ТИМУР И ЕГО НЕБО 6 страница

А 13 января 1996 года случилось еще одно историческое событие, равного которому не было: 16 российских адмиралов и офицеров прилетели на американский авианосец «Америка», и два летчика — Тимур Апакидзе и Виктор Пугачев слетали на американских самолетах. Это было символическое событие, поскольку уровень летной подготовки у наших летчиков был высочайший!»

* * *

У Тимура от посещения американского авианосца осталось очень сильное впечатление. Правда, в первые минуты все передвижения людей и техники на палубе корабля показались такими хаотичными, что Тимур даже расстроился, решив, что попали они на авианосец в парко-хозяйственный день. Но, повинуясь какой-то незримой воле, все на глазах вдруг преобразилось, а когда за 18 минут с палубы поднялось в воздух 50 машин, Тимур испытал настоящее потрясение: американцы продемонстрировали великолепную организацию и летную выучку.

«Американские пилоты — открытые, доброжелательные люди, — делился своими впечатлениями Тимур. — Они показали такую высокую профессиональную подготовленность, что просто хотелось перед ними снять шляпу. Но мои летчики американцам не уступят ни в чем; к сожалению, таких летчиков у нас в стране мало, но мы сделаем, чтобы их стало много!

У меня нет никаких сомнений, что эти отзывчивые, улыбающиеся американские парни, если им прикажут, будут топить наши корабли и сбивать наши самолеты. Я жал им руку и в то же время {90} понимал, что это наши потенциальные противники и партнерами они нам никогда не будут, потому что партнеры — это равные, а мы с ними не равные. Они нас поставили на колени, но это временно, и они радуются зря!»

По предложению американцев Тимур слетал на палубном противолодочном самолете S-3А «Викинг», а Виктор Пугачев — на истребителе-перехватчике F-14 «Томкэт».

Так, к освоенным Тимуром 13 типам самолетов добавился иностранный. О полете на нем он рассказывал с большим воодушевлением.

«Приборное оборудование «Викинга» не сложное, и сам самолет отличается простотой управления. Левый летчик показал мне пару раз эволюции на нем, потом поднял руки — на, пилотируй! Тогда я начал делать на нем пилотаж. Думаю, что американский летчик сильно рисковал, потому что Бог его знает, что от этого русского генерала можно ожидать: ручку схватит — самолет в штопоре! Но, наверное, он был уверен в своих силах. Я сомневаюсь, что он был уверен во мне, потому что, когда шли с ним к самолету, он меня спросил: «Вы вообще летали когда-нибудь на чем-либо?» В ответ я говорю: «Я — летчик, и летчик палубный!» Тогда американец успокоился. Летный комбинезон пришлось одеть американский, так как на авианосец мы прибыли в парадной форме, — он остался у меня на память.

Когда я открутил на самолете весь пилотаж, американец убедился, что я действительно летчик. В кабине была девушка переводчица, но после трех петель она забыла все русские слова и до конца полета только произносила: «Господин генераль, господин генераль...» Пришлось перейти на язык жестов — американский летчик пальцем показывал мне, какой курс, какая высота...

Посадка на палубу на меня впечатление не произвела — на американский авианосец садиться проще, чем на наш. И я, и любой мой летчик сядет на него с первого захода, а вот американец без {91} предварительной подготовки на наш корабль не сядет, потому что у нас система посадки гораздо сложнее.

Да и взлет с трамплина у нас гораздо страшнее. Советский летчик, наверное, и отличается от других летчиков своим бесстрашием. У нашего человека потенциальные возможности безграничны, поэтому нас во все времена боялись — нашего духовного потенциала, нравственных, моральных устоев, силы духа.

Ни один американский летчик в тех условиях, в которых эксплуатировался «Кузнецов» (а эксплуатировался он на предельных параметрах), при всей любви к своему флагу и Америке, наверное, работать бы не смог. Я знаю, что если американ кофе не попил, то боевые возможности у него как-то резко снижаются. А нашего летчика можно не кормить, он может быть небритый, немытый, но взлетит — и победит! Я не хочу сказать, что это хорошо, но это есть».

Тимур легко выполнил задание на американском самолете и посадил его на палубу, а вот американцы повторить то же самое на нашем самолете отказались!

* * *

В январе к «Кузнецову» вплотную подошел американский крейсер «Монтеррей» для совместного маневрирования. По указанию адмирала И.В. Касатонова пара истребителей, управляемая командиром авиаполка полковником Иваном Бохонко и его ведомым майором Павлом Подгузовым, должна была выполнить проход между кораблями. Расстояние между бортами кораблей было таким маленьким, что этот проход между ними парой можно было сравнить с полетом Валерия Чкалова под мостом.

Наши летчики прошли ниже уровня борта американского крейсера в сомкнутом строю, продемонстрировав высочайшее летное мастерство, хладнокровие, точный расчет, а главное — способность при необходимости идти на риск. Малейшее уклонение вправо или влево могло стоить им жизни. Американцы были потрясены, {92} они даже не успели в первые секунды осознать, что произошло, и попросили повторить проход.

При возвращении с боевой службы «Кузнецов» шел в тесном строю с английским эсминцем «Шеффилд». Тимур мастерски открутил фигуры высшего пилотажа над английским кораблем, показав все возможности самолета Су-27, и когда вице-адмирал В.Г. Доброскоченко встретился на «Шеффилде» с его капитаном, тот преподнес бутылку шампанского со словами: «Прошу передать эту бутылку тому замечательному летчику, который пилотировал самолет!»

А затем от командира английского фрегата пришло благодарственное письмо:

«Уважаемый адмирал! Нам было очень приятно в течение последних нескольких дней сопровождать ваш корабль в море, и мы с удовольствием воспользовались возможностью принять нескольких российских офицеров на борту «Шеффилда».

Навыки и профессионализм, продемонстрированные всеми кораблями, находящимися под Вашим командованием, являются потрясающими. И я надеюсь, что наступит время, когда мы сможем действовать совместно. Воздушное представление в исполнении ваших летчиков было проведено на высочайшем уровне и очень понравилось экипажу моего корабля.

Я жду нашей следующей встречи и надеюсь увидеть авианосец «Адмирал Кузнецов», находящийся на боевой службе в тех же водах в не слишком отдаленном будущем. Знаю, что у всех, кто имел возможность в последние несколько месяцев встретиться с вашим отрядом, не возникало никаких других, кроме восхищенных, отзывов о том, как был осуществлен этот поход. Впечатление и опыт работы в непосредственной близости от российских кораблей относится к таковым, которые я буду помнить долгое время и по прошествии лет опять с радостью переживать. {93}

Позвольте мне сейчас, когда вы возвращаетесь домой, пожелать вам спокойного моря и хорошей погоды на завершающем этапе перехода, а также всех удач в будущем в каждом Вашем начинании.

С уважением, Том Карстен».

В те дни, когда наши корабли сопровождал «Шеффилд», к «Кузнецову» подошли два норвежских истребителя, чтобы поупражняться в воздушном бою с российскими летчиками, но летная смена на авианосце подошла к концу. Тимур попросил переводчика передать через английский фрегат приглашение норвежцам на следующий день сразиться с ними два на два или четыре на четыре, как они захотят. Получив ответ, переводчик засмеялся и сказал Тимуру: «Том Карстен передал наши слова, но от себя добавил: «Только я вам этого не советую делать — русские вам задницу надерут!» Так натовцы оценили профессиональный уровень российских пилотов!

* * *

Боевой поход в Средиземное море стал звездным часом Тимура и его летной команды. Правда, он стоил Тимуру как командиру авиакрыла огромнейшего напряжения, и в том, что боевая служба прошла без потерь (а это, к сожалению, случалось в нашей стране редко), его несомненная заслуга.

После возвращения Тимур признался: «Этот корабль стал для нас родным домом, я даже не ожидал, что вот так прирастешь к нему. Я готов целовать каждый квадратный метр палубы «Кузнецова», нашего авианосца, только за то, что он не забрал ни одного летчика!»

Возвращение наших летчиков из похода стало праздником в гарнизоне, все до последней минуты с тревогой ждали своих мужей. Я вела урок, когда небо над городком наполнилось ревом истребителей. Самолеты пролетали парами, и каждый приветствовал {94} покачиванием крыльев. У нас дух захватывало и от радости текли слезы.

Сколько потом было воспоминаний! Причем даже о самых опасных моментах ребята говорили с юмором. Из рассказов Тимура я поняла, что бытовые условия на корабле были нелегкими, особенно остро ощущалась нехватка пресной воды. Со смехом он говорил, что небольшое количество воды использовали на то, чтобы и чай заварить, и помыться, в ней же постирать, а потом и пол помыть. А какое потрясение он испытал на американском авианосце, когда в разгар полетов увидел выходящего из душевой негра, в трусах и шлепанцах, с пушистым полотенцем на плече, чистого и благоухающего! Причем тот «не потерял сознание», когда в коридоре повстречался с командующим 6-м флотом Пилингом.

Очень интересными были рассказы о пребывании в Сирии и на Мальте. В Сирии Тимур познакомился с помощником посла Гочей Буачидзе, который стал для Тимура добрым и искренним другом, как и его брат Гела. Мы с детьми слушали забавные истории о местных обычаях, о повадках обезьян в Дамаске и о карнавале в Валетте.

Рассказы о полетах вызывали восхищение, а порой и дрожь. Для меня же самым главным было то, что все закончилось благополучно и что Тимур наконец-то дома!

* * *

25 мая в Североморске состоялось офицерское собрание по поводу вручения Звезды Героя Тимуру и командиру авиаполка полковнику Ивану Бохонко. В ответном слове Тимур обратился к сидящим в зале морякам и летчикам: «Звезда Героя — это не только наша заслуга, но и заслуга всего коллектива офицеров и прапорщиков, это заслуга всех, кто учил нас летать, сделал из нас офицеров и командиров. Мне хочется добрым словом вспомнить тех людей, которые меня учили, вложили в меня частицу {95} своего ума, таланта, своего профессионализма. Я всегда их помню, и они всегда по жизни будут рядом со мной — и живые, и мертвые, потому что и таковые тоже есть. И мне очень хочется походить на своих учителей, потому что я им обязан и они мне очень дороги! Хочется, чтобы мои ученики и мои последователи тоже так же дорожили тем, что мне удается им передать.

Тот день в Кремле, когда вручали нам Звезды, я буду помнить, пока живу. Хотя, честно скажу, если бы это происходило в Советском Союзе и присваивали бы звание Героя Советского Союза, восприятие бы было совсем другое. Все-таки у нас в жизни многое перевернулось и встало на голову.

Мы с вами пишем одну из страниц в авиации Вооруженных Сил, к сожалению, наверное, одну из самых драматических, потому что опаснее корабельной авиации еще никто не придумал. Требования к людям, которые готовят технику, которые эксплуатируют ее на палубе, в воздухе, которые управляют полетами, — очень высоки. Этим суровым делом занимаются настоящие мужчины. История человечества — это история войн, и люди, владеющие этим суровым воинским ремеслом, достойны уважения.

А народ у нас золотой — я к этому выводу окончательно пришел на боевой службе. У нас сейчас все держится на энтузиазме людей, на их верности долгу, на их профессионализме, преданности своему делу, порядочности. Из нашего поколения, воспитанного в Советском Союзе, еще не повышибали стремления летать, стремления совершенствоваться. Только наш народ способен не потерять силу духа, своих моральных и нравственных устоев в такое тяжелое время. И очень важно чувствовать локоть товарища, его плечо, на которое в трудную минуту можно опереться.

Я человек жесткий и, может быть, даже жестокий, но вы поймите и запомните, что я, как командир дивизии, всеми вами, кто находится в моем подчинении, очень дорожу. И все, что от {96} меня зависит, я стараюсь делать, по крайней мере, по-человечески, в силу своих возможностей.

Жизнь становится все труднее, и вы прекрасно понимаете, что если мы сейчас не подготовим себе смену, то в авиации образуется вакуум. У нас сейчас уже выросло целое поколение, которое носит погоны старших офицеров, а летать не умеет, стрелять не умеет — такого провала в нашей стране еще не было!

Россию пока еще боятся, так как перед лицом опасности мы можем снова объединиться. Когда у нас развалится все и навсегда, нас будут прибирать к рукам.

В XXI веке, кто будет владеть морем — тот будет владеть миром, поэтому американцы не дураки, что имеют такой сильный, мощный, сбалансированный флот. Я не представляю, что может сделать наш Военно-морской флот без авианосцев в океане. Если флот океанский, в нем должны быть авианосцы!

На нас лежит ответственность за будущее Вооруженных Сил и в целом за будущее нашего государства, потому что армия — это один из главнейших институтов, без которого государство жить не может».

* * *

Через год Тимур должен был поступить на учебу в Военную академию Генерального штаба, но 15 сентября 1996 года в Крыму погиб Алексей Власов, которого Тимур готовил вместо себя на должность командира дивизии. Леша, близкий друг Тимура еще с Нахимовского училища, вместе с ним прошедший и Ейское училище, и Остров, и Калининград, грамотный летчик, достойный офицер, человек высокой порядочности, был бы надежной заменой Тимуру на этом посту. Гибель его была очень странной. Он с товарищами нырял с аквалангом; в заключении комиссии причиной смерти назвали «утопление», но на самом деле в его легких воды не было обнаружено, а дело поспешно закрыли. {97}

В этот день я на Севере ждала звонка Тимура из Крыма — он позвонил только через сутки. Осознать гибель Леши мы были не в состоянии. Тимур отвозил гроб с телом друга в Калининград, где жила семья Алексея, хоронил его с товарищами в Чкаловске; потом доставал деньги на памятник.

После смерти Леши Тимур отказался от Академии: дивизию оставить было не на кого.

А через полгода пришло распоряжение о ликвидации дивизии. С этим Тимур смириться не мог. Он стал обращаться во все инстанции, в том числе к Председателю Правительства РФ В.С.Черномырдину. Вот некоторые выдержки из его письма премьеру:

«Уважаемый Виктор Степанович! Обращаюсь к Вам как к человеку, которому дороги и небезразличны будущее России и ее Военно-Морского Флота. Обращение к Вам продиктовано чрезвычайным положением, складывающимся в корабельной авиации ВМФ.

...В 1998 году подлежит сокращению управление 57 смешанной корабельной авиационной дивизии, где в настоящее время собраны офицеры, стоящие у истоков советской корабельной авиации, обладающие богатейшим практическим опытом подготовки летного состава к полетам с авианесущих кораблей одиночного и группового базирования, в решении оперативных задач авианосного соединения, в эксплуатации корабельных самолетов и вертолетов. В последующем планируется реформирование корабельных авиаполков в отдельные эскадрильи, которые будут уже не в состоянии обеспечить боевую устойчивость сил ВМФ.

Виктор Степанович, при посещении Вами Северного Флота в ноябре 1996 года Вам было доложено состояние дел корабельной авиации. Не от хорошей жизни искусство высшего пилотажа в небе Заполярья Вам демонстрировал «целый» генерал. (Это был Тимур. — Прим. автора). Спланированное сокращение корабельной {98} авиации в недалеком будущем приведет к ее умиранию, учитывая сложность и уникальность подготовки летного состава. Россия может лишиться корабельной авиации навсегда, ибо воссоздать ее будет невозможно не только с экономической точки зрения, но и бессмысленно, учитывая нынешний уровень и темпы развития авианосной авиации зарубежных стран.

Виктор Степанович, прошу Вас: спасите корабельную авиацию, не дайте занести ее в «Красную книгу»!

Генерал-майор Апакидзе Т.А. (1 июня 1997 года)».

Тимур приехал в Москву, преодолел массу бюрократических препон — и дивизия была спасена. С какой тревогой и надеждой все в гарнизоне ждали его возвращения! Ведь от этого зависели судьбы людей.

Но через год 57-ю смешанную авиационную дивизию авиации ВМФ все-таки «приговорили».

22 января 1998 года был издан приказ о ее расформировании с 1 мая, и 30 апреля состоялось прощание с дивизией. Ранним морозным утром Тимур выступал перед выстроившимися на плацу всеми воинскими подразделениями. Он рассказал об истории 57-й дивизии, о том, что с 1941 года она была лучшей дивизией Военно-морского флота, что 16 ее воинов получили высокое звание Героев Советского Союза, а 2 — Героев России. «За все годы, за 57 лет существования нашей дивизии, у нее было 22 командира, и мне выпала печальная участь быть ее последним командиром.

Как 22-й командир 57-й дивизии я докладываю здесь собравшимся, что считаю: воины дивизии до конца выполнили свой долг перед советским народом и перед нашим Отечеством!» (По странному совпадению имя Тимура было присвоено мурманской школе № 57).

Под звуки марша внесли дивизионное знамя. Тимур в полной тишине встал перед ним на колени и поцеловал красное полотнище. На глазах его были слезы. Это была горькая минута расставания {99} с тем, во что он самоотверженно вкладывал свой труд, свои помыслы, свою жизнь. И было что-то трагическое в одинокой фигуре Тимура на фоне белого снега, когда его подчиненные, его товарищи, проходили, чеканя шаг и отдавая честь последнему командиру прославленной дивизии.

(Так же разрывалось у всех сердце в 1992 году, когда Тимур расставался с 100-м полком в Крыму)

После парада все собрались в офицерской столовой и разошлись уже далеко за полночь. Тимур зачитал приказ о расформировании дивизии, рассказал, что на последнем Военном совете командующий ВВС Северного флота, подводя итоги деятельности дивизии, назвал ее «ржавой структурой», хотя это было несправедливо. Совсем иную оценку дал ей В.Г.Дейнека. Тимур поблагодарил своих подчиненных за то, что в такое трудное для страны время никто «не разбежался по ларькам», а с честью выполнял свой воинский долг. «Мы знаем, за что мы служили и кому мы служили!»

Вручая истребительному полку макет «Кузнецова», Тимур сказал: «Мы живем благодаря этому кораблю. Он в стране один, и, может быть, он не окажет решающего воздействия, если нам придется драться и защищать свою родину, но благодаря ему мы сумеем сохранить генофонд летчиков, инженерно-технический состав и моряков, которые связаны с эксплуатацией авианесущих кораблей, и когда наша страна встанет с колен, а я в это верю, мы в состоянии будем создать авианосный флот. Если же мы сейчас лишимся «Кузнецова», в России не будет палубной авиации и не будет авианосцев, и она вынуждена будет забыть навсегда, что она великая морская держава!»

Тимур вел собрание до самого вечера, произносил тосты со своей неизменной рюмкой с налитой в ней водой, вручал всем подарки и для каждого находил теплые, проникновенные слова. Порой стены дрожали от хохота, потому что все сопровождалось шутками, остротами. Чего стоила одна только «характеристика» {100} Ярослава Чибира, сочиненная Тимуром, в сравнении с которой просто поблекли бы выступления наших прославленных юмористов!

В конце дружеского застолья Тимуру в подарок преподнесли телевизор — через месяц предстоял отъезд с Севера в Москву, в академию. Тимур был тронут. «Огромное спасибо вам, ребята, — сказал он, — что вы так высоко оценили мой труд. Начальство оценивает его по-другому. Меня только из армии два раза выгоняли. Но вы, вообще-то, не радуйтесь — через два года я к вам вернусь!»

Когда командир вертолетного полка Николай Куклев вручил Тимуру бутылку водки «Золотой винт» Смоленского завода «Бахус», изготовленной «из лучших сортов корабельного авиационного шила», пить которую «в присутствии дам полагается стоя, после первой не закусывать и приветствовать всеобщим одобрением «Как жахнем!», Тимур, конечно, не удержался от комментариев: «Товарищи, почему-то непьющему человеку всегда дарят водку! К нам как-то приехала делегация из Комсомольска-на-Амуре, с нею был директор вино-водочного завода. И он, вы представляете, подарил мне толстенную иллюстрированную книгу «Все о водке» — обо всех видах спиртных напитков, начиная с нашего русского развлекательного напитка под названием «Шило» до самых высококачественных сортов водки! Что мне оставалось делать? На следующий день я принес ему в подарок книгу о самолетах. Он взял ее, полистал и говорит: «Красиво, конечно, — а зачем мне это?!»

* * *

Правильно говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Тимур мог с таким искусством вести многочасовые вечера, что проходили они на одном дыхании, а выпивка и закуска уже отодвигались у всех на последнее место. {101}

Тимур очень хотел, чтобы все люди узнали о палубных летчиках, об их рискованной профессии, об истории 100-го полка, о нелегкой судьбе палубной авиации в трагический момент развала страны, и приложил массу усилий, чтобы вышел фильм «Форсаж». Он переживал, что на российские экраны хлынул поток низкопробных фильмов, где «героями нашего времени» были бандиты, мошенники, уголовники, мафиози и проститутки, как будто бы вся страна только из них и состояла, а нормальных людей не существовало. И он задумал художественный фильм о морских летчиках, настоящих героях, ежедневно идущих на риск не ради себя, а ради своей страны, — на моих глазах рождался его сюжет, и осталась масса черновиков сценария, написанных Тимуром. Сейчас, к сожалению, сценарий находится в чужих руках. Остается надеяться, что фильм получится достойным.

Наверное, чем бы Тимур ни занимался, он везде был бы на высоте.

* * *

Для Тимура не было сомнений, кем станет его сын — конечно, летчиком! Когда Женька учился в 6 классе, Тимур сказал мне: «Скоро будем определять Женю в летный интернат в Ахтюбинске». У меня все оборвалось: «Зачем же в интернат — разве у него нет родителей?» А спустя несколько месяцев в школе на празднике 8 Марта перед учителями выступали с концертом дети, и для меня стало сюрпризом, когда на сцену поднялся наш сын и мой ученик. Он спел песню Булата Окуджавы «Не клонись-ка ты, головушка». Дома, в магнитофонной записи, Тимур услышал красивый, чистый голос; сначала он онемел, потом спросил: «А кто это поет?» — «Женя». Тимур долго молчал, потом задумчиво произнес: «Неужели он будет артистом?» Я так благодарна была Тимуру за эти слова! Он предоставил сыну право самому определять свою судьбу. Чтобы быть настоящим летчиком, надо беззаветно любить свое дело. Для Тимура прекраснее полетов ничего {102} не существовало! Но просто родительской волей решить судьбу сына было бы, возможно, непростительной ошибкой. Женя позже стал выступать в хоре Всероссийского радио и телевидения под руководством Виктора Попова, а в старших классах сам сделал свой выбор. Сейчас он студент Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова.

* * *

Годы, проведенные на Севере, были для нас, пожалуй, самыми лучшими. Саки — тоже значимое место в нашей жизни. Здесь Тимур начал свое главное дело — создание полка палубных летчиков. Здесь прошло детство наших детей. Здесь я ходила с классом в походы по степному и горному Крыму — с ночными кострами под огромным южным небом, где прямо над нами сиял Млечный Путь, а в траве всю ночь трещали цикады. Мои ученики давно уже стали взрослыми, но мы по-прежнему собираемся вместе, когда мне удается приехать в Крым.

А Север — место, где плачут дважды: когда приезжают в Заполярье и когда уезжают отсюда навсегда. Это действительно так. Трудно привыкнуть к вечному холоду и бесконечной полярной ночи. Но, наверное, именно суровые условия сплачивают людей, объединяют каким-то северным братством. Северяне — особые люди, ни в каком другом месте я не встречала такой доброты, открытости и готовности к взаимовыручке.

Гарнизон Североморск-3 — маленький островок, затерянный среди величественного безмолвного пространства. Сопки завораживают своей красотой, особенно весной, когда солнце уже вовсю сияет над нетронутыми снеговыми холмами, и деревья, покрытые инеем, сверкают всеми цветами радуги. Поражает игра северных сияний в морозные черные ночи и удивительное осеннее многоцветье. Если подняться на вершину сопки, то до самого горизонта видны холмы, расцвеченные желтыми, красными, оранжевыми, зелеными, лиловыми, серебристыми красками, а между ними {103} светятся ярко-голубые, причудливо изрезанные озера. Это грибная пора, и грибы, почти вровень с карликовыми деревьями, гордо возвышаются из мха.

Никогда не думала, что буду так скучать по Северу. Гарнизонная школа среди снегов и темноты была светлым оазисом, где на этажах зеленели всевозможные растения, в клетках прыгали попугаи и ползали черепахи. Жизнь здесь бурлила — после уроков начинали работу всевозможные кружки, до вечера шли репетиции, причем репетировали не только ученики, но и учителя, и даже родители. В школе было очень много праздников, а выпускной отмечали все вместе — дети, учителя и родители, причем каждый готовил свой «капустник». Школа была культурным центром гарнизона, и можно представить, в какой атмосфере жили и воспитывались дети, окруженные вниманием со всех сторон. Утром ребята приходили к нам на уроки, а вечером шли в спортзал к Тимуру. В больших городах нет такого единения педагогов, учеников и их родителей.

Тимур был очень привязан к Северу, северянам, к месту, где с неимоверным трудом осуществлялись его мечты. Перед отъездом он признался собравшимся в Доме офицеров жителям городка: «Североморск-3 — 9-й гарнизон, где проходила моя служба, и сейчас, прощаясь с вами, я понял, что это самый дорогой гарнизон в моей жизни!»

* * *

В Москве в конце 90-х годов многим приходилось выживать — не были исключением и мы. Что такое стипендия Тимура в 3000 рублей и моя зарплата около 900 при безумной дороговизне всего? Дочь — выпускница, сын растет, и ему постоянно малы то куртка, то ботинки... Тимур шутил: «Не жили хорошо — и не надо привыкать!»

Было трудно, урезали все до минимума (одно яблоко делили на четыре части), но в отчаяние не впадали, просто искали выход. {104} Я, помимо работы в школе, стала давать частные уроки. Многие слушатели Академии Генштаба либо занимались извозом после учебы, либо шли в грузчики. У нас машины не было, а поднимать тяжести Тимуру после катапультирования категорически было запрещено. Он стал искать работу ночного сторожа, но, когда узнавали, что он генерал, Герой, конечно, не брали — это был нонсенс! Помогли друзья, и Тимур стал работать охранником в частной фирме.

Учился он в Академии с полной отдачей, при первой возможности уезжал в аэроклубы на полеты, работал с прекрасным специалистом с «Вымпела» Людмилой Тимошенко над комбинезонами для летчиков и решал еще очень много различных вопросов — для сна времени совсем не оставалось, а ночная работа просто забирала последнее здоровье. И тогда я настояла на том, чтобы он ушел из охранников. Тимур поначалу сопротивлялся, но потом сам понял, что такой ритм жизни ему долго не выдержать. Слава Богу, что он избавился от этого изнурительного (и к тому же опасного) труда.

Много сил отнимала работа над фильмом. Тимуру принадлежала не только идея его создания; он работал над сценарием, просматривал отснятый материал и фактически озвучил его. Тимуру пришлось согласовывать все финансовые, юридические и технические вопросы с киностудией, командованием, обеспечивать перелеты и условия работы съемочной группы в Крыму и на Севере. Кинопленку для картины доставал Мечислав Савицкий в Мурманске. Потом Тимур признался: «Не стоил этот фильм ни таких нервных затрат, ни времени. Жаль, что я поздно нашел грамотных людей, которые сделали бы эту картину профессионально и без моей помощи».

«Форсаж» Тимур так и не увидел, да и отношения с режиссером были окончательно испорчены. {105}

Столкнулся в Москве Тимур и с непорядочностью, и с нечистоплотностью, разочаровался во многих людях, которым раньше доверял.

На похоронах командующий сказал мне, что осталась большая сумма денег, которые Тимур собирал на 85-летие Морской авиации, и командование решило передать их семье. Но я помнила слова Тимура: «В штабе такая нищета! На подарки ветеранам мы скидываемся со своей скудной зарплаты — пусть у нас будет хоть какой-то запас», — и ответила командующему: «Тимур оставил эти деньги для штаба, я ничего не возьму». Но нашелся человек, не военный, который присвоил их, фактически воспользовавшись гибелью Тимура.

Было и такое. Как-то в воскресенье звонит Тимуру бывший однокашник и просит ему помочь: он, приехав в столицу, сломал ногу, сидит в гостинице «Измайловская» без всяких средств к существованию. Тимур из-за болей в спине надеялся отлежаться в выходной, но пересилил себя, встал, собрал почти все деньги, какие были в доме, — надо было выручать товарища из беды — и перед уходом сказал мне: «Очень странный у него был голос, возможно, его кто-то не выпускает из номера. Если через полтора часа я не позвоню домой из гостиницы, вызывай милицию».

Я с нетерпением и страхом ждала звонка; когда Тимур позвонил, его голос звучал удрученно: «Все нормально, не волнуйся, дома обо всем расскажу».

Поиск по сайту: