мы заполняли одну клеточку за другой и понимали, что участвуем в формировании «команды всех звезд» русского патриотического движения.

Сложным делом оказался выбор названия для нашего объединения. Глазьев считал, что надо провести «контентанализ» с участием «видных политологов и экспертов». Честно говоря, эти «политологи» меня просто достали. Ничего толком они предложить не могли, зато принимали важные позы на совещаниях и применяли всякие околонаучные словечки для прикрытия «отсутствия своего присутствия». (Кстати, интересно, сколько у нас в стране этих «центров стратегических наработок и тактических перспектив» и «институтов тактических оценок и стратегических исследований»?) Если бы не Глазьев, я бы пинком вышиб этих бесполезных и алчных существ из предвыборного штаба. В итоге я решил ограничиться интеллектуальными издевками. Собрав «политологов» в зале заседаний думского комитета по международным делам, я объявил, что определился с названием избирательного блока: «Порядок и законность. Демократический единый центр!» — «Неплохо», — отозвался из дальнего угла один из глазьевских «экспертов». «Нет. Длинновато и невыразительно», — возразил другой. «Зато аббревиатура выразительная!» — ответил я. Видели бы вы, как просветлели эти околонаучные лица, когда они наконец сообразили, что к чему!

В итоге вечером того же дня я объявил Глазьеву, что настаиваю на названии «Родина». По привычке пошутил, добавив, что эпиграфом к наименованию блока будут лермонтовские слова: «Люблю отчизну я, но странною любовью!» Сергей, как всегда, шутки не понял, потребовав добавить к слову «Родина» словосочетание «народно-патриотический союз». Мы договорились, что я возглавлю избирательную кампанию, а Сергей Глазьев — избирательный список.

13 сентября список кандидатов в депутаты от блока «Родина (народно-патриотический союз)» был утвержден на съездах блокообразующих партий. А на следующий день в Москве в гостинице «Золотое кольцо» в присутствии журналистов собралась учредительная конференция самого блока.

Глазьев выступил первым. Как полагается лидеру списка, он представил развернутую программу нашего избирательного объединения, разработанную при участии лучших ученых-экономистов Академии наук России. Это, безусловно, был очень содержательный документ, однако участники блока были с ним знакомы, а журналистов он не очень занимал, и скоро они потянулись к выходу. Я же решил выступить на контрасте с его суховатым докладом. Я понимал, что времени крайне мало, мы вынуждены стартовать с нулевого рейтинга, и даже с очень низкой узнаваемостью. А это требовало от нас здорового эпатажа. В своем выступлении я особо напирал на то, что наша задача — не допустить реставрации власти образца 90-х годов с ее либерально-воровской приватизацией, развалом экономики и распродажей национальных интересов России. А закончил я свое выступление детским стишком героя нашумевшего русского кинобоевика «Брат-2»:

Говорят, что у меня

Есть огромная семья:

И тропинка, и лесок.

В поле каждый колосок.

Речка, небо голубое —

Это все мое, родное.

Это Родина моя.

Всех люблю на свете я!

Естественно, все участники конференции этот популярный фильм смотрели по несколько раз и помнили эпизод, в котором герой боевика, дочитав стих и перезарядив обойму пистолета, расправился с группой американских гангстеров. Поняв намек, зал взорвался дружными аплодисментами, а журналисты сделали вывод, что предстоящие выборы благодаря «Родине» скучными не будут.

Так оно и получилось. «Родина» буквально ворвалась в выборы.

Стартом нашей кампании стало появление на экранах ролика, в котором мы с Глазьевым за кружкой пива беседуем о вреде олигархов. «Ох, Дим, не люблю я этих олигархов!» — восклицает в кадре Глазьев. «Серега, не нравится — не ешь!» — отвечаю я ему. Честно говоря, Глазьев оказался никудышным актером, а потому нам пришлось сделать на съемках 24 дубля. При этом каждый раз я должен был в кадре отпивать из кружки несколько глотков свежего пива. В общем, к концу съемки я был уже слегка пьян и весел.

На следующий день на заседании нашего штаба странноватая университетская подружка Глазьева, которую он зачем-то втащил в избирательный список, гневно обрушилась на меня: «Как вы смели предложить такой ролик к показу! Общество трезвенников возмущено вашим поведением!» — «Передайте трезвенникам, что пиво было безалкогольное. Правда, Сергей Юрьевич?» — подмигнул я Глазьеву. Все посмотрели на Глазьева, под глазами которого еще оставались набухшие следы изнурительной съемки.

«Пивной ролик» интриговал и привлекал внимание к нашей агитационной кампании, которую дальше мы вели уже в жестком и агрессивном ключе. Времени на раскачку и мобилизацию массовой поддержки у нас не было. Распространять в регионах тиражи газет и других печатных агитационных материалов было некому. Поэтому основные усилия и средства я сконцентрировал на телевизионных дебатах. Тем более что в списках «Родины» были блестящие полемисты, яркие и незаурядные личности, и грех было бы не использовать такую команду в прямом диалоге с избирателем.

Цеплять парламентское большинство было бессмысленно. Его представители проигнорировали дебаты как на государственных каналах, так и в передаче Савика Шустера «Свобода слова» на канале НТВ.

Коммунисты, апеллируя исключительно к ядру своих сторонников и не пытаясь расширить их число, тоже решили отказаться от участия в «Свободе слова». На дебаты регулярно ходили только мы, «Яблоко», «Народная партия» — ныне безвременно и бессмысленно почившая, ЛДПР и СПС.

В ходе дебатов, которые шли в прямом эфире, я фактически вел дуэль с представителями «Союза правых сил», которые выбрали «Родину» и меня лично в качестве своего главного врага. Я в долгу тоже не оставался. Вот эпизод одного из таких эфиров, приковавших к себе внимание, пожалуй, всей зрительской аудитории:

Ведущий: Пожалуйста. Борис Немцов. Борис Ефимович, и к вам тот же вопрос. Выступление президента. Да. И журналисты, и политики зарубежные, которые оплачиваются большими капиталами и используются, но, с другой стороны, он сказал, что никаких пересмотров не будет, изменений политических курсов. Вот это объединяет или раскалывает?

Борис Немцов: Вы знаете, мне очень не понравилось выступление президента. Дело вот в чем, он раскалывает общество такими заявлениями. Посудите сами. Посадили Ходорковского до суда, обращаю ваше внимание. Еще не доказана его вина. Кому-нибудь пенсию увеличили, зарплату увеличили? Сидят студенты, стипендии, может быть, им увеличили? Из страны вывезли деньги, прекратились крупные контракты, сократились инвестиции, сократились рабочие места, сокращаются поступления в бюджет. Результат? Нищая страна, больше бедных, и никакого экономического роста. Когда президент говорил, что надо удваивать валовой внутренний продукт, мы с ним были полностью согласны. То, что он сейчас делает, прямо противоположно его заявлению в послании. Второй момент. Я посмотрел, и наши юристы посмотрели, по каким статьям обвиняется Ходорковский, 10 миллионов человек можно посадить в тюрьму по этим преступлениям. Это преступления, связанные, например, с деятельностью предпринимателей без образования юридического лица. Вместо того чтобы сажать Ходорковского, налоги надо с них брать. И наше предложение состоит в следующем. Да, действительно, у них есть сверхдоходы. Да, действительно, мы можем и должны увеличить природную ренту. Но не так, как блок «Родина» предлагает, безумные цифры совершенно, а на 120–150 миллиардов рублей. Одновременно с этим надо снизить налоги на все несырьевые сектора, чтобы развивалась промышленность, сельское хозяйство, малый и средний бизнес, наукоемкие технологии. И в этом суть нашего предложения. Мы в августе предлагали Кремлю это сделать. Мы посылал и им эти п редложен ия. Резул ьтат — посадил и, ден ьги из страны убежали, экономический рост остановится, а престиж России упадет. Вот и вся история.

Ведущий: Дмитрий Рогозин, вам слово.

Дмитрий Рогозин: Борис Ефимович, а как вы думаете, Чубайса посадят? (Хохот в зале, бурные аплодисменты аудитории.)

Борис Немцов: Вы знаете, этот вот вопрос мне напоминает Николая Ивановича Ежова. Вот если бы Дмитрий жил в то время, он бы в его стиле работал. Я вам должен сказать, мы одна команда, мы вместе 13 лет. Никому не удавалось нашу команду разбить, ни одному человеку, и даже Рогозину не удастся, никому. Мы были вместе, мы будем вместе, мы победим на этих выборах…

Все эти слова «вылинявший ковбой» Немцов говорил уже в пустоту. После моего краткого вопроса его более никто не слушал. Аудитория безоговорочно поддержала «Родину» в ее бескомпромиссной борьбе с олигархами и «адвокатами дьявола», В этом-то и была главная проблема наших «либералов»: занудно критикуя Путина и пафосно защищая Ходорковского, они не понимали, почему народ им не верит. А не верил народ им потому, что именно такие «реформаторы», как Чубайс и Немцов, несли главную ответственность за перегибы (какое мягкое слово!) ельцинских времен. А потому в устах Немцова и K° антипутинская риторика звучала как циничная ложь, и это лишь укрепляло авторитет президента страны.

Порой полемика на ток-шоу Савика Шустера была настолько острой, что публика забывала даже о кричащем и дерущемся в студии Жириновском, безуспешно пытавшемся переключить внимание аудитории на себя. Лидер ЛДПР никак не мог простить Савельеву оплеуху, которой Андрей во время подобных дебатов «наградил» Жириновского за публичное глумление над памятью погибшего в Чечне сына генерала Шпака.

Предполагалось, что во время дебатов будут проводиться замеры мнения телезрителей. И уже после первого тура мы набрали больше 40 %. Это был первый результат. Впечатлительный Савик Шустер произнес: «Господа, мы присутствуем при рождении новой политической силы».

После того как еще в двух турах дебатов вначале я, а потом и Глазьев набрали большинство голосов зрительских симпатий, практику интерактивного голосования прекратили. Я догадывался, в чем дело, но все же решил справиться у Савика. Тот потупил взор и тихо произнес: «Машина для голосования сломалась…» Это означало, что конкуренты были встревожены ростом нашей популярности.

В разгар выборов парой гнусных реплик отметился Березовский. Поскольку пачкать нас ему было нечем, то он, подобно скунсу, решил задействовать внутренние ресурсы, заявив, что будто бы я просил у него денег. В ответ я передал лондонскому отшельнику, что считаю задачу «посадить Березу» главной обязанностью настоящего мужчины, не преуменьшая значение, конечно, и таких задач, как рождение сына и строительство дома.

Не прошло и недели, как в мой адрес по Интернету пришла угроза от другого отшельника — главаря чеченского бандитского подполья и «героя» буденновского роддома Шамиля Басаева. За его поимку или любую информацию о его местонахождении мы объявили гонорар за счет средств нашего избирательного фонда. Сделали это публично, подписав все необходимые юридические гарантии. Басаев воспринял наши действия серьезно и распространил через информационные агентства сепаратистов следующий любопытный текст (цитируется с сохранением особенностей орфографии и стиля Басаева):

Избирательному сброду «Родина».

В последнее время в СМИ Русни избирательный сброд «Родина» проводит дешевую компанию, предлагая за меня 500 тыс. долларов США. В связи с этим я обращаюсь к одному из лидеров сброда «Родина» Рогозину — «Что же ты, мразь, так мало предлагаешь? Или у вас денежки кончились? А где 150 млн. долларов, которые ты вместе с Лебедевым и тогдашним замминистра финансов Вавиловым украли у Московской области, обесценив их ценные бумаги через Национальный Резервный Банк и «Инкомбанк»? Где 480 млн. долларов из так называемого «индийского контракта», которые вы опять же втроем — плюс Потанин, — прогнали через оффшоры на Сейшельских и Коморских островах, и через швейцарские банки частично вложили в «Связьинвест»?

Если эти деньги у вас закончились, то могли бы одолжить хотя бы у Жириновского, которому за одно сидение на унитазе Саддам заплатил наличными 5 млн. долларов. Советую тебе, жмурик, не мелочись и не трясись над деньгами, как Гобсек.

Без всякого уважения,

Абдаллах Шамиль Абу-Идрис.

О каких деньгах писал главный чеченский бандит, непонятно. Теперь, после того как он в 2006 году умудрился подорваться на собственной же мине и сам стал «жмуриком», я вряд ли узнаю ответ. Возможно, он перепутал меня с моим однофамильцем — бывшим первым заместителем Службы безопасности президента Ельцина, «кремлевским ясновидцем» генералом Георгием Рогозиным, а может, еще с кем-то. Но сам факт обеспокоенности Басаева за свою шкуру говорил о многом — даже террористы международного значения, согревавшиеся у костра в холодных горах Кавказа, думали и помнили о «Родине»!

Но вернемся к СПС. Повторю, что в 2003 году команда «отцов приватизации» снова рвалась к власти. В стране реально существовала угроза реставрации либерально-воровской идеологии. На самом деле это, наверное, и идеологией назвать трудно. Просто ее апологеты, в конце 80-х — молодые и наглые посредственности из околонаучной среды, заведующие лабораториями и свеженькие кандидаты наук, которые оттачивали краснобайство на тогда уже абсолютно безопасной критике научного коммунизма и политэкономии социализма, в начале 90-х оказались востребованы ельцинским режимом. Естественно, они унаследовали все комплексы советских разночинцев, замешанные на ненависти к СССР и мании начинать дело с разрушения (как поется в известном пролетарском гимне «Интернационал»). Это были случайные люди во власти, презиравшие все отечественное, и особенно русское, готовые ставить эксперименты над собственным народом.

И как только они оказались у кормила власти, они тут же забыли об эффективности экономики, демократии и общественном мнении и пустились во все тяжкие. Возможность в считаные месяцы сколотить состояния, сравнимые с активами наследных принцев и воротил транснациональных корпораций, опьяняла, подавляла инстинкт самосохранения и способность соображать. Не удивительно, что многие представители этого поколения не дожили до нашего «светлого» времени.

Вскоре мне представилась возможность убедиться в правильности своих оценок духовного гуру СПС Анатолия Чубайса. На завершающем этапе избирательной кампании 2003 года уже были очевидны динамичный рост наших сторонников и фатальное ослабление позиций СПС. И Чубайс решил предпринять отчаянную попытку поправить свои дела, вызвав меня на дебаты один на один в популярном ток-шоу НТВ «К барьеру!». До даты выборов оставалось три дня.

Останкинская студия была забита сотрудниками службы безопасности Российского акционерного общества «Единая энергосистема России» (РАО «ЕЭС России»), которое Чубайс тогда возглавлял. Немало, видимо, натворил их глава за свою жизнь, если теперь его нужно так охранять. На гостевой трибуне сидела солидная «группа поддержки» Чубайса, представители которой все время строили мне какие-то рожи, а одна неуравновешенная дама со злыми глазками и говорящей фамилией Толстая пару раз показала мне язык. Наверное, это такие тонкие психические приемы наших либеральных «интеллигентов» для вывода оппонентов из состояния равновесия.

Чубайс придумал «страшилку», которой хотел осрамить «Родину» на всю страну, назвав нас с Глазьевым «национал-социалистами». Следуя его логике, я — вроде бы националист, судя по моей позиции по вопросам безопасности, борьбы с преступностью и внешней политике, а Глазьев — социалист, потому что выступает за социальную справедливость как основу экономического роста. В результате нехитрого сложения двух слов он вывел, что мы — «национал-социалисты» и «все прогрессивные силы человечества должны сплотиться против коричневой угрозы».

У меня сложилось впечатление, что Чубайс привык солировать, вдувая в уши аудитории свои тезисы, не допуская ни возражений, ни даже намека на полемику. Он представлял себе оппонентов только из стана ветхозаветных коммунистов, которым не упускал случая бросить: «Я вбил последний гвоздь в крышку гроба коммунизма».

В одной телепередаче две гламурные ведущие попросили Чубайса назвать какое-нибудь произведение русской классики, которое ему нравится больше всего. Я опешил, когда Анатолий Борисович тужился, но так и не смог вспомнить ни одного (!) произведения, мотивируя это тем, что любовь к литературе у него отшибла советская школа. Применительно к образу Чубайса и его опыту управления государственным имуществом это, собственно, и не удивительно. Удивительно другое: как такие люди оказались во власти?

Впрочем, в смутные времена кто только не всплывает на поверхность! О грядущем наступлении бесов на Россию полтора столетия тому назад писал Федор Достоевский:

Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе. Между тем эти дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть. Хохотуны, заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, майоры и полковники, смеющиеся над бессмыс-ленностию своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты; развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос, — все это вдруг у нас взяло полный верх.

Бесы, кстати, платили великому русскому писателю такой же ненавистью. Вот ответная речь Чубайса, опубликованная в Financial Times:

Вы знаете, я перечитывал Достоевского в последние три месяца. И я испытываю почти физическую ненависть к этому человеку. Он, безусловно, гений, но его представление о русских как об избранном, святом народе, его культ страдания и тот ложный выбор, который он предлагает, вызывают у меня желание разорвать его на куски.

Но вернемся «К барьеру!». Ведущий подал сигнал к атаке, и мы с Чубайсом сошлись в поединке. «Известный жулик и мошенник Остап Бендер знал тридцать три способа добровольного отъема денег у населения. А сколько знаете вы, Чубайс?» — нанес я первый удар. Дебаты (если это так можно назвать) длились почти три часа. Страсти кипели настолько, что чуть не началось побоище на трибуне гостей. К концу записи я устал смертельно. Сказывалось недомогание и эмоциональные перегрузки последних недель.

Накануне я вернулся из поездки по регионам с высокой температурой.

Смонтированная передача вышла на следующий вечер и собрала многомиллионную аудиторию. Я вел в счете до последней рекламной паузы, после которой мой счетчик остановился, а цифра звонков в поддержку Чубайса стала увеличиваться с космической скоростью.

В итоге я проиграл с небольшим отрывом. На экране зажглась реклама фирмы, обеспечивающей подсчет звонков, поступивших в студию: «Компания "МТУ-Интел"». Нетрудно было догадаться, что ее акционером является РАО ЕЭС.

Однако все эти «штучки» сыграли с Чубайсом и СПС злую шутку. Состоявшиеся через три дня выборы выявили, что блок «Родина» опередил СПС в три раза и триумфально прошел в Государственную думу, получив поддержку 9 процентов избирателей. В моем одномандатном округе я и вовсе получил рекордное для страны число голосов в свою поддержку— 79,3 процента. Не подвела нас и ставшая мне родной Воронежская область, 20 процентов избирателей которой поддержали блок «Родина» (в отдельных городах цифра превышала 50 процентов).

Поиск по сайту: