Чтобы тебе было с кем спать, когда меня с тобой нет

И простая подпись – изящные буквы Ж и К.

Я сунула открытку в конверт и повернулась и Ричарду, прижимая к животу пингвина. На лице Ричарда было самое бесстрастное выражение, которое он только мог изобразить. Но как он ни старался, у него не вышло. Обнаженная душа кричала у Ричарда из глаз, кричала о нужде, о невысказанном.

Зейн и Черри попятились от кровати, пробираясь к двери. Они не бросились из комнаты, но постарались не находиться между нами. Я не думала, что у нас выйдет настоящая драка, но понимала их.

– Можешь прочесть записку, если хочешь. Но не думаю, что тебе от этого полегчает.

Он издал короткий звук – не совсем похожий на смех.

– Надо ли предлагать бывшему воздыхателю читать письма нынешнего любовника?

– Я не хотела делать тебе больно, Ричард. Если тебе станет легче от прочтения записки – читай. Кроме того первого раза, я ничего не сделала, о чем бы ты не знал. И не собираюсь начинать сейчас.

У него напряглись желваки на скулах, жилы натянулись на шее до самых плеч. Он покачал головой:

– Я не хочу ее видеть.

– Отлично.

Я повернулась, держа в одной руке открытку и пингвина, а другой открыла ящик комода и схватила, что лежало сверху, не слишком рассматривая. Мне хотелось убраться из внезапно затихшей комнаты, подальше от глаз Ричарда.

– Я слышал, с тобой там кто-то пришел, – сказал он спокойно. – Кто?

Я повернулась, держа в охапке пингвина и одежду.

– Луи и Ронни.

Ричард нахмурился:

– Луи прислал Рафаэль?

Я покачала головой.

– Нет, они с Ронни ездили в приют любви. Луи не знает, что здесь творится. Он сильно злится на Грегори. Дело в личной неприязни, или это из-за Стивена?

– Из-за Стивена, – ответил Ричард. – Луи очень верен своим друзьям.

Он сказал так, будто намекал, что не все обитатели этого дома умеют хранить верность. А может, мне уже самой мерещится двусмысленность в самых невинных фразах. Может быть. Вина – многогранное чувство. Но, глядя в честные карие глаза Ричарда, я не думала, что услышала то, чего он не договаривал.

Если бы я знала, что ему сказать, я бы отослала леопардов и мы бы побеседовали. Но накажи мена Бог, если я знала. Так, этот разговор подождет, пока я все не обдумаю. Даже лучше, что подождет. Я не думала, чувствую ли еще что-то к Ричарду, или он ко мне. Я спала с другим, любила другого. Это очень усложняло дело. От этой мысли я улыбнулась и встряхнула головой.

– Что смешного? – спросил он, и в глазах его были боль и вопрос.

– Смешного? Ничего, Ричард, абсолютно ничего.

И я побежала в ванную переодеваться. Это была самая большая ванная в доме, с утопленной в пол мраморной ванной. Не такой большой, как ванна Жан-Клода в «Цирке», но близко к тому. В изголовье и в ногах ванны стояли белые свечи – нетронутые, свежие, новые, ждущие наступления ночи. Он выбрал свечи с перечной мятой – ему нравились ароматические свечи со съедобным запахом. Фетишизм к еде сказывался.

К подсвечнику была приклеена еще одна открытка. На конверте ничего не было написано, но я ее развернула – считайте, что по интуиции.

В открытке говорилось: «Если бы мы были одни, mа petite, ты зажгла бы их для меня на закате. И я пришел бы к тебе. Je reve de toi». Последняя фраза по-французски значила «Мечтаю о тебе». На этой открытке вообще не было подписи. Очень он был самоуверенный, Жан-Клод. Если ему верить, я была единственной женщиной за четыреста лет, которая ему отказала. И то в конце концов сдалась. Честно говоря, я рада была бы заполнить ванну, зажечь свечи и ждать голая и мокрая, чтобы он пробудился от дневного забытья. Очень, очень это было бы заманчиво. Но у нас дом полон гостей, а если Ричард останется ночевать, то нам придется вести себя прилично. Если бы Ричард бросил меня ради другой женщины, я бы и вполовину так не переживала, как он, но все равно не могла бы оставаться с ним в одном доме и слышать, как он занимается с ней любовью. Даже у меня не хватило бы на это силы воли. И я никак не собиралась ставить Ричарда в такое положение. По крайней мере намеренно.

Мне пришлось еще раз выйти из ванной в спальню. Во-первых, я забыла нормальный лифчик, а лифчики без бретелек не предназначены, чтобы носить их так долго. Вторым делом я заменила схваченные впопыхах шорты на джинсы.

И каждый раз я чувствовала на себе взгляд Ричарда. Зейн и Черри глядели на нас, как настороженные собаки, опасающиеся, что их сейчас пнут. Напряжение сгустилось в воздухе, хоть топор вешай, и леопарды это чуяли. Как будто Ричард очень сосредоточенно думал, и я его ощущала – давление, которое может закончиться нотацией или перебранкой.

В конце концов я надела новые джинсы того чудесного темно-синего цвета, который никогда долго не держится, ярко-синий топ, белые спортивные носки и белые кроссовки с черным верхом. Грязные шмотки я покидала в бак и сверху придавила платьем. Оно, конечно, было с маркировкой «только сухая чистка». «Файрстар» я заткнула за пояс джинсов. Была у меня для него внутренняя кобура, но в спальне. Однако я могла вполне без нее обойтись, так что лишний раз не надо было проходить мимо Ричарда. Я опасалась при этом, что искушаю судьбу. Он в конце концов настоит на разговоре, а я к нему не готова. Может, к этому конкретному разговору я вообще никогда не буду готова.

Чужое пальто с тяжелым браунингом в кармане я перекинула через руку. Автомат висел у меня на плече вместо сумочки. Когда спальня освободится, я суну автомат в шкаф. Если у тебя так много заряженных стволов, вся штука в том, чтобы не оставлять их валяться где попало. Ликантропы классно умеют драться, но почти никто из них не знает, с какого конца стрелять из огнестрельного оружия. Лежащий просто так ствол чем-то соблазнителен, особенно если это такое крутое оружие, как автомат. Он почти физически подмывает его взять, прицелиться, сделать бах-бах. И оружие либо нужно держать запертым и разряженным, либо носить с собой. Таковы правила. Нарушишь их – и тогда восьмилетние детишки сносят головы своим маленьким сестренкам.

Я прошла в гостиную. Грегори на диване не оказалось. Я решила, что его понесли в спальню, но пошла убедиться. Было бы чертовски глупо прошляпить Грегори и дать умыкнуть его из моего дома.

Черри и Ричард устраивали его в постель, Зейн им помогал. Грегори уже достаточно очнулся, чтобы стонать. Ричард увидел, как я заглядываю в дверь.

– Я просто проверяю, что Грегори уже лучше, – сказала я.

– Нет, ты проверяешь, не зацапали ли его плохие парни, – ответил он.

Я опустила глаза, потом посмотрела на него:

– Да.

Может, мы бы сказали и больше, но Грегори проснулся, когда его ноги стали укладывать на вытяжение. И застонал. У ликантропов лекарства из организма выводятся поразительно быстро. Черри набрала в шприц какую-то прозрачную жидкость, и я сбежала. Не люблю уколов. А на самом деле не хотела слушать нравоучения Ричарда насчет пистолетов. То, что он ликантроп, не было нашей единственной трудностью. Ричард считал, что я слишком легко убиваю. Может, он и был прав, но я не раз спасала его шею, быстро спуская курок. А его щепетильность не раз ставила меня под удар.

Я вернулась на лестницу, тряся головой. И какая нам разница? Мы были во многом не согласны. Ничего бы не вышло. Да, мы хотели и даже любили друг друга. Этого было мало. Если бы мы не смогли найти компромисса по всем остальным вопросам, разорвали бы в конце концов друг друга на части. И лучше расстаться как можно менее болезненно.

Моя голова вполне соглашалась с такой логикой, но тело ей противилось.

Я пошла на кухню, учуяв запах кофе. Приятная была бы кухня, если бы я когда-нибудь готовила или принимала гостей. Шкафчики темного дерева, а между ними большой остров с крючками для кастрюль и сковород. У меня кухонной утвари и припасов не хватило бы даже на один шкафчик, не то что на все это великолепие. Из всех помещений моего нового дома в этом я более всего чувствовала себя чужой. Очень уж оно было не таким, какое я бы сама выбрала.

Ронни и Луи сидели возле моего двухместного столика. Он стоял на возвышении в эркере. Место было предназначено для полномасштабного обеденного стола, и мой столик там смотрелся как временно исполняющий обязанности. Почти весь стол занимали цветы – еще одно дополнение.

Мне не надо было считать их, я и так знала, что там дюжина белых роз и одна одинокая красная. Белые розы Жан-Клод посылал мне годами, но даже с тех пор, как мы стали любовниками, тринадцатая появилась впервые. Красная, алая, островок страсти в море белой чистоты. Карточка при цветах отсутствовала, поскольку не была нужна.

Джемиль прислонился к стене неподалеку от Ронни и Луи и прихлебывал кофе из чашечки. Когда я вошла, он замолчал, из чего я сделала вывод, что он говорил обо мне. Быть может, и нет, но молчание повисло тяжелое, а Ронни очень тщательно старалась на меня не смотреть. Луи, наоборот, смотрел слишком пристально. Ага, Джемиль уже многое выболтал.

А что выболтал – мне даже знать не хотелось, пока не введу в организм кофеину.

Я налила себе кофе в чашку с надписью: «Минздрав предупреждает: обращаться ко мне, пока я не выпью первую чашку кофе, опасно для вашего здоровья». Чашка эта стояла у меня в офисе, пока мой босс не обвинил меня в устрашении клиентов. Новую я пока не выбрала. На ней должна быть подходящая надпись.

На ящике стояла новая блестящая кофеварка с открыткой. Я пригубила кофе и вскрыла конверт.

«Чтобы согреть твое тело и заполнить эту пустую cuisine». Кухню по-французски. В записках Жан-Клод часто вставлял французские слова, и даже прожив пару сотен лет в этой стране, не всегда правильно строил английские фразы. Говорил он безупречно, но многие говорят на втором языке лучше, чем пишут. Конечно, это мог быть окольный способ учить меня французскому – и получалось. Он пишет записку, а я потом его ищу и спрашиваю, что она значит. Когда тебе шепчут на ухо французские нежности, это класс, но через какое-то время начинаешь задумываться, что они значат. Бывали и другие уроки, но о них я публично рассказывать не собираюсь.

– Приятные цветы, – сказала Ронни.

Голос у нее был совершенно безразличный, но по поводу Жан-Клода она сообщила мне свое мнение без околичностей. Она считала, что он наглый тип. Я с ней была согласна. Она считала, что он олицетворяет зло. С этим я не соглашалась.

Я села на дальнем краю восьмиугольного возвышения, спиной к стене, голова чуть ниже уровня окон.

– Ронни, мне на сегодня хватит нравоучений. О'кей?

Она пожала плечами и отпила кофе:

– Ты уже взрослая девушка, Анита.

– Сама знаю.

Я даже сама услышала, насколько резко ответила.

Автомат я положила рядом на пол, вместе с пальто. Подула на кофе, черный и крепкий. Иногда я добавляю сахар и сливки, но для первой чашки сойдет и черный.

– Джемиль нам рассказал, – произнес Луи. – Вы с Ричардом действительно вызывали силу посреди «Цирка»?

Я отпила кофе и только потом ответила:

– Очевидно.

– У крысолюдов нет эквивалента лупы, но это же не обычная способность – вот так вызывать силу.

Ронни переводила между нами взгляд слегка расширенных глаз. Я ей рассказывала, что творится в моей жизни, и она ошивалась со мной и с монстрами достаточно долго, чтобы встретить Луи, но все же этот мир был для нее чужой и новый. Иногда я думала, что ей бы лучше держаться от монстров подальше, но, как она сама сказала, мы обе взрослые девушки. Иногда она даже пистолет с собой носит. Так что может решать сама за себя.

– Я уже больше десяти лет вервольф, – сказал Джемиль. – Это моя третья стая. И я никогда не слышал, чтобы лупа могла помочь Ульфрику вызвать силу за пределами лупанария – то есть места нашей силы. Обычно лупа и этого не может. Первая на моей памяти, кто умел вызывать силу в лупанарии, была Райна. Она даже без полной луны умела делать штуки, увеличивающие ее силу, но ничего подобного тому, что я сегодня испытал.

– Джемиль говорит, что ты помогла Ричарду вызвать достаточно силы, чтобы его вылечить, – добавил Луи.

Я пожала плечами – осторожно, чтобы не пролить кофе.

– Я помогла Ричарду овладеть его зверем. Это вызвало... что-то. Не знаю что.

– У Ричарда был припадок ярости, и ты помогла ему прийти в себя? – спросил Луи.

Я посмотрела на него.

– Ты видел его припадки?

– Один раз.

Я поежилась.

– Этого вполне достаточно.

– Но ты помогла ему справиться со зверем.

– Так и было, – сказал Джемиль, и вид у него почему-то был довольный.

Луи глянул на него и покачал головой.

– К чему вы все это? – спросила я.

– Я говорил Ричарду, что ему не станет лучше, пока он не вычеркнет тебя из своей жизни. Полностью. Я думал, он должен тебя забыть, чтобы исцелиться.

– А сейчас ты передумал?

– Если ты умеешь помогать Ричарду держать его зверя в узде, тогда ты ему нужна. Мне все равно, как вы договоритесь, Анита. Но если он в ближайшее время чего-нибудь не предпримет, то погибнет. Чтобы этого не случилось, я готов почти на все.

Впервые я поняла, что Луи мне больше не симпатизирует. Он лучший друг Ричарда, так что я его понимаю. Если бы он бросил Ронни так же грубо, как я Ричарда, я бы тоже злилась.

– Даже посоветуешь ему снова со мной видеться? – спросила я.

– Это то, чего ты хочешь?

Я покачала головой, не глядя ему в глаза.

– Не знаю. Мы связаны друг с другом на целую вечность. Слишком долго, чтобы друг на друга злиться.

– Слишком долго, – сказал Ричард, появляясь в дверях, – чтобы наблюдать тебя в его объятиях.

В голосе его не чувствовалось горечи, была только усталость. Густые волосы и мускулистый торс покрывала белая пыль. Даже на джинсах была пыль. Больше всего он походил на персонажа какого-нибудь порнофильма, где мастеровитый мужик утешает одинокую хозяйку дома. Ричард подошел к розам.

– И всегда видеть белые розы с твоим именем. – Он тронул единственную красную, улыбнулся. – Отличная символика.

Рука Ричарда сомкнулась над алым цветком, а когда он раскрыл ладонь, красные лепестки рассыпались по столу. На столешницу упала капля крови – Ричард напоролся на шипы.

Ронни большими глазами смотрела на оборванную розу. Потом глянула на меня, подняв брови, но я не знала даже, каким выражением лица ей ответить.

– Это ребячество, – сказала я.

Ричард повернулся ко мне, протягивая руки.

– Очень жаль, что нашего третьего здесь нет, чтобы слизать эту кровь.

Я почувствовала, как мои губы сводит неприятная улыбка, и ответила раньше, чем смогла остановиться. А может, я просто устала сдерживаться.

– В этой кухне есть не меньше трех персонажей, которые были бы рады слизать кровь с твоей кожи, Ричард. Я к ним не принадлежу.

– Сука ты! – Он стиснул кулаки.

– Гав, гав, – ответила я.

– Перестаньте, оба! – Луи вскочил с места.

– Я перестану, если он перестанет.

Ричард отвернулся и сказал, ни на кого не глядя:

– Простыни на кровати мы сменили, но все равно грязи еще полно. – Он раскрыл ладонь. Кровь заполнила линии руки, как река русло. Ричард повернулся ко мне, глядя злыми глазами: – Могу я где-нибудь помыться? – Он медленно поднял руку и слизнул кровь подчеркнутым жестом.

Ронни тихо пискнула – почти ахнула. Я не побледнела: этот спектакль был мне знаком.

– Наверху есть ванная с душем. Дверь напротив спальни, в коридоре.

Ричард сунул палец в рот, медленно, будто только что ел жареных цыплят. И не отводил от меня глаз. Я приняла самый равнодушный вид. Чего бы он от меня сейчас ни хотел, это было не равнодушие.

– А можно в той шикарной ванне внизу? – спросил он.

– Ради Бога, – ответила я, отпивая кофе – само безразличие. Эдуард мог бы мною гордиться.

– А Жан-Клод не будет недоволен, что я воспользовался вашей драгоценной ванной? Я же знаю, как вы оба любите воду.

Кто-то ему сообщил, что мы занимались любовью в ванне Жан-Клода в подвале «Цирка». Хотела бы я знать кто – уж он бы у меня не обрадовался. У меня запылали щеки, и я ничего не могла с ними сделать.

– Хоть какая-то реакция наконец, – сказал он.

– Ладно, ты меня смутил. Доволен?

Он кивнул:

– Да, и очень.

– Тогда иди принимай душ, Ричард, или ванну, если хочешь. Зажги эти чертовы свечи, устрой себе праздник.

– А ты собираешься ко мне прийти?

Было время, когда подобного приглашения от Ричарда мне хотелось больше всего на свете. От злости, прозвучавшей в его голосе сейчас, у меня к глазам подступили... подступило что-то похожее на слезы. Я не заплакала, но мне было больно.

Ронни встала, и Луи положил руку ей на локоть. Все пытались притворяться, будто перед ними не разворачивается что-то до боли интимное.

Пара глубоких вдохов – и я пришла в себя. Нет, он не увидит, как я плачу. Ни за что.

– Это не я пришла в ванну к Жан-Клоду, Ричард, а он ко мне. Может, не будь ты таким дурацким бойскаутом, сейчас это был бы ты, а не он.

– Так что, надо было только как следует потрахаться? Вот так все у тебя просто?

Я вскочила, кофе выплеснулся на пол. Потом поставила чашку на стол, оказавшись на расстоянии прикосновения от Ричарда.

Ронни и Луи отошли от стола, освобождая нам место. Думаю, они бы вышли из кухни, будь они уверены, что дело не дойдет до кулаков. Джемиль поставил чашку, будто готовый броситься спасать нас друг от друга. Но нас уже поздно было спасать. Слишком поздно.

– Гад ты, Ричард. Это из-за тебя так с нами обоими все получилось.

– С нами троими, – уточнил он.

– Ладно, – сказала я. Глаза у меня жгло, горло пережимало. – Может, действительно дело в одном хорошем трахе. Не знаю. А твои высокие идеалы согревают тебя ночью, Ричард? Моральные принципы уменьшают твое одиночество?

Он сделал последний шаг, и мы почти соприкоснулись. Гнев его бежал через меня электрическим током.

– Это ты меня обманула, но теперь у тебя в постели есть он, а у меня никого!

– Так найди кого-нибудь, Ричард, кого угодно, только прекрати это. Слышишь? Прекрати!

Он шагнул назад так резко, что я покачнулась. Ричард повернулся и вышел широкими шагами, оставив в воздухе след злости, как аромат шлейфовых духов.

Минуту я постояла на месте, потом сказала:

– Уйдите отсюда. Все уйдите.

Мужчины вышли, но Ронни осталась.

Я бы не стала плакать, честное слово, но она тронула меня за плечи, обняла сзади и шепнула:

– Как мне жаль!

Я могла выдержать что угодно, кроме сочувствия.

И я заревела, пряча лицо в ладони, пряча, пряча, пряча.

Позвонили в дверь. Я пошла открывать, но Ронни сказала:

– Найдется кому открыть.

Из гостиной вышел Зейн:

– Я открою.

У меня возникла мысль, где сейчас Джемиль и Луи. Утешают Ричарда?

Я отодвинулась от Ронни, ободрав щеку.

– Кто бы это мог быть? Мы же тут в глуши.

Тут же на кухне нарисовались Джемиль и Луи. То ли они меня слышали, то ли они так же подозрительны, как и я. Я подобрала автомат с пола, и встав в дверях, держала его у левого бока, чтобы оружия не было видно. «Файрстар» был у меня в правой руке, тоже убранной с глаз долой. Луи и Джемиль стали по обе стороны двери в гостиную.

– Не загораживайте мне обзор, – предупредила я.

– Я не взяла с собой пистолет, – сказала Ронни.

– Браунинг в кармане пальто, оно лежит на полу.

Серые глаза Ронни были чуть шире обычного, а дыхание чуть чаще, но она кивнула и пошла за пистолетом.

Зейн встревоженно посмотрел на меня, безмолвно задавая вопрос, и я кивнула. Он выглянул в глазок.

– Похоже на посыльного с цветами.

– Открой, – сказала я.

Зейн открыл, загораживая пришедшего от меня. Голос посыльного был слишком тих, чтобы я расслышала. Зейн повернулся ко мне.

– Говорит, что надо расписаться за цветы.

– От кого они?

Человек выглянул из-за Зейна, повышая голос:

– От Жан-Клода.

– Минутку.

Я положила автомат на пол, чтобы его не было видно, и пошла к двери, держа «файрстар» позади себя. Жан-Клод постоянно засыпал меня цветами, но обычно он ждал, чтобы предыдущие начали осыпаться или хотя бы увядать. Да, сегодня он гонит романтику сверхурочно.

Человек был невысокий, он держал коробку с розами, приложив к ней планшетку с листом бумаги и привязанным на нитке карандашом. Зейн отступил, давая мне дорогу, но я первым делом заглянула в пластиковое окно коробки. Желтые розы. Я остановилась и попыталась улыбнуться.

– Вам полагаются чаевые, подождите, я сумочку возьму.

Человек стрельнул глазами по кухне, увидел, что Джемиль заходит от него слева, а Луи справа. Я шагнула в сторону, стараясь не находиться прямо перед ним. Он повернул за мной коробку и руку на коробке.

Джемиль оказался в выгодной позиции.

– Джемиль? – спросила я.

– Да, – ответил он, и этого было достаточно.

– Чаевые мне не нужны, – сказал человек, – но я опаздываю. Вы не могли бы расписаться и меня отпустить?

– Конечно, – ответила я.

Джемиль просек ситуацию, но Зейн все еще не мог сообразить. Ронни была у меня где-то за спиной, и я не решалась оглянуться, но я отодвинулась чуть в сторону, и человек сопроводил меня рукой, которой я не видела, но, как подтвердил Джемиль, в ней был пистолет.

Я почти поравнялась с Луи. Он остановился, ожидая, чтобы я к нему подошла. Тоже понял. Отлично, а что дальше?

За меня решила Ронни.

– Брось пистолет, или застрелю.

Ее голос звучал уверенно, твердо. Я успела глянуть на нее. Она стояла, расставив ноги, двуручной хваткой держа браунинг, направленный на человека в дверях.

– Анита! – крикнул Джемиль.

Я повернулась и прицелилась одним движением. Человек уже поднимал руку и коробку. Мелькнул ствол. На Ронни он не обращал внимания, целясь в меня. Стреляй он от бедра, у него было бы время на один выстрел, но он попытался принять более выгодную стойку, и это решило дело.

Зейн наконец среагировал – как раз тогда, когда ему на самом деле надо было убраться с дороги. Лишнее доказательство, что сверхъестественной скорости и силы недостаточно. Надо еще знать, что с ними делать. Зейн ударил по коробке, и первый выстрел посыльного ушел в пол.

Первый выстрел Ронни пришелся в косяк двери. Зейн загораживал мне линию прицела. Я видела, как поднялся ствол, на этот раз в сторону Ронни.

Зейн попытался схватить пистолет, и тот выстрелил еще два раза. Тело Зейна дернулось, медленно падая на пол. Я уже навела ствол, и когда тело Зейна ушло с линии прицела, была готова. Второй выстрел Ронни попал человеку в плечо, толкнув назад. Он выстрелил в меня и рухнул в дверях. Его пуля прошла мимо, а моя – нет.

У человека на груди расплылось красное пятно. Он глядел на меня вытаращенными и почти озадаченными глазами, будто не понимая, что с ним произошло. И даже когда смерть коснулась его глаз, он еще поднимал пистолет, пытаясь сделать последний выстрел.

Два выстрела загремели гулким эхом. Я попала ему в грудь, Ронни снесла ему череп. Так бывает, если глейзеровские бронебойные попадают в незащищенное тело.

Я подошла к лежащему, держа его под прицелом и готовая еще раз выстрелить, но все было кончено. Грудь человека превратилась в кровавое месиво, а голову будто кто-то хотел скальпировать, но перестарался. По ступеням крыльца разливались жидкости погуще крови.

Подошла Ронни, тоже держа его под прицелом. Глянув один раз, она вышла наружу, шатаясь, почти споткнувшись о ноги мертвеца. Потом свалилась в траву, рыгая и плача.

Зейн лежал неподвижно, из него текла кровь. Луи проверил его пульс.

– Он умирает. – Луи, вытирая кровь с футболки, пошел заняться Ронни.

Я глядела на бледную грудь Зейна. Одна пуля попала ему в нижние отделы легких. Из раны поднимались красные пузыри, и раздавался тот страшный звук, который издают засасывающие воздух раны груди. Этот звук лучше любого доктора и фельдшера говорит, что раненый мертв. Вопрос лишь в том, когда он перестанет дышать.

Мы вызвали «скорую», и оказалось, что прямо сейчас она приехать не может. Слишком много несчастных случаев. Луи пришлось вырвать у меня трубку и извиниться перед ни в чем не повинной девушкой-оператором.

Черри побежала на кухню. Слышалось, как она хлопает дверцами шкафов и ящиками.

Я застала Черри с очередным выдернутым ящиком. Она повернулась ко мне с дикими глазами:

– Пластиковый пакет, клейкую ленту и ножницы!

Я не стала задавать глупых вопросов, а открыла ящичек рядом с плитой и протянула ей ножницы и ленту. Пластиковые пакеты – одна из немногих вещей, которые можно найти у меня в буфете.

Черри вырвала их у меня из рук и бросилась в гостиную. Я понятия не имела, что она задумала, но ее учили медицине, а меня нет. Если это даст Зейну несколько лишних минут, я – «за». «Скорая» в конце концов приедет, фокус в том, чтобы не дать Зейну умереть раньше.

Насколько я могла понять, Черри ножницами не воспользовалась, а примотала пакет лентой к груди Зейна, оставив только один угол свободным. Это было явно сделано намеренно, но я не могла не спросить:

– А почему этот угол не приклеен?

Она ответила, не отрывая глаз от пациента:

– Этот угол позволит ему дышать. Когда он вдыхает, пакет спадается и закрывает рану. Называется «щадящая повязка».

Говорила она будто лекцию читала. Я уже не в первый раз подумала, какова Черри за пределами мира монстров. Будто две разные личности. Никогда ни в ком я не видела столь четко разделенные поровну половины – монстра и человека.

– И он так продержится, пока не приедет «скорая»? – спросила я.

Черри впервые посмотрела на меня, и глаза ее были серьезны.

– Очень надеюсь.

Я кивнула. Такого я сделать не смогла бы. Проделывать в людях дырки – это я умею, но не сохранять им жизнь.

Ричард принес одеяло и накрыл Зейну ноги, а вторую половину одеяла Черри устроила вокруг раны как считала нужным.

На Ричарде не было одежды, кроме полотенца вокруг бедер. На загорелой коже блестели капли воды – она еще не успела высохнуть. Полотенце натянулось гладкой линией, когда Ричард наклонился к Зейну. Густые волосы падали тяжелыми прядями, и струйки воды стекали от них по спине.

Он выпрямился, и в разрезе полотенца мелькнул приличный кусок ляжки.

– У меня есть полотенца и побольше, – сказала я.

Он повернулся, скривившись:

– Я слышал стрельбу. Размер полотенца меня в тот момент не волновал.

– Прости, ты прав, – кивнула я. Моя злость на Ричарда убывала прямо пропорционально отсутствию на нем одежды. Если он действительно хочет выиграть эту войну, ему достаточно только раздеться – и я тут же выброшу белый флаг и зааплодирую. Стыдно, но правда.

Ричард провел рукой по волосам, убирая их с лица и выжимая воду. Это движение невероятно выгодно подчеркнуло красоту его груди и плеч. Он чуть прогнулся в пояснице, все тело вытянулось гладкой мускулистой линией. Я знала, что он нарочно демонстрирует свое тело. Мне всегда казалось, что он не сознает, какое действие это тело производит на меня, но сейчас я поняла, что он знает. Глядя в его сердитые глаза, я понимала, что он это делает нарочно. Смотри, что ты упустила, что ты потеряла. Если бы я упустила только тело, то не было бы так больно.

Мне не хватало воскресных вечеров, когда мы смотрели старые мюзиклы. Субботних походов в лес, наблюдений за птицами, целые уик-энды, занятые сплавом на плотах по Мерамеку. Не хватало его рассказов о событиях в школе. Его мне не хватало, а тело – это всего лишь очень симпатичная добавка. Вряд ли в мире найдется достаточно роз, чтобы заставить меня забыть, чем чуть было не стал для меня Ричард.

Он пошел обратно к лестнице продолжать свой прерванный душ. Будь у меня такая сильная воля, как мне самой хотелось думать, я бы не смотрела ему вслед. Мне вдруг живо представилось, как я слизываю воду с его груди и отбрасываю к чертям это дурацкое полотенце. Настолько ясен был образ, что мне пришлось отвернуться и сделать несколько глубоких вдохов. Он больше не был моим. Может быть, и никогда не был.

– Не хочу прерывать выставку племенных жеребцов, – сказал Джемиль, – но кто этот мертвец и зачем он пытался тебя убить?

Если до этого я думала, что смущена, так это были еще цветочки. То, что эта ерунда с Ричардом отвлекла меня от куда более жизненно важного вопроса о несостоявшемся убийце, показывало, что я собственную профессию забыла. Неосторожность, для которой нет слов. Неосторожность, ведущая к гибели.

– Не знаю, – ответила я.

Луи приподнял простыню, которую кто-то успел набросить на покойника.

– Я его тоже не узнаю.

– Не надо, – попросила Ронни. Она снова стала серо-зеленой.

Луи опустил простыню на место, но она неудачно упала и зацепилась за макушку. Кровь пропитала хлопок, как масло фитиль.

Ронни тихо икнула и побежала в туалет.

Луи проводил ее взглядом, а я наблюдала за ним. Заметив это, он сказал:

– Ей случалось убивать людей. – В его словах слышался вопросительный подтекст: «Чем этот случай хуже?»

– Один раз, – ответила я.

– И она реагировала так же?

Я покачала головой:

– Думаю, здесь дело в мозгах, которые растеклись по крыльцу.

В кухню вошла Гвен:

– Многие, кто вполне терпим к виду крови, не выносят вида других вытекающих жидкостей.

– Спасибо за информацию, госпожа психолог, – сказал Джемиль.

Она повернулась к нему блондинистой бурей, ее неотмирная энергия заклубилась в помещении.

– Ты, мерзкий гомофоб!

Я приподняла брови:

– Я чего-то не догоняю?

– Джемиль из тех мужчин, кто считает, будто любая лесбиянка на самом деле гетеросексуальна, просто ей не попался настоящий мужик. Ко мне он так приставал, что Сильвии пришлось ему жопу наскипидарить.

– Что за лексика для ученого-психолога, – укоризненно произнес Джейсон. Он поспешил на выстрелы из подвала, куда мы сложили вампиров на дневной отдых. Когда возбуждение улеглось, он вернулся проверить, как там они.

– Там внизу все спокойно? – спросила я.

Он выдал улыбку, как он умеет – одновременно веселую и ехидную.

– Тихо, как в склепе.

Я застонала, потому что он этого ожидал. Но улыбаться перестала раньше, чем он.

– Это не может быть совет? – спросила я.

– Что именно? – не понял Луи.

– Ну, те, кто послал этого типа.

– Ты думаешь, это действительно бандит? – спросил Джемиль.

– Ты имеешь в виду – профессиональный убийца?

Джемиль кивнул.

– Нет.

– А почему ты думаешь, что он не профессионал? – спросила Гвен.

– Недостаточно умелый.

– Может, он был девушкой? – предположил Джемиль.

– То есть выступал в первый раз? – уточнила я.

– Да.

– Может быть. – Я глянула на груду под простыней. – Не ту профессию выбрал.

– Будь это пригородная домохозяйка или банкир, он бы отлично справился, – сказал Джемиль.

– Похоже, что ты это дело знаешь.

Он пожал плечами:

– Я был силовиком с пятнадцати лет. Моя угроза бы ничего не стоила, если бы я не умел убивать.

– А что думает по этому поводу Ричард?

Джемиль снова пожал плечами:

– Ричард – другой. Не будь он другим, я бы был мертвецом. Он бы убил меня сразу после Маркуса. Стандартная рутина для нового Ульфрика – убить силовиков прежнего вожака.

– Я хотела твоей смерти.

Он улыбнулся – напряженно, но не так чтобы злобно.

– Я знаю. Ты иногда бываешь ближе к нам, чем он.

– Просто у меня мало иллюзий, Джемиль, вот и все.

– Ты считаешь, что моральные принципы Ричарда – иллюзии?

– Он сегодня чуть не раздавил тебе горло. Что ты об этом думаешь?

– Думаю, что он же его и вылечил. Маркус и Райна не могли бы.

– А они могли бы тебя так серьезно ранить чисто случайно?

Он улыбнулся – быстро оскалил зубы и спрятал.

– Если бы Райна вцепилась мне в горло, это бы не было случайно.

– По капризу – быть может, – сказала Гвен, – но не случайно.

Вервольфы отлично друг друга поняли. Никто не скучал по Райне, даже Джемиль, который был вроде как на ее стороне.

Я покачала головой:

– Я просто не думаю, что совет послал бы любителя с пистолетом. У них достаточно дневных работников, чтобы сделать дело самим, не привлекая народ со стороны.

– Тогда кто? – спросил Джемиль.

Я снова покачала головой:

– Хотела бы я знать.

Ронни вернулась в гостиную. Мы смотрели, как она неверной походкой подошла к дивану, и глаза у нее были красные от слез и еще от разных вещей. Луи принес ей стакан воды. Она медленно выпила его и посмотрела на меня. Я думала, Ронни сейчас заговорит о мертвеце. Может быть, обвинит меня в том, что я такая плохая подруга. Но она решила оставить мертвеца в покое и говорить о живых.

– Если бы ты стала спать с Ричардом, когда решила строить личную жизнь, не было бы всех этих мучений.

– Так ты уверена, – сказала я. Хорошо, что Ронни сменила тему. Лучше бы, конечно, она выбрала предмет, не связанный с моей личной жизнью, но... я у нее в долгу.

– Да, – ответила она. – Я вижу, как ты на него смотришь. Как он смотрит на тебя, когда не злится. Да, я уверена.

Частично я с ней соглашалась, частично же...

– Жан-Клод все равно никуда бы не делся.

Она нетерпеливо отмахнулась:

– Я тебя знаю. Если бы ты занялась сексом сначала с Ричардом, ты не стала бы спать с этим чертовым вампиром. Для тебя секс – это обязательство.

Я вздохнула. Мы об этом уже говорили.

– Ронни, должен же секс что-то значить.

– Согласна, – ответила она, – но будь у меня твоя щепетильность, мы бы с Луи все еще только за ручки держались. А сейчас нам было очень хорошо.

– Но к чему это приведет?

Она закрыла глаза и прислонилась головой к спинке дивана.

– Анита, ты усложняешь себе жизнь сверх необходимости. – Открыв глаза, она повернула голову, чтобы видеть меня, не вставая с дивана. – Почему не принимать отношения такими, какие они есть? Почему у тебя все должно быть так смертельно серьезно?

Я сложила руки на животе и уставилась на нее, но если я думала, что заставлю ее опустить глаза, то ошиблась. Я отвернулась первой.

– Это серьезно. Или должно быть серьезно.

– Зачем? – спросила она.

Наконец мне пришлось пожать плечами. Не будь у меня секса без обручального кольца, да еще с вампиром, я могла бы опереться на некоторые моральные принципы. А сейчас моя позиция была неустойчива. Я долгое время хранила добродетель, но когда утратила ее, то утратила с концами. От целомудрия – к траханью с нежитью. Будь я все еще католичкой, этого хватило бы на отлучение. Конечно, быть аниматором тоже хватает для отлучения. Повезло мне, что я протестантка.

– Хочешь совет от тети Ронни?

Я не могла не улыбнуться – чуть-чуть, но это лучше, чем ничего.

– Какой совет?

– Поднимись наверх и войди в душ к мужчине.

Я поглядела на нее достаточно задиристо. Десять минут назад я думала именно о том же, но это не уменьшало моего смущения.

– Ты его видела сейчас на кухне, Ронни. Мне не показалось, что он готов к студенческим забавам в душе.

У нее в глазах мелькнуло выражение, от которого я показалась себе очень юной или по крайней мере наивной.

– Разденься и войди неожиданно. Захвати его врасплох, и он тебя не выгонит. Такой гнев без жара не бывает. Он хочет тебя так же сильно, как ты его. Просто пойди ему навстречу, подруга.

Я покачала головой.

Ронни вздохнула:

– Ну почему нет?

– Па тысяче причин, но главная – Жан-Клод.

– А ты его брось.

– Сейчас, разбежалась! – засмеялась я.

– Он действительно так хорош? Так хорош, что ты не можешь его бросить?

Я задумалась, не зная, что сказать. Наконец в сухом остатке образовалась одна мысль, и я высказала ее вслух.

– Я не думаю, что во всем мире достаточно белых роз, чтобы заставить меня забыть Ричарда. – Я подняла руку, не давая Ронни перебить: – Но не думаю, что уютные семейные вечера всей вечности заставят меня забыть Жан-Клода.

Она села на диване и уставилась на меня. Почти скорбь заполнила ее глаза.

– Ты всерьез?

– Ага.

Ронни покачала головой:

– Господи, Анита, ну ты и влипла.

Я не могла не засмеяться, потому что она была права. Тут можно было только смеяться или плакать, а вся дневная норма слез уже ушла у меня на Ричарда.

Зазвонил телефон, и я вздрогнула. Теперь, когда опасность миновала, можно и дергаться. Еще не успев ничего сказать, я услышала голос Дольфа:

– Анита, у тебя там все в порядке?

– Отлично работает полицейская связь.

– Ты это о чем?

Я рассказала ему то же, что и оператору службы спасения.

– Я не знал.

– Так чего ж ты спрашиваешь, все ли в порядке?

– Почти все вампирские заведения и дома в городе подверглись нападению примерно в одно время. В Церковь Вечной Жизни бросили зажигательные бомбы, и поступают сведения о нападении на вампирские заведения по всему городу.

Страх вскипел во мне шампанским – бесполезно, потому что для адреналина не было выхода. У меня много было друзей среди нежити, не один только Жан-Клод.

– Мертвый Дэйв – на него тоже напали?

– Дэйв до сих пор дуется за то, что его вышибли из полиции, когда он... умер, но мы своих не выдаем. К нему в бар поставили полицейский пост до тех пор, пока мы не поймем, что это за чертовщина. Поджигателя мы взяли раньше, чем он смог поджечь что-нибудь, кроме внешней стены.

Я знала, что в «Цирке» остались только плохие вампиры, но Дольфу это не было известно.

– А «Цирк»?

– Они сами отбили пару поджигателей. А почему ты не спросишь о своем любимом, Анита? Он у тебя?

Дольф говорил так, будто знает наверняка. Это могло быть правдой, а могло быть и так, что он хочет вытянуть это из меня. Но я точно знала, что шестерки совета всей правды ему не сказали бы. Полуправду – быть может.

– Жан-Клод вчера остался у меня.

На этот раз молчание повисло плотнее. Выросло до такой плотности и противности, что могло задушить. Не знаю, сколько мы слушали дыхание друг друга, но первым заговорил Дольф:

– Ему повезло. Ты знала, что намечаются такие события? Вопрос застал меня врасплох. Если он думал, что я такие важные сведения от него скрыла, неудивительно, что у него на меня зуб.

– Нет, Дольф, клянусь, понятия не имела.

– А твой... друг?

Я на секунду задумалась.

– Вряд ли, но я его спрошу, когда он проснется.

– Ты имеешь в виду – встанет из мертвых?

– Да, Дольф, именно это я имею в виду.

– Ты думаешь, он мог про все это знать и не сказать тебе?

– Вряд ли, но полностью полагаться на него нельзя.

– И все же ты с ним встречаешься... мне этого не понять, Анита.

– Если бы я могла тебе объяснить так, чтобы это было понятно, Дольф, я бы так и сделала. Только я не могу.

Он вздохнул.

– У тебя самой есть предположения, зачем сегодня кто-то решил ударить по монстрам?

– Что именно – зачем по монстрам или зачем сегодня?

– Хоть на один вопрос у тебя есть ответ?

– У тебя уже сидят в камере подозреваемые, так?

– Да.

– И они ничего не говорят.

– Только требуют адвоката. Многие убиты при совершении преступления, как твой клиент.

– "Люди Против Вампиров", а может, и «Человек Превыше Всего».

– А эти стали бы нападать на оборотней?

У меня сгустился ком в груди:

– То есть?

– В один бар вошел человек с автоматом, заряженным серебряными пулями.

Я сначала подумала, что Дольф имеет в виду «Кафе лунатиков», но оно не было на самом деле открытым местом тусовки ликантропов. Я сообразила, где они собираются более открыто.

– "Кожаная берлога"?

– Ага.

«Кожаная берлога» была единственным в стране (насколько мне известно) баром, где собирались садомазохисты с гомосексуальным уклоном, бывшие, кроме того, еще и оборотнями. Тройной жупел для любого сеятеля ненависти.

– Знаешь, Дольф, если бы это не случилось в других местах, я бы решила, что это какие-то праворадикальные психи. Автоматчика взяли живым?

– Нет, – ответил Дольф. – Уцелевшие его съели.

– Да брось!

– Они убили его зубами, Анита. У меня это называется «съели».

Я видала, как оборотни едят людей, а не просто нападают, но так как все это были случаи незаконные, то есть убийства, я позволила Дольфу победить в этом споре. Он, конечно, был не прав, но я не могла ему этого доказать, никого не подставив.

– Пусть так, Дольф.

Он надолго замолчал, поэтому я спросила:

– Ты еще здесь?

– Что ты от меня скрываешь, Анита?

– Да неужто я стала бы от тебя что-то скрывать?

– И глазом не моргнула бы.

Что-то вертелось у меня в голове, что-то насчет сегодняшней даты, но я не могла ухватить.

– Чем-то сегодняшняя дата примечательна.

– Чем? – спросил он.

– Не знаю. Чем-то. Я тебе нужна сегодня?

– Почти вся эта хрень с противоестественной подоплекой, и поэтому каждый постовой и каждый начальник зовет нас. Так что нам действительно каждый человек нужен. Были нападения на отделения изоляции монстров в главных больницах.

– Господи, Стивен! – ахнула я.

– С ним ничего не случилось, у них у всех все в порядке, – ответил Дольф. – Туда пытался вломиться один тип с девятимиллиметровым пистолетом. Ранен коп, стороживший у дверей.

– Тяжело ранен?

– Выживет.

В голосе Дольфа не было слышно радости, и не только из-за раненого копа.

– А что случилось с бандитом?

Дольф рассмеялся – резко, коротко.

– Один из «кузенов» Стивена так швырнул его в стену, что у парня треснул череп. Сестры показывают, что нападавший собирался всадить пулю точно между глаз копу, когда его... остановили.

– Значит, кузен Стивена спас жизнь полисмену.

– Ага.

– Не слышу радости в твоем голосе.

– Анита, смени тему.

– Извини. Что мне делать?

– Там распоряжается детектив Пэджетт. Отличный коп.

– От тебя это похвала немалая. Но почему мне слышится какое-то «но»?

– Но, – сказал Дольф. – У него пунктик насчет монстров. И надо, чтобы кто-то его подержал за руки, а то в компании кровавых оборотней он может увлечься.

– Так мне побыть нянькой?

– Тут твой выход, Анита. Никого больше я послать не могу. Я думал, тебе эта роль по душе.

– По душе, и спасибо.

– И не застревай там на целый день, Анита. Постарайся обернуться побыстрее. Пит Мак-Киннон только что звонил и спрашивал, нельзя ли тебя одолжить.

– Очередной поджог?

– Да, но это не его любимый запальник. Я уже сказал, что в Церковь Вечной Жизни кинули зажигательную бомбу?

– Да.

– Так там Малкольм.

– Черт, – сказала я.

Малкольм был Билли Грэмом среди нежити, основателем быстро растущей конфессии в нашей стране. Это была церковь для вампиров, но людей туда принимали. На самом деле их приход даже поощрялся. Хотя сколько времени после этого они оставались людьми – вопрос дискуссионный.

– Меня удивляет, что его дневное убежище было так очевидно.

– То есть?

– Обычно Мастера много времени и сил тратят на то, чтобы скрыть свое место дневного отдыха – во избежание подобных вариантов. Он мертв?

– Чертовски интересный вопрос, Анита.

– Ты меня понял.

– Этого никто не знает. Мак-Киннон тебе расскажет больше. Сначала езжай в больницу, потом к нему. Когда приедешь к нему, позвони. Я тогда уже буду знать, куда тебе ехать дальше.

– Ты Ларри звонил?

– Думаешь, он способен быть солистом?

Я секунду подумала.

– В противоестественных событиях Ларри разбирается.

– Я слышу несказанное «но», – передразнил меня Дольф.

Я рассмеялась.

– Чертовски долго мы вместе с тобой работаем. Дело в том, что он не стрелок. И это вряд ли изменится.

– Многие из хороших копов не лучшие стрелки, Анита.

– Коп может служить двадцать пять лет и ни разу оружия не достать. Истребителям вампиров такая роскошь недоступна. Мы идем на работу, собираясь убивать. И те, кого мы хотим убить, это знают.

– Если у тебя только и есть, что молоток, Анита, все вопросы начинают казаться гвоздями.

– Я «Массад Аюб» тоже читала, Дольф. И не считаю пистолет единственным решением.

– Ясно, Анита. Я позвоню Ларри.

Я хотела попросить «проследи, чтобы его не убили», но промолчала. Дольф не подставит его нарочно, а Ларри уже взрослый. И заработал право рисковать, как всякий другой. Но как-то кошки скребли на душе, что он сегодня будет выступать без моей поддержки. Называется «отвязать от маминой юбки». Больше похоже на ампутацию конечности.

И вдруг я вспомнила, чем так важна сегодняшняя дата.

– День очищения! – сказала я.

– Чего?

– В учебниках истории этот день называется Днем очищения. Вампиры называют его «Инферно». Двести лет назад объединенные силы армии и церкви в Германии, Англии, да почти в каждой европейской стране, кроме Франции, сожгли всех вампиров и всех, подозреваемых в сочувствии к вампирам, за один день. Разрушения были страшные, и много погибло невинных людей, но пламя сделало свою работу, и в Европе стало куда меньше вампиров.

– А почему Франция осталась в стороне?

– Некоторые историки считают, что у короля Франции была любовница-вампирша. Якобинцы потом в какой-то момент пустили пропаганду, что все дворянство состояло из вампиров, что, конечно, правдой не было. Некоторые объясняют этим популярность гильотины, которая убивает и живых, и нежить.

Где-то посередине этой мини-лекции я поняла, что могу спросить Жан-Клода. Если он разминулся с Французской революцией, то ненамного. И почему я об этом не подумала? Да потому, что не всегда в голове укладывалось, как это мужчина, с которым я сплю, может быть на триста лет старше меня. Вот вам и пропасть между поколениями, и не судите меня за то, что я старалась быть нормальной там, где возможно. А спрашивать своего любовника, что случилось еще при жизни Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона, определенно нормальным не является.

– Анита, что там с тобой?

– Извини, Дольф. Задумалась.

– Мне надо знать, о чем?

– Да нет, наверное.

Он оставил тему. Еще несколько месяцев назад Дольф заставил бы меня говорить, пока не решил бы, что я рассказала ему все обо всем. Но сейчас, если мы хотели оставаться сотрудниками, не говоря уже о том, чтобы друзьями, некоторые темы лучше было не затрагивать. Наши отношения полной откровенности не выдержали бы. Так было всегда, но вряд ли Дольф это понимал до последнего времени.

– Понятно. День очищения.

– В разговоре с вампирами постарайся этого названия не употреблять. Говори «Инферно», иначе получается, как если бы еврейский холокост назвать расовым очищением.

– Я понял твои слова. А ты не забудь, работая для полиции, что у кого-то в контракте твое имя.

– Как, Дольф, ты меня действительно любишь?

– Не слишком на это рассчитывай, – ответил он.

– Ты лучше сам себя береги, Дольф. А то, если с тобой что-нибудь случится, командовать будет Зебровски.

Дольф расхохотался, и это был последний звук в телефоне. За пять лет, что мы вместе с ним работали, никогда я не слышала от него «до свидания». В телефоне, я имею в виду.

Не успела я повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Это был Пит Мак-Киннон.

– Привет, Пит. Только что говорила с Дольфом, он сказал, что ты хочешь меня видеть у главного здания Церкви.

– Он тебе сказал, зачем?

– Что-то там связанное с Малкольмом.

– Тут собрались все люди из Церкви и вопят на нас, чтобы мы не дали изжариться их главному боссу. Но когда мы открыли дверь, чтобы посмотреть, там у западной стены были вампиры без гробов, и двое из них задымились. Если мы подпалим Малкольма, пытаясь его спасти... скажем так: отчет о такой работе мне бы не хотелось писать.

– А что ты хочешь, чтобы я сделала? – Что-то я последнее время злоупотребляю этим вопросом.

– Нам надо знать, можно ли без риска оставить его в покое, пока он сможет встать сам, или решить, как его вытаскивать. Вампир может утонуть?

Странный какой-то вопрос.

– Если вода не святая, у вампиров с ней проблем не бывает.

– Даже с текучей?

– Ты молодец, хорошо подготовился.

– Стараюсь самосовершенствоваться. Так как насчет текучей воды?

– Насколько мне известно, вода не является препятствием – как текучая, так и иная. А что?

– Ты никогда не была в доме после пожара?

– Нет.

– Если подвал не герметичен, он будет полон воды. Под завязку.

Может ли вампир утонуть? Хороший вопрос. Я не знала точно. Может, и да, и потому в фольклоре говорится о текучей воде. А может, это как слухи о вампирах, умеющих перекидываться, – чистейшая выдумка.

– Они не всегда дышат, так что, думаю, утонуть они не могут. То есть если вампир проснется в гробу под водой, он может просто перестать дышать, пока не вылезет. Но, честно говоря, стопроцентной уверенности у меня нет.

– А ты можешь сказать, как там Малкольм, не спускаясь в подвал?

– Правду сказать, не знаю. Никогда не пробовала.

– Попробуешь?

Я кивнула, поняла, что он меня не видит, и сказала:

– Конечно. Но ты у меня в списке второй, а не первый, к сожалению.

– Ладно, только побыстрее. Тут репортеры кишмя кишат, и между ними и членами Церкви нам не слишком уютно.

– Спроси их, единственный ли там Малкольм или есть и другие вампиры. И еще спроси, усилен ли подвал стальным каркасом.

– А зачем было бы его усиливать?

– Часто подвалы, где спят вампиры, имеют бетонные потолки, усиленные стальными балками. В подвале церкви окон нет, так что его, быть может, проектировали специально в расчете на вампиров. Думаю, вам следует это знать, на случай, если вы соберетесь вскрывать пол.

– Соберемся.

– Отведи кого-нибудь из верующих скандалистов в сторонку и поспрашивай. Ответы тебе все равно нужны, а у них будет иллюзия, будто что-то делается, пока меня нет.

– Самая лучшая идея, предложенная мне за последние два часа.

– Спасибо. Приеду как только смогу, обещаю. – Тут у меня возникла мысль. – Постой, Пит. Есть у Малкольма человек-слуга?

– Тут полно народу с укусами вампиров.

– Нет, настоящий человек-слуга есть?

– Я думал, что это просто человек с одним-двумя вампирскими укусами.

– Я тоже когда-то так думала. Человека с парой укусов вампы называют Райнфельд – по имени персонажа из романа «Дракула».

Когда-то я спросила Жан-Клода, как их называли до выхода книги. «Рабы», – ответил Жан-Клод. Задай глупый вопрос...

– Так что такое слуга-человек? – спросил Пит. Он мне напомнил Дольфа.

– Человек, привязанный к вампиру посредством так называемых меток. Это некоторая мистико-магическая фигня, но она создает между слугой и вампиром связь, которая позволит нам проверить, как там Малкольм.

– Это у любого вампира может быть слуга?

– Нет, только у Мастера, да и то не у каждого. Никогда не слыхала о слуге Малкольма, но он мог бы себе завести, если бы хотел. Все равно стоит проверить. Если выяснишь до моего прибытия, позвони. Дольф сказал, что вокруг тоже творится заваруха.

– И был прав. Город просто спятил. Пока что мы сумели локализовать пожары в нескольких зданиях, но если эти психи будут действовать и дальше, нам не справиться. Сейчас не скажешь, сколько домов в городе выгорит.

– Надо узнать, кто за этим стоит.

– Это да, – согласился Пит. – Ладно, приезжай поскорее.

Он говорил, будто верил, что я могу помочь. Мне бы его уверенность. Я не знала, смогу ли я заниматься этой ерундой при дневном свете. Когда-то мне говорили, что единственная причина, по которой я не могу поднять мертвого в полдень, – потому что сама думаю, будто не могу. Кажется, сегодня придется это проверить. Сомнение – самый большой враг любой магической и экстрасенсорной способности. Сомнение в себе – самоисполняемое пророчество.

– Приеду, как только смогу.

– Ладно, врать не буду. Мне легче от того, что на месте окажется человек, разбирающийся в вампирах. Копов стали уже обучать, как работать с противоестественным, но пожарников пока этой фигне не учат.

Мне никогда не приходило в голову, что пожарникам приходится иметь дело с монстрами почти столько же, сколько полицейским. Они не гоняются за монстрами, но входят к ним в дома. А это может быть настолько же опасно – в зависимости от того, понимает ли упомянутый монстр, что ты пришел ему на помощь, или нет.

– Я приеду. Пит.

– Ждем. Пока.

– Пока, Пит.

Я повесила трубку и пошла за кобурой и рубашкой. Наплечная кобура с топом как-то не гармонирует.

Я переоделась в синюю тенниску и не наткнулась на Ричарда. Вода уже не шумела, но он не вышел. Мне не хотелось сейчас его видеть, особенно полуголого. Хотелось убраться от него подальше. Так что мне повезло, что заварилась каша – профессионально выражаясь. Полицейская работа могла утащить меня из дому на весь день. И хорошо.

Приехала «скорая», и Зейна погрузили внутрь, Черри поехала с ним. Мне было неловко, что я не еду, но от нее больше было бы толку. Полиция на труп все еще не приехала. Мне не нравилось, что они будут расспрашивать всех без меня, но надо было ехать. Это обстоятельство вызвало у меня облегчение, за что моя совесть выдала мне парочку уколов, но не очень сильных.

Ронни снова сидела на диване, и не успела я войти, как она спросила:

– Меня сегодня посадят за решетку?

Я встала перед ней на колени, взяла ее неестественно холодные руки в свои.

– Ронни, ты его не убивала.

– Я отстрелила ему череп. Что у тебя за патроны?

– Я ему всадила две пули в грудь. От сердца у него осталось очень мало – ложка не наскребется.

Она закрыла глаза:

– У него мозги растеклись по крыльцу. Так что не говори мне, что этого одного не хватило бы.

Я вздохнула и погладила ее по рукам.

– Ронни, перестань. Ты сделала то, что должна была сделать. Может, только судмедэксперт определит, какая пуля его убила, но когда приедут копы, постарайся, чтобы заслугу не приписали тебе.

– Я уже бывала в таких ситуациях, Анита, я помню, что говорить и чего не говорить. – Взгляд ее был не совсем дружелюбным.

Я выпустила ее руки и встала:

– Ронни, мне жаль, что так вышло.

– Я убила двоих за всю свою жизнь, и оба раза я была с тобой.

– Оба раза ты спасала мне жизнь.

Она поглядела на меня безжизненными глазами:

– Знаю.

Я тронула ее за лицо и хотела погладить по голове или еще как-нибудь приласкать, но она же не ребенок.

– Мне очень жаль, что так вышло, Ронни, но честно: что ты могла сделать?

– Ничего, – ответила она. – И потому думаю, правильно ли я выбрала себе работу.

Что-то натянулось у меня внутри.

– На самом деле ты думаешь, правильно ли ты выбираешь друзей. Потому что это ничего общего с твоей работой не имеет, это вышло из-за меня.

Она стиснула мою руку:

– Друзья у меня лучшие в мире, Анита. И на всю жизнь.

– Спасибо тебе, Ронни. Ты даже не догадываешься, какое тебе спасибо. Я не думаю, что потеряю твою дружбу, но ты только не оставайся со мной ради верности. Подумай, Ронни, всерьез подумай. Моя жизнь вряд ли станет менее опасной. И тебе стоит подумать, хочешь ли ты лезть под пули.

Только от одного этого предложения у меня защипало глаза. Я сжала руку Ронни и повернулась, пока она не увидела слезы на глазах ужаса вампиров.

Ронни не стала окликать меня и клясться в вечной дружбе. Мне наполовину этого хотелось, но вторая половина радовалась, что Ронни действительно задумалась. Если Ронни погибнет из-за меня, я от угрызений совести заползу в нору. Тут я увидела Ричарда, который смотрел на меня из двери под лестницей. Может, нора у нас окажется на двоих – это будет достаточное наказание.

– А сейчас что случилось? – спросил он.

Волосы он высушил, и они густой волной колыхались у него на плечах, когда он вошел. Он снова надел джинсы и нашел рубашку, которая к ним подходила – большую футболку с шаржем на Артура Конан-Дойля. Я обычно в ней спала. Она чуть натянулась на плечах и на груди Ричарда. Не мала она ему была, только чуть тесновата. У меня она доставала почти до колен.

– Я вижу, ты нашел фен и футболки. Осваивайся, – сказала я.

– Ответь на мой вопрос.

– Спроси Джемиля. Он все знает.

– Я спросил тебя, – сказал Ричард.

– У меня нет времени стоять и повторять еще раз. Мне надо работать.

– Полиция или вампир?

– Ты это спрашивал раньше, потому что больше волновался, когда я выезжала на ликвидацию вампира. И всегда вздыхал с облегчением, если выяснялось, что это работа на полицию. Зачем тебе сейчас знать, Ричард? Какая тебе разница?

И я вышла, не ожидая ответа.

Мне пришлось переступить через труп на крыльце. Надеюсь, копы скоро приедут. Был типичный июльский день в Сент-Луисе – жаркий и удушливо влажный. Если тело вскорости не унесут, оно начнет пахнуть. Одна из летних радостей.

Джип стоял в гараже, где и должен был. Я отдала его Жан-Клоду, чтобы он всех сюда перевез. Хотя вел машину не он. Ни разу не видела старого вампира, который умел бы водить. Они несколько побаивались техники.

Я ухе выезжала из гаража, когда в зеркале заднего вица появился Ричард. Он был сердит. Я всерьез подумала продолжать ехать – он бы отошел. Но на случай, если бы у него вдруг хватило дури заупрямиться, я подождала, пока он подойдет к моему окну.

Я нажала кнопку, и окно с тихим жужжанием опустилось.

– Что? – спросила я, и это слово было еще враждебнее, чем его глаза.

– Трое из моей стаи в опасности. Трое моих волков могут быть арестованы, и ты мне не сказала.

– Я этим занимаюсь, Ричард.

– Это моя работа – защищать своих волков.

– Ты хочешь поехать лично и объявить, что ты их Ульфрик? Ты даже не можешь назваться их другом, чтобы не рисковать своей драгоценной тайной.

Он схватился за край окна так, что у него пальцы побелели.

– Почти все вожаки стай скрывают свою суть, Анита. Ты это знаешь.

– Райна была открытой альфой, Ричард. Она бы поехала в больницу их выручать. Но она мертва, ты ехать не можешь. Кто остается?

Что-то в двери хрустнуло.

– Мне будет очень неприятно, если ты мне сломаешь машину.

Он разжал пальцы, медленно, будто ему надо было за что-то держаться, просто чтобы занять руки.

– Не устраивайся на месте лупы слишком удобно, Анита. Я собираюсь тебя сменить.

Мы глядели друг на друга с расстояния меньше фута. Когда-то он подходил к машине поцеловать меня на прощание. Теперь он подошел на прощание поругаться.

– Отлично, но пока ты никого не нашел, кроме меня, у тебя никого нет. А теперь мне надо ехать и попытаться защитить наших волков, чтобы их не загребли.

– Они не попали бы в кутузку, если бы ты их не подставила.

Здесь он меня достал.

– Если бы я не поставила охрану возле Стивена и Натэниела, они были бы сейчас мертвы.

Мотнув головой, я стала подавать джип назад. Ричард отступил в сторону, и я не рисковала наехать ему на ноги.

Он стоял и смотрел, как я отъезжаю. Если бы он попросил у меня рубашку, я бы нашла ему другую, но только не эту. Во-первых, это моя любимая, во-вторых, она мне напоминала один уик-энд. Был марафон фильмов о Шерлоке Холмсе с Бэзилом Рэтбоуном в главной роли. Не из моих любимых, потому что доктор Ватсон у них вышел клоуном, но все равно неплохой. Я тогда надела эту футболку, хотя она и слишком велика мне, чтобы носить вне дома. Полиция моды меня не поймала, а Ричарду футболка понравилась. Он сейчас просто схватил что под руку попалось и даже не вспомнил? Или надел ее, чтобы напомнить мне, от чего я отказалась? Кажется, мне бы больше понравилось, если бы это было из мести. Если же он может носить эту футболку и не помнить тот день, то лучше мне не знать. Мы тогда рассыпали поп-корн по мне и по дивану. Ричард не дал мне встать и отряхнуться, а настоял, что сам меня очистит. Очистка выполнялась без участия рук, зато с большим участием губ. Если это воспоминание ничего для него не значило, может, мы и не были влюблены. Может, все это было вожделение, а я приняла одно за другое. Но мне очень хотелось думать, что это не так.

Новая сцена – новый спектакль. Здесь хотя бы тело убрали. Улучшение по сравнению с моим домом. Я оставила сторожить Стивена и Натэниела трех вервольфов. Двое из них сидели в коридоре. Лоррен была все так же одета как учительница младших классов, если не считать наручников, которые не совсем подходили к костюму. Она сидела на стуле с прямой спинкой, из тех, что есть во всех больницах. Этот был ужасного оранжевого цвета, совершенно не подходящего к пастельным тонам стен. Лоррен всхлипывала, прикрывая лицо руками. Запястья в наручниках казались очень хрупкими. Тедди присел рядом с ней, как миниатюрная гора, поглаживая ее по тонкой спине.

По обе стороны от них стояли копы в форме, по стойке «смирно». У одного из них рука вроде бы небрежно лежала на рукоятке пистолета. Кобура была уже расстегнута. И это меня обозлило.

Я подошла к нему слишком близко, нагло вторгаясь в его личное пространство.

– Застегнули бы вы ее, полисмен, пока у вас оружие не отобрали.

Он мигнул светлыми глазами:

– Простите, мэм?

– Употребите кобуру для того, для чего она предназначена, или отойдите от этих людей.

– В чем дело, Мэрдок?

К нам шел высокий тощий человек с копной темных кудрей. Костюм на его костях болтался, как чужой. Лицо занимала пара огромных синих глаз. Если не считать роста, он был похож на двенадцатилетнего мальчишку, напялившего папин костюм.

– Не могу знать, сэр! – ответил Мэрдок, глядя прямо перед собой. Могу поспорить, он из армии или хотел там служить. Было такое ощущение, что он все же косит под военного.

Высокий повернулся ко мне.

– В чем, простите, дело, детектив?.. – Он оставил длинный пробел для имени.

– Блейк, Анита Блейк. Работаю с Региональной Группой Расследования Противоестественных Событий.

Он протянул мне руку с выпирающими костяшками и пожал мою чуть слишком энергично, но не давил. Он не пытался меня испытывать – просто был рад меня видеть. От его прикосновения у меня заколола кожа – у копа были сверхчувственные способности. Первый такой коп на моей памяти, если не считать специально нанятую ведьму.

– Вы, наверное, детектив Пэджетт, – сказала я.

Он кивнул и выпустил мою руку, чудесно улыбаясь. От этой улыбки он показался даже еще моложе. Не будь он ростом почти с Дольфа, ему трудно было бы внушать людям повиновение. Но многие считают: высокий – значит старший. Я всю жизнь борюсь с обратной реакцией.

Он взял меня за плечи и отвел в сторону от вервольфов. Его рука на моих плечах меня не слишком смущала. Будь я мужчиной, он бы этого не сделал. Я отошла с ним, а потом отступила от его рук. Не демонстративно – просто отступила. Кто сказал, что я не становлюсь мягче с возрастом?

– Расскажите, что у вас, – сказала я.

Поиск по сайту: