Мстислав

Где-то далеко от Тмутаракани, за степью, за лесом, за бурными порогами Днепра Киевская Русь. Она жила своей жизнью, а Тмутаракань своей. Вроде и не знали друг дружку, ан нет, всякий стук сердца в Киеве в Тмутаракани отзывался, а вот наоборот, вряд ли. Помнили ли в далекой столице своих родичей за печенежскими степями? Если и помнили, то мало знали, как они живут.

А Тмутаракань жила хорошо. С того времени, как хазарскую тяжелую длань скинула с помощью князя Святослава, так и расцвела. Князья у Тмутаракани крепкие, дружина у них хорошая, дань Киеву не платили, но и от него помощи не ждали. Не о таком ли мечтал Новгород?

Сам город удачно расположен, он да Корчев крепко запирают выход из Меотиды в Русское море, кто ни плывет Боспором Киммерийским, всякий за проход платить должен. Хоть и дорого сначала Тмутаракани либо Корчеву за проход платить, потом ромеям цареградским за их Босфор, но иного выхода у купцов нет, платят.

Но не одной платой за проход Боспора живет Тмутаракань, всего в княжестве вдоволь. Сами люди шутят, что только водицы родниковой не хватает, а остального с избытком. Верно, вода в княжестве, как во всей степи, невкусная, солоноватая. Зато рыбы вдоволь, рожь такая вырастает, что колосья молотить не вымолотить, от птицы берегов не видно, сады землю по весне лепестками цветов, как ковром, устилают… С одной стороны Меотида с ее рыбными и птичьими богатствами, с другой – Русское море со всем, что от ромеев привезено и растет на этой земле. Тмутараканцам голод не грозит, рожь вымокнет – рыбой прокормятся, садами, охотой, погибнуть может только совсем ленивый.

И соседи княжество тоже уважают, с его силой считаются. Даже заносчивая Византия помощи просила, когда сама справиться не смогла. Правда, помощь та княжеству дорого обошлась – погиб князь Сфенг. С той поры правил его молодой сын Мстислав.

Мстислава любят в Тмутаракани, всем он удался – собой хорош, очи воловьи, темные, большие, брови вразлет, румянец во всю щеку, статен и умом не обижен, спор, но осторожен, горяч, но разумен. А еще дружину любит так, как его дед князь Святослав любил, все для нее отдать готов.

Князь, как и его отец Сфенг, родился и вырос в Тмутаракани, другой земли и не знает. Отчего же его так тянет на Русь? Почему и Сфенга, и его сына манит далекий и непонятный Киев? А ночами снятся леса, в которых никогда не был?

Вот и сейчас Мстиславу снился берег реки, но не такой, как в Тмутаракани, а заросший густым лесом, на другом берегу виднелся город с храмами и теремами, каких тоже не увидишь на берегах Меотиды, и зовущий девичий голос. Только голос почему-то не очень ладный и звонкий.

– Князь, – осторожно тронул за плечо Мстислава ближний отрок.

– Что?! – вскинулся тот. Как хороший воин, князь умел стряхивать сон мгновенно.

– Тегдаг помирает, просит к нему прийти, сказать что-то хочет.

Услышав о смерти знаменитого колдуна, молодой князь невольно перекрестился. Пусть и некрещеный Тегдаг, но во многом помог и отцу, и другим людям тоже. Тегдага уважали не только за умение чародействовать и лечить людей, но и просто как хорошего, умного человека. К нему не раз обращались с просьбой разрешить споры, ему оставляли заклады, у него просили совета в тех делах, о которых к мирским священникам не пойдешь. Как спросишь священника о будущем? Тегдаг его не предсказывал, но если что советовал, никогда не говорил зря и не ошибался. Одеваясь, садясь на коня и по дороге к небольшому дому, где вдали от остальных людей (а как же иначе?) жил Тегдаг, Мстислав невольно вспоминал, что именно он предсказал Сфенгу, что будет, если тот вмешается в киевские дела. Сфенг вмешался – знать, теперь недолго существовать всему их роду? Вдруг затеплилась надежда, что перед смертью Тегдаг решил что-то изменить в своем предсказании. Все же и сам Мстислав силен, и сын у него есть… Анастасия молода, еще родит. Какое тут пресечение рода?

Тегдаг лежал на широкой лавке, покрытой дорогой материей, тяжело дыша. Навстречу князю поднялся сидевший рядом еще один колдун, видно ученик Тегдага, Мстислав вспомнил, что видел его рядом с умиравшим не раз.

– Благодарствую, князь, что пришел.

Тегдаг, видно, сильно страдал, колдуны перед смертью вообще мучаются. Крутившая его боль, видно, рвалась наружу, заставляя выгибаться, сквозь стиснутые зубы изо рта шла пена. Мстислав раздраженно кивнул помощнику:

– Чего ж зелья не дали, чтоб так не мучился?

– Он хотел тебе что-то сказать, а после зелья уже не сможет.

Стало чуть стыдно, знал бы, так поторопился…

– Ся-адь… – проскрипел, все так же не разжимая зубов, Тегдаг.

Князь присел рядом, помощник отошел подальше в сторону, чтоб не стоять над душой.

– Мстислав… твой отец меня… не послушал… в Киев пошел… Не ходи в Киев… не твой он… погибнешь… В Киев не хо… – договорить уже не смог, всего вывернуло, изогнулся дугой, снова зашелся кровавой пеной. Из последних сил чуть махнул рукой, чтобы князь уходил.

Мстислав не знал, как прощаются с умирающим колдуном, все же не крещеный же, но и помощник мотнул головой, показывая, чтоб удалился. Он же достал из кожаного мешочка какое-то зелье, скатал в маленький шарик и попытался разжать умирающему зубы ножом. Но одновременно держать колдуна и ковырять ножом у него во рту не получалось. Мстислав, забыв о том, что перед ним два колдуна, бросился помогать.

Он не раз видел, как такое зелье помогает страдающим избавиться от страшных мучений. Однажды даже спросил, что за зелье и можно ли попробовать. Тегдаг ответил, что обычному человеку нельзя, можно только если слишком мучительно или перед самой смертью. Вот он и пришел, этот миг, когда Тегдагу уже не обойтись без зелья.

Вдвоем с помощником они разжали зубы колдуна и сумели протолкнуть в рот маленький, чуть сероватый шарик. Помощник вздохнул:

– Ну вот и все. Теперь не будет мучиться.

И впрямь Тегдаг быстро затих, он был еще жив, но уже мало что понимал из происходившего. И все же снова остановил взгляд на Мстиславе:

– Ты запомнил? В Киеве тебе жизни не будет!

Это были последние слова умиравшего колдуна, следом тело его выгнулось снова, но уже словно сбрасывая с себя все земное, глаза стали светлее и наконец остановились, упершись в потолок.

Мстислав перекрестился, приложился губами к нательному кресту. Помощник умершего колдуна посоветовал:

– Сходи к своему священнику, очисться. Не все выдерживают такое. И запомни, что он сказал, это были последние слова, самые важные.

Мстислав, коротко кивнув, вышел вон.

До рассвета еще оставалось время, видно, колдуны и впрямь умирают по ночам? Идти в дом не хотелось, князь чувствовал, что должен сначала очиститься, словно темная сила, отпустившая Тегдага с этого света или забравшая на тот, как-то прилипла и к самому князю. Но не поднимать же с постели священника, чтобы сходить в церковь? Поэтому Мстислав решил дождаться утра на крыльце, нутром чувствуя, что первые рассветные лучи очистят не хуже. А после уже и в храм можно.

Гриди смотрели на своего князя чуть испуганно: как он не побоялся идти к умирающему колдуну? Но Мстислав помнил, что Тегдаг никогда не делал ничего плохого, тем более его отцу. Не все колдуны служат черным силам, есть те, которые с ними борются. Тегдаг был прежде всего предсказателем. Он не говорил открыто, что ждет человека, только объяснял, чем грозит тот или иной выбор. Мстислав подозревал, что иногда для этого колдуну вполне хватает и простого пытливого ума, и нет необходимости прибегать к тайным средствам. Скорее всего, чаще так и бывало.

Однажды, еще ребенком, Мстислав попросил Тегдага свершить что-то, за давность уж и забылось что именно. Тот отказался. Княжич рассерженно топнул ногой:

– Ты ведь можешь! У тебя есть колдовская сила!

Тегдаг сокрушенно помотал головой:

– Эта сила не на то дана, чтобы забавлять. Она людям помогать должна.

– В чем?

– Путь верный выбирать.

Мстислав знал, что он и отцу советовал не ходить в Киев. Сфенг пошел, но быстро вернулся, и хотя делал вид, что все в порядке, Мстислав без труда понял, что это не так. И хотя погиб Сфенг не в Киеве, внутри у сына утвердилась уверенность, что, не пойди он туда, был бы жив.

Теперь Тегдаг заклинал и самого Мстислава не ходить в далекий Киев. Но молодой князь туда и не собирался: с чего бы такие предупреждения? А слова запали в душу, остались в памяти.

Но также внутри росло сопротивление этим словам. Ну почему город деда и прадеда должен погубить? Неужто нельзя пересилить судьбу? И где-то глубоко в душе Мстислав уже понял, что вопреки предупреждению Тегдага пойдет на Днепр и попытается взять Киев под себя.

Но до этого он столкнулся с касогами. Непонятно, кто на кого напал, кто начал первым – князь ли, собираясь на север, не рискнул оставлять у себя в тылу сильные племена, или касоги поспешили подчинить себе Тмутаракань, – но только биться пришлось. Встретились на ничьей земле, далеко и от Тмутаракани, и от касожских земель.

Полки встали друг против дружки на широком поле. С одного взгляда было ясно, что немногие вернутся после битвы домой, противники сильны, и один другому не уступит.

Касоги красовались на лошадях, восседая прямо, почти надменно. Всем известно, сколь они храбрые воины, честь свою берегут, биться умеют. Но и русские не промах, тоже жизней не пожалеют за князя, за друзей-товарищей своих. У кого-то заныло сердце, предчувствуя жестокую сечу, у кого-то, напротив, руки зачесались поскорее мечи из ножен вынуть. Всяк свое думал, но каждый понял, что день будет трудным.

Вдруг от касожских рядов отделился всадник, он приближался, размахивая руками, показывая, что едет на переговоры. Ждали его с напряжением: чего могут хотеть касоги, ежели уже изготовились для битвы? Мстислав чуть повернул голову в сторону Лазаря, не сводя глаз с посла:

– Вели смотреть в оба, и по сторонам тоже. Они хитры, могут посланным отвлечь, а сами откуда сзади напасть.

– Знаю, князь, – кивнул воевода. – Уже сделал.

Всадник приблизился степенно, словно и впрямь был важной птицей. Прокричал, что послан князем Редедей к князю Мстиславу. По-русски говорил хорошо, видно, не впервой. За каждым его движением наблюдали сотни глаз, потому даже просто вытащить лук и стрелы или нож, чтобы сделать дурное князю, он не мог, да, видно, и не собирался. Напротив, также степенно, с сознанием важности порученного дела, остановил коня, молодцевато спрыгнул и поклонился Мстиславу:

– Велено передать слова касожского князя Редеди тмутараканскому князю Мстиславу.

Мстислав ожидал, что он протянет свернутую трубочкой грамоту, как делали греки, но тот произнес:

– Для чего мы будем губить дружину один другому? Сойдемся в поединке, и если ты меня одолеешь, то возьмешь и мое имущество, и мою жену, и мою землю. Если же я одолею, то возьму все твое.

Всего мгновение раздумывал тмутараканский князь, потом кивнул:

– Пусть будет так!

И верно, негоже людские жизни зря класть, если можно решить все поединком между князьями. Но воспротивился Лазарь:

– К чему вызов принимать? Найдем сильного воина, который сможет противостоять Редеде. Сказывают, он весьма силен и воинской науке обучен. Касоги все бьются хорошо, но князь у них особенно умел.

– Сам пойду, – усмехнулся Мстислав, облачаясь в кольчугу.

– Негоже, князь, самому-то. На то вои есть.

– Сам! – упрямо мотнул головой князь.

– Даже дед твой сам не ходил!

Большие темные глаза Мстислава насмешливо блеснули:

– Вот то-то и оно. А пошел бы сам, убил Цимисхия и был бы жив!

Воеводе хотелось возразить, что не от руки Цимисхия погиб князь Святослав, но он вдруг понял, что Мстислав прав. Наверняка печенегов подкупили греки, хотя и без Цимисхия у Царьграда было кому подкупать, но…

А Мстислав тем временем надел кольчугу, шелом, проверил подпруги у коня… В таком случае ничто не должно подвести, от него зависят судьбы многих и многих русских, стоявших сейчас в строю. Князь чуть скосил взглядом на свои полки, там в немом ожидании замерли сотни его дружинников. Посмотрел в сторону врага и увидел, что Редедя вовсе не готовится к поединку. Что он задумал? Лучше об этом не гадать!

Медленно двинулись навстречу друг дружке два всадника. Ряды воинов с обеих сторон затихли, только по бокам, чтобы было лучше видно, стали загибаться внутрь, сначала едва заметно, но с каждым мгновением все сильнее и сильнее.

Молодой русский князь хорош – издали лица не видно, но по стати сразу поймешь, что князь словно и родился в седле и с копьем в руке. И конь под стать – грива и хвост гнедого развевались на ветру, мышцы буграми играли под лоснящейся кожей. А еще видно, что князь совсем молод.

Редедя, напротив, телом велик, крепок, сидит на такой же лошади, точно дуб стоит на поляне, не сдвинешь, не подсечешь. У многих сразу возникла мысль: как Мстиславу такого с коня свалить?

Но не пришлось, все решилось иначе. Когда уже почти съехались, касог вдруг крикнул, коверкая русские слова:

– Коназ, лошадей мучить ни к чему! Давай один на один и без оружия?

Мстислав сначала вздрогнул: без оружия – значит биться врукопашную с этим огромным мужиком? Но Редедя уже слез с коня, отцепил свою саблю и, прикрепив ее к седлу, остался совсем беззащитным. Как против такого с мечом или копьем? Вот в чем хитрость касога… Потому он и выехал против русского князя без копья.

Что было делать Мстиславу? Сечь безоружного да еще и пешего конному нельзя, засмеют. А биться врукопашную молодому князю против крепкого Редеди смерти подобно.

Русская сторона ахнула, когда Мстислав тоже соскочил со своего коня, приладил копье и отстегнул ножны с мечом. Снял шелом, черные волосы кольцами спустились по шее почти до плеч. Хорош князь, совсем не похож на своего деда-русича, сказалась кровь бабки и матери, только нрав у него Святославов, никому не уступит. Редедя стоял, крепко упершись ногами в землю, с усмешкой наблюдал, как молодой князь готовится к поединку. Было даже жаль убивать такого молодого и ладного, лучше посватался бы к дочери, Редедя с удовольствием отдал бы любимицу за этого красавца. Но теперь отступать некуда, немного погодя один из них погибнет, определив судьбу и всех тех, кто, затаив дыхание, ждет исхода поединка. Редедя не сомневался, что одержит победу.

В этом вообще сомневался мало кто. Касог чуть не на голову выше молодого русского, в плечах шире, крепче и старше. И вся верткость и гибкость Мстислава только продлит сам поединок, не одолеть молодому саженцу старого дуба. Русская сторона даже вздохнула с сожалением, причем жаль было не столько себя, сколько своего князя. Мало пожил Мстислав, деток не вырастил, мало радостей познал…

Но что жалеть, князь сам выбрал свою долю, мог бы и не соглашаться на поединок, глядишь, и разбили бы касогов в честном бою.

А противники уже отправили прочь своих лошадей, похлопав тех по шеям. У Мстислава остался только засапожный нож. Был ли такой у Редеди? Наверное, в сапоге – поди проверь. Редедя спокойно наблюдал, как размашисто трижды перекрестился князь Мстислав.

Начали сходиться… Стало так тихо, что даже позвякивание уздечек у лошадей в строю слышно по всей округе. И самого строя уже не было, он окончательно завернулся с обеих сторон, образовав почти круг, в котором и начали бороться Мстислав с Редедей. Увидев противника вблизи и ощутив силу его хватки, Мстислав впервые пожалел, что ввязался в этот поединок. Не за себя боялся князь, он вдруг понял, что своим поражением погубит столько сильных воинов!

Редедя не просто силен, он оказался еще и умелым бойцом. Сразу на противника не бросался, но захватил крепко – не вырвешься. Мстислава от быстрого поражения спасли только его гибкость и тоже немалая сила, кроющаяся за стройной, почти юношеской фигурой. Касог даже довольно усмехнулся – достойный попался соперник! Тем лучше, победа будет особо ценна.

Они пытались переломить друг дружку довольно долго, Мстислав почувствовал, что устает. Еще немного – и осилит его огромный касог. Что тогда? Сотни русичей пойдут со связанными руками в полон, Тмутаракань, которую столько лет лелеяли и берегли дед и отец и еще многие русские, будет под властью касогов… А его имя станут вспоминать недобрым словом, потому как вольно же было выходить на поединок и проиграть его всем на беду! Надеяться оставалось только на божью помощь. Сидевшие на лошадях и стоявшие подле них русичи истово крестились.

Рядом с бывалым дружинником, видно, прошедшим немало тяжелых боев, о чем говорили шрамы, изуродовавшие левую бровь и подбородок, приподнялся в стременах своего коня, напряженно вглядываясь вдаль, молодой воин, почти мальчик. Ему было одновременно и очень интересно наблюдать поединок, и очень страшно. Наконец, видя, как тяжело князю, он почти шепотом спросил товарища:

– А что будет, коли князь Мстислав уступит?

Тот нахмурился окончательно, он прекрасно видел, что слишком велик и силен Редедя против молодого русского князя.

– Тогда всем нам либо в полон дорога, либо, кого приглядят, в войско касожское…

Сказал совсем тихо, но услышали многие. Сотник Лазарь нахмурился, все прекрасно понимали, что несет исход поединка: либо касоги к ним в полон, либо они к касогам, третьего не дано. Только к чему это вслух-то, и без напоминания тошно.

– А может, князь Мстислав победит… – не то утвердил, не то спросил младший, в его голосе звучала легкая надежда. Старший даже не ответил. – Помоги ему, Господи!

Младший истово зашептал молитву, прося помощи своему князю. Его пример оказался заразительным, вокруг словно опомнились, один за другим дружинники клали крестное знамение, шептали молитву о заступничестве.

Но, казалось, все бесполезно, Мстислав заметно устал, дрожавшие от напряжения ноги уже плохо держали и готовы были подломиться в любой миг. Это означало поражение, Редедя не из тех, кто пропустит слабость противника. А у молодого князя дрожали уже не только ноги, но и руки. Касог, видно, почувствовал это, поднажал. Мстислав с большим трудом удерживал напор его железных рук, не поддавался мертвой хватке.

И тут князя точно молнией пронзила мысль: «Пресвятая Богородица, помоги мне!» Что произошло в тот миг? Просто ли подвернулась нога у Редеди или попала в ямку или норку, только он на миг, всего на один миг потерял равновесие. Этого хватило, чтобы Мстислав рывком бросил противника на землю. В следующее мгновение он сам прыгнул сверху на поверженного касога и, выхватив из сапога нож, перерезал тому горло. Последнее, что прохрипел Редедя, были слова благодарности. Для степняка после поражения жизни нет, ему следует погибнуть от руки своего врага, потому и благодарил Редедя своего убийцу-спасителя.

Сначала было так тихо, что почти на все поле слышалось бульканье крови из горла касожского князя, потом тишина взорвалась множеством выкриков, вернее, крик был единым! Русские полки кричали от восторга, касожские от ужаса. Касоги сдались, для них слово, данное князем, – закон.

Тмутараканцы готовы были на руках нести князя в его стан, но сам он стоял, ошарашенно оглядываясь вокруг, видно, еще не до конца понял, что поединок закончился и он победил. К Мстиславу подошел Лазарь, протянул меч и поводья коня. Все верно, негоже князю быть без оружия и пешим.

Коротко кивнув (от избытка чувств не мог даже вымолвить слова), Мстислав птицей взлетел в седло. Обе стороны затихли. Тот же молодой воин, который выражал слабую надежду на победу князя в поединке, блестя глазами, неожиданно даже для себя вдруг выкрикнул:

– Мстислав победил Редедю!

Его голос, по-юношески ломкий, от волнения прозвучал совсем по-петушиному. Русские расхохотались, не смогли сдержать улыбок и многие касоги, те, кто понимал русский. Улыбнулся и сам князь. Смех расправил его сведенное от напряжения поединка судорогой лицо, касоги вдруг увидели, что их новый князь молод и очень хорош собой. Большие черные глаза, черные вьющиеся волосы, поистине княжеская стать…

Что он решит с самими касогами? Даже к самому красивому в полон идти тяжело. Но касоги – люди слова, как сказал Редедя, так и будет. Слово князя – закон. Только теперь будет закон – слово нового князя, захочет и продаст в рабство, греки купят с удовольствием…

Мстислав оглядел замершие после дружного хохота полки. Сначала свои, потом касожские. Почему-то никому не приходило в голову, что битва может быть продолжена, раз одолел Мстислав в поединке Редедю, значит, так тому и быть.

Голос молодого русского князя зазвенел над полем:

– Редедя сам предложил биться нам меж собой, сам предложил бой без оружия! Он славно бился, но Бог на моей стороне! На нашей, – поправил он сам себя, окинув взглядом своих дружинников. – Признают ли касоги волю своего убитого князя?

Старший из касогов, видно, бывший первым за Редедей, сошел с коня, протянул свой меч и поводья лошади Мстиславу, склонил голову:

– Ты победил, коназ. Твоя воля над нами. Мы твои пленники, наша земля – твоя земля, ты наш князь. Как скажешь – так и будет.

Глядя на проседь, посеребрившую волосы касога, Мстислав с трудом проглотил застрявший в горле комок, потому ответил чуть сдавленным голосом:

– Не пленники вы – воины мои. А что признали меня своим князем – хвалю, верны слову. Земля ваша мне дань платить станет по уговору, жену Редеди себе не возьму, у меня своя есть, а двух иметь нельзя.

Со смешанным чувством слушали его обе стороны. Уж очень необычным было решение молодого тмутараканского князя. Где это видано, чтоб побежденных в полон не брать? Лазарь покачал головой: а ведь хитер Мстислав, разумен весьма. Из касогов рабы не получаются, им легче умереть, чем в рабство. А вот воины отменные, и за такую милость со стороны нового князя за него пойдут на смерть, не задумываясь. Более верное войско и сыскать трудно. Земли у них богатые, дань будет хорошей. Считай, одной этой победой Мстислав увеличил свои владения вдвое!

Осознав это, Лазарь едва не хлопнул себя по бокам от восторга. Ай да князь!

Конечно, касоги еще долго держались настороже, все казалось, что молодой тмутараканский князь может передумать. Услышав о таких сомнениях, русские возмутились:

– Вы свое слово держите? А что ж, наш князь хуже, что ли?!

Сам Мстислав сидел в шатре мрачней тучи. Борислав не мог понять своего молодого князя: победил, получил большое княжество в свое владение, славу победителя сильнейшего воина, большое войско, много богатств… Ему бы радоваться, а он хмурится.

– Чем обеспокоен, князь? Твоя победа, радоваться надо!

– Куда я его семью дену?

– Да делов-то! У Редеди, сказывают, красавица женка.

– У меня Анастасия есть, мне другой не надобно.

– Ну так выдашь за кого!

– Ей только князь ныне подойдет.

Лазарь едва сдержался, чтобы не сболтнуть, чтоб отдал кому из братьев. А Мстислав продолжил:

– А детей? Сколько у него?

– Сказывают, два сына…

– Их крестить надобно, негоже с моим Евстафием нехристей воспитывать.

– Ну и крести, неужто воспротивятся?

– Узнай про семью. Надо решить, где им жить.

Лазарь все разузнал очень быстро, собственно, ничего и узнавать не пришлось. Стоило выйти из шатра, как к нему обратился тот самый касог, что признавал поражение и принимал свободу от Мстислава для остальных.

– С коназем говорить надо.

– О чем? – насторожился Лазарь. Небось, просить сразу что начнет?

– У Редеди жена и двое сыновей остались. Теперь Мстиславу принадлежат. Куда их девать?

– Как по вашим обычаям положено?

– Жена и дети, и все имущество победителю достается.

– Это я помню, перед поединком сговаривались. Что с детьми-то делать положено?

– По воле победителя, может, в рабство продать… Передай князю – я бы выкупил, не хочу, чтоб сыновья Редеди рабами были. – Чтоб Лазарь не сомневался в его способности выкупить, касог быстро добавил: – Мне князь оставил мое золото.

Мстислав в своем шатре, видно, слышал разговор, показался сам:

– Никого выкупать не надо. Я не стану никого продавать. Сыновей Редеди выращу сам вместе с моим сыном. Только крещу их, не обессудь, ежели некрещеные, конечно.

Касог замер, внимательно вглядываясь в лицо русского князя. Потом кивнул, соглашаясь.

– А жену?

– С женой не знаю, как быть, у меня своя есть, мне вторая не надобна.

– Она красавица…

– Да ведь я христианин, мне верой запрещено много жен иметь! – рассмеялся Мстислав.

– У меня жить будет, если позволишь. Не женой, вместе с моими женами как сестра.

– Будет так! – кивнул Мстислав.

Позже Лазарь спросил у князя, почему он не отдал касогу и сыновей Редеди? Тот усмехнулся:

– Не хочу, чтоб их воспитали соперниками моему сыну. Пусть лучше при мне живут.

И снова Лазаря поразила мудрость молодого князя.

Позже Лазарь убедится, что не всегда Мстислав может быть так мудр, иногда и у него берет верх горячая кровь. Эта несдержанность еще выйдет боком тмутараканскому князю, но в нужную минуту и он еще не раз сможет проявить мудрость.

Тмутаракань встречала победителей восторженно. Впереди войска неслась молва о победе князя Мстислава над прославленным воином Редедей. С каждым пересказом касожский князь становился все больше ростом и шире плечами… Но преувеличения оказались не слишком далеки от действительности, Редедя и впрямь был и богатырем, и сильным воином. Тем весомей победа над ним Мстислава.

Так думали воины, а их матери и жены радовались тому, что вся война была выиграна одним поединком князей без пролитой крови остальных! Такого и не помнили даже у деда Мстислава, знаменитого князя Святослава! Ай да Мстислав!

Тмутаракань по праву гордилась своим молодым князем. Гордился им и сын Евстафий.

Напряженно встретила его только Анастасия. Жена радовалась, что не погиб, не ранен, что вернулся с победой, да еще какой! Но сердце подтачивало беспокойство. Среди женщин тоже слухов ходило немало, мол, победителю достается жена побежденного, а эта касожка раскрасавица и молода… Это Мстислав не удосужился поинтересоваться, ее ли сыновей забирает себе, а Анастасия все разузнала. Сыновей родила совсем не эта красавица, той уж и на свете нет, была старше. А последняя женка Редеди – юная совсем и красотой славится.

Заметив, что Анастасия что-то скрывает, Мстислав нахмурился:

– Что случилось? С Татьяной что-то?

– Нет, князь, дочь здорова. – И не выдержала Анастасия, дрогнуло бабье сердце, проговорилась о своих невеселых думах: – Ты касожку за себя возьмешь?

Мстислав вытаращил на жену глаза:

– Как я могу?! У меня ты есть!

Та глаза опустила, но снова поинтересовалась дрогнувшим голосом:

– А коли мог, так взял бы?..

Мстислав понял, о чем изболелось женино сердечко. Мало того, что за мужа боялась, чтоб в походе не сгинул, не оказался ранен, так после еще и за то, чтоб другую себе не взял. Усмехнулся, привлек к себе, погладил по темным, густым волосам, поцеловал в макушку:

– Что ты, ладо! К чему мне другая, если меня дома моя Настя ждет?

– Правда? – На Мстислава с надеждой глянули большие темные глаза.

Князь поцеловал эти глаза:

– Правда…

Немного позже, когда улеглась страсть, захватившая их после этого разговора, он откинулся на спину и, задумчиво глядя в потолок, тихо проговорил:

– Когда с Редедей боролся, едва не обессилел. Не чаял уже и выжить. Молитву вознес к Пречистой, обещал в ее честь храм построить…

Анастасия приподнялась на локте, внимательно вгляделась в полумраке в лицо мужа, с волнением произнесла:

– Построй, обязательно построй! Неужто Богоматерь помогла?

– Помогла. Словно откуда новые силы взялись, а Редедя подломился.

– Я слышала, что ты его наземь бросил и… горло перерезал.

– Да.

– А почему жизнь не сохранил? Боялся, что снова бороться начнет?

– Нет, у них побежденному жизни нет, не я, так он сам бы себя убил. А так в чести погиб, от рук противника. Знаешь, он меня даже поблагодарить пытался.

– За что?!

– За смерть честную. Сыновьям не стыдно, отец в бою погиб.

Анастасия заметно вздрогнула.

– Ты чего?

– Подумала о том, что было бы… – Она не договорила, но Мстислав понял и без слов.

– Тебя Редедя в жены взял бы…

– Не обо мне речь, о детях. Куда Евстафия с Татияной? Неужто в полон и рабство?

– Не думаю, касоги тоже честь ценят. Но лучше о том не гадать. Победил же.

– И правда! Прости уж меня, неразумную. А храм заложи, коли обещал, обязательно построй.

Мстислав действительно заложил в Тмутаракани большой храм, посвященный Богоматери. Но достраивали его уже без князя.

Не потому, что погиб или умер, просто Мстиславу на месте не сиделось.

Сыновей Редеди крестили, они получили имена Юрия и Романа. Касоги исправно платили дань, служили в дружине. Шли год за годом…

Князь все чаще приглядывался к Роману, сын поверженного им касожского князя нравился князю русскому. Пришла мысль выдать за него дочь Татияну. Не все сразу поняли задумку Мстислава, ну хорош парень, так что? Мало ли хороших? А Мстислав склонялся к этой мысли и убеждал в том жену. Анастасия твердила, что молода дочка, рано о замужестве думать.

– Я же не тороплю! Не завтра под венец! Да только нрав у Романа хороший, честь знает и женку не обидит…

Сами Роман и Татияна тоже все чаще поглядывали друг на дружку…

А еще Лазарь стал замечать, что слишком интересуется князь киевскими делами. С чего бы? Киев далеко, борьба за власть там вроде и закончилась, прочно сел Ярослав. К чему тогда речи вести о том, сколь законно его право на стольный град? Утерял Сфенг Киев, чего уж поминать-то. Своих земель много, печенеги тоже не дремлют, до Киева ли?

Но Мстиславу, видно, не сиделось спокойно. Лазарь качал головой: весь в деда! Князь Святослав вон тоже какими землями правил, а как пошел на хазар, так и не смог остановиться, пока голову не сложил.

Подумав так, Лазарь даже поплевал трижды через плечо, чтоб не сглазить своего князя. Этому тоже мало, все бы еще кого победить! Любит дружину свою без меры, готов последнюю рубаху с себя снять и дружине отдать, коли попросят. Больше любит разве только сына. Один Евстафий у Мстислава, он да Татияна. Почему Господь деток Мстиславу с Анастасией не дает? Вернее, дает, да тут же забирает. Может, если было бы больше деток, не тянуло бы князя в другие земли?

Хотя какие другие? Тянет его к Киеву, а это земли его прадедов. С одной стороны прадедов, а у его матери прадеды тутошние, тмутараканские. Выходит, в Киеве Мстислава тянуло бы к Сурожскому морю? К чему тогда и рваться на Днепр?

Наверное, у людей всегда так, особенно тех, чьи предки из разных мест. Если жить в земле отца, будет тянуть на материнскую родину, а у матери – на отцовскую. И вдруг Лазарь понял, что именно задумал Мстислав: свершить то, что не успел доделать его прославленный дед – объединить обе половинки Руси! Чтоб и Киев, и Сурожские земли были вместе! Теперь, когда у него касоги, эти половинки равны. Ай да князь!

Да только не так это просто сделать, киевляне всегда степняков боялись, им не объяснишь, что и князь, и его воины свои же, русские, только что рожденные в Тмутаракани. Лазарь покачал головой – не свернул бы себе на том шею князь…

– Лазарь, почему отец из Киева ушел?

– Дела на Сурож позвали. Ты же знаешь, что Георгий Пуло мятеж поднял, он всему краю угрожал.

– Только поэтому?

Лазарь вздохнул – прав в своих вопросах Мстислав, нутром чувствует, что не дела позвали Сфенга обратно, а сердце. Не по нутру пришлась киевская жизнь беспокойному тмутараканскому князю. Только почему об этом спрашивает Мстислав, неужто и он на Киев засматривается? Этот город никому счастья не принес, один князь за другим смерть принимали недобрую.

Сказывали, что Олег от укуса аспида погиб, точно есть такие аспиды, что сапог прокусить могут. Князя Игоря древляне жизни лишили, разорвав меж двух берез. Князь Святослав погиб в бою, когда мог уйти и боя избежать, может, уходить было некуда? Владимир хоть и помер в своей постели в Берестово, но сведущие люди упорно твердят, что и его словно разорвало что на куски. Сыновья Владимира и вовсе страшную смерть приняли… Бориса с Глебом убили, Святополк бежал и тоже погиб, сойдя с ума, Святослав пропал в лесах без вести…

Нет, не то место Киев, чтоб туда стремиться. Он, может, властью и наделяет, да только за эту власть жизнь взамен требует. Сфенг ушел из проклятого места, а все равно жизнь отдал!

Только как сказать об этом Мстиславу? Молодым всегда кажется, что его минет чаша сия. Ан не минет, не стоит судьбу искушать. И Лазарь решил все силы положить, чтобы Мстислав не стремился в Киев. Хватит с него и тмутараканских и касожских земель, вон какой каганат получился славный и сильный!

Но человек предполагает, а бог располагает. Не суждено было Лазарю остановить своего любимца, в шальной стычке наставник погиб, правда, поговорив с молодым князем о том, сколь опасен Киев.

Мстислав пошел на Русь. Если дядя с племянником делят меж собой власть в Киеве, то почему бы и с ним не поделиться? Чем он хуже того же Брячислава? Полоцкому князю Ярослав готов отдать часть своей власти, а ведь тот и вовсе прав не имеет. А он, Мстислав, сын сидевшего в Киеве Сфенга!

Противиться этому походу было некому, Византию мало интересовали разборки русских князей, печенеги после разгрома сидели в своих степях не высовывая носа, касоги, верные слову, шли в составе Мстиславовой дружины. Вообще, у него войско собралось сильное – и своя дружина хороша, и новые данники один другого сильнее.

Пока Ярослав в далеком Новгороде и Пскове разбирался с виновными, Мстислав перезимовал в Таврии и весной левобережьем двинулся к Киеву. Печенеги не мешали, может, побаивались, а может, в том был свой хитрый расчет: подерутся меж собой князья, ослабнет Русь, тогда ее голыми руками взять можно.

Чем ближе Киев, тем решительней становился Мстислав, он уже не вспоминал предсмертное предупреждение Тегдага. Князь знал, что Ярослав в Суздале, дружина при нем хоть и немалая, но не такая, чтобы против него выступать. Брячислав по весне вернулся обратно в свой Полоцк и вряд ли сломя голову бросится обратно. Киев стоял пустой. Конечно, там тоже была дружина, но не войско же!

Кроме того, Мстислав не собирался брать Киев на щит, он хотел предложить себя князем, который не станет метаться между Киевом и Новгородом или Полоцком, а будет сидеть в городе весь год и править твердо, но справедливо. Ведь не обижал же киевлян его отец Сфенг? Должны помнить, а если помнят, то и признают князем. Вот тогда пусть попробует Ярослав выгнать его из Киева или предложить взамен далекий маленький Муром!

Не все верно рассчитал князь Мстислав. Киев был тот, да не тот. С него хватило и Болеславова войска. Князья и впрямь не всегда бывали в городе, но хуже от этого не становилось. Город жил своей жизнью, уже поняв, что пришедший из Новгорода князь не так уж и плох. Кроме того, в Киеве было много бояр, появившихся вместе с Ярославом или Брячиславом, которые вовсе не горели желанием менять князя. А один вид войска тмутараканского князя повергал киевлян в ужас – слишком много среди его дружинников было степняков! Может, князю они и подвластны, да только лучше бы не пускать такую рать в город, как бы чего не вышло…

Киев не открыл ворот перед Мстиславом! Мало того, отправил гонцов к Ярославу и Брячиславу с просьбой о помощи. Посланных к Брячиславу смогли перехватить, тот не скоро узнал о киевской беде. Да и Ярослава разыскали не сразу, никто не знал, что князь в Суздале, гонца отправили в Новгород. Киев упорно сидел с закрытыми воротами.

Это не была осада. Мстислав хорошо понимал, что, взяв город с боем, он не сможет потом им править. Одно дело – победить князя и самому стать таковым, и совсем другое – взять Киев на щит. Кроме того, оглядывая свое войско, он сомневался, что сможет удержать всех от разбоя. Тогда совсем плохо, разгрома и обид киевляне не простят, а ему хотелось быть мудрым и справедливым, создать огромную Русь, о которой когда-то мечтал его дед Святослав.

– К чему тебе Киев?

– Не Киев – Русь!

Интей словно не замечая его поправки, продолжал ворчать:

– Тмутаракани мало? Касогов под себя взял, тоже мало? Зачем тебе столько земли?

– Заладил: зачем, зачем!.. Еще мой дед мечтал о Руси от моря до моря! Одно море у меня есть, сяду здесь, встанет под меня Новгород, будет и второе!

– Новгород ни под кого не встанет, он сам любого под себя подомнет. Сколько лет с ним киевские князья силой борются, а верх взять не могут. Зачем тебе Новгород?

Кулак Мстислава сжался, черные глаза блеснули бешенством.

– Мне сказывали, что и без Новгорода выход в Варяжское море есть! И этому городу доступ перекрыть можно, ежели с умом сесть.

– Э-е-ех! – с досадой махнул рукой Интей. Ему хотелось возразить, что это слишком далеко, что князь Святослав погиб, оставшись без поддержки слишком вдали от дома, но Мстислав сам хмыкнул:

– Но это потом, слишком далеко. Сейчас хочу сесть в центре будущего княжества, чтоб на одинаковом расстоянии и от севера, и от ромеев.

– Но Киев вон ворота открывать не спешит. Никому не верят, с них и Болеслава хватит. Силой брать станешь?

Некоторое время князь молча смотрел на киевские стены, чуть прищурив глаза и задумчиво покусывая губу, потом вдруг резко повернулся к советчику, взгляд блеснул насмешкой:

– Чернигов недалеко?

– Недалеко…

– Там сяду! – Рука разрубила воздух, словно отсекая все сомнения разом. – Чернигов стольным градом новой Руси станет, Киев себя запятнал. Отправь в Чернигов гонца – предупредить. Пусть передаст, что с миром иду, и про столицу тоже, чтоб и эти с перепугу ворота не закрыли.

Интей мысленно ахнул: ай да князь! А еще твердят, что у него одна дружина на уме. Нет, Мстислав, как его дед, любит воевать, но и умеет думать как хороший правитель. Хитрый правитель. Прав он, Чернигов давно Киевом обижен, воевать сам не решится, но под руку сильного князя всегда встанет. И над Киевом угрозой висеть будет. Ай да Мстислав!

Весь оставшийся день, отправляя гонцов в Чернигов, занимаясь другими делами, Интей размышлял о задумке Мстислава. Чернигов особо обижен после убийства их князя Кальдимара наемником киевского князя Владимира. Может, Владимир и был ни при чем, но обиды это не уменьшило. И соперничество есть, Чернигов за Киевом – словно младшая невестка за старшей, вечно позади и вся вина на ней. Только неужто снова между русами война будет? Плохо, что молодые князья за власть меж собой свои народы сталкивают.

Плохо это, но Мстиславу Тмутаракань давно мала, а касожским князем становиться не хочет. Что пересилит – дедова кровь или бабкина и материнская? Подумал и понял, что дедова. Русич он, хотя степную горечь полыни с молоком матери впитал. Пока сидел Мстислав в Степи, дышал воздухом, напоенным степными травами, Киев и остальная Русь были для него что Царьград с ромеями, хоть и свое, а где-то там за лесами, за долами.

Но стоило испить родниковой водицы да услышать птичий перепев в лесу, как все древнее всколыхнулось внутри. Теперь про степь и не вспоминает, кумыс против родниковой водицы поблек. Не один князь, многие дружинники так, родились и выросли в Тмутаракани, а киевский лес таким родным показался, словно всю жизнь только его и знали.

Сам Интей, напротив, страстно жаждал вернуться в родную Степь. Каждому свое, вздохнул советник, но если князь и в самом деле останется в Чернигове, то Интей попросится обратно в Тмутаракань, там тоже надо кому-то править. Пусть не наместником, он до власти не жадный, но хотя бы таким же советником.

Но сначала предстояло посадить самого Мстислава в Чернигове…

Чернигов ворота не просто открыл, но и встретил Мстислава как своего князя, которого давно жаждал. И их новый князь был столь же родовит, как и киевский. Но главное – он пообещал сделать Чернигов новой столицей! Северяне поверили.

Мстислав прекрасно понимал, что похода на Киев Ярослав ему не простит. По-хорошему после отказа Тмутараканского князя взять один только Муром у них не получалось. Оставалось только либо с позором убраться восвояси, либо биться не за Киев, конечно, гордый Мстислав поклялся больше не подходить к его стенам, но хотя бы за Чернигов.

Конечно, Мстислав выбрал второе, а потому принялся спешно собирать ополчение. В Чернигове было заметно оживление, туда прибывали новые отряды со всей округи. Молодой тмутараканский, а теперь черниговский князь всем нравился. И то – строен, горяч, телом крепок, глаза большие, лицо румяное… Но главное – чувствовалось, что рать любит и киевского князя нисколько не боится.

Ингигерд, услышав какое-то беспокойство на дворе, встрепенулась: неужели Ярослав вернулся? Жестом отправила девку глянуть в окно, а пока та выполняла, быстро провела руками по платью, по волосам – проверить, не выбились ли из-под головного убора.

– Ну, что там?

Девка недоуменно пожала плечами:

– Не пойму я, вроде один какой приехал…

Договорить не успела, пришлось догонять княгиню, уже мчавшуюся в гридницу. Ингигерд всегда двигалась стремительно, а тут вообще летела пущенной стрелой, попадавшиеся по дороге едва успевали отскакивать, испуганно таращась.

Княжий терем в Ракоме не слишком велик, но построен ладно. Гридница, как и везде, внизу. Гонец был забрызган грязью и покрыт пылью, видно, мчался во весь опор. Услышав перестук каблуков по лестнице, поднял голову, чуть склонился, увидев княгиню.

– Что?! Что с князем?!

Парень растерялся:

– Не, я из Киева, к князю Ярославу…

– А он сам где?

Дурацкий вопрос, если гонец приехал к князю в Ракому, значит, не знает, где Ярослав. В это время появился и Рёнгвальд, задал тот же вопрос:

– Что с князем?

– С каким? – окончательно ошалел гонец.

– Да ты кто? Откуда?

– Я из Киева к князю Ярославу сказать, что его брат князь Мстислав Тмутараканский с войском под городом встал. – Глядя, как опускается без сил на лавку княгиня и кулак Рёнгвальда крушит доску стола, он перепугался окончательно. – Город закрылся, но рать большущая под стенами стоит… стояла, когда я уехал.

Рёнгвальд и Ингигерд молча уставились друг на друга. Не дождавшись от них ответа, гонец решил напомнить о себе:

– Мне к князю нужно…

– Да нет его, в Суздальские земли уехал! – отмахнулась Ингигерд.

– А чего ж теперь делать? – Первой мыслью парня было, что до Суздаля его конь, пожалуй, не дотянет.

Княгиня подняла на парня голову:

– Иди отдыхать, без тебя обойдемся! Точно говоришь, Мстислав Тмутараканский?

– Как есть! – обрадовался нормальным вопросам гонец. – А с ним этих… степняков полно!

– Печенегов привел?

– Не, сказывали, у него теперь своих много, он касогов привел.

– Кого?!

– Касогов. Но тоже страшные.

– Иди.

Когда гонец вышел вон, установилось молчание, Ингигерд и Рёнгвальд думали об одном и том же, пытаясь понять, как лучше поступить. Значит, Мстислав все же решил биться с братом за Киев? Вот когда Ингигерд порадовалась, что не осталась в Киеве с детьми! Но и теперь положение было не из легких.

– Гонцов к Ярославу в Суздаль, только чтоб не на Мстислава шел, а сюда спешил! – опомнился Рёнгвальд.

– И к Энунду в Упсалу. Сама напишу, чтоб дружину прислал.

Рёнгвальду хотелось спросить, мол, его людей мало, но Ингигерд объяснила и без вопроса:

– Отбиться и твоей да княжьей хватит, а вот выгнать этих, как их… касогов мало будет. Помощь нужна.

Полетели гонцы в Суздальщину и поплыли в Швецию к брату княгини Энунду. Ингигерд подумывала, не попросить ли помощи еще и у Олава, все же родич, но вовремя осадила себя: князь обидится.

Ярослав тоже примчался в Новгород, едва услышав дурную весть. Правда, к его приезду Ингигерд и Рёнгвальд уже знали, что Мстислав не стал брать город мечом, постоял и ушел в Чернигов.

Лето снова обещало быть беспокойным. Да и осень тоже.

И опять Новгород собирал ополчение помогать князю Ярославу отбить Киев от очередного находника – его тмутараканского брата Мстислава.

Увидев, как по дороге к Ракоме едет дружина князя с самим Ярославом во главе, Ингигерд почему-то чуть не расплакалась. Обычно твердая как камень, она вдруг осознала, как страшно оставаться без мужниной защиты даже в Новгороде, который в обиду не даст, где совсем рядом свои земли, да и до родины недалеко.

Княгиня вышла навстречу и еще раз столкнулась с недостаточным вниманием Ярослава, тот едва обнял и поцеловал жену и тут же умчался распоряжаться вместе с Рёнгвальдом. Такое невнимание страшно обидело Ингигерд, к вечеру, когда, едва живой от усталости дальнего пути и многих забот в Новгороде, князь добрался-таки до своего терема в Ракоме, дети уже спали. Да и сама княгиня тоже собиралась ложиться.

В горле от обиды стоял комок, пусть, если ему дружина и Новгород дороже, то пусть! Она уедет в Ладогу и будет жить там! Сначала здесь бросил, умчавшись в Киев, потом в Киеве, когда воевал с Брячиславом, теперь вот снова у него то Суздаль, то Мстислав… А сына вон на коня пора сажать, да и дочек, небось, забыл, как по именам зовут. О себе Ингигерд старалась не думать, конечно, молодой женщине было горько сознавать, что у мужа другие занятия, пусть и нужные, но все же…

Это не Олав – уже привычно рассудила Ингигерд и отвернулась к стене, кутаясь в накидку, хотя было довольно жарко. Она дала себе слово с завтрашнего дня быть с мужем холодной. Как лед! Если она не нужна князю, так и князь ей тоже! О том, чтобы завести другого для услады тела, даже в голову не приходило. А вот об Олаве снова думалось, но не как о любовнике или мужчине вообще, а как о благородном короле, который не стал бы бросать жену с детьми одну надолго!

Ярослав, едва отряхнув пыль с сапог и одежды, метнулся к детям. И Владимир, и обе дочки уже спали, сладко посапывая. Их мамка, поняв, кто перед ней, вскочила, бестолково засуетилась, хотя князь приложил палец к губам: «Тише. Я только гляну». От шума проснулся сынишка, взвизгнул, бросился на шею к отцу:

– Тато!

Ярослав уже забыл про осторожность, подхватил Владимира на руки, прижал к себе. Мальчик гладил его жесткие, выгоревшие на солнце волосы, в которых уже появилась седина, впалые от усталости щеки, прижимался своей розовой от сна щекой.

Теперь проснулись и девочки, старшая Эллисив сидела на своей постельке, вытаращив глаза, а младшая Анастасия вдруг принялась плакать с перепугу. К ней метнулась кормилица, стала уговаривать:

– Что ты, дитятко, что ты? То тато твой приехал, тато.

Эту картину застала вошедшая в комнату Ингигерд.

Ярослав, увидев жену, поманил ее:

– Иди к нам.

На одной руке он держал Владимира, все еще прижимавшегося к любимому отцу щекой, на другой сидела Эллисив, с легким испугом принюхиваясь к терпкому запаху конской сбруи, дорожной пыли и еще много чего, исходившему от отца. Самая маленькая, прекратив, наконец, плакать, потянулась с рук кормилицы к матери. Взяв Настеньку, Ингигерд оказалась совсем рядом с Ярославом, почти вплотную. Тот рассмеялся:

– Как я хочу и вас обеих взять на руки, да боюсь упаду.

Ребятня успокоилась нескоро, с трудом вернув в их постельки старших и уложив младшую, князь помотал головой:

– Не хотел будить, думал, только посмотрю на них… Так скучал все время – мочи не было!

– А по мне? – чуть не спросила Ингигерд. Но сдержалась, гордость не позволила. А он ждал этот вопрос, тоже хотелось спросить, скучали ли они.

– Владимир очень ждал. Его пора на коня сажать… Давно пора.

– Я помню. – А из сердца рвались другие слова: «А ты ждала?» И тоже не спросил, тоже погордился.

Чтобы скрыть мысли, отправился мыться, объяснив: «Я весь в пыли».

И только когда нырнул к ней под накидку, прижал к себе, коснулся губами губ, шеи, упругих, несмотря на троих детей, груди и живота, понял, что тоже ждала. А она поняла, что рвался домой всем сердцем.

Они слились друг с дружкой, и исчезли куда-то Мстислав с его огромным войском, Суздаль, Псков, Новгород, Брячислав, Киев, даже дети, спящие в соседней комнате, хотя мысль о детях все равно была. И уж кто был забыт, так это Олав Норвежский!

Загрубелой в походах рукой Ярослав гладил нежную кожу жены, смеясь:

– Я тебе поцарапаю.

– Да уж.

– Может, лучше так? – По телу женщины прошлась бородка князя, Ингигерд засмеялась от щекотки. – Или так? – Теперь в дело вступили губы. Когда они достигли запретных мест, княгиня сначала сжалась, но потом вспомнила, что Ярослав – единственный мужчина, имеющий право проникать в эти запретные места.

Утром он попытался объяснить:

– Ингигерд, у меня доля такая. Я князь, да еще и беспокойного княжества. Пока в нем нет мира, буду мотаться из города в город.

– Может, Новгорода бы хватило? – Сама Ингигерд так не думала. Она ворчала, когда Ярослав уступил часть прав на Киев Брячиславу, а уж о том, чтобы отдать его вовсе какому-то тмутараканскому родичу!..

– Нет! – приподнялся на локте Ярослав. – Не в Киеве дело. Вот побывал в Суздале, увидел, что не должен забывать и эти земли тоже. И в Пскове себя князем чувствовал. Таких земель много, под Болеславом все червенские оказались, тоже биться буду. Всю землю, что мой дед и отец собрали, надо Киеву вернуть. А уж потом кто им править станет… жизнь покажет.

Жизнь показала, что править будет он. Но предстояло еще действительно многое отвоевать обратно и доказать свое право на княжение.

Молодой король Швеции не просто прислал помощь мужу своей сестры, он собрал ледунг – ополчение из разных земель. Возглавил его Хакон, знаменитый своей золотой лудой. После того, как был изуродован в одном из сражений и потерял глаз, ярл приказал выковать себе личину на пол-лица и скрывал свое уродство за ней. Частичная слепота не помешала Хакону быть отменным предводителем. Однако Ярослав, увидев приведенное им воинство, вздохнул – вряд ли можно считать сильной дружиной людей, собранных вместе только что, да еще и не имевших большого опыта войны. Пожалуй, даже новгородская дружина была сильнее.

Но новгородская дружина большей частью осталась дома, а вот князь со своей и Хаконом, которого новгородцы быстро переименовали в привычного Якуна, отправились на Мстислава. Рёнгвальд привычно остался защищать Новгород.

Шли быстро, но не на Киев, а сначала к Смоленску. Ярослав хорошо понимал, что если сядет в Киеве, то Мстислав сможет ударить сзади. Ему донесли, что тмутараканский князь, севший в Чернигове, собрал уже внушительное ополчение северян и вовсе не собирается испуганно уносить ноги из-за приближения старшего брата. Встал вопрос, не позвать ли Брячислава, все же и его ответственность за Киев, но племянник не слишком торопился на помощь.

От Смоленска новгородцы и варяги шли левобережьем прямо к Чернигову. Впереди варяги Хакона, они не желали «плестись за кем-то», как сказал сам ярл. За ними новгородцы, и замыкал походный строй Ярослав со своей дружиной. Это не слишком нравилось князю, и он решил ближе к Чернигову все поменять. Не успел.

Столкновения было уже не избежать, и все же Ярослав надеялся, что, узнав о приближении старшего, младший князь пришлет кого-то на переговоры. В таком случае с ним можно было бы договориться, как это сделали с Брячиславом. Мстиславу не нужен Киев? Но самому Ярославу не нужен Чернигов, пусть бы сидел в нем Мстислав и держал под собой левобережье.

Ярослав не очень хорошо представлял, как станет осаждать Чернигов, но новый черниговский князь и не собирался отсиживаться за стенами. То ли боялся, что жители при подходе Ярослава могут его предать и открыть ворота, то ли не умел сидеть в осаде и любил бой в поле… Мстислав выступил Ярославу навстречу.

Встретились под Лиственом. Этот город еще не раз сыграет свою роль в русской истории.

Уже наступила осень, потемневшее небо обещало не просто дождь, а грозу. Солнце почти опустилось за деревья, когда передние вдруг встали. К князю от них примчался гонец: Мстислав со своими загородил путь! Дружина Хакона, шедшая впереди, не раздумывая, выстроилась в боевой порядок. Новгородцы с князем оставались сзади. Быстро темнело, и Ярослав не ожидал, что противник решился на схватку в такое неурочное время. Мало того, он рассчитывал до утра как-то договориться с Мстиславом.

Мстислав тоже выстроил своих. Против варягов Хакона в центре встали северяне. Было понятно, что немногие вернутся домой, но Мстислав об этом не задумывался, он воин и ценил прежде всего готовность сложить в бою голову, а что дома останутся сироты, его заботило мало. Свою дружину и касогов он расположил по краям.

Будь хорошая погода, было бы видно, как солнце бросает последний лучик из-за деревьев ближайшего леса, но все небо затянуто грозовыми тучами. Ярославу вспомнилась битва на Альте, тогда тоже была гроза, и в блистании молний он узрел стрелы Господни. Может, и здесь так? Только на чьей стороне ныне Господь?

Пока хромой князь размышлял, начался сильнейший ливень, послышались громовые раскаты. И тут по непонятной суматохе впереди он понял, что Мстислав все же начал битву в ночной тьме! Мало того, его собственная дружина стояла очень неудачно – как шла – позади новгородского ополчения. Ни перестроить дружину, ни самому пробиться к дерущимся варягам он не мог.

Действительно, услышав первые громовые раскаты и увидев блеснувшие молнии, Мстислав вдруг воскликнул:

– Пойдем на них! Нам это выгодно!

Едва ли кому-то из северян понравился такой способ ведения боя, но кто мог возразить? Большинство их полегло под мечами варягов. Хакон и те, кого он привел с собой, дрались как звери. Но Мстислав оказался хитрее, уже зная от местных, что слева и что справа, он бросил свои дружины в обход воинов Хакона! Зажатые в клещи, варяги изнемогали, в темноте разобраться, где чужие, а где свои, было очень трудно. Сверкали молнии, на небе громыхало, к этому добавлялся лязг оружия, крики тысяч голосов, стоны раненых, люди падали, спотыкаясь об убитых… Более кошмарной ночи не помнил никто из дерущихся.

Наступил момент, когда дружина Хакона дрогнула, сам Хакон бежал, бросив свою знаменитую луду. Мало того, рванувшись назад, они смяли и новгородцев! Когда этот вал накатил на дружину Ярослава, князь понял, что терпит поражение. На сей раз стрелы Господни разили в его войско, оно в беспорядке бежало.

Победа досталась Мстиславу.

Утром Мстислав, обходя место битвы и разглядывая положивших в ней жизни, довольно заметил:

– Кто сему не рад? Вон лежит северянин, а вон варяг. А моя дружина цела!

Князь привычно радовался, что сохранил своих дружинников, но услышавший это воевода северян, черниговский боярин Воислав, весь израненный и окровавленный, ужаснулся:

– Что ты речешь, князь?!

В битве полегли почти все северяне, пришедшие с Мстиславом. Несколько дней в Чернигове стояли плач и вой по погибшим. При этом действительно мало пострадавшая дружина Мстислава и касоги выглядели насмешкой над людским горем.

На Мстислава косо поглядывали в Чернигове не только из-за гибели множества воинов, но и потому, что теперь город и северяне стояли вне остальной Руси, хотя и победили вместе с новым князем новгородцев с варягами.

Ярослав ушел в Новгород, Хакон с остатками своей дружины предпочел бежать сразу домой. В Киеве сидел Брячислав, а в Полоцке дружина Эймунда и Рагнара, готовые прийти на помощь по первому же зову.

И снова он приполз в Новгород как побитый щенок зализывать раны. Сами новгородцы и дружина князя пострадали мало, разве кто в давке при бегстве, поэтому никто не выговаривал. Мало того, новгородцы живо расписали, как побежали варяги Якуна, как смели стоявших сзади, как сверкали страшные молнии и гремел гром…

Князя никто не обвинял. Ингигерд осторожно поинтересовалась:

– Хакон виноват?

Ярослав ответил грубо:

– Я виноват! В поражении всегда виноват тот, кто вел войско!

Он мог бы объяснить, что должен был вовремя перестроить, а еще лучше вообще продумать, где можно встретиться с Мстиславом, а не идти наобум к Чернигову, не зная пути. Но ничего объяснять не стал. Это выглядело бы попыткой оправдания, а оправдываться он не хотел. Виноват – значит, виноват.

И снова непонимание испортило все. Ей хотелось по-женски пожалеть, поддержать, а получилось только хуже. Гордая Ингигерд обиделась. Были забыты благие намерения и мысли, снова всплыло сравнение с далеким Олавом. Конечно, Олав, небось, не знает поражений!

Но если княгиня забыла о победе мужа над Брячиславом, то новгородцы не забыли. Их мало интересовали киевские дела, зато обрадовало то, что свои почти все вернулись живыми. Новгород простил князю очередную военную неудачу и был готов помочь снова. Но Ярослав что-то не торопился набирать новое ополчение и бросаться в бой.

Зато Чернигов не простил Мстиславу. Северская земля была обескровлена, реши Ярослав сделать еще одну попытку с привлечением уже пришедших в себя киевлян, полочан и тех варягов, что оставались, и Мстислав проиграл бы первую же битву вчистую.

Князь не глуп и понимал это не хуже других. Чем больше он думал о своем положении, тем больше понимал, что сам загнал себя в угол. На севере Ярослав, Мстислав мог не пропустить его в Киев, но в Киеве Брячислав, к которому на помощь легко придут варяги из Полоцка, Суздальская земля после помощи князя поддержит Ярослава обязательно, а вот северяне своего нового вряд ли…

Всю зиму Ярослав зализывал раны в Новгороде, а Мстислав метался в Чернигове. Победитель, которому победа не в радость… Он попробовал договориться с Брячиславом, но тот ответил твердо, мол, у меня с дядей договор, который меня устраивает и который тот строго блюдет, а будет ли такой же с Мстиславом, как сказать.

И Мстислав решился, послы отправились в Новгород. Выслушивая от князя, что должно говорить, черниговские бояре согласно кивали головами:

– Разумно, князь, разумно…

Мстиславу хотелось крикнуть: «Да что разумно?! Что не как победитель требую себе все, а прошу отдать только то, что уже и так завоевал?» Но он промолчал, понимая, что победить в сражении не всегда значит победить вообще. Выигранная битва еще не выигранная война.

Ингигерд родила второго сына, назвали мальчика Изяславом в честь старшего брата князя. Это польстило полоцкому князю Брячиславу Изяславичу. Крестильным именем малыша стало имя Дмитрий в честь святого воителя Дмитрия Солунского, небесного заступника воинства. Его помощь и поддержка князю была ой как нужна!

Ингигерд после родов долго болела, отношения между супругами были натянутыми. Их всегда спасали ночные объятия, когда под покровом ночи забывались все разногласия дня. Но пока это было невозможно, и особой теплоты не было. Ярослав ни разу не упрекнул ни Хакона, ни его дружину, но Ингигерд чувствовала себя чуть виноватой в том, что позвала именно эту дружину. Как обычно, у нее чувство вины тут же порождало чувство протеста, а сознание, что протестует неправедно, порождало еще большее чувство вины, и следовал новый виток. Несмотря на четверых прекрасных детишек, любящего мужа и полный достаток и даже поклонение, Ингигерд не чувствовала себя полностью счастливой.

Обычно о таких говорят – мол, с жиру бесится. Но она бесилась несознательно, нутро жаждало душевного единства с мужем, а его не было. И не было не потому, что не любил или она не любила, а просто и глупо потому, что не понимали друг друга! Оба гордые и обидчивые, при малейшем подозрении на невнимание или нелюбовь они замыкались каждый в себе. Уступчивый со всеми остальными, Ярослав с женой поступаться не хотел, если в его жизни и была постоянная война, то велась она, к сожалению, с самым дорогим человеком – матерью его детей. Он готов был сложить все к ее ногам, самого себя не пожалеть за нее и детей и… заносчиво усмехался, стоило заподозрить жену в пренебрежении.

Ингигерд отвечала тем же, только еще и обязательно мысленно сравнивала мужа с далеким Олавом. Олав превратился в идеал во всем и предмет укора Ярославу. Постепенно эти укоры стали произноситься не только мысленно, но и вслух! Сравнивать его с далеким неведомым человеком, которого она еще и никогда не видела?! Князь обиделся и имел на это право. Ему бы поговорить с женой, но гордость не позволяла. Не в силах справиться со своими чувствами, Ярослав страдал и старался всячески доказать Ингигерд, что он лучше, чем далекий Олав. И такие поражения, как то, что случилось под Лиственом, повергали его во мрак.

Зима прошла тяжело. Она уже близилась к концу, когда в Новгород вдруг прибыло посольство… от Мстислава! Ярослав не стал звать их в Ракому, где жила Ингигерд с детьми, сам приехал на новгородское дворище. Чего еще хочет победитель – чтобы князь приполз к нему на коленях просить оставить Новгород? Но, несмотря на отъезд Хакона с остатками дружины, у Ярослава было много сил, и начнись война снова, он выиграл бы, учтя предыдущие ошибки. Только воевать совсем не хотелось.

Черниговские бояре не отличались от любых других, кто-то потолще, кто сухощавей, кто выше, кто ниже… Князя поразило то, что они не держались победителями, не оглядывались вокруг, словно прикидывая, что сколько стоит, напротив, были приветливы и вежливы. Странное, однако, посольство.

Но еще больше всех поразило предложение, которое привезли северяне. Князь Мстислав признавал старшинство Ярослава, звал вернуться править в Киев и просил (!) себе левобережье Днепра, оставляя все остальные земли Ярославу!

Князю показалось, что он ослышался или не так понял. Взял пергамен, развернул, сломав печать Мстислава, пробежал глазами строки. Бояре с интересом следили, как Ярослав читает. Верно говорят, что он грамоту разумеет, не позвал писца, сам прочел…

Нет, все верно, и написано то, что сказали. В чем подвох? Не мог же Мстислав просить у побежденного то, что у него и так в руках? Или звать того, над кем одержал победу в битве, править? Это не укладывалось в голове.

Видно, поняв сомнения Ярослава, один из бояр, умудренный годами, со свежим шрамом (не под Лиственом ли полученным?), добавил:

– Не сомневайся, князь. Мстислав хотя и горяч, но разумен. Он тоже понимает, что дела лучше решать миром, и твою силу знает.

Вроде все получалось так, как и хотел предложить Ярослав Мстиславу: за тмутараканским, а теперь черниговским князем оставалось все левобережье Днепра, а за Ярославом весь правый берег. Но ставшему немыслимо осторожным князю теперь во всем виделись подвох и опасность. Он не дал сразу ответ, постаравшись как можно дольше протянуть сами переговоры.

А пока они шли, Ярослав набирал силы, живя в Новгороде. На это время он поручил собирать всю дань Брячиславу, чему полоцкий князь был очень рад.

К тому времени, когда переговоры наконец закончились, не добавив ничего нового к предложениям Мстислава, и Ярослав двинулся в Киев, у него было войско, позволявшее в случае необходимости разговаривать с так неожиданно явившимся из далекой Тмутаракани князем с позиции силы. Но разговаривать с угрозами Ярослав не собирался, уже его договор с Брячиславом показал, насколько лучше решать дело миром, насколько спокойней при этом жить.

Князья встретились в Городце. Ярослав смотрел на Мстислава с интересом. Ему много рассказывали о пригожести далекого брата, о его больших, «воловьих» очах, о смелости, но еще и о том, что князь в Чернигове принялся за не законченное когда-то предшественниками строительство… Предлагает мир, хотя мог биться дальше… Не держит себя победителем, понимая, что это победа на час и может обернуться поражением, стало быть, умен…

Ярославу понравился Мстислав, князья заключили мир.

Поиск по сайту: