МНЕ НИКТО НЕ ВЕРИЛ

Имя Игоря Гузенко, сотрудника шифровального отдела советского посольства в Оттаве, я уже упоминал в рассказах об атомном шпионаже. Бегство свое он совершил в сентябре 1945 года. Само событие, как и данные им показания, произвели настоящую сенсацию. Это было начало процесса отрезвления в отношении наших военных союзников. Гузенко бежал, так как стал стыдиться того, что творилось на его родине. День за днем на его рабочем столе появлялись депеши, в которых шла речь о ликвидации канадских граждан и похищении секретных документов. Л ведь в годы борьбы против нацизма наши страны были союзниками на жизнь и на смерть. Вот уже более двадцати лет перебежчику удается скрываться от мести советской секретной службы, все попытки которой похитить его были безуспешными.

Ниже приводится рассказ, написанный им самим.

Ночь была необычно жаркой и душной. Я возвращался с работы в свою квартиру, расположенную в доме, в котором жили сотрудники военного атташе. Пот, стекавший по моей шее, был вызван, однако, не только жарой. Сегодня должен произойти поворотный пункт в моей жизни и жизни моей семьи. Передо мной открывался путь к свободе и демократии.

Определяющую роль в моем решении сыграло распоряжение полковника Саботина о том, что в ближайшие дни мою работу станет исполнять лейтенант Кулаков, я же буду задействован в качестве консультанта. Саботин считал, что в результате такого перемещения у него появится еще один способный шифровальщик.

Я – не герой. Природа одаряет этим качеством лишь избранных. И родился я в обычной семье в России. В спорте особыми успехами не отличался. Своей главной задачей считал хорошую учебу. Жизнь в постоянной опасности меня никогда не привлекала, и приключения в моем представлении были связаны с большим и малоромантичным риском. Но в ночь на 5 сентября, когда я шел пешком по Сомерсет-стрит до Рейндж-роуд, я в первый и последний раз в своей жизни был близок к тому, чтобы стать героем.

Я прекрасно осознавал, что эта ночь может оказаться последней в моей жизни. Одно неправильное движение могло привести к крушению всех наших планов. Не исключалась и возможность того, что НКВД[69]установил за мной слежку. Не было ли неожиданное решение Саботина той ловушкой, которая была мне приготовлена? Каждая клеточка моего существа была пронизана сознанием всемогущества и вездесущности НКВД.

Я сконцентрировал все свои силы и волю на осуществлении плана, разработанного мной и Анной.

Будь что будет, но я должен достать секретные документы.

Мы с Анной решили, что бежать лучше всего в середине недели, хотя суббота была вроде бы предпочтительнее, так как предоставляла больше свободного времени. Однако по субботам все газетные редакции закрыты, а мы исходили из того, что лучше всего передать документы именно в редакцию какой-нибудь газеты.

Отправиться в полицию казалось мне нецелесообразным, так как оттуда могли бы оповестить посольство о моем у них появлении. Свободолюбие же и бесстрашие канадской прессы производили благоприятное впечатление.

Выбор ночи в среду был обусловлен и другими причинами. Я знал, что Кулаков этой ночью будет дежурить и на следующий день отсыпаться до обеда. Это давало мне некоторый резерв времени, ибо первым, кто заметит мое отсутствие, будет именно Кулаков. Поскольку шифровальный отдел находился на секретном положении, очень немногие сотрудники посольства знали, когда именно я работал. Кроме того, мне было известно, что Саботин с Роговым намеревался этим вечером отправиться на просмотр фильмов в Национальный киноклуб и наверняка появится на работе не раньше обеда следующего дня.

Мое намерение, однако, усложнялось тем, что я должен был зайти к военному атташе – якобы решить некоторые вопросы, а затем возвратиться в посольство. Наиболее важные документы находились там в секретном отделе, куда я, как работник шифровального отдела, мог свободно заходить в любое время.

Наконец я свернул на Рейндж-роуд и тут неожиданно почувствовал, что нервное напряжение последних недель спало и я стал спокойнее.

Когда я вошел в холл, то увидел Кулакова на месте дежурного. Это было хорошо, так как любое изменение его графика работы неминуемо спутало бы все мои намерения.

Капитан Галкин, работавший привратником (по прикрытию), подошел ко мне и спросил:

– Не желаете ли вы пойти со мной в кино? Я изобразил заинтересованность:

– Куда же вы намерены пойти?

Галкин назвал находившийся неподалеку кинотеатр. Меня осенила мысль, что это был хороший предлог уйти отсюда, так как я и зашел-то лишь для того, чтобы убедиться, на месте ли Кулаков.

– Неплохая идея. Для работы-то жарковато.

Галкин сказал, что в кино собирались пойти еще несколько человек, и мы, выйдя на улицу, стали их ожидать.

Затем, когда мы подошли к кинотеатру, я разыграл разочарование:

– Черт побери, а ведь фильм-то этот я уже видел. Но вам советую посмотреть, он довольно неплох. А я немного проеду на трамвае и пойду на другой фильм.

Направившись в сторону трамвайной остановки, я сразу же повернул обратно, как только все остальные вошли в кинотеатр. Пока все складывалось хорошо. Повернув на улицу Шарлотте-стрит, пошел не торопясь к посольству. У входа я поздоровался с привратником и занес свою фамилию в список сотрудников, находившихся в посольстве. Собираясь спрятать авторучку в карман, я глянул в холл и остолбенел.

Там сидел Виталий Павлов – шеф НКВД в Канаде.

Попытавшись справиться с волнением, я прошел в коридор и украдкой взглянул на Павлова. Тот меня, по-видимому, даже не заметил. Нажав на скрытую кнопку звонка, поднялся к помещению шифровального отдела, отодвинул занавеску и прижался лицом к небольшому окошечку в железной двери.

Дежурный впустил мня. Это был Рязанов, занимавшийся обработкой экономической информации, мой друг. С облегчением я удостоверился, что он один.

Обменявшись несколькими фразами о погоде, Рязанов СПРОСИЛ, не собираюсь ли я поработать.

– Нет, – ответил я, – я хочу только взглянуть на срочные депеши и пойду в кино на сеанс в половине девятого.

Больше Рязанов никаких вопросов не задавал и занялся своими делами.

Я зашел в свою небольшую комнату, плотно прикрыл за собой дверь и подошел к письменному столу. Из ящика стола достал папку с телеграммами для Саботина, которые приготовил еще после обеда. Там лежали почти все документы, которые я намеревался взять с собой. На нужных я загнул уголки. Некоторые документы были многостраничными, большинство же – на небольших листочках. Полиция потом насчитала 109 документов.

Расстегнув ворот рубашки, осторожно засунул бумаги вовнутрь. Затем быстро обработал несколько телеграмм, чтобы как-то объяснить причину своего захода на работу. Это были информационные данные от нашего агента Эммы Войкин, работавшей в канадском министерстве иностранных дел.

Вначале эти телеграммы не показались мне особо важными, но, немного поразмыслив, я решил, что они тоже сгодятся. Эмме не повезло, ибо она получила за них три года тюремного заключения.

Закончив дела, я проверил, как выглядит моя рубашка, и пришел к выводу, что некоторая расхлябанность в такую погоду объяснима и подозрений вызвать не должна.

Уходя, передал несколько обработанных мною телеграмм Рязанову, чтобы он отправил их в Москву. Папку, приготовленную для Саботина, отдал тоже, чтобы он положил ее в сейф.

При этом я внимательно смотрел на "него, чтобы выяснить, не покажется ли ему в моем облике что-либо подозрительным. Талия моя заметно пополнела и стесняла движения. Но Рязанов даже не взглянул на меня. Войдя в туалет, я вымыл руки, крикнув Рязанову:

– Здесь очень жарко. Почему бы тебе не пойти со мной в кино?

Тот пробурчал:

– Я же на дежурстве. Да и внизу сидит Павлов. За приглашение, однако, спасибо.

При упоминании фамилии Павлова колени мои дрогнули. На какой-то момент я ведь о нем позабыл. Но возврата уже не было. Одернув рубашку, я пошел к двери. Рязанов выпустил меня, и я пожелал ему спокойной ночи.

Осторожно спустился по лестнице, опасаясь, как бы бумаги не пришли в движение и не стали где-нибудь выпирать. Не была исключена и возможность, что какая-нибудь маленькая бумажка могла вообще проскользнуть в брюки и выпасть.

Около выхода меня прошиб пот, и грудь сдавило от страха. Я даже не решался достать из кармана носовой платок, чтобы вытереть лоб.

Расстояние до калитки на улицу показалось мне длиной с километр. Войдя в холл, я облегченно вздохнул. Павлов исчез. Это было хорошим предзнаменованием. Мне здорово повезло. Отметив свой уход, я пожелал портье доброго вечера и вышел в темноту. Было все еще душно, но я с глубоким облегчением вдыхал уличный воздух.

Сев в трамвай, я тут же поехал в редакцию журнала «Оттава джорнэл».

Я дрожал как осиновый лист. Видимо, сказывалось нервное напряжение. Перед зданием редакции вытер пот со лба и убедился, что за мной никто не следит. Войдя в холл, спросил лифтера, где можно найти главного редактора.

– Шестой этаж, – произнес он и захлопнул за мной дверь лифта.

Пройдя по коридору, я увидел табличку с надписью «Главный редактор». Я уже собирался постучать в дверь, как меня будто что-то остановило. Наверняка в подобных заведениях есть агенты НКВД. Правильно ли я поступаю? Решив еще раз все хорошенько обдумать, я возвратился к лифту. Дверца его распахнулась, выпуская кого-то, а лифтер крикнул:

– Идем вниз!

Я вошел в лифт, и он опустился на несколько этажей, задержавшись, чтобы посадить ожидавших его людей. Среди вошедших была девушка, которая улыбнулась, взглянув на меня, и спросила:

– А вы что здесь делаете? Видимо, принесли что-то интересное из посольства?

Меня охватила паника. Лицо ее показалось мне знакомым. Где же я мог ее видеть? И что мне делать?

Когда лифт дошел до первого этажа и дверь его открылась, я пробормотал, что, мол, спешу или что-то вроде этого, и выскочил на улицу. Пройдя спешным шагом до следующего угла, я замедлил свой бег, прошел несколько улиц, пытаясь успокоиться. Что же теперь делать? Сев в трамвай, поехал домой. Надо было все обсудить с Анной.

Она открыла на мой условный стук. Выглядела жена бледной и взволнованной.

– Что-то не удалось? – прошептала она испуганно.

Я тяжело опустился на диван, и Анна присела рядом. Рассказав ей обо всем, я закончил сообщением, что девушка в лифте меня узнала.

Анна слушала меня внимательно, а когда я кончил говорить, заявила совершенно спокойно:

– Тебе нечего беспокоиться, Игорь. По всей видимости, это – журналистка, иначе что бы ей там делать? Многие из них не раз бывали в посольстве, и там она тебя, скорее всего, и видела. У этих людей очень хорошая память. И если даже в той редакции и есть агент НКВД, это еще ничего не значит. Каким образом он сможет тебе помешать?

Слова ее меня подбодрили, и я спросил:

– Что будем делать?

– Отправляйся сейчас же в редакцию и попытайся поговорить с главным редактором. У тебя есть еще несколько часов, пока в посольстве что-либо заметят.

Тогда я достал из-под рубашки документы. Они промокли от пота. Анна попыталась их немного просушить, помахав ими в воздухе. После чего упаковала их в лист оберточной бумаги.

Открыв дверь, она поцеловала меня. Пожав ей руку, я вышел снова в темноту. На шестой этаж редакции меня доставил тот же лифтер. Поспешив к двери кабинета главного редактора, я постучал в дверь. Никакого ответа. Я постучал еще раз. Опять все тихо. Тогда нажал на ручку. Дверь оказалась запертой. Пройдя по коридору, я увидел большую комнату. Это было помещение самой редакции, и в нем было полно людей. Никто на меня не обратил никакого внимания. Мимо меня прошел мальчик-курьер, и я спросил его, где можно найти главного редактора.

– Он уже ушел, – ответил тот и поспешил дальше.

Подойдя к ближайшему письменному столу, за которым сидел мужчина и что-то печатал на пишущей машинке, я сказал, что хотел бы переговорить с дежурным редактором, и добавил:

– Это очень важно.

Он посмотрел на меня оценивающе и провел через всю комнату к столу, за которым восседал человек уже в возрасте. Тот пригласил меня присесть.

Я рассказал ему о похищенных документах и положил их на стол. При этом объяснил, кто я такой и что в этих документах имеются свидетельства того, что советские агенты в Канаде охотятся за сведениями об атомной бомбе.

Мужчина сначала смотрел на меня удивленно, затем взял несколько бумаг и бегло просмотрел одну из них. Все документы были на русском языке.

– Мне очень жаль, – проговорил он наконец, – но это не по нашей тематике. Я посоветовал бы вам обратиться в канадскую полицию или же прийти завтра утром, когда шеф будет на месте.

Я торопливо попытался объяснить ему, что на следующее утро на мой след уже выйдет НКВД и наверняка будет предпринята попытка меня убрать. По выражению лица собеседника было ясно видно, что он принимает меня за сумасшедшего.

– Мне очень жаль, – повторил он, – у меня дела.

Встав, он вышел из комнаты, оставив меня сидеть у стола. Я чувствовал себя беспомощным. Выйдя на улицу, прислонился к стене дома, пытаясь собраться с мыслями. Оставалась только одна возможность – попытаться установить контакт с каким-нибудь высокопоставленным чиновником. Вполне подходящим для этого мог быть министр юстиции. И я направился к министерству юстиции на Веллингтон-стрит, у входа в которое меня встретил здоровенный верзила в полицейской форме. Я немного было замешкался, но вспомнил, что мне нельзя терять ни минуты. Я сказал ему, что мне необходимо срочно переговорить с министром юстиции по очень важному вопросу.

Полицейский ответил вежливо, но твердо:

– Время уже близко к полуночи. До завтрашнего утра вы ни с кем говорить не сможете. Мне очень жаль.

Жаль? Слово это стало действовать мне на нервы.

– Но это действительно чрезвычайно важно, – повторил я. – Нельзя ли переговорить с министром хотя бы по телефону?

Он отрицательно покачал головой:

– Нельзя.

Совсем опустошенный и испуганный, я возвратился домой. Но Анна снова меня приободрила:

– Не ломай попусту голову. Завтра у тебя еще есть время до полудня и ты сможешь переговорить с министром. Сейчас ложись спать, утром почувствуешь себя лучше.

Все документы она положила в свою сумочку и сунула ее под подушку. Этой ночью мы оба не спали. Мы снова и снова обдумывали и обсуждали сложившуюся ситуацию. Но вот за окнами забрезжил рассвет. Приподнявшись, я посмотрел на улицу. Горизонт на востоке уже порозовел. Мысль о том, что начинающийся день будет опять хорошим, внесла некоторое успокоение.

– Анна, – сказал я, – часам к девяти пойдем все вместе к министру юстиции. Возможно, мне придется ждать, а мысль о вашей безопасности не будет давать мне покоя. Я одену Андрея. Сможешь ли ты все это выдержать?

– Игорь, все будет отлично, – ответила она без раздумий. – Мы пойдем туда все вместе. Как только мы окажемся в здании министерства юстиции, беспокоиться будет не о чем.

Со вздохом облегчения я снова прилег. Небо постепенно светлело. Незаметно заснув, я почувствовал, как меня тормошит Анна:

– Игорь, уже семь часов.

Короткий сон вдохнул в меня силы. Побрившись, я надел коричневый выходной костюм. Анна кормила Андрея, а на плите стоял чайник с кофе. День начинался прекрасно. Вчерашней духоты не было. Я чувствовал себя готовым ко всему. Позавтракав, стали собираться.

Прежде чем мы вышли из дому, решили, что документы Анна будет держать в своей сумочке, так как в случае моего ареста все внимание будет приковано ко мне. В этом случае я попытаюсь отвлечь внимание агентов, чтобы предоставить Анне возможность убежать. Документы же обеспечат ей защиту и охрану полиции. Так, во всяком случае, я думал.

Дежурному в приемной министерства юстиции я объяснил, что мне надо срочно переговорить с министром по очень важному вопросу. Тот посмотрел на меня с сомнением, затем стал звонить по телефону. Нас провели в приемную министра, где вежливый секретарь спросил, по какому вопросу мы пришли.

Я попытался объяснить ему, что проблема столь важна, что я могу сказать о ней только лично самому министру. Секретарь посмотрел на меня, потом на Анну и Андрея. Я представил себе, какие мысли его в тот момент занимали: если этот мужик чокнутый, то зачем он привел с собой жену и ребенка? Затем секретарь вошел в кабинет министра. Мне было даже слышно, что он кому-то звонил по телефону.

Но вот он вышел из кабинета и произнес:

– Господин министр находится в своем кабинете в здании парламента. Я вас туда провожу.

Вместе мы прошли в расположенное рядом здание парламента и вошли в прекрасную приемную министра. Там я доложился другому секретарю. И все началось с самого начала. Я снова повторил, что должен переговорить только лично с министром и никем более другим. Секретарь снял трубку телефона и долго говорил с кем-то по-французски. Я понимал, что разговор шел обо мне, так как мое имя было несколько раз упомянуто. О чем шел разговор, я не понял. Через некоторое время он положил трубку на рычаг и сказал тому секретарю, который нас привел, что мы должны возвратиться в здание министерства и там ждать министра.

Мы снова пошли назад. Ждать пришлось целых два часа. Андрей стал вертеться, и мы с трудом его успокаивали. Раздался звонок телефона. Секретарь поднял трубку, выслушал сказанное и ответил:

– Очень хорошо, сэр.

Затем обратился к нам и сказал:

– Я очень сожалею, но министр вас принять не может.

Сожалею! Опять прозвучало это ненавистное слово. Охваченный страхом, я посмотрел на Анну. Она кусала губы.

– Пошли, – после некоторого раздумья произнес я. – Пойдем опять в редакцию.

Когда мы пришли в «Оттава джорнэл», нам сказали, что главный редактор принять нас не сможет. Однако к нам подошла молодая репортерша, чтобы нас выслушать. Это была хорошенькая блондиночка, которую звали Лесли Джонстон. Она обратилась к нам дружелюбно и заинтересованно, погладила Андрея по головке и предложила присесть.

Я рассказал ей всю историю. Она слушала внимательно, бросая время от времени на Анну взгляд, как бы обращаясь к ней за подтверждением сказанного. Она быстро просмотрела документы и взяла их в кабинет главного редактора. Возвратилась репортерша быстро.

– Мы очень сожалеем, – произнесла она и возвратила мне бумаги. – Ваша история нам не подходит. В нынешнее время никто не осмелится поднять руку на Сталина.

Анна была первой, кто смог хоть что-то сказать:

– Милая девушка, а что же нам теперь делать?

Репортерша немного подумала и ответила:

– А почему бы вам не пойти в полицию и не обратиться по вопросу получения нашего гражданства? Это не позволит красным выдворить вас отсюда.

В полной растерянности мы снова направились в министерство юстиции. Полицейский чиновник в отделе паспортизации объяснил нам, что полиция не занимается вопросами получения прав гражданства, и посоветовал обратиться в канцелярию прокурора на Николас-стрит.

Путь туда был неблизкий, а на улице становилось все жарче. Андрей совсем раскис, и мне пришлось нести его на руках. Да и Анна явно переутомилась. Но это были еще, как говорится, цветочки. Из-за моего решения мы попали в опасную ситуацию, поэтому надо было действовать быстро и решительно.

В канцелярии прокурора нам сказали, что дама, занимающаяся вопросами оформления гражданства, ушла на обед и будет отсутствовать еще некоторое время. Тут до меня дошло, что и мы с самого раннего утра ничего не ели. Мы направились в небольшой ресторанчик, расположенный неподалеку. Сделав заказ, я взглянул на часы. Было без четверти двенадцать. Я мог себе представить, что сейчас происходило в посольстве. Но может быть, отсутствия документов еще не хватились, лишь сотрудники удивятся, что я не вышел на работу.

За обедом Андрей заснул. Анна решила, что будет лучше отвести ребенка к англичанке, с которой у нее установились дружеские отношения и которая проживала неподалеку от нашего дома. Это было, конечно, рискованно, но мы не могли больше таскаться по улицам с утомившимся парнишкой. На трамвае мы доехали до Сомерсет-стрит. Соседка была довольна, увидев нас, а Анна объяснила ей, что нам перед отъездом в Москву надо еще кое-что закупить. И мы попросили разрешения оставить ребенка у нее до нашего возвращения.

Затем опять поехали в канцелярию прокурора. Сотрудница дала нам формуляры для заполнения и попросила прийти на следующий день, чтобы сделать фотографии. Я растерянно посмотрел на нее и спросил:

– А как долго будет длиться оформление документов?

– О, я точно не знаю, – ответила она. – Может быть, всего несколько месяцев.

Анна расплакалась. Впервые мужество покинуло ее. Положив руку ей на плечо, я попытался ее успокоить. В отчаянии осмотрелся. За соседним столом сидела дама в красном платье, с которой мы говорили вначале, еще до того, как пошли перекусить. Внезапно решившись, я пересек комнату и, подойдя к ней, выложил всю свою историю.

С большим удивлением она стала слушать мой рассказ, потом поднялась и принесла два стула. Махнув Анне рукой, она пригласила ее присесть. На ее столе. стояла табличка с именем и фамилией – миссис Фернанда Джобарн.

– Об этом должен узнать весь мир, – произнесла она решительно. – Попробую вам помочь.

У меня на глаза чуть было не навернулись слезы. Анна крепко сжала мою руку, миссис Джобарн же стала звонить в редакцию какой-то газеты. Я слышал, как она сказала, что в ее бюро произошла «история международного значения», и просила немедленно выслать репортера. Разговор проходил тяжело. Ей объяснили, что все заняты своими делами, и попросили сказать по телефону, о чем идет речь. Тогда она связалась еще с кем-то.

Примерно через полчаса появился репортер. Он лично знал миссис Джобарн и сердечно ее приветствовал. Она представила нас друг другу и вкратце изложила мою историю. Анна передала мне документы, и я стал переводить все подряд. Он попросил меня повторить те места, где речь шла об атомной бомбе. Тогда я перевел ему досье на руководителя прогрессивной рабочей партии Сэма Карра. Оно произвело на него большое впечатление, и он лишь покачал головой.

– Для нас это – горячее дельце, слишком горячее, – сказал он наконец. – Этим должна заняться полиция или даже правительственная администрация. Предлагаю вам пойти туда.

Миссис Джобарн, я и Анна заговорили одновременно, пытаясь уговорить его принять в этом деле участие. Но он еще раз выразил свое сожаление и ушел. Миссис Джобарн тяжело вздохнула:

– Не знаю даже, что теперь делать. Видимо, вам надо последовать его совету. Ну, всего вам хорошего.

Мы вышли на улицу, ярко освещенную солнцем. Я остановился, не зная, к кому еще обратиться. Анна взяла меня за руку.

– Пойдем домой, Игорь, – произнесла она, совсем обессилев.

Опасность, которая грозила нам по возвращении домой, как-то сгладилась. Силы оставили и меня. Дома можно было бы немного передохнуть, поразмыслить и решить, что делать дальше.

Где-то в подсознании теплилась надежда, что все трудности когда-нибудь да кончаются и все будет хорошо.

Когда мы приблизились к дому, я предложил Анне сходить за Андреем, сам же решил проверить, все ли нормально, и дать ей знать.

Стараясь не производить никакого шума, поднялся по лестнице и, подойдя к двери квартиры, прислушался. За дверью все было тихо. Отперев ее, заглянул вовнутрь. Вроде все в порядке. Пройдя через комнаты, вышел на задний балкон. Никого и ничего не видно. Анна уже смотрела из окна соседки, и я подал ей знак, что можно идти.

Когда она пришла вместе с Андреем, я бросился на кровать, пытаясь хоть немного вздремнуть, но уснуть так и не смог. Каждый шорох заставлял меня вздрагивать. Через некоторое время я встал и подошел к окну. Сердце мое остановилось от страха.

На скамеечке в сквере сидели двое мужчин и смотрели на наши окна!

Я сразу же отошел от окна, хотя и стоял за шторой. Те двое разговаривали между собой и посматривали на наши окна. Узнать их из-за большого расстояния я не смог. Видимо, это были посторонние люди. Когда я пошел к Анне на кухню, в дверь квартиры громко постучали.

Я буквально окаменел. Когда же Анна выглянула, я подал ей знак не выходить. В дверь снова постучали, на этот раз громче и нетерпеливее. Стучали еще четыре раза. Когда человек за дверью решил уже уходить, из гостиной вдруг выбежал Андрей.

В дверь опять постучали кулаком. Грубый голос произнес:

– Гузенко!

Я узнал голос. Это был младший лейтенант Лаврентьев, шофер Саботина.

Он несколько раз назвал мое имя, потом стал спускаться вниз по лестнице. Я вновь поспешил к окну, выходившему на улицу. Двое мужчин все еще сидели на скамейке, посматривая время от времени в нашу сторону.

Анна перешла в гостиную и посадила Андрея на колени. Они пристально смотрели на меня. Мне было ясно, что настало время действовать. На часах было уже пять минут восьмого. Значит, наш сосед Харольд Майн, унтер-офицер канадских военно-воздушных сил, должен быть уже дома. Я побежал на задний балкон. Майн вышел на свой вместе с женой, чтобы прийти в себя от дневной жары.

Я спросил его, могу ли я с ним поговорить. Майн ответил:

– Само собой разумеется. Что у вас за проблема?

Я спросил, смогут ли они с женой присмотреть за Андреем, если со мной и Анной произойдет что-либо непредвиденное?

Унтер-офицер удивился. Затем сказал, чтобы я перебрался на его балкон, дабы переговорить о случившемся. Понимая, что у меня нет времени на долгие объяснения, я сказал, что опасаюсь покушения НКВД на нашу жизнь, чем и вызвано беспокойство о мальчике. Майн посмотрел на меня недоуменно, однако выражение его лица изменилось, когда я сказал ему о мужчинах, сидящих на скамейке. Он попытался было помочь мне возвратиться на свой балкон, но остановился, заметив во дворе некоего мужчину, смотревшего на нас.

Майн стал действовать быстро.

– Гузенко, приводите свою жену и мальчика к нам, а я вызову полицию.

Мысль искать помощи у полиции меня больше не страшила. Я чувствовал себя стоящим перед пропастью, однако решительные действия моего соседа внушили мне обнадеживающее чувство: скоро все будет хорошо.

Перебравшись на свой балкон, я вошел в квартиру. Входная дверь была открыта, а Анна и Андрей исчезли.

Выскочив на лестничную клетку, остановился в недоумении, увидев Анну и Андрея, входивших в квартиру миссис Френсис Эллиот, жившей напротив.

Выслушав нашу историю, она предложила переночевать у нее, так как ее муж с сыном были в отъезде и у нее была свободная кровать. Для мальчика что-нибудь тоже отыщется.

Дружеское ее предложение я воспринял с благодарностью. Пока женщины продолжали разговор, я обессиленно опустился в кресло в гостиной. Через какое-то время на лестнице раздались тяжелые шаги. Это были унтер-офицер Майн с двумя полицейскими. Я рассказал им свою историю и высказал опасение, что меня могут ликвидировать те двое мужчин, что сидят на скамейке в сквере, совместно с мужчиной, появившимся в нашем дворе после посещения дома младшим лейтенантом Лаврентьевым.

Полицейские задали еще несколько вопросов, потом обратились к миссис Эллиот:

– Мы будем охранять этот дом всю ночь. Свет из вашей ванной виден на улице. Пусть он там горит целую ночь. Выключить его следует только в случае, если что-то произойдет. Это будет для нас знаком, что требуется наша помощь.

Затем старший наряда сказал мне:

– Мистер Гузенко, держите голову выше. Вам теперь беспокоиться не надо. Если мы вам понадобимся, то будем немедленно у вас. Добро?

Его улыбка подействовала на меня успокаивающе.

– О'кей, – автоматически ответил я.

– Тогда пока.

Полицейские вышли.

Часов около десяти вечера миссис Эллиот приготовила постели и предложила нам ложиться. Отдых нам действительно был очень нужен. Прежде чем лечь, я выключил в комнате свет, поднял жалюзи и глянул вниз. На улице никого не было видно.

Около полуночи мы с Анной проснулись от стука в дверь нашей квартиры. Подойдя к двери, я заглянул в замочную скважину. Возле моей квартиры стоял сам Павлов.

Его сопровождали Рогов, Ангелов и Фрафонтов, его личный шифровальщик. Тут я услышал, как открылась дверь квартиры Майна, и тот спросил, что им надобно. Один из четырех назвал мою фамилию. Унтер-офицер ответил:

– Никого из них сейчас там нет.

Павлов поблагодарил его, и вся четверка спустилась вниз.

Когда я повернулся, чтобы отойти от двери, Анна сжала мне руку.

– Не вздумай выходить, – прошептала она, – они наверняка еще вернутся.

Подойдя еще раз к замочной скважине, я увидел, что Павлов пытается открыть нашу дверь отмычкой. Послышался щелчок, и все четверо быстро вошли внутрь, закрыв за собой дверь.

Ко мне подошла на цыпочках миссис Эллиот:

– Я попыталась несколько раз выключить и включить свет в ванной, но полицейские не появились. Что мне делать?

Я попросил ее вызвать полицию по телефону. Она набрала номер коммутатора и потребовала сообщить в полицию, что в квартиру номер 4 по Сомерсет-стрит пытаются проникнуть посторонние люди.

Не прошло и нескольких минут, как у двери нашей квартиры появились уже знакомые нам полицейские. Тот из них, кто говорил с нами – Томас Уэлш, – без соблюдения формальностей вскрыл дверь. Вместе со своим коллегой, Джоном Маккаллохом, они застали четверых мужчин, которые ворошили ящики моего письменного стола.

Слегка приоткрыв дверь квартиры миссис Эллиот, мы прислушались. По всей видимости, Уэлш потребовал от них объяснений, так как Павлов командным тоном произнес:

– В этой квартире проживает один из сотрудников советского посольства, некто Гузенко. Сегодня он находится в Торонто. Здесь у него находятся некоторые документы, которые нам срочно нужны. Разрешение на их поиск у нас имеется.

Полицейский Уэлш ответил таким же командным тоном:

– И что же, он дал вам разрешение взломать замок в двери? Вы действовали не голыми же руками…

Павлов разозлился:

– Кто позволил говорить вам со мной в таком тоне? Ключ от квартиры у нас был, но он где-то затерялся… К слову говоря, это – советское имущество, и мы имеем право делать здесь все, что нам заблагорассудится. Приказываю вам немедленно покинуть квартиру!

Уэлш взглянул на коллегу и обратился к Павлову:

– Мой коллега Маккаллох настаивает на том, чтобы мы здесь дождались приезда нашего инспектора. Полагаю, вы не будете возражать против этого. Могу ли я попросить вас предъявить документы?

Наконец появился инспектор Макдональд и взял всю четверку в оборот. Павлов кипел от ярости. Он обвинил полицейских в оскорблении и нарушении иммунитета советских дипломатов. Инспектор потребовал, чтобы все оставались на месте, пока он не получит соответствующих указаний от своего руководства. После того как он вышел, Павлов приказал своим сопровождающим покинуть дом. Уэлш и Маккаллох их уходу препятствовать не стали.

Около четырех часов утра в дверь нашей квартиры снова постучали, но на этот раз осторожно и тихо. Но прежде чем я смог распознать стучавшего, он исчез.

Утром к нам пришел другой инспектор полиции. Он заявил, что канадская полиция хотела бы переговорить со мной в здании министерства юстиции.

– Наконец-то, Игорь, наконец-то, – произнесла Анна. – Теперь тебя выслушают. Я так рада.

Поспешно надевая пиджак, я взглянул на Анну. Она показалась мне очень бледной и взвинченной.

– Что ты будешь делать, пока я буду находиться в министерстве юстиции? – спросил я ее.

Она ответила с полным хладнокровием:

– Мне надо кое-что постирать. Не беспокойся за меня, Игорь.

На этот раз прием, оказанный мне, резко отличался от двух предыдущих. Там меня уже ожидали высокопоставленные чиновники полиции и министерства. Со мной обращались вежливо и корректно, и я отвечал на их вопросы не менее пяти часов. Секретные бумаги вызвали значительный интерес и жаркие дискуссии, после того как они выслушали мой перевод.

Когда я описывал трудности, которые встретились мне на пути к пониманию, дежурный полицейский вахмистр непроизвольно улыбнулся.

– А ведь мы не оставили вас без внимания, как вы думаете, – сказал он.

Сформулировано неплохо, – добавил один из полицейских, – если учесть, что я с моим коллегой просидели несколько часов в сквере, наблюдая за вашей квартирой.

Следовательно, те двое были из полиции! Оказывается, в течение тех двух часов, что я с Анной и Андреем сидел в министерстве юстиции, министерство иностранных дел вместе с полицией ломали себе головы над тем, как поступить со мной. Они даже проконсультировались с премьер-министром Маккензи Кингом. Было принято решение установить за мной наблюдение на несколько дней, чтобы выяснить, можно ли мне верить или же я просто шизофреник. Кроме того, всем было ясно, что в случае достоверности изложенных мной фактов дело примет международный характер.

После наполненных страхом тех двух дней, мне в моей жизни пришлось пережить еще очень многое, связанное с потребностью постоянно скрываться от людей. Анна была беременна, и Павлову об этом было известно. Так что все больницы находились, несомненно, под его контролем. В декабре было принято решение положить ее в больницу как жену одного из полицейских, который будет изображать ее супруга. Выдавая себя за иностранца, он избежал многих вопросов и необходимости занести подробные данные в больничный лист. Он говорил на ломаном английском языке, утверждая, будто бы является выходцем из Польши, Анна тоже выдавала себя за полячку, которая почти не знала английский язык.

Родила она девочку весом 3 килограмма 600 граммов. Проходившая мимо кровати Анны медицинская сестра (было это через два дня после ее разрешения), остановилась и воскликнула:

– Алло! Вот это неожиданность! Вы меня не узнаете? А я ведь занималась с вами, когда вы родили мальчонку!

Анна здорово перепугалась, но ей удалось сыграть свою роль. Она объяснила, что является польской крестьянкой и никогда еще не была в Оттаве. Тут как раз подошел ее «муж», и медсестра отошла, бормоча, что, видимо, ошиблась. История эта никаких последствий не имела, однако сильно нас обеспокоила.

Жить, постоянно скрываясь, очень непросто[70]. Я несколько раз выступал на судебных процессах, связанных со шпионажем, на некоторых раз по двадцать, но меня всегда надежно охраняли. Канадская полиция не рискует. Может быть, придет еще время, когда бдительность ее будет уже не нужна, и мы с Анной и детьми сможем жить нормальной жизнью.

Поиск по сайту: