ТИМУР И ЕГО НЕБО 2 страница

В заключение в камуфляже выступили взрослые, и Тимур сам кидал через плечо противников. Закончилось все рукопашным боем, причем в руках у бойцов было огнестрельное оружие, а когда, в завершение выступления, раздались выстрелы, зал заревел от восторга!

* * *

В 1998 году в Североморске на выпускном вечере в школе Тимур впервые выступил не как официальное лицо, начальник гарнизона: он обратился с добрыми пожеланиями в адрес учителей и детей уже от имени родителей — сначала на празднике в начальной школе, которую заканчивал сын Женя, а потом перед девятиклассниками, когда выпускницей стала дочь Марийка. Удивительно, что и для малышей, и для старшеклассников он сумел найти верные слова, а порой вызвать у них улыбку. Вот отрывки из его выступления на выпускном вечере:

«Друзья! Уровень развития любого государства определяется уровнем образования и учителей. Вообще учитель — это святая профессия. Любого, сидящего в этом зале, независимо от возраста, профессии и наклонностей, кто-то всю жизнь учил. Как только человек перестает учиться, он, в принципе, перестает жить.

Перед вами на сцене сидят замечательные женщины, преданные своей профессии, отдающие свою душу и знания подрастающему поколению. Переоценить их труд просто невозможно. Для многих мальчишек эти женщины являются эталоном красоты. Я могу сейчас признаться, что всю жизнь любил свою учительницу. Иногда мне казалось, что красивее ее просто не может быть. Потому что в этом возрасте девчонки и мальчишки смотрят на мир, в основном, вашими глазами, дорогие классные руководители. Учитель — это человек, который формирует у детей и мировоззрение, и душевную и нравственную чистоту. Дети — это будущее нашей страны, и ради этого мы все живем, все — и преподаватели, и родители. {24}

Вам, ребята, от имени ваших мам и пап, хочу пожелать очень многого. Вы закончили 9 класс, вы в первый раз в жизни сдали настоящие экзамены, и теперь вы будете их сдавать практически всю жизнь. И не только те экзамены, где вытягивают билет и отвечают преподавателю. Жизнь — это сплошной экзамен, и вам держать этот экзамен придется, пока вы дышите. И кем бы вы ни стали, вы всегда должны быть достойными людьми.

Сегодня мы с вами празднуем еще не окончание школы, а ваше восхождение на очередную ступеньку огромной лестницы знаний, по которой вы будете карабкаться всю свою сознательную жизнь.

«Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее» — так сказал Николай Васильевич Гоголь в любимом всеми вами произведении «Мертвые души»! (Эти слова развеселили ребят.) Поэтому разрешите пожелать вам крепкого здоровья, счастья, светлого будущего, чтобы сегодняшний день прожить с радостью, с трепетным волнением ожидая день завтрашний!

А вам, дорогие девчата (смех в зале), — я могу вас так называть, милые учителя, — разрешите пожелать всегда быть красивыми, любить и быть любимыми. Об этом великом, большом чувстве замечательно сказал Владимир Высоцкий:

Думаю, что Тимур сказал это и о себе. У него было большое сердце, и удивительно, сколько любви вмещало оно: любви к людям, рыцарского преклонения перед женщинами, заботы о Детях, душевного тепла для своих близких, любви к своему делу, {25} к небу — и к своей Родине. Он щедро отдавал эту любовь, поэтому люди тянулись к нему.

Владимир Высоцкий был его любимым поэтом. Тимур знал все его стихи о войне, о летчиках и особенно часто слушал песни: «Он не вернулся из боя», «Их — восемь, нас — двое», «Песня о погибшем друге», «Я — «Як»-истребитель», а также песни Александра Розенбаума «Камикадзе» и «Черный тюльпан».

Однажды мы были в Доме литераторов на вечере памяти Василия Шукшина, и на пригласительном билете рядом с портретом писателя Тимур записал строчки Высоцкого:

В этих горьких словах и судьба самого Тимура...

На литературных вечерах, встречах с актерами мы с Тимуром бывали часто, если приезжали в Москву или Ленинград. А во время учебы в Ленинградской академии каждое воскресенье ходили с ним в театр или на концерты авторской песни. Тимур был в курсе всех ленинградских премьер, сам доставал билеты, наверстывая то, чего лишен был в гарнизонах. В Москве, когда Тимур учился в Военной академии Генерального штаба, несмотря на многочисленные трудности, нам удавалось по контрамаркам попадать на интересные театральные постановки. {26}

* * *

В 1983 году вышла брошюра В.К. Бабича «Истребитель меняет тактику», изучив которую, Тимур решил купить ее своим летчикам: он всегда закупал на всех книги по авиации, потом дарил их летчикам на дни рождения, праздники, вручал по случаю первого вылета и т.п. Прибыв в командировку в Москву, он с вокзала едет прямо в издательство, в гражданской одежде заходит в кабинет к директору и говорит: «Я, капитан Апакидзе, обращаюсь к вам с просьбой помочь приобрести в полк книги Бабича». Ответ был коротким: «Это невозможно». Тимур заходит в туалет, переодевается в военную форму — и снова в кабинет: «Я, капитан Апакидзе...» Пока он не получил согласия — не ушел.

Не было такого дела в жизни, которое бы Тимур не довел до конца. Он никогда не сдавался, и у него осуществлялись самые невероятные, на первый взгляд, замыслы, будь то поступление после Нахимовского в летное училище или перелет в Россию из Крыма, отошедшего к Украине, спасение на Севере дивизии, приговоренной к сокращению, или создание фильма о палубных летчиках.... Тимур был убежден, что можно осуществить все мечты и добиться любой цели, если проявить волю и ничего не бояться.

Все, за что брался Тимур, выполнялось в совершенстве. В первую очередь это, конечно, касалось летной работы. Но с такой же самоотдачей он делал и все остальное. Например, он хотел, чтобы у палубников была своя летная форма, и сам вместе с «Вымпелом», швейным предприятием МО, отбирал ткань по цвету и фактуре, обсуждал фасон, нашивки, находил спонсоров, следил за тем, чтобы комбинезоны были пошиты по индивидуальным меркам каждому летчику — и всегда вручал их только в торжественной обстановке. Точно так же он добился изготовления значков для летчиков и вертолетчиков — разрабатывал эскизы с художником, обговаривал цвет металла, доставал деньги. Когда я спрашивала: «Тимур, почему это делаешь ты, ведь у тебя столько других обязанностей?!» — он отвечал: «Если я не сделаю, ничего {27} не будет», — и добавлял: «К сожалению, никому ничего не надо». Любую свою идею он сам и доводил до конкретного воплощения.

Сказать, что Тимур был ответственным человеком, значит не сказать ничего. Не буду говорить о его служебных, профессиональных обязанностях: любой сослуживец, начальник, подчиненный подтвердят, что Тимуром отслеживалось и доводилось до конца любое дело, каким бы масштабным или малозначимым — для других — оно ни было. Но и в повседневной жизни слово Тимура никогда не расходилось с делом, это знали все и поэтому предпочитали с просьбами обращаться именно к нему, рассчитывая на внимание и конкретную помощь. А Тимур не отказывал никому, даже совсем незнакомым людям, хотя многие даже не догадывались, каких трудов порой ему стоило сдержать свое слово, устраивая чьего-то племянника в училище, выбивая квартиру вдове или помогая перевестись какому-нибудь офицеру. В Острове, например, живет семья глухонемого сапожника, которой Тимур помог уехать из Севера. Надо видеть глаза этих людей, когда они говорят о Тимуре!

Павел Иванович Маслов, ведущий специалист военного представительства Министерства обороны в «ОКБ Сухого», часто вспоминает эпизод, когда Тимур, пообещав забрать его из Североморска-3, поехал прямо в Североморск-1: ему надо было успеть на совещание. Был март, бушевала метель, дорогу завалило мокрым снегом. «Я никуда не торопился, поэтому решил переночевать в гарнизоне и уехать на следующий день. Каково же было мое изумление, когда через 50 минут вдруг появляется Тимур! Он вспомнил обо мне, вернулся с полдороги и, хотя опоздал на совещание, не сдержать слово не мог». И таких примеров множество.

* * *

В 1985 году на Дальнем Востоке погибли друзья Тимура Валерий Бондаренко и Сергей Валдаев, и Тимур вместе с вдовой Валеры {28} Наташей полетел туда из Ленинграда. В Москве, в аэропорту, в разгар летних отпусков, билетов не было. К кому только Тимур не обращался! Он дошел до такого отчаяния, что, по его словам, готов был пойти на Красную площадь и бросить партбилет. В кабинете начальника аэровокзала он сумел высказать все в такой форме, что через полчаса они с Наташей уже сидели в самолете. Су-17 с Бондаренко и Валдаевым упал в море, тела летчиков поднимали по частям. Нужно было определить, что осталось от Валеры, что от Сережи, и это взял на себя Тимур, потому что близко знал ребят... Всю ночь он провел в морге, и порой ему самому требовался врач. Не знаю, как выдержал это Тимур. Вся тяжесть похорон тоже легла на его плечи. А потом он взял на себя и заботу о Наташе и маленьком Валерином сынишке Денисе.

Не у каждого хватит духу прийти в дом, где случилась трагедия, но Тимур считал своим долгом помогать семьям, в которых погиб летчик, быть рядом с ними в самые страшные минуты. Бондаренко, Белунов, Кулешов, Юзвишин, Дегтярев, Кузьменко, Власов — всех и не перечислить. Получение жилья, сооружение надгробия, медицинская помощь, учеба детей — всем, чем мог, помогал Тимур семьям погибших товарищей. Мы вместе с ним ездили к родителям, потерявшим сыновей, и это было тяжелым испытанием.

Почему он так поступал? По натуре очень добрый и ранимый, он чужую боль воспринимал как свою, готов был все отдать, чтобы помочь людям, облегчить их страдания. И еще он был убежден, что близкие тех, кто служил Родине и кто отдал за нее жизнь, не должны оставаться наедине со своей бедой и бесчисленными проблемами. Да, государство должно заботиться о них, но есть еще веление сердца, и Тимур следовал ему всегда до конца своей жизни.

Вот лишь небольшой пример: совершенно случайно Тимур узнал, что в Мурманский университет не прошла по конкурсу дочь разбившегося много лет назад на Дальнем Востоке летчика; и {29} хотя с отцом ее он знаком не был, тут же с начальником штаба подполковником Мечиславом Савицким они садятся в газик и едут из Североморска-3 в Мурманск на прием к ректору. Девочка была принята в университет на бесплатное отделение.

Тимур знал, что беда может нагрянуть совсем внезапно. Он сам не раз попадал в критические ситуации, но, даже получив команду на катапультирование, боролся за самолет до конца и никогда не покинул бы его, зная, что это может повлечь за собой гибель людей на земле.

В 1983 году на Балтике, в Чкаловске, на второй минуте полета спарки Су-17, Тимур и Юрий Мороз ощутили сильную тряску, двигатель стал захлебываться. Летчики получили приказ немедленно катапультироваться, но внизу, под крылом, были жилые постройки, и Тимур принял решение идти на посадку самым коротким путем, развернув самолет вокруг хвоста. Машину трясло все сильнее, и, когда Тимур понял, что вот-вот может произойти взрыв, он выключил двигатель, и в полной тишине Су-17 стал планировать на взлетную полосу. Никто с земли даже не дал пилотам команды на выравнивание, как будто, по словам Тимура, их все уже похоронили, и только точный расчет и какое-то особое чутье помогли ему посадить самолет.

А случилось это 25 июня, в день рождения Марины Марковны. Мы накрыли стол и ждали Тимура, не понимая, почему он задерживается. И когда, наконец, он пришел, то ни слова не сказал о случившемся, был в приподнятом настроении, много шутил, и вечер прошел весело. И только спустя несколько дней от приехавшего к нам корреспондента «Красной Звезды» я узнала о том, что тогда произошло.

Тимур щадил меня, старался ограждать от всего, что могло бы меня расстроить. Но рано или поздно я узнавала обо всем. В 1988 году, когда полк находился в Очакове из-за ремонта полосы в Саках, а все семьи оставались в Крыму, Тимур приехал на выходные {30} дни какой-то не похожий на себя. Он не мог спать, и потом признался мне, что, как только закрывал глаза, его преследовала картина, как они с Алексеем Дегтяревым врезаются в воду. Тогда, передав управление Алексею, Тимур на минуту отвлекся, чтобы подобрать упавшую под ноги маску, а когда поднял глаза, кроме быстро надвигающейся серой воды, не увидел ничего. Он молниеносно исправил ситуацию, так как секундное промедление обернулось бы катастрофой. Но еще долго в холодном поту просыпался по ночам, заново переживая тот момент. (Позже Алексей Дегтярев и Виктор Коротков погибнут, уводя неисправный самолет от города; в их честь в Очакове будут названы две улицы...)

11 июля 1991 года в Саках самолет Су-27, на котором Тимур вылетел в первый раз, после недолгого полета вошел в перевернутый штопор. До этого машину вдруг стало таскать боком, и управлению она не поддавалась. Как рассказывал Тимур, «самолет вдруг стал само-летом». Тимур выводил его из штопора до критической высоты. Систему катапультирования он привел в действие в самый последний момент, убедившись, что самолет падает в степь на безлюдное пространство. Я потом спрашивала его, почему он так рисковал и не катапультировался сразу, а он ответил: «Я все рассчитал — у меня оставалось 4 секунды». Но оказалось, парашют несет его прямо на пылающий на земле самолет! Пришлось приложить массу усилий, чтобы перелететь через горящие обломки. К тому же Тимура выбросило из кабины вниз головой, а это грозило переломом позвоночника, но Тимур сумел сгруппироваться (в каратэ есть такой прием — «кюме» — фокусирование организма), и мышечный корсет спас его от страшной травмы.

Поразительная концентрация воли, самообладание, профессионализм и каратистская закалка помогли Тимуру выжить. Но он страдал тогда от другого и не мог спать, пытаясь ответить на вопрос: как такое могло случиться, все ли правильно он сделал? Меня рядом с ним не было — именно в этот день, 11 июля, я хоронила {31} в Балашихе своего отца. Тимур не смог поехать со мной на похороны, но лучше бы он не летал в этот день.

Моральное состояние его после катапультирования было очень тяжелым. Когда же после всех экспертиз установили, что причиной катастрофы стал полный отказ управления и вины Тимура не было, он, получив это известие, после трех бессонных ночей уснул в ту же минуту.

Спустя некоторое время, в августе, Международный фонд безопасности полетов вручил Тимуру в Москве Почетный диплом. День этой торжественной церемонии совпал с путчем.

* * *

К средствам спасения Тимур всегда относился очень серьезно. «Сегодня мы готовим летчиков таким образом, — говорил он в беседе с корреспондентом, — чтобы они могли бороться за свою жизнь. Сначала — за самолет. Но если его не спасти, пилот должен покинуть его, так как не имеет права вместе с ним умереть. И учебу начинать необходимо именно со средств спасения.

Опаснее полетов с корабля в авиации ничего не придумано. Поэтому морской летчик в случае аварийной ситуации должен быть готов в любую минуту покинуть машину, начиная с посадки в кабину и до момента выхода из нее после окончания полета. Пристегнулся — катапультируйся, не пристегнулся — выпрыгивай, даже если еще не запущен двигатель. Самолет может просто покатиться и упасть за борт. Такое, например, часто случается у американцев, несмотря на отличную организацию летных смен. Несогласованность палубной команды с командиром корабля или руководителем полетов, отказ тормозов — всякое может случиться — подвергает жизнь пилота опасности. Сам авианосец — это концентрация всех опасностей, какие только возможны в авиации, и осторожность на палубе — самое главное для того, чтобы уцелеть. {32}

У летчиков-испытателей чувство опасности крайне обострено. Они успевают катапультироваться в самой безнадежной ситуации. Летчик-испытатель Анатолий Квочур демонстрировал это дважды. Честно говоря, раньше мои летчики в подобных условиях покинуть бы самолет не смогли. Все аварийные ситуации в 100-м полку заканчивались гибелью экипажа, но когда мы все кардинально пересмотрели, положение дел изменилось к лучшему. Авиация как война — ничего не прощает. А для командира полка потерять летчика — лучше отправиться туда самому! Потом приезжают родители, вдова... И это такое страшное дело — объяснять жене, матери, детям, почему их дорогой человек больше не живет. Это самая страшная сторона нашей профессии!»

На вопрос по поводу авиакатастроф Тимур ответил: «Я считаю, что руководители, которые говорят, что летных происшествий можно избежать, просто не хотят смотреть действительности в глаза. Потому что до тех пор, пока самолеты летают, они все равно будут падать. И это не фатальная неизбежность гибели летчиков и падения самолетов, нет, но в тех коллективах, где борются за безопасность полетов, где разумно строят летную работу, там вероятность авиационных катастроф гораздо меньше, чем там, где все пущено на самотек. Ни один летчик не хочет умирать!..»

Иногда в безнадежной ситуации помогает просто чудо, везение. Например, на Севере самолет полковника Валерия Хвеженко во время аварийной посадки по всем законам аэродинамики должен был перевернуться и убить пилота, но этого не произошло. Тимур, примчавшийся на газике к месту аварии, увидел Валерия живого и невредимого. «Я обнял его и был рад безмерно! Ведь мы с ним с 1986 года идем по жизни. Но если бы он катапультировался, мы бы так и не узнали, в чем причина отказа. В этот раз Бог повернулся в нашу сторону».

Его Величество случай помог и подполковнику Сергею Корневу. Летчик вылетал на полигон с полным боекомплектом, и на разбеге, после включения форсажа, в задней части самолета раздался взрыв. {33} «Самолет бежит по полосе, — рассказывал Тимур, — а за ним, начиная от кабины, черный-черный дым и огонь. Я никогда такого не видел даже в кино, и запомнил это страшное зрелище на всю жизнь.

Тогда руководил полетами Ярослав Чибир. Он начал что-то спрашивать, говорить. Я как заору: «Покинуть кабину!» Реакция пилота была мгновенной. Сергей — как он на штанге не застрял! — побежал по носу самолета — и в кусты.

Пожарные тушили самолет 40 минут. Параллельно снимали пушку, боекомплект, разрядили все, что могло взорваться.

Корневу просто повезло, так как его машина могла взлететь на воздух в любую секунду. Пламя обычно охватывает весь истребитель за 40–50 секунд.

На авианосце было много ситуаций, когда мог погибнуть экипаж. Например, Валентин Момот включил форсаж не сразу, а на разбеге. И именно в этот момент на командно-диспетчерский пункт случайно зашел летчик-испытатель Виктор Пугачев. Он выхватил у помощника руководителя полетами микрофон и взял под управление самолет Момота. Чутье это? Скорее судьба.

Пугачева не случайно у нас называют «ангелом-хранителем». До этого он спас полковника Ивана Бохонко, у которого на взлете начался помпаж двигателя. Когда Пугачев с нами, я всегда чувствую себя спокойно, и в полку его очень любят.

Подобных случаев в авиации много. Недаром наш замечательный летчик дважды Герой Советского Союза Арсений Ворожейкин как-то сказал: «Если бы не чуть-чуть, в авиации некому было бы летать». И такие «чуть-чуть» есть у каждого летчика».

Осенью 2005 года чудом спасся подполковник Юрий Корнеев. При посадке на корабль порвался трос, и самолет продолжил пробег по палубе. Летчик, за доли секунды приняв единственно правильное решение, катапультировался, а самолет упал в море. Думаю, что столь молниеносные и грамотные действия пилота — результат той летной выучки, которую дал ему Тимур.

Кого-то «чуть-чуть» спасает, а для кого-то играет роковую роль... {34}

* * *

Ежедневно рискуя жизнью, Тимур переживал за нас, зная, какие испытания часто выпадают на долю жен авиаторов. Тревога за меня никогда не покидала его. Где бы он ни находился, даже в Средиземном море, всегда старался позвонить, зная, как я волнуюсь.

Во время югославского конфликта Тимур предполагал, что к берегам Югославии может отправиться тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов», присутствие которого могло изменить политическую ситуацию. Он учился тогда в Академии Генерального штаба, но твердо решил, что на боевое задание он уйдет вместе со своей летной командой. Однокашник по Нахимовскому училищу Владимир Похилько вспоминает, как они случайно встретились в «Доме военной книги» и Тимур рассказал ему о своих планах, добавив: «Единственное, что волнует меня — это судьба Леси и детей в случае моей гибели». Об этом он говорил и со своим другом Гелой Буачидзе и попросил его позаботиться о нас, если с ним что-то случится...

Я постоянно молилась за Тимура, просила его, чтобы он был осторожнее, а он улыбался и говорил: «Ну, ты как моя бабушка Шуравка: Тимурик, летай пониже и потише!» А на малой высоте полеты были самыми опасными. Иногда на мои просьбы он отвечал: «Знаешь, что я сказал одному летчику, когда у него возникли опасения, что он не сможет сесть на корабль? — Вспомни жену, детей — и сядешь! Не волнуйся за меня — все будет хорошо!»

Даже перед свадьбой он говорил со мной, что с летчиком может случиться что угодно... Из-за этого он долго не решался жениться.

Нам обоим потребовались годы, чтобы понять, что друг без друга мы жить не сможем. Из Острова мне Тимур писал: «...На протяжении многих лет, Цыпленок, ты помогаешь мне жить, не замечая этого сама. Благодаря тебе я знаю, что такое {35} красивая, умная женщина, что такие все-таки бывают. Все ведь познается в сравнении, не довелось мне увидеть девчонку, которую можно было бы сравнить с тобой даже по внешности (не говоря уже о главном). Проще говоря — ты себе цены не знаешь. Хотя и это можно понять — красивые люди внешне и душой никогда не кичатся этим, не замечают, а точнее, не обращают внимания на свою красоту, не заостряют на ней внимание окружающих.

...Лесенька, если сможешь, приезжай, ну хоть на денек. И еще, только не возмущайся, финансовый вопрос пусть тебя не волнует. Хоть и глуп я в гражданской жизни, но с шести уроков в неделю много не заработаешь — это и мне понятно. Не испытывай никаких сомнений, я ведь не курсант, а летчик.

...Ну вот и все. Привет от мамы (мама сказала, что я даже поумнел, вернувшись от тебя, ну и дела!).

Ну и чуть-чуть о себе. Пришел в себя после отпуска. Уже забыл, что это такое. Летаю потихоньку. Пытаюсь освоить каратэ, правда, плохо получается, но ничего, я упрямый. Никак не могу сесть на шпагат — чуть-чуть осталось. Вся жизнь идет однообразно: утром — стадион, затем работа, а если нет полетов, то и вечером — стадион. Вот уж поистине сила приходит через насилие над собой. Если что-нибудь из этой области попадет тебе в руки — вышли, пожалуйста. Это же относится к любому другому виду «мордобойного» искусства и рукопашного боя».

О том, что наша совместная жизнь не будет легкой, Тимур говорил мне не раз. Вот, к примеру, его письмо из Калининграда: «...Меня и раньше мучил вопрос, прав ли я, возлагая на твои худенькие плечи тяжесть столь длительного ожидания. Я привык ни в чем не жалеть себя, считая, что должен все вынести, но мало задумывался над тем, во что это выливается для моих близких, для тех, кто как раз преданно меня любит и, если жизнь заставит, — разделит мою судьбу. Легко жить мне не придется {36} никогда, все в жизни достается через кровь, пот и слезы, но иногда я сам усложнял жизнь свою и близких....А ведь все, чего я достиг в жизни, — самому мне и даром не надо. Получается, что вроде на первом месте в моей жизни полеты, работа, спорт, но ведь если вас у меня не станет — мамы, бабушки, тебя, все вышеперечисленное теряет какой-либо смысл. Одному мне без вас ничего не надо. Все эти годы мысль о том, что у меня есть Волчок, мой Волчок, согревала меня. Лесенька, жизнь без тебя потеряла смысл, без тебя я буду живым трупом. Каждая встреча с тобой оставляла неизгладимый след в душе. Сейчас, вспоминая все наши встречи, какая ты была, как ты менялась, менялась без меня, независимо от меня (ты сильно изменилась за последние два года), меня убивает сознание того, что эти прошедшие два-три года мы потеряли из-за всяких предрассудков, что могли жить два-три года вместе, три года, а не по три дня в году, как у нас получалось.

Леся, ты не сможешь жить без меня, потому что ты моя! Не могу обещать тебе райской жизни, у нас будет много трудностей, но и счастливой ты ни с кем не будешь, кроме как со мной, запомни это. Еще несколько лет назад я интуитивно почувствовал в тебе родственную душу, несмотря на внешнюю «непохожесть» друг на друга. Конечно, незаменимых нет, так говорит жизнь, но я в это не верю. Пустое место занимает другой человек — это так, но эта замена никогда не бывает равнозначной. Можно заменить директора, командира и т.д., но самого человека — невозможно.

...Лесенька, я говорил, что больше не буду работать, как «ишак», буду, глядя на других, соблюдать «режим труда и отдыха». Это все были слова утешения, не более. По всей вероятности, в таком темпе придется работать, пока буду способен соображать и двигаться. Может быть, меня считают идиотом окружающие, но по-другому не будет, иначе потеряю сам себя, только вот «жертвовать» своими родными ради кого-то — больше {37} никогда не буду, ну а собой... Цыпленок, подумай обо всем хорошо, хотя, честно говоря, тебя уже ничто не спасет — насильно увезу с собой».

Как-то на кафедре в СТАНКИНе к нему подошла преподавательница и спросила: «Тимур, почему Вы грустите? Скоро вы с Ларисой будете вместе». «Да вот боюсь, что не выдержит она трудностей нашей гарнизонной жизни и сбежит от меня обратно». «Нет, наша Лариса — не сбежит!»

Я никогда не думала, что уеду из Москвы, и цели такой не ставила — выйти замуж. Для себя я решила, что если когда-нибудь решусь связать свою жизнь с кем-то, то это будет человек, ради которого можно бросить все и жить только ради него, но таких я не встречала и поэтому о замужестве не думала вообще. А Тимур был необыкновенным, редким, настоящим человеком, одержимым своим делом. Он совсем не был похож на тех, кто окружал меня, кто предлагал руку и сердце. Мне всегда было с ним интересно, весело, легко, он стал для меня близким другом, с которым я могла поделиться самым сокровенным. За ним я готова была идти на край света! Многие стремятся в столицу, стараются как-то в ней зацепиться, а у меня получилось все наоборот — я выписалась из Москвы и уехала, потому что своего существования без Тимура уже не представляла. А Тимур потом сказал мне: «Если бы не ты — я не женился бы никогда».

Наши документы лежали в ЗАГСе полгода. В начале сентября 1981 года гарнизон Чкаловск под Калининградом был на военном положении из-за событий в Польше, поэтому Тимур приехать ко мне не смог. В конце декабря тоже было неясно, отпустят ли его, поэтому все получилось у нас экспромтом, когда они с Сергеем Степановым появились в Москве. Собрались самые близкие друзья, и я не помню еще такой веселой свадьбы, как наша, — столько было шуток, смеха, импровизаций, острот! {38}

Тимур мне посоветовал не менять мою фамилию на грузинскую, потому что ему самому, к сожалению, она не раз осложняла жизнь.

Бывали и смешные, нелепые ситуации, связанные с его фамилией. В Ейском училище Тимура, как выпускника Нахимовского, назначили старшиной. Начальник курса вызвал его в кабинет, чтобы побеседовать о новоприбывших курсантах, и, между прочим, сказал: «Да, там у вас есть грузин Апакидзе, ты приглядись к нему! Потянет ли он учебу в летном училище? Все понял?» — «Так точно! Разрешите идти?» — «Представься и иди». — «Сержант Апакидзе».

Когда Тимур приезжал в командировку в какой-нибудь город, то первым делом обращались с докладом не к нему, а к его товарищу, если у того были черные усы — именно так, по мнению многих, должен был выглядеть человек с грузинской фамилией.

На следующий день после свадьбы мы уехали в Калининград. И началась для меня совсем другая жизнь, полная тревог, бессонных ночей, бесконечных молитв за Тимура — и настоящего счастья! Тимур потом скажет мне: «Ну почему мы не поженились раньше? Я не думал, что будет так хорошо!»

На свадьбе Сергей Степанов произнес шуточный тост: «Есть такой фильм — «Торговка и поэт»; интересно, а как будут жить два поэта?» Для Тимура счастьем было — летать. А я жила его жизнью, помогала, как могла, и советом, и делом, старалась оградить от мелких домашних забот, видя, как он устает и как загружен службой, полетами, тренировками. Менялись места службы: Калининград — Ленинград — Саки — Североморск — Москва, и каждый раз нам приходилось все начинать с нуля — привыкать к новому климату, людям, мне — к новым ученикам и коллегам по школе, обустраивать быт, а детям — расставаться с друзьями и {39} знакомиться с новыми одноклассниками. Такова судьба всех военных семей...

Каждое утро я провожала Тимура на службу. Если полеты начинались рано, то вставать приходилось в 3–4 часа ночи. Мы прощались, и я оставалась ждать... День тянулся, наполненный обычными делами, а все мысли и чувства были об одном: «Господи, помоги моему любимому!» Я прислушивалась к звуку каждого пролетающего самолета и молилась за Тимура и всех ребят, которые были в небе. Если посреди дня рев моторов вдруг прекращался, внутри все холодело: «Что случилось?» В основном, полеты отбивали из-за плохой погоды, но бывали и более серьезные причины, которых боялись в гарнизоне все.

Поиск по сайту: