Августа 200. года. Я боюсь самой себя. Со мной происходит что-то странное

Я боюсь самой себя. Со мной происходит что-то странное. Может быть, у меня шизофрения? Или еще какое-нибудь психическое расстройство. Я боюсь, что меня запрут в сумасшедший дом, тогда я погибла. Нет ничего страшнее, чем попасть туда. Меня не выпустят до конца жизни, будут говорить родственникам, что у меня редкая болезнь, что я должна оставаться под наблюдением. Если бы здесь был кто-нибудь, с кем я могла бы посоветоваться. Это невыносимо, мне страшно!

Каждое утро я просыпаюсь от невыносимого жара, у меня болит все тело, мысли путаются. Ощущение, что еще несколько мгновений, и я умру. Кажется, что голова вот-вот разорвется на части. Я мечусь по дому, словно ищу чего-то, но сама не знаю чего. Иногда мне хочется покончить с собой, чтобы избавиться от этой боли, но это не выход. Нужно найти другое решение.

Приступы всегда происходят до полудня и только один раз в день. Три-четыре часа мучений, потом удивительно яркое видение. И вот оно, облегчение, ясность сознания, когда я наконец-то начинаю понимать кто я, где я. Так происходит до тех пор пока я не лягу спать, я не вижу снов, ночь пролетает, как одно мгновение, и все начинается снова. Сегодняшнее видение было очень странным. Не знаю, что-то изменилось.

Я видела себя лежащей на кровати в какой-то старинной, очень эффектной комнате, такие обычно показывают в фильмах о средневековой Франции. Каменные стены, задрапированные зеленым бархатом, расшитым серебром. Гобелены со сценами охоты, низкие табуреты, медвежьи шкуры на полу. Два громадных готических окна. Варварская кровать, способная вместить десять человек, в центре которой лежала я. Потом наступил какой-то момент, когда я почувствовала, что меня стало две. Не знаю, как это объяснить, но одна лежала на кровати, а вторая стояла в углу, прижавшись к стене. Я видела сама себя, ощущала два своих тела. Одно чувствовало сиреневый шелк простыней, второе – холод стен. Я смотрела на себя долго, очень долго. Мое первое «я», лежавшее в постели пугало меня.

Тонкая, невероятно белая сорочка почти сливалась по цвету с кожей. Я бледная, но не настолько же! Это страшило меня, казалось, что мое тело сделано из мрамора. Только ресницы и волосы отличались от всего остального по цвету. Хотя, может быть, это была всего лишь игра лунного света. Ведь он так меняет все окружающее нас даже в реальной жизни. Я люблю луну, но ее свет искажает все, меняет звуки, стирает значения, сбивает с пути, вводит в заблуждение.

Это было ужасно – оставаться наедине с самой собой, поэтому я даже обрадовалась, когда дверь открылась и в комнату вошел мужчина. В неверном лунном свете я не различала его черт, лишь его желтые тигриные глаза. Он видел только одну из нас, ту, что лежала в постели. Я, стоящая у стены, оставалась для него невидимкой. Он был одет в костюм, напоминающий наряды Жана Маре В «Тайнах Бургундского двора». В нем было что-то, что пугало меня больше, чем мое раздвоение. Не знаю, может быть, это был тот же мужчина, которого я видела раньше, но луна, прическа, усы, борода – все это так меняет облик..

Он сел на кровать, пытался разбудить меня, но у меня не шевельнулся ни один мускул, не дрогнули ресницы. Даже грудь не вздымалась от дыхания. Он погрузил пальцы в мои волосы, тяжело вздохнул. Его шепот был страшнее молчания, в нем слышалось шипение и рычание большой кошки, резкое и раздраженное.

-Ты так ждала этой осени, но только сейчас я понимаю почему. Ты хотела покоя и получила его, но что ты будешь делать с этим мраморным телом. Оно недвижимо, холодно. Кровь не течет больше по твоим жилам, она остановилась. Твои глаза не видят ничего. У тебя нет сил открыть их. Я готов был убивать ради тебя и убил бы, если бы смерть не нашла тебя раньше. Это осеннее колдовство, всего лишь осеннее колдовство, сумрачное, тягучее, опьяняющее. Ты еще долго пробудешь такой, до тех пор пока из земли не покажется первый цветок. Но теперь ты в моей власти, я волен делать с тобой все что угодно. Ты мраморная статуя, бесчувственная и холодная, прекрасная, но неживая.

Мне стало жутко, казалось, что сердце перестало биться у меня в груди. Я не ощущала собственного пульса. Неужели в тот момент я действительно была мертва? Он провел кончиками пальцев по моей щеке, по шее, а потом поцеловал в ключицу. Мне было настолько неприятно прикосновение его жесткой бороды, а особенно свет, сияние его желтых глаз, что я ощутила, как два моих «Я» сливаются воедино, и я возвращаюсь к жизни. В окнах появились первые лучи солнца.

-Слишком рано,- пророкотал он и бросился к окну. Из комнаты он вылетел странной птицей, громадной и отвратительной. Я не смогла ее рассмотреть, но силуэт ярко выделялся на фоне рассветного неба.

Я очнулась в своей спальне, хотя помню, что приступ начинался в библиотеке. Моя блузка была расстегнута, а на ключице, там, где он целовал меня, было маленькое пятно. Мне страшно, это напоминает фильмы о Фредди Крюгере. Скоро я поверю, что в моем доме завелся невидимка, либо я сошла с ума. Но какие однако образы у этого сумасшествия! Осеннее колдовство. Красиво и страшно, как бодлеровские «Цветы зла». Смотреть бы на все это со стороны, или читать книгу, переживать наяву, злейшему врагу такого не пожелаешь.

В тот день я чуть было не попался. Накануне она все время была дома, и я не смог ввести в яблоко дозу. Я с утра сторожил ее у дверей дома, к счастью, где-то в восемь она вышла куда-то, наверное в магазин. Стоило ей только повернуть за угол, как я ухе был в доме., делал свое черное дело. Но она вернулась раньше, чем я ушел. Как последний идиот, я метнулся в ее спальню и забрался под кровать, благо бархатное покрывало падало до самого пола.

Напротив ее комнаты была библиотека, и несколько минут спустя я мог наблюдать за ней. В начале я видел только ее ступни. Она всегда ходила по дому босиком. Нежные белые ноги, она казалась такой беззащитной, ранимой, но в то же время, я не видел ничего более красивого, чем стройная линия ее ноги. Потом в поле моего зрения попала юбка, кисть левой руки, тонкая блузка без рукавов. Она села в кресле у окна, тогда я смог видеть ее всю. Она ела яблоко, то самое, в которое я только что ввел дозу. В лучах солнца она казалась золотой, особенно волосы – сплошной поток красного золота.

Начал действовать наркотик. У нее участилось дыхание, она нервно встряхнула головой. Готов поклясться, что у нее расширились зрачки, но я не мог видеть этого с такого расстояния. Глаза начали медленно закрываться, недоеденное яблоко упало на пол. Наркотик подействовал слишком быстро. Голова бессильно повисла. Дыхание выровнялось, стало странно легким.

В ту минуту я понял, что должен рисковать. Я тихонько затащил один ее шлепанец под кровать, (изящная штучка, похоже на ручную работу, не знаю, зачем они ей были нужны, она в них дефилировала только по вечерам от ванной до спальни и не более того) и запустил им в стенку. Звук был громкий, но она даже не шевельнулась. Я попробовал стучать по полу, хлопать в ладоши, кашлять, она не реагировала. Я вылез из-под кровати и должен был выйти из дома, но вместо этого подошел к ней. Зачем я это сделал? Это было так глупо. Мне показалось, что она вот-вот упадет из кресла на пол. Если бы она набила себе шишку, то это было бы еще полбеды, а если сотрясение мозга? Она ведь уже столько раз падала. Я не выдержал, поднял ее на руки и отнес в спальню. Я почти не дышал, но кажется, если бы рядом с ней выступал хор Александрова, она и в этом случае не очнулась бы. Мне хотелось просто стоять и смотреть на нее, такую невинную, Чистую, простую, даже мои наркотики не могли что-либо изменить в ней. Я сам не знаю, как оказался сидящим рядом на кровати. Чтобы хоть как-то успокоить совесть, я стал щупать пульс. Всего двадцать пять ударов минуту, страшно. Но я еще ни разу не смотрел на нее как на женщину. В тот момент я с удивлением обнаружил, что она не просто хорошенькая, а удивительно красивая. Я не знаю, как правильно охарактеризовать ее, знаю лишь, что каждая клетка моего тела хотела прикоснуться к ней. Ее кожа притягивала и манила меня. Я коснулся ее щеки и чуть не сошел с ума. Во мне боролись страх разбудить ее и желание касаться ее, второе победило. У нее была такая нежная бархатная кожа. Я скользнул по ее теплой щечке, вниз на шею, потом стал расстегивать блузку, тихо-тихо. Она не могла заметить. Она была так прекрасна в своей невинной свежести. Белая кожа сводила меня с ума. Я не удержался и поцеловал ее в ключицу, похоже в тот момент я потерял счет времени. Аромат ее кожи, смешанный с запахом ночной фиалки, дурманил меня, видимо я поцеловал ее слишком сильно и поставил ей засос. Она сразу же начала шевелиться, и я сбежал как вор, застигнутый на месте преступления. А потом весь день не отходил от компьютера, пытался понять: разгадала ли она, что с ней происходит.

……………………………………………………………………………………………

Поиск по сайту: