Мои первые архангельские гастроли

Июньские дни 1991 года ничем особо примечательным не отличались. Стояло довольно-таки жаркое лето, когда мозги порой начинали плавиться под прямыми лучами Солнца. Небо всё больше и больше теряло свою неповторимую голубизну и становилось всё белёсей и белёсей. Обычно это было верным знаком того, что лето будет жарким, что и произошло. В июне приезжала в Москву моя мама, и несколько дней, пока она была в Москве, я свободное время проводил с ней. Я тогда не мог себе представить того, что не увижу её в течение долгих пятнадцати лет… Но тогда я даже и не думал о возможности такого. Наверно многие могут спросить меня о том, каким образом я не пытался узнать своё собственное будущее, если это я делал другим и притом, очень точно!? Если делаешь другим, то почему не сделаешь для себя самого, чтобы заранее знать, что ожидает самого себя в ближайшем будущем!?

Этот вопрос вставал и передо мной самим, и долго я не мог понять причину того, почему моё собственное будущее закрыто от моего взора. Гораздо позже я узнал причины этому. Одна причина от меня не зависела совершенно, зато другая была непосредственно связано с тем, что я делаю сам. Независящая от меня причина заключалась в том, что мне перед воплощением в земное тело была закрыта возможность увидеть свою судьбу, и причиной этому была необходимость не допустить проецирования на самого себя возможных задач. Для того, чтобы это стало более понятным, сделаю некоторое пояснение, которое напрямую связано со второй причиной невозможности мне увидеть моё собственное будущее…

Моё будущее было весьма определённым до некоторого момента моей жизни. До этого ДНЯ «М» я мог делать многие вещи, которые другие посчитали бы невозможными, но, тем не менее, их можно было легко просмотреть при желании, но тогда я это делать ещё не умел, точнее, я даже не думал, что такое просто возможно. А когда понял, что могу и умею просматривать будущее других и будущие события, то уже не мог просмотреть своё собственное. Вернее, я просмотреть мог, но пользы от такого просмотра всё равно бы не было. И вот, по какой причине. Точнее, правильно будет начать не с причины, а с того самого Дня «М». Ничего мистического в моём Дне «М» не было. К сожалению или к радости, меня не похищала «летающая тарелка» и я её (то есть, летающую тарелку) даже не видел летающей в небе, как это случалось со многими очевидцами полётов НЛО. Меня не посещали ни ангелы небесные, и даже на мою голову не падали ни яблоки, ни кирпичи, в меня не ударяла молния или миллион вольт высокого напряжения. Я даже не впадал в состояние клинической смерти. Всё было гораздо обыденней и в то же самое время, более невероятным. Моим Днём «М» стал день, когда я придумал свою первую трансформацию мозга человека! Именно с этого момента моя жизнь и моё будущее изменилось принципиально, и я «выпал» из полотна судьбы. Моя нить судьбы именно с этого дня перестала быть частью ткани судьбы земного человечества, я «просто» «вывалился» из этого полотна и отправился в своё собственное плавание судьбы, когда мои и только мои действия определяли, куда «поплывёт» корабль моей судьбы, да и не только моей. Конечно, обо всём этом я узнал гораздо позже, а когда впервые я принципиально изменил самого себя, я был в полном недоумении по поводу невозможности увидеть свою судьбу.

Её (моей судьбы) просто не было, вернее, со Дня «М» я сам создавал своими действиями свою судьбу, и только от меня зависело, куда она «пойдёт». И каждое новое изменение структур моего мозга, наработка новых тел сущности, новых свойств и качеств, принципиально меняли даже направление моего движения в будущее. Особенно сильно всё менялось, когда я придумывал что-нибудь принципиально новое, такое, что никто и никогда не создавал до меня и не только на нашей планете, затерявшейся на окраине нашей галактики, но и в других мирах. И опять-таки, об этом я узнал гораздо позже. Возможно, нечто подобное от меня ожидали, и именно поэтому у моей сущности закрыли не только память о предыдущих воплощениях, но и возможность для меня самого и для других просматривать мою судьбу. Вполне возможно, что если бы я увидел своё будущее до того момента, когда я стал качественно менять себя, то я бы начал стремиться выполнить именно это будущее и реализовывать задачи посильные моей сущности, воплотившейся в конкретной генетике. Может быть это будущее и было бы нужным и необходимым для чего-то, но оно основывалось бы только на возможностях моей генетики до сделанных мной изменений, которые затрагивали, как мою сущность, так и мою генетику. Поэтому, знание моей судьбы тем или иным способом могло бы привести меня к тому, что я никогда даже не задумался бы что-то переделывать в своём мозге, сущности и создавать структуры. Всё это стало возможным наверно ещё и потому, что я всего этого как раз-то и не знал и поэтому начал дерзать, и из всего этого дерзания получилось то, что получилось. В 1991 году я ещё не всё понимал из сказанного выше, но даже и тогда не пытался просматривать своё собственное будущее хотя бы потому, что практически не было дня, чтобы я не делал с собой что-нибудь эдакое. А иногда приходилось переделывать себя по несколько раз в день, особенно, если шла работа или борьба с каким-либо очередным космическим паразитом. Так или иначе, я понимал, что сам «кую» в прямом и переносном смысле свою судьбу. Да и не стремился я особенно узнать свою судьбу — а зачем, ведь гораздо интересней идти вперёд и не знать, что тебе откроется за следующим «поворотом». Особенно, если за поворотом — что-то необычное и для тебя неведомое!..

Так вот, я провёл несколько дней в июне 1991 года со своей мамой, не ведая ещё, что не увижу её долгих пятнадцать лет. Приезд мамы в Москву был связан с тем, что мой отец проходил обследование в МОНИКИ, где работала младшая сестра моей матери. Причина проверки была в том, что как-то мой отец упал с верхней полки поезда на столик купе, когда поезд резко затормозил. Он сломал несколько рёбер, но не придал этому значения, считая, что просто сильно ушибся. Отец никому не говорил об этом, вышел на работу и работал со сломанными рёбрами. В результате этого рёбра срослись неправильно и стали давить на лёгкое и вызвали абсцесс, который и заставил его пройти проверку. Он не хотел утруждать меня своими мелкими, как он считал, проблемами, да и не мог я ему выдать больничный, который ему был необходим, чтобы привести себя в порядок. Но результаты обследования показали наличие обширного абсцесса правого лёгкого, и врачи стали говорить об удалении этого лёгкого. Вот с этим я уж никак не смог согласиться. Больничный — больничным, но чтобы терять правое лёгкое — это уж чересчур. Поэтому я сначала с мамой стал навещать отца, а когда мама уехала домой, мы стали навещать его вместе со Светланой. Мои визиты к отцу сопровождались моей работой с ним, я даже не двигал своими руками, чтобы лишний раз не раздражать врачей. И… через некоторое время уже никто из них даже и не заикался об удалении правого лёгкого, и мой отец уехал домой вместе со своим правым лёгким. Мои посещения отца в МОНИКИ были последними днями, когда я видел своего отца живым. Его убрали ударом по сердцу в 1994 году 31 августа, чтобы сделать мне «подарок», после очередного моего отказа сотрудничать с очередной спецслужбой. Но это будет в 1994 году, а в июне-июле 1991 года я последние разы виделся со своим отцом, даже не подозревая об этом…

В это же время произошло одно событие, которое не было эпохальным, но, тем не менее, весьма интересным. Владимир Дмитриевич Сергеев один раз приехал ко мне в Бутово со своей хорошей знакомой, которая в мире кино была широко известна, как талантливый дизайнер кино и у неё был даже «Оскар» за её работу над одним из фильмом. Я видел эту женщину много раз, она была очень приятным и умным собеседником, но в этот раз они приехали не ради того, чтобы пофилософствовать по тем или иным вопросам, а с весьма конкретным вопросом. Её, как специалиста, пригласили разработать костюмы для одного исторического фильма, события которого происходили во Франции 14-15 веков. И ей для того чтобы создать костюмы, соответствующие той эпохе, было необходимо знать, как, например, делались платья дам высшего света того времени. Она ничего не смогла найти по интересующему её вопросу ни в специальных библиотеках, ни в ленинке, и, зная о моих возможностях, она обратилась с просьбой помочь ей в этом деле. Я был весьма далёк от всего этого и ни малейшего представления не имел о костюмах, тем более, о дамских нарядах средних веков. Но тем не менее, я решил попробовать ей помочь в этом деле. Сместившись в нужное время, я начал описывать ей то, что мне удалось разглядеть взглядом непрофессионала. Она, как профессионал, задавала мне уточняющие вопросы о том, что её интересовало и было важно для понимания технологии изготовления нарядов того времени. Ответив на все вопросы, которые мне были заданы, я на некоторое время забыл об этом эпизоде и только позже эта женщина сообщила мне любопытную информацию о той моей работе.

Оказалось, что она отправила запрос в национальную библиотеку Франции именно по технологии изготовления нарядов высшей знати 14-15 веков и… получила через некоторое время ответ. Ответ её потряс тем, что он практически во всём совпадал с той информацией, которую она получила через меня. Более того, моя информация была более полной, позволяющей более точно воспроизвести технологии того времени. Присланные материалы из Франции содержали много пробелов и по ним было практически невозможно воспроизвести технологию. Другими словами — моя информация была полной, а присланная информация была кусочной! Таким неожиданным способом было получено подтверждение реальности смещения в прошлое! Таким образом появилось весьма материальное подтверждение реальности смещения сознания в прошлое, да ещё и такое, при котором у скептиков нет возможности опровергнуть реальность подобного. Ведь ни я, ни дизайнер по костюмам не имели представления о технологиях изготовления одежды 14-15 веков во Франции. Ни я, ни она не могли об этом знать ни на уровне сознания, ни на уровне подсознания. В СССР в библиотеках такой информации просто не существовало, а в библиотеках Франции она была и то в неполном виде. Именно благодаря моей информации этой женщине удалось восстановить полностью интересующую её технологию. Благодаря моей информации, данные из французской библиотеки из разрозненных кусочков стали единым целым, а не наоборот!..

В конце июня я должен был ехать в Архангельск, чтобы провести там курс своих лекций, как мы и договаривались об этом с Валентином Рассказовым. Но перед этой поездкой мне преподнесли неожиданный «подарок» желающие организовать подобные мои выступления в Николаеве. В один из июньских дней мне позвонила организатор предполагаемых выступлений и сообщила мне, что уже снят зал и напечатаны объявления о моих выступлениях в славном городе Николаеве! Я был удивлён таким подходом и такой наглостью. Ведь я не давал согласия на то, что я буду проводить свои выступления в этом городе, а сказал, что я только подумаю. Но организаторов видно не интересовало то, что я думаю, они уже видели в своих карманах деньги, которые они на мне могли заработать. Их, конечно, не волновало то, что я думаю по этому поводу, но это волновало меня, и поэтому я им сказал, что в такой ситуации я никогда не приеду в этот город с выступлениями. На что эти “друзья-товарищи” ответили вопросом с удивлением, а что им теперь делать!? На что я ответил им тем, что этот вопрос им следовало задать мне до того, как они затеяли свою авантюру, а не после. А теперь это не моя проблема. Поняв, что со мной у них этот фокус не получился, они разыскали моего брата и предложили ему заменить меня, убедив его в том, что для меня это будет приятный сюрприз, и попросили его ничего не говорить мне до того, как выступления произойдут. За несколько месяцев до этого я научил своего брата кое-чему, и организаторы-авантюристы знали об этом. Моему брату всё преподнесли так, что таким своим поступком он очень сильно меня выручит… и он согласился, не понимая, что на самом деле он делает. У людей на слуху была фамилия Левашов, а Николай это или кто-нибудь другой мало кто знал. Поэтому расчёт был сделан правильно. За неделю до «моих» выступлений, когда я выступал уже в Архангельске, в местной газете появилась статья о том, что Николай Левашов попал в тяжёлую автомобильную катастрофу и находится в отделении реанимации и что вообще его жизнь под вопросом, поэтому вместо него публичные выступления проведёт его брат. Только уже на первых выступлениях мой брат понял, в какую афёру его втянули, и пользуясь возможностью выступить по местному телевидению заявил, что он не собирается дальше участвовать в этом спектакле и прерывает свои выступления. Дал он несколько интервью и в местные газеты, разоблачая афёру с моим именем. Но, как ни странно, это ничего не изменило, организаторы афёры, воспользовавшись моим именем и моим братом, как приманкой, продолжали проводить выступления уже сами, обманывая людей и привлекая их своими «лечебными» сеансами.

Во всём в этом есть одна любопытная деталь — публикация о том, что я нахожусь на грани между жизнью и смертью после автомобильной катастрофы. Кто-то был полностью уверен в том, что я буду именно в таком состоянии, а описанные ранее мною попытки осуществить автомобильную аварию любым способом, полностью подтверждают подобные планы и то, что организаторы николаевской афёры об этих планах знали тоже! Иначе бы они не посмели опубликовать подобное заявление. И такая уверенность наглядно показывает, на кого работали эти организаторы афёры или, по крайней мере, с кем сотрудничали! И выбрали они время для своей афёры именно тогда, когда я отправился в Архангельск на свои первые гастроли! Не странное ли совпадение!? А я, тем делом, готовился к своей поездке в Архангельск. Светлана по своим делам поехала в Литву, на свою Родину, в славный маленький город Алитус, где жили её родители и сын от первого брака. Так получилось, что я не решился предложить ей поехать со мной в Архангельск, предположив со своей стороны, что это будет понято неправильно. А Светлана не спросила меня о том, чтобы ей тоже поехать в Архангельск, хотя ей было очень интересно увидеть своими глазами мои выступления, думая, что я это пойму неправильно. Это выяснилось только гораздо позже, а тогда я проводил Светлану на поезд в Литву, а перед этим ещё повозил её по магазинам на своей машине, чтобы она смогла купить подарки своим близким. Так или иначе, Светлана отправилась в Литву, а я в Архангельск, со мной попросилась моя двоюродная сестра, которой тоже было безумно интересно всё то, что я делаю. Она только что закончила институт, и у неё было свободное время…

Итак, я впервые оказался в Архангельске, на русском Лукоморье, на берегу Белого моря, на землях знаменитых поморов. Оказывается, Лукоморье из сказок А.С. Пушкина существовало не в сказках, а в реальности. Конечно, эти сказки не были созданы Пушкиным, а только обработаны. И несли эти сказки в особом виде частички правды о Великом Прошлом наших предков. Лукоморьем наши предки называли побережье Белого моря, потому что форма линии побережья напоминала собой лук. Наши предки давали своим землям весьма образные имена. Со временем три слова «Лук у моря» слились в народной речи в одно слово Лукоморье, и в таком виде это слово попало в русские народные сказки:

У Лукоморья дуб зелёный,

златая цепь на дубе том,

и днём и ночью кот учёный,

всё ходит по цепи кругом…

Эти знакомые практически каждому русскому человеку строки из пушкинской поэмы «Руслан и Людмила» несут в себе много смысла, который мало кому знаком. Лукоморье всеми воспринималось, как сказочная страна, придуманная самим Пушкиным для хорошей «рифмы», но на самом деле Лукоморье было не вымыслом, а самым, что ни на есть, реальным древним названием поморских земель. Опять-таки, мало кто знает, что у наших предков ДУБ почитался, как сакральное дерево, и обычно русы собирались у древнего священного дуба, чтобы выслушать речи своих духовных учителей-волхвов, которые несли людям просветление более ста тысяч лет. Только с приходом на русские земли греческой религии священные для русов рощи и дубы безжалостно вырубались, и только в глухих местах, одним из которых долгое время и был русский север — Лукоморье, эти священные для русов деревья ещё можно было найти. Да и сам кот учёный в поэме ведёт себя, как волхв: «…идёт направо — песнь заводит, налево — сказку говорит…» Ведь именно через песни и сказы из поколения в поколение на Руси Святой передавалась информация о прошлом русов и культуре; особенно это стало важно, после того, как греческая религия стала правительственной и почти все старинные книги были уничтожены. Дуб был выбран нашими предками сакральным деревом не случайно. Многим известно, что дубы могут жить более тысячи лет. И именно этот факт был причиной того, почему именно эти деревья стали священными для русов.

А причём здесь продолжительность жизни дерева, — спросит кто-нибудь?

Самое, что ни на есть, прямое! Дело в том, что дерево хранит в себе информацию о событиях, которые происходили в непосредственной близости от того места, где оно растёт. Поэтому человек, умеющий считывать эту информацию с живого природного компьютера, получает возможность путешествовать в прошлое и воспроизводить в настоящем всё, чему стал свидетелем древний дуб. Но не только считывать, волхв или ведун может «записать» на таком природном «компьютере» любую информацию, любое сообщение для будущих поколений, и они (будущие поколения) получали оное. Настраиваясь на любое годичное кольцо дуба, волхв или ведун с точностью до года и даже дня могли воспроизвести переданную из прошлого информацию. Об этих живых «компьютерах» знали и враги наших предков, и именно поэтому они, наряду с древними книгами, наиболее остервенело уничтожали именно священные дубы и рощи…

Но и это ещё не всё. Иногда так бывает, что в знакомых с детства практически каждому русскому человеку сказках заключён такой глубокий смысл, что порой диву даёшься! Продолжу анализ слова Лукоморье. Лук у моря… означает, что береговая линия побережья Белого моря своей линией напоминает форму лука — не репчатого лука, а боевого оружия. Но возникает закономерный вопрос: как наши предки узнали об этом, если для того, чтобы увидеть линию побережья, нужно было подняться высоко над поверхностью матушки-Земли? И не просто высоко, а очень высоко! Линию побережья в форме лука можно увидеть только с околоземной орбиты, примерно так же, как и сегодня. Но, как утверждают современные «историки», в те древние времена, когда было дано это название, космических спутников не было, тем более, у каких-то «вшивых» и диких славян, как нам всем вбивали с детства в голову на уроках по истории в школе, на лекциях университетов, через средства массовой информации и даже через «художественную» литературу. Только, по чьему заказу строчили свои «исторические» романы писатели и писали «научные» труды «учёные»!? А, как оказывается, во многих русских названиях, в привычных каждому русскому человеку русских словах заложена информация о высочайшем уровне технического развития именно у тех, кого ДАЖЕ в учебниках по истории России называют дикими и невежественными племенами славян… Но, не буду уходить в сторону от своего повествования, хотя, с другой стороны, многое из того, что нас окружает с детства, буквально «кричит» нам: «Ну, обрати внимание, здесь твоё великое прошлое!», — но мы спокойно «проходим мимо», не видя очевидного, как слепцы и глупцы! Мы произносим слова, но они, как мёртвые — не оживают в наших речах, ибо перестали мы понимать их значение, ибо не рождаются из мёртвых звуков неповторимые образы, которые несёт в себе живой русский язык…

Но пора возвращаться к самой поездке в славный город русской славы — Архангельск. В Архангельске меня и мою двоюродную сестру встретил Рассказов-младший, и мы отправились в гостиницу, в которой были забронированы номера. Для меня был забронирован люкс, и, пройдя обычные в таких случаях процедуры, каждый отправился обживать свой номер. Я оплатил сам и номера, и билеты, и упоминаю я об этом только по одной причине — всё это имело весьма неожиданное продолжение, о котором я поведаю по ходу дела. Утром следующего дня у меня взяла интервью журналистка из местной газеты, в которой поместили рекламу о моих выступлениях. Засняли также краткое интервью для архангельского телевидения, чтобы и не читающие газеты могли узнать о моих выступлениях. Мне показали зал, в котором мне предстояло давать свои выступления. Для этой цели был выбран зал архангельского Дома Офицеров. До начала моих выступлений для меня организовали небольшую экскурсию по местным достопримечательностям, и вот наступил вечер моего первого публичного выступления. Выступление начиналось в семь часов вечера. В первый день зал был наполовину пуст или наполовину полон, в зависимости от того, кому что нравится. Хозяин актового зала объявил моё выступление, и я оказался один на один с залом…

У меня не было боязни сцены, точнее — уже не было. Хотя мне освобождение от оной далось не так просто. В детстве, когда я совершенно не понимал того, что со мной происходит, мне приходилось весьма тяжело каждый раз, когда мне приходилось выступать в присутствии людей для меня новых или плохо знакомых. В своём классе, в котором я знал всех сокласников и учителей, я всегда чувствовал себя совершенно свободно. Мог свободно отвечать любой материал и при этом никогда не испытывал проблем с изложением своих мыслей. Но… стоило появиться в классе новому для меня человеку и моё красноречие … «куда-то» исчезало. Когда учителя вызывали меня к доске при проверке уроков завучем, например, я начинал мямлить и «блеять» что-то несуразное. Я как бы «проглатывал» свой язык и ничего путного сказать не мог, хотя прекрасно знал материал урока. Когда я чувствовал на себе чужой для себя взгляд (к одноклассникам и учителям я уже привык), то под этим взглядом я начинал себя чувствовать как-то неловко. Мне была непонятна природа этого чувства, и я, начиная краснеть, начинал обсматривать себя на предмет всё ли у меня в порядке. Застёгнуты ли пуговицы там, где им положено быть застёгнутыми, все ли у меня ботинки одного цвета и т.п. и т.д. И каждый раз у меня было всё в порядке, и, тем не менее, странное и непонятное для меня чувство какой-то неловкости не покидало меня, и я не был в состоянии правильно связать даже пару слов.

Это странное состояние всегда меня возмущало, я видел удивлённые и непонимающие глаза учителей, которых я уважал, но ничего поделать с собой не мог. И в один прекрасный, а может быть и не очень, день, который в принципе ничем не отличался от других, я для себя сказал, что подобное больше не должно повториться. Конечно, это не значит, что у меня всё в одно мгновение ока стало в порядке, что я уже на следующий день мог свободно чувствовать себя, выступая перед новыми для меня людьми. Конечно же, нет. Это означает только то, что я в подобных случаях собирал свою волю в кулак и не позволял непонятной для меня растерянности овладеть мною. В детстве я не понимал природу этого явления, только когда уже стал осмысленно познавать природу, я понял, почему у меня возникало это странное чувство. Всё дело в том, что каждый человек, понимает он это или нет, влияет на любого другого человека, с которым беседует или даже просто стоит рядом. Особенно это влияние усиливается, если человек концентрируется или сосредоточивает своё внимание на ком-то конкретно. Именно поэтому на выступающего обрушиваются взгляды тех, кто его слушает. Они в принципе бьют выступающего, как плетью, и если человек достаточно чувствителен, он будет реально чувствовать взгляды других, как удары. Особенно, если мысли посылающих эти взгляды людей несут в себе отрицательную компоненту, или какой-то человек имеет мощное поле от природы. И при этом совсем не важно, понимает ли это человек или нет, на уровне подсознания происходит сканирование говорящего или находящегося в центре внимания. Именно поэтому достаточно чувствительный человек будет чувствовать себя, как будто его мысленно «раздевают», и далеко не всегда это «раздевание» связано с какими-либо сексуальными мыслями, скорей это можно назвать ментальным «раздеванием». Мы не понимаем, что если мысленно сосредоточиться на ком-то, мы создаём вполне материальный мысленный поток, направленный на интересного нам человека. Я всё это понял гораздо позже, но чувствовал это на своей «шкуре» весьма ощутимо каждый раз, когда, по тем или иным причинам, вольно или невольно, оказывался в центре внимания. Когда со мной такое происходило, я чувствовал разочарование в себе и возмущение оттого, что я не смог справиться со своими ощущениями и из-за этого выглядел смешным и неуклюжим. А мне это, как и любому нормальному человеку, очень даже не нравилось. Я порой злился на самого себя, именно на себя, а не на ситуацию, в которой я выглядел смешно. Может быть другие и не видели этого и не думали именно в этом ракурсе, но я думал именно так. Первыми моими победами было то, что я научился очень быстро отключаться от внешнего мира и сосредотачиваться на том, что я должен говорить. Я по-прежнему не любил публичных выступлений, но уже мог преодолеть необъяснимое для меня в то время состояние и более-менее слаженно передавать свои мысли. Это не означает, что я не реагировал на ментальные удары аудитории, я всегда очень сильно волновался перед каждым своим выступлением, но необходимость толкала меня к тому, чтобы заставлять себя преодолеть это весьма неприятное состояние. И это не касается выступлений на сцене, а только на уроках и собраниях.

А к сцене… я относился, как бы это сказать, с некоторой предубеждённостью и старался на неё не попадать без крайней необходимости. И в детстве я пытался избегать сцены в любом варианте её применения. И делал для этого всё, что было возможно. Помню, как один раз, когда уже был в седьмом или восьмом классе, нас всех согнали в актовый зал школы и начали прослушивание для хора. Само прослушивание немного напоминало ситуацию из легенды об Одиссее, когда он с товарищами оказался запертым в пещере людоеда-циклопа. Ослеплённый Одиссеем циклоп, выпускал из пещеры своих овечек, ощупывая каждую перед тем, как выпустить. Одиссей придумал набросить на себя и товарищей овечьи шкуры и таким образом выскользнул из лап циклопа-людоеда. Так вот, ситуация в школьном актовом зале в некоторой степени напоминала эту легенду. Единственным способом, каким можно было покинуть этот зал и пойти домой, было прослушивание. Мне жутко не хотелось проходить прослушивание, но делать было нечего. Один за другим мои школьные товарищи покидали актовый зал. Кого-то «забраковывали», кого-то записывали. Мне очень не хотелось попасть в список отобранных и пришлось по ходу дела придумать для себя «овечью шкуру». Когда очередь дошла до меня, я с обречённостью двинулся к пианино. Молодая женщина, которая проводила прослушивание, наиграла аккорды и попросила меня пропеть ноты. Я сделал, что меня просили, и тут меня осенила одна спасительная мысль! Когда для меня проиграли очередной аккорд на тон выше предыдущего и попросили спеть ноты, я пропел в той же тональности, что и в первый раз. Это почему-то очень расстроило молодую женщину, и она ещё раз попросила меня попытаться спеть в нужной тональности. И я… вновь спел ноты, как и в первый раз.

Помучившись со мной несколько раз, она с досадой сказала мне, что у меня может быть единственный бас такой силы на всю страну и попросила меня ещё раз пропеть ноты в другой тональности. И я с прискорбной физиономией пропел всё в той же тональности, что и в первый раз. И добился своего… меня с досадой отпустили на все четыре стороны, и я, довольный своей выдумкой, понёсся домой. Мой трюк заключался в том, что я прекрасно мог повторить всё в нужной тональности, но, понаблюдав за несколькими прослушиваниями своих одноклассников, я понял, что отсеивают всех тех, кто не может повторить в нужной тональности. Давать «петуха» преднамеренно мне не хотелось по той простой причине, что со стороны это выглядело очень уж смешно, а мне самому очень уж не хотелось выглядеть смешно. И поэтому я решил петь всё в одной тональности — никто не смеялся, и я добился желаемого результата. Я всеми силами пытался избежать ситуации, в которой я должен был бы оказаться на сцене. Но мне этого не удалось. Самое смешное, что ситуация повторилась практически та же самая, только уже когда я стал студентом первого курса харьковского университета. На этот раз меня «поймали», и меня в очередной раз «подвело» моё слово. Если я давал своё слово кому-нибудь — я его всегда выполнял, несмотря на то, чего бы мне это не стоило. Данное моей маме слово не снимать корректирующие очки в детстве, стоили мне лопнувшей мышцы правого глаза, о чём я уже писал ранее. Конечно, я старался не «разбрасываться» своим словом, зная, что должен буду потом его выполнять. Поэтому я обычно не спешил давать слово или принимать решение, стараясь максимально взвесить все положительные и отрицательные стороны своего решения, прежде чем я делал выбор или давал своё слово. Для примера, могу привести своё одно решение…

В детстве я увлёкся с головой чтением. Прибегая домой после школы и быстро сделав домашние уроки, я хватал очередную увлекательную книгу и погружался с головой в очередной приключенческий или фантастический роман (я очень много читал и по истории, биологии, географии, и многим другим направлениям). Конечно, меня особенно захватывала фантастика! Так вот, я очень любил читать книгу и… грызть подсолнечные семечки.

Конечно, когда ты читаешь и одновременно грызёшь семечки, половина шелухи оказывалась в моём желудке. Как-то раз моя мама сказала мне, что если я так и дальше буду глотать шелуху семечек, очень скоро мой аппендикс забьётся шелухой от семечек и тогда его придётся удалять. Мне очень не хотелось потерять свой аппендикс, и я решил заняться решением этой проблемы пока ещё не поздно. Я попробовал сначала очистить все семечки от шелухи, чтобы потом уже бросать во время чтения уже очищенные семечки. Я добросовестно несколько раз садился за очистку семечек от шелухи, но «почему-то», когда я начинал читать, очищенные семечки заканчивались очень уж быстро. Немного помучившись с этим, я принял для себя решение. Если книжки и семечки несовместимы или у меня их не получилось совместить, тогда я выбираю книги… и с того дня до сих пор ни разу не грыз более семечек! И не только при чтении книг — не грыз вообще! Плохо или нет — такой у меня характер. Так вот, мой характер меня периодически подводил…

Как-то раз в нашу аудиторию зашла молодая женщина и объявила нам всем, что после последней пары мы все должны быть в такой-то аудитории. Мы все только недавно стали студентами-первокурсниками, мало что знали, ещё с большим трудом ориентировались в коридорах огромного харьковского университета, и, ничего не подозревая, мы все «припёрлись» в указанное место. В той аудитории стояло пианино, но нам всем это ничего не говорило. Через некоторое время появилась та же молодая женщина, что сделала нам объявление с каким-то мужчиной. Она представила нам его, как руководителя хора нашего университета и сообщила о том, что он проведёт прослушивание всех нас, чтобы отобрать людей для хора. Мы все поняли, что «вляпались», но деваться было некуда. Я уже подружился с одним парнем из нашей группы, Михаилом Тёмным, и ни ему, ни мне не хотелось идти первыми на прослушивание. А когда прослушивание началось, то, по крайней мере, мне расхотелось прослушиваться ещё больше. Первыми пошли парни из нашей группы и, услышав какие «трели» они выдавали, изображая пение, практически все покатывались со смеху. Смеяться над другими хоть и нехорошо, но когда смеются над тобой — тогда ещё хуже.

Короче, скоро кроме меня и Михаила парней не осталось, и девчонки нашей группы с вопросом в глазах уставились на нас с ним. Ничего не оставалось делать, и мне пришлось идти на прослушивание во второй раз в своей жизни. «Блеяние» моих однокурсников было очень смешным, но мне самому становиться очередным «блеющим» бараном «почему-то» не хотелось. Тупо повторять всё в одной тональности мне тоже не хотелось, как это я проделал во время своего первого прослушивания, и поэтому я решил постараться пройти это испытание, не уронив своего достоинства, как я тогда думал.

Поиск по сайту: