XXXVIII. Аделаида все еще с серьезным видом стучала по кла-виатуре компьютера в углу гостиной комнаты, когда Оскар вернулся из подвала

III

Аделаида все еще с серьезным видом стучала по кла-виатуре компьютера в углу гостиной комнаты, когда Оскар вернулся из подвала. На секунду он остановился позади нее, восхищаясь прелестью ее форм, правильными лини-ями ее тонкой шеи, плавно переходящей в плечи. Он по-думал, что Аделаида была, да и оставалась тем самым пре-красным (если не единственным) лучиком света во время его службы в Военно-воздушных силах. Он встретил ее четыре месяца назад в Пентагоне, в офисе Карла Перкинса, своего приятеля по Вьетнаму, где она работала граждан-ским аналитиком. Аделаида выросла в крошечном городке в штате Айова, получила диплом математика в Государ-ственном университете штата и отработала в Вашингтоне чуть более года.

Хотя в свои 23 года она была на 17 лет моложе Оскара, их обоих так потянуло друг к другу, что он пригласил ее на свидание еще при первой встрече. Отношения их склады-вались чудесно, и в последнее время она и Оскар встреча-лись по три-четыре раза в неделю. Красивая, добрая и сер-дечная, всегда жизнерадостная – она была настоящим противоядием от склонности Оскара к мрачным мыслям и депрессии.

Настало время просить ее переехать к нему – и она, ко-нечно, ждала его просьбы – но Оскар никак не мог сог-ласовать свои действия против Строя с таким раскладом: как он мог надеяться сохранить в тайне от жены такие вещи? Ему уже сейчас было неудобно объяснять ей, по-чему его иногда нет дома.

В порыве страсти Оскар склонился над ней, и в его ла-дони скользнули её упругие груди. Она продолжала маши-нально печатать, но подалась всем телом к нему навстречу, когда он начал нежно гладить ее соски. Сквозь ткань блуз-ки Оскар почувствовал, как грудь стала более упругой, а соски затвердели.

– Эй, ты хочешь, чтобы я закончила для тебя эту заявку, или нет? – Аделаида засмеялась, все еще отчаянно пытаясь печатать, но уже начала вызывающе прижиматься к Оска-ру головой.

– Что?! – с чувством ответил Оскар, улыбаясь. – Уже девять часов, а я мечтал о тебе весь день. Я не смогу больше терпеть. Оставайся у меня сегодня, а завтра мы встанем пораньше, чтобы ты закончила последнюю стра-ницу перед тем, как поедешь на работу, – он подхватил ее под руки и поднял со стула.

Встав на ноги, она повернулась и плавно скользнула в его объятия. Оскар начал жадно покрывать поцелуями ее губы, шею, уши, и… снова губы. Его руки быстро распра-вились с кнопкой и молнией сбоку юбки, и та упала на пол под ноги. Обе его руки тут же оказались в ее трусиках.

Она прижалась к нему и тихо прошептала на ухо: «Подожди, а нам не надо закрыть шторы или пойти в спальню?»

– Ох! Я и забыл про шторы. – Оскар смутился и по-бежал к окну, а Аделаида, подхватив юбку, исчезла в коридоре.

Только после полуночи Оскар проснулся и вновь взгля-нул на часы. Встав с кровати, он на мгновение остановился в дверях ванной, и его рука замерла на выключателе. Обна-женная Аделаида спала на кровати, лежа наполовину на спине и наполовину на боку, и свет, падающий из-за плеч Оскара из ванной комнаты, рельефно обрисовывал мягкие черты ее тела. Она была прекрасна – одна из красивейших женщин, которых он когда-либо встречал в жизни. Высо-кая и стройная, гибкая, с нежной кожей, красивыми бед-рами, оттеняемыми длинными Густыми волосами кашта-нового цвета, плоским животом, великолепной грудью, изящной длинной шеей и лицом, столь прелестным, чис-тым, так по-детски спокойным и невинным, что при взгля-де на нее, уютно спящую на подушке, наполовину в тени ее длинных, золотисто-рыжих волос, его сердце замирало от восторга. Примерно как в те моменты, когда он смотрел на фантастический закат в пустыне или набредал на чудес-ный вид в горах. «Аделаида – истинное чудо природы» – подумал он.

Не выключая свет, Оскар подошёл к кровати, осторожно отвел в сторону ее волосы и, стараясь не разбудить, нежно поцеловал ее в губы. Несмотря на его осторожность, глаза Аделаиды широко открылись, как только губы Оскара кос-нулись ее губ. Одно мгновение он молча и пристально гля-дел в ясную, синюю глубину её глаз, и, вдруг, почув-ствовал, как её руки притягивают его к себе. Они занялись сексом снова, в этот раз более страстно, чем прежде, почти жестоко, затем Оскар повернулся и лег на подушку, Аде-лаида же свернулась калачиком в его объятиях и снова зас-нула, положив свою головку на его плечо. Свет в ванной продолжал гореть.

Теперь Оскару очень хотелось спать, но он еще несколько минут размышлял. Аделаида была светлым пятном в его жизни, и он сильно полюбил ее. Но она была для него чем-то большим, чем просто любимой женщиной. Она олицетворяла всё, что действительно было дорого Оскару. Аделаида была сама красота и невинность, – воплощенное человеческое совершенство. Она была образцом женщины его народа и расы. И она стала высшим оправданием Оскара в его личной войне с Системой.

Он считал, что нет ничего более важного, чем добиться, чтобы в мире всегда существовали такие женщины, как Аделаида. Всё, что угрожает такой возможности, должно быть безжалостно уничтожено.

Оскар задумался об отличиях между его собственной системой ценностей и той, что, казалось, была нормой (по крайней мере, это ему внушали представители СМИ). Они говорят о правах человека, равенстве и святости жизни. Плосконосая, грязная, темнокожая полукровка, с волосами похожими на проволоку, рожденная одной из таких расо-во смешанных пар, которые он отстреливал, так же доро-
га этим людям, как и золотоволосая, голубоглазая маленькая девочка, которая может вырасти и стать вто-рой Аделаидой. На самом деле, даже более дорога. Оскару было ясно, что, несмотря на болтовню СМИ о «равенстве», в буду-щем, о котором они мечтают, грязнокожие по-лукровки унаследуют землю. От этой мысли он невольно содрогнулся.

Оскар вспомнил случай, свидетелем которому стал в Вашингтоне несколько лет назад, в то время, когда толпы Белых студентов, христианских священнослужителей, черных активистов, персон из шоу-бизнеса и политических деятелей почти каждый день собирались у посольства Южной Африки, чтобы держать плакаты и выкрикивать речевки против апартеида. Случайно он проходил мимо посольства, когда две женщины, которые там работали, входили в здание. Они остановились, чтобы показать пропуска одному из полицейских, которые образовали оцепление на тротуаре, держа демонстрантов подальше от входа. Одна из женщин была высокая, необыкновенной нордической красоты, другая – довольно невыразительная брюнетка среднего роста. Несколько демонстрантов протолкались вперед, чтобы осыпать оскорблениями этих двух женщин. Оскар особенно запомнил одну молодую белую женщину, видимо, студентку университета и при нормальных обстоятельствах, наверное, довольно привлекательную, с лицом, искаженным ненавистью, которая беспрерывно выкрикивала: «Расистская сука! Расистская сука! Расистская сука!» Было заметно, что ее злость была направлена именно на высокую блондинку, как будто именно эта женщина, больше чем ее коротенькая и темноволосая спутница, представляла все то, что демон-странтку учили ненавидеть. Белый священник, стоящий поодаль в нескольких метрах, одобрительно усмехался. Священник держал плакат с надписью: «Все дети Бога, черные и белые, равны». Но некоторые явно были «рав-нее» других! Точно также люди из СМИ лили слезы по жертвам Оскара. Они трещали о святости каждой челове-ческой жизни, и о том, что никто не имеет права судить другого и отнимать у него жизнь. Оскар подумал о том, как мало слез у этих комментаторов находится для жертв уголовных преступников – насильников, грабителей, во-оруженных бандитов, которые каждый день убивают мно-жество людей в Соединенных Штатах. В действительности некоторые жертвы заботили их гораздо больше, чем дру-гие. Например, Оскар был уверен, что все они с удовольс-твием посмотрели бы, как его разорвут на части или зажа-рят на медленном огне.

Разумеется, совершенно нормально заботиться о неко-торых людях больше, чем о других, стремиться защищать некоторых из них и уничтожать других. Различие между Оскаром и этими людьми состояло в том, что он не пы-тался отрицать этот факт, он хотел защитить своих соб-ратьев и уничтожить тех, кто им угрожал, тогда как они, казалось, ненавидели своих собственных сородичей и лю-били тех, кто в корне отличался от них самих.

Он прочитал достаточно литературы 18-го и 19-го ве-ков, и даже первой половины 20-го века, чтобы быть совершенно уверенным в том, что его собственные цен-ности тогда были нормой. Как же произошла эта подмена истинных ценностей и устоев на ложные? Оскар сонно тряхнул головой. Этого он никогда не сможет понять, даже если хорошо выспится. Что ж, ответ может подождать. Он знал, что должен делать и завтра намеревался нанести следующий удар.

IV

– Ещё кофе, сэр?

– Да, пожалуйста, – ответил Оскар официанту, оставляя ему деньги на подносе и мысленно вздрагивая от суммы принесенного счета. Он откинулся назад на стуле и продолжал наблюдать за другими столами ресторана, в то время как уборщик посуды подошёл, чтобы унести пос-леднее из блюд. Оскар выбрал свой стол очень удачно. Он находился в затененной и отгороженной части зала, частично заслоняемой от главного обеденного помещения большим декоративным растением в горшке, так что Оскар мог наблюдать за другими, оставаясь при этом незамечен-ным. Ресторан был вычурным, модным и всего в пяти кварталах от Капитолия, поэтому его часто посещали как соискатели власти, так и приличное число ее действующих обладателей: законодатели, чиновники высшего ранга, ад-вокаты, корреспонденты и лоббисты.

Во время обеда Оскар наметил несколько интересных кандидатов, сидевших за другими столами. Он узнал кон-грессмена Стивена Горовица в шумной, веселящейся ком-пании всего через два стола от себя. Горовица в последнее время очень часто показывали по телевидению, так как его комитет проводил слушания по новому законопроекту, разрешающему въезд в Соединенные Штаты ста тысячам в год иммигрантов с Гаити. В своей пламенной речи неделю назад он осудил тех, кто выступил против его законнопро-екта, как тех же самых «расистов», которые возражали против его более раннего законнопроекта, с тех пор став-шего законом, запрещавшего иммиграцию в США Белых южноафриканцев. «Какой отвратительно уродливый кар-лик», – подумал Оскар, чувствуя отчетливый зуд в указате-льном пальце на спусковом крючке, рассматривая крыси-ное лицо законодателя, с бегающими, близко посажены-ми черными глазками-бусинками и широким кривым ртом. Но, честно говоря, пуля была бы подарком для Горовица. Оскар предпочел бы дождаться возможности застать этого человечка одного и неспешно обработать его ледорубом.

Кроме того, он все ещё не хотел так резко менять свои «объекты»: ему хотелось некоторое время продолжать отс-треливать расово смешанные пары, с той лишь разницей, что теперь он намеревался выбирать их из более состояте-льных слоёв, чтобы добиться еще большей шумихи в сред-ствах массовой информации. Превосходный кандидат для этого сидел за столом в другой стороне зала. Оскар осторо-жно следил за ним последние полчаса: высокий, светлоко-жий мулат с двумя белыми женщинами, которые, похоже, находились с ним в близких отношениях. Оскар понятия не имел, кем были эти женщины, но несколько раз он ви-дел мулата в телевизионных новостях – причем, однажды вместе с Горовицем, на прессконференции, проводимой на улице перед южноафриканским посольством. Он возглав-лял организацию, которая лоббировала закон о введении санкций против Южной Африки и оказании экономичес-кой помощи африканским странам, управляемых самими черными. Возможно, женщины были служащими его орга-низации или просто поклонницами известных политиков – в Вашингтоне это не было редкостью. Наконец, мулат зап-латил по счету, затем неторопливо приблизился к столу Горовица, чтобы выразить ему свое уважение, причем на каждой его руке висело по бабе. Оскар поднялся и вышел из ресторана, больше не взглянув на намеченные жертвы. Снаружи он остановился у газетного автомата и купил «Вашингтон Пост». Краем глаза он видел, как мулат и его белые спутницы вышли из ресторана и свернули налево, на усаженный деревьями и плохо освещенный тротуар. Оскар следовал за ними, специально отстав шагов на тридцать.

Как только Оскар миновал ярко освещенный участок возле ресторана, он достал из пальто свой пистолет с глу-шителем и теперь держал в его правой руке завернутым в газету. Троица перед ним свернула за угол. Когда Оскар достиг угла, они уже садились в белый Кадиллак послед-ней модели, оставленный у обочины. Он быстро оглянулся и оценил обстановку, чувствуя знакомую напряженность мышц и ледяной пот под мышками. Хотя по улице, где на-ходился ресторан, время от времени проезжали машины, в переулке не было никакого движения. Ближайших пешехо-дов, группу из пяти человек, направлявшихся к ресторану, он только что миновал, и теперь они находились спиной к нему на расстоянии не менее тридцати метров.

Оскар ускорил шаг и успел поравняться с Кадиллаком, когда мулат закрыл переднюю пассажирскую дверь за этими женщинами. Оскар резко шагнул вправо и перекрыл ему путь на обочине за автомобилем. Пока мулат с удив-лением и раздражением смотрел на большого Белого муж-чину, внезапно выросшего у него на пути, Оскар поднял пистолет, все еще закрытый газетой, и выстрелил ему про-меж глаз. Сначала мулат без звука тяжело опрокинулся на машину, а затем свалился в канаву. Тщательно прицелив-шись, Оскар выпустил ему в голову ещё две пули, затем шагнул вперед и рывком распахнул дверь Кадиллака. Жен-щины даже не поняли, что случилось, и Оскар быстро и точно выстрелил каждой из них в голову, потом ещё дваж-ды. Затем он повернулся и быстрыми шагами пошёл назад к главной улице.

Оскар взглянул на часы, когда переехал через Потомак обратно в Вирджинию. Было всего восемь часов и все ещё не слишком поздно для встречи с Аделаидой… Оскару пришлось сказать ей, что вечером он должен поужинать с офицерами, занимающимися контрактами на Авиационной базе Эндрюс ВВС и что он позвонит, если освободится по-раньше. Ему было больно лгать ей, но пока он не видел другого способа справиться со сложившейся ситуацией. Аделаида была умной девушкой и они, в общем, думали одинаково, но он совершенно не хотел, чтобы она знала
о его личной войне. У неё не было его вьетнамского
опыта, и она не прошла его длительную переоценку ценно-стей, чтобы понимать значение, суть многих вещей, проис-ходящих вокруг них, например, расового смешения. Оскар совершенно не был уверен, что сможет заставить ее при-нять нравственную необходимость его действий. Подобно всем женщинам, она, скорее всего, сосредоточится на лич-ных аспектах – на том, что случилось с теми, кто стал жер-твами Оскара, а не на безличном оправдании таких пос-тупков и их значения для будущего Белой расы.

Сегодня вечером Оскару пришлось собрать всю свою решимость, чтобы убить тех двух девушек. У него не было никаких сомнений в правильности того, что он сделал, но что-то внутри него мешало ему причинять вред женщинам его расы, даже когда они явно этого заслуживали. На сто-янках около универсамов было легче. Те женщины явно относились к самым низам - ничего не стоящие белые суч-ки, которые вышли замуж за чернокожих, поскольку не имели никаких шансов у мужчин собственной расы. Но девушки сегодня вечером были довольно привлекатель-ные, даже классные. Черт, как же хреново!

Что касается мулата, то его убийство Оскару опреде-ленно принесло больше удовлетворения по сравнению с уничтожением других черных. Отчасти потому, что мулат открыто показал себя врагом Белой расы своими дейс-твиями против Белых Южной Африки, и, отчасти, потому, что он был этаким высокомерным, надутым, нахальным черномазым. В любом случае, Оскар предполагал, что его большему удовлетворению скоро будет соответствовать у-величение страданий в рядах противника.

Его предположение подтвердилось позже в тот же вечер. Оскар и Аделаида сидели в постели, собираясь вместе посмотреть 11-часовые новости, так, как они это часто делали. В тот вечер передача была какой-то неровной и неорганизованной, очевидно из-за того, что редакция новостей, получила пленку с сенсацией дня слишком поздно, чтобы успеть её отредактировать. Без какого-либо вступления диктор произнёс: «Похоже, убийца-расист снова нанес свой удар!»

Оскар завороженно смотрел, как камера показывала место, где он был всего три часа назад, теперь оно кишило полицейскими в форме, агентами ФБР, корреспондентами и просто зеваками. По словам диктора, агенты ФБР уже арестовали и допрашивали подозреваемого. Это вызвало невольную улыбку на лице Оскара.

Основное внимание новостей было сосредоточено на мулате Тироне Джонсе, которого убил Оскар. О двух бе-лых женщинах упомянули лишь вскользь, а затем после-довала длинная хвалебная речь о Джонсе и его роли в «борьбе за свободу и равенство в Южной Африке». Се-натор Горовиц дал краткое интервью, упомянув, что он виделся с Джонсом всего за несколько минут до того, как последний был застрелен, и что он потерял «дорогого друга». Горовиц добавил, что он намерен призвать к рас-следованию в конгрессе США убийства Джонса и других расстрелов расово-смешанных пар. Потом он склонился к камере с мерзким и злобным выражением лица: «Каждый, кто думает, что сможет этими убийствами остановить про-гресс, которого мы добиваемся в отношениях между раса-ми и наши усилия разрушить старые барьеры ненависти и предрассудков, разделяющие расы, сильно ошибается. Мы используем все возможности нашего правительства и пос-тараемся найти больного убийцу или убийц, ответствен-ных за эти поступки. Америка продолжит свое движение к полностью смешанному обществу, и мы никому не позво-лим встать на своём пути».

Затем на пять секунд показали обезумевших от горя ро-дителей одной из застреленных девушек. Аделаида сочув-ственно покачала головой и прошептала: «Какой ужас!»

– Если она была с этой тварью Джонсом, то заслужила пулю, – ответил Оскар.

– Ох, Оскар! Как ты можешь так говорить? Это же ужасно.

Оскар вздохнул и ничего не сказал, но про себя поду-мал, что необходимо поговорить с Аделаидой о некоторых вещах и поскорее.

V

Оскар аккуратно отложил в сторону пачку газетных вы-резок, которые лежали у него на коленях, потянулся и пол-ностью откинулся назад в мягко кресло и закрыл глаза. Это была трудная неделя, и ему требовалось время, чтобы кое-что обдумать. Он был почти рад, что мать Аделаиды при-болела, и Аделаида улетела в штат Айова, чтобы побыть с матерью в выходные. Сам он провел все это тихое суббот-нее утро, читая новости и редакционные комментарии в журналых и газетах, которые он набрал в газетном ки-оске вчера вечером, после того, как отвёз Аделаиду в аэропорт.

Большая часть новостей и комментариев касалась его лично и того, что он успел натворить.

В новостях за последние десять дней едва ли обсуж-далось что-нибудь другое. Спустя два дня после убийства Джонса – в среду прошлой недели, СМИ сообщили о взрыве бомбы в доме расово-смешанной пары в Буффало и автоматном обстреле из проезжавшего автомобиля расово-смешанной группы людей, стоявших в очереди на диско-теку в Сан-Франциско, известную своими разномастными посетителями. В последнем случае семь человек были уби-ты и более десятка ранено, а полиция арестовала двух Бе-лых подозреваемых. По взрыву бомбы в Буффало у копов не было никаких предположений.

В четверг, почти затерявшиеся в продолжающемся гвалте СМИ по поводу стрельбы в Сан-Франциско, промелькнули сообщения об убийстве в Чикаго двух бе-лых женщин-сестер, предположительно живших с черны-ми, и жестоком избиении расово смешанной пары в своем доме в Филадельфии.

Затем плотину прорвало. В пятницу появились сообще-ния о 19 серьезных нападениях по всей стране на расово смешанные пары или группы. Впервые СМИ признали, что это были дела множества разных борцов, хотя в каждом случае делалась ссылка на «Вашингтонского убийцу – не-навистника», а случаи за пределами Вашингтона описы-вались как работа «подражателей». Более чем в половине случаев были произведены аресты.

Оскар, читая подробности, с досадой покачивал головой. Большинство из тех, кто подражал ему, похоже, действовали с поразительной неосторожностью. Казалось, будто все они были старые добрые ребята, которые сидели за пивком, смотрели по телевизору передачи об одном из подвигов Оскара, а потом сказали: «Ого, чистая работа! Я думаю, что сделаю то же самое». И они пошли и сделали это, но по-детски, без всякой подготовки и плана. Остались ли вообще в Америке серьезные люди?

Более обнадёживающими были бритоголовые ребята, «скины», которые подхватили знамя борьбы, поднятое Ос-каром с истинным энтузиазмом и неиссякаемой энер-гиией. Скинов было много, они были очень заметны и без всяких колебаний врезались в расово смешанную толпу с бейсбольными битами, велосипедными цепями и кирпи-чами. И конечно, всё, что они делали, было совершенно не запланировано, и, чаще всего, не смертельно для жертв на-падений, хотя в одном случае несколько бритоголовых прирезали насмерть смешанную пару на улице в Кливлен-де. В целом, расосмесители, похоже, больше опасались встреч с бродячими бандами бритоголовых, чем убийц-одиночек.

Беспокойство, действительно, возросло настолько, что смешанные пары откровенно заговорили о своем страхе появляться на людях. Один общественно-политический журнал сообщил, что некоторые белые женщины в районе Лос-Анджелеса, которые раньше брали своих детей-по-лукровок с собою за покупками, теперь стали оставлять их с соседями. В одном интервью владелец ресторана в Ва-шингтоне подсчитал, что с тех пор как СМИ начали со-общать о нападениях, число посетителей – смешанных пар снизилось у него в заведении более чем на восемьдесят процентов.

Ответ Строя был неистовым, злобным и массирован-ным. – Оскар был удивлен. Он, конечно, ожидал большого шума в СМИ и крупных полицейских мероприятий, но со-вершенно не мог представить таких водопадов гнева и ненависти. Некоторые выступления по телевидению поли-тических деятелей, церковников, педагогов и прочих лиц были совершенно бессвязными от переполняемых их чувств. Один христианин-евангелист неудержимо сотря-сался, но не от горя, а от гнева, осуждая нападения на расо-во-смешанные пары как дьявольскую попытку сорвать «Божий план для Америки». Раввин с подобными же чув-ствами буквально завывал с пеной изо рта. Президент Йельского университета Болдуин Джаккомо заплакал, при-знаваясь, как ему «стыдно, что он – белый и его кожа того же цвета, что у этих больных, сумасшедших существ», осу-ществивших эти нападения.

Следя за этим последним выступлением, Оскар был оза-дачен одним вопросом: как бы заговорил этот добрый уче-ный, если бы некоторые из этих нападений были бы делом рук черных сепаратистов, скажем, мусульман Луиса Фара-хана (которые по тем же самым причинам, что и расово-со-знательные Белые, выступают против расового смешения)?

В то же время Оскар сознавал, что в хаосе, свидетелем которого он является, здравый смысл не играет никакой роли. В некотором смысле, слова всех этих выразителей общественного мнения мотивировались религиозными чу-вствами, даже притом, что некоторые из них могли счи-тать себя агностиками или атеистами. Они следовали рели-гиозному убеждению, что расово-смешанная Америка луч-ше, чем Белая Америка, что ребенок мулата лучше Белого ребенка, а Белая женщина, которая выбрала черного спут-ника, лучше той, которая выбрала Белого. Оскар знал, что эти деятели будут отрицать, если такой вопрос задать им прямо, они будут увиливать от ответа и ходить вокруг да около, говоря о «человеческом достоинстве», «равенстве» и тому подобном бреде, но ему было совершенно ясно, во что они верят в действительности.

Оскар всегда знал, как на самом деле обстоят дела. Он опять вспомнил о той вспышке ненависти, уродливой гри-масой исказившей лицо молодой женщины-демонстран-тки, свидетелем которой он стал тогда, перед посольством Южной Африки и одобрительный взгляд стоящего рядом священника. И, всё же, это его попрежнему удивляло. Он знал, что Америка насквозь прогнила, что ее разложение пустило глубокие корни, и многие слои населения страны питаются от этих корней, и будут сопротивляться любым попыткам их выкорчевать. Но реакция на его атаки на мик-серов со стороны всевозможных правозащитников была гораздо большим, чем просто защита своих корыстных ин-тересов. Оскар покачал головой от удивления. Совершенно ясно, что между ним и этими людьми лежала непреодо-лимая пропасть, и не просто из-за различных интересов, но и ввиду полярного восприятия действительности и духов-ных различий.

Комментарии в печати были более последовательными, чем заявления по телевидению, но все такими же злобны-ми. Передовые статьи призывали к принятию нового фе-дерального закона, вводящего автоматическую смертную казнь любого осужденного за преступление на расовой почве. Причём, одна из наиболее эмоциональных статей вышла из-под пера автора, который в течение многих лет выступал против смертной казни вообще.

Директор Американского союза борьбы за гражданские свободы в пространном письме редактору газеты «Нью-Йорк Таймс» доказывал, что общие гражданские права по-дозреваемого в преступлении должны временно отменять-ся, если Белый обвиняется в нападении на небелого по мо-тивам расовой розни. Третий автор, законодатель из штата Массачусетс, из-за трудностей в доказательстве мотивов предложил, чтобы всякий раз, когда подозревается Белый, а его жертва относится к другой расе, бремя доказательст-ва невиновности должно быть переложено на подозревае-мого. И уже он сам должен будет доказать, что его дейс-твия не имели расового мотива, дабы избежать особых на-казаний, предусмотренных за совершение «преступлений на почве ненависти».

Однако приз за злобу был взят постоянным ведущим од-ной из рубрик газеты «Вашингтон Пост», Дэвидом Джей-кобсом. В своей колонке за прошлую пятницу он утверж-дал, что, судя по почерку убийств в районе Вашингтона и в других местах, нападения на расово смешанные пары, бы-ли совершены сексуально озабоченными Белыми мужчи-нами, завидующими большей сексуальной привлекатель-ности черных мужчин для Белых женщин. Он даже сделал экскурс в историю, приписав тот же мотив сексуальной не-состоятельности Белым, которые линчевали черных в на-чале века. Затем Джейкобс сделал вывод, что весь Белый расизм коренится в сексуальной зависти. И в заключение он написал, что Белый расизм будет оставаться величай-шим злом, угрожающим всему миру до тех пор, пока Белая раса не исчезнет с лица земли, а правительство, чтобы при-близить этот день, должно еще больше поощрять межрасо-вые браки. По его мнению, налоговые льготы для смешан-ных пар были бы хорошим шагом в этом направлении.

Эта колонка привела Оскара в бешенство, когда он впервые прочёл ее восемь дней назад. Перечитывая её се-годня, он старался понять, что собой представляют люди вроде Джейкобса. Что ими движет? Джейкобс, похоже, от-носился к иному сорту людей, нежели озабоченный своей виной президент Йельского университета или оскорблен-ные священники и политические деятели. Из слов его статьи сквозила неприкрытая, холодная ненависть. Для не-го Белые были подобны особо опасным бактериям спиро-хетам, для избавления от которых следует разработать антибиотик.

По крайней мере, с большим удовлетворением поду-
мал Оскар, этот Джейкобс больше ничего не напишет для «Вашингтон Пост». Оскар принял решение позаботиться об этом на прошлой неделе, как только прочёл писанину Джейкобса. И он выполнил данное себе обещание в тече-ние нескольких часов.

К несчастью для Джейкобса, его заметка была не единственным местом в газете за прошлую пятницу, где упоминалось его имя. В разделе газеты под названием «Стиль» сообщалось об «издательской вечеринке» в связи с появлением новой книги другого автора «Вашингтон Пост». Хозяином вечеринки, упоминаемой в статье из «Стиля» оказался коллега автора, Дэвид Джейкобс, кото-рый принимал гостей в своей роскошной квартире в Джонс Корт. Статья привлекла внимание Оскара только потому, что он заметил мерзкий взгляд конгрессмена Горовица на фотографии среди гостей вечеринки.

Короткий звонок в «Вашингтон Пост» позволил уста-новить, что Джейкобс обычно не появляется в своем офисе раньше 2 часов дня. На карте Вашингтона Джонс Корт оказался длинной тупиковой улицей протяженностью в це-лый квартал. Как оказалось, на улице было только одно здание, которое выглядело пригодным для размещения шикарных квартир, и когда Оскар заехал в оставленную без присмотра подвальную стоянку сразу после полудня, он тут же заметил автомобиль с пропуском для сотрудни-ков «Вашингтон Пост» на ветровом стекле.

Когда полчаса спустя Джейкобс спустился вниз, чтобы сесть в свою машину, он так и не узнал, что отправило его на тот свет.

Вспоминая потом, как он убил Джейкобса, Оскар едва мог поверить, насколько легко это произошло. Не было да-же нервозности и пота, которые предшествовали каждой из его предыдущих операций. Он сделал все настолько спокойно, можно было даже сказать, «непринужденно» – как будто доставил по адресу пиццу, а не совершил убий-ство средь бела дня. Несомненно, отчасти это произошло благодаря удачному стечению обстоятельств: быстрой на-ходки адреса Джейкобса, сразу после прочтения его колон-ки, его привычки поздно появляться на работе, остав-ленного без присмотра гаража, пропуска для сотрудников «Вашингтон Пост» на ветровом стекле, скорого и удачно-го появления Джейкобса в то время, когда не было свидетелей...

Стремительность, с которой работа была выполнена, доставляла Оскару необыкновенное чувство гордости. Он улыбнулся, подумав, как эта стремительность возмездия, должно быть, расстроила коллег Джейкобса. Но гордость Оскара была умерена беспокойством: он должен принять меры против самонадеянности и небрежности. Раньше он никогда так опрометчиво не направился бы к своей мише-ни средь бела дня.

Когда Оскар разбирался в событиях последних недель, его несколько раздражало еще кое-что, некое чувство бессмысленности. Куда он движется? Какого итога своих действий он добивается? Должна ли его деятельность оставаться своего рода полезным увлечением? Или теперь, когда он достиг своей начальной цели, вызвав бурю обсуждений и неприкрытых эмоций в отношении его акций против смешанных пар, и обрел некоторое число подражателей по всей стране, ему, возможно, следует достойно уйти и жениться на Аделаиде?

Он вздохнул от таких видов на будущее. Он знал, что не сможет уйти. Его захватил бы прежний недуг. Оскар был не из тех людей, кто может стоять в стороне и наблюдать за уничтожением своей расы и цивилизации как не-причас-тный свидетель. Он должен был действовать. «Достаточно ли выбирать цели случайно», – спрашивал он себя, – Дэ-вида Джейкобса, Тирона Джонса или, возможно, Стивена Горовица?» Хватит ли их, чтобы успокоить его совесть и, в то же время, более или менее благополучно жить с Аделаидой?

Оскар не был полностью убежден, что это возможно. Вместе с тем, его не слишком тянуло продолжать отстрел межрасовых пар каждые три-четыре дня. Теперь это каза-лось неоправданным риском. Если ему все же предстояло играть с судьбой, то он склонялся к тому, чтобы поднять ставки и отправиться за более крупной добычей. Но кто следующий? И почему? Какой, вообще должен быть замы-сел? У Оскара не было ответов. Он снова вздохнул и пове-рнулся в кресле, равнодушно посмотрев на стопку газет и журналов на столе перед собой. Его взгляд снова остано-вился на фотографии гостей (на вечеринке у Джейкобса) в «Вашингтон Пост» за прошлую пятницу. Он взял газету и внимательно, целую минуту смотрел на лицо конгрессмена Стивена Горовица. Какое уродство! Какая мерзость! Какое крайнее воплощение зла! Слабое, мрачное подобие улыбки медленно мелькнуло на его губах, и он пробормотал про себя: «Вопросов не задавай: сделай или умирай!».

Оскар отложил газету в сторону. По крайней мере, одно решение сегодня он уже принял.

VI

Оскар не мог избавиться от ощущения некой сумбур-ности в своих действиях, поэтому он твердо решил впредь действовать осторожней и тщательней планировать свои вылазки. Он готовился ликвидировать конгрессмена Горо-вица. Напряженно думая, он долго расхаживал по комнате взад и вперед. Постукивая кулаком по тыльной стороне ла-дони другой руки, Оскар все с большим воодушевлением перебирал в голове различные варианты и намечал планы.

Зазвонил телефон. Это была Аделаида.

– Привет, любовь моя. Моя мама заболела, и тут такая неразбериха. Я думаю, мне лучше остаться, по крайней мере, до вторника. Ты не возражаешь?

– Конечно, я не против, малыш. Делай так, как считаешь нужным.

Аделаида попросила Оскара позвонить в ее офис в понедельник утром и сказать, что она заболела гриппом
и слишком плохо себя чувствует, чтобы подойти к телефону.

– Как же ты объяснишь своё как всегда великолепное, яркое появление в офисе в среду? После гриппа ты должна выглядеть бледной, утомленной и вялой.

– Я рассчитываю на тебя и надеюсь произвести желаемый эффект, если ты замучаешь меня до полусмерти во вторник ночью, дружок, – игриво засмеялась она.

– Ну, ласточка, ты знаешь, что я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Но ты от этого только расцветаешь! Чем чаще мы занимаемся любовью ночью, тем лучше ты выглядишь на следующее утро, и тем бледнее я. Полное воздержание – единственный способ заставить тебя выглядеть бледной.

Звонок Аделаиды несколько изменил планы Оскара. Хотя он не хотел форсировать выполнение операции с Горовицем, было бы прекрасно, если бы ему удалось за-кончить все до возвращения Аделаиды. Ему становилось все труднее делать вечернюю работу, не возбуждая любо-пытство Аделаиды, когда она была в городе.

Горовиц, насколько знал Оскар, был ночным сущес-твом, «совой». В прошлом году Оскар не раз замечал его фотографию в разделе «Стиль», и встречал конгресссмена раньше в том же самом ресторане на Капитолийском холме, из которого он вышел следом за Джонсом. В пер-вый раз он пригласил Аделаиду в это заведение на обед, когда хотел произвести на неё впечатление. Но он не счи-тал, что будет разумно ходить туда постоянно. Трудно бы-ло предположить, сколько времени пройдет, пока Горовиц появится там снова. Кроме того, это было то место, где каждый оглядывается кругом, чтобы посмотреть, кто сидит за другими столами. В прошлый раз Оскар чувствовал себя там слишком заметным, привлекающим лишнее внимание, даже сидя за растением. Ему был нужен какой-нибудь спо-соб узнать заранее, где именно появится Горовиц в наме-ченный вечер.

Стоило этой мысли лишь мелькнуть в голове Оскара, сразу же нашлось столь нужное решение. Перкинс давно приглашал Оскара сходить с ним на один из приемов, ко-торые регулярно устраивали крупные оборонные фирмы-подрядчики и столичные консалтинговые фирмы для своих друзей из правительства. «Это даст тебе шанс повстречать-ся с некоторыми членами нашего Конгресса, – шутил Карл, зная стойкую неприязнь Оскара к политикам. – Там их всегда крутится с десяток».

То, что Оскар был трезвенником, было лишь одной из причин, по которым он никогда не принимал приглашений Карла. Но сейчас ему вспомнилось последнее из приглаше-ний, которое Карл сделал ему во время телефонного раз-говора в прошлую среду. Речь шла о компании «Дженерал Дайнемикс», получившей новый контракт в миллиард дол-ларов, которая отмечала в понедельник это событие. «Это будет большой пир, – сказал Карл. – Там будет вся верхушка. И Оскар знал, что конгрессмен Стивен Горовиц, демократ от штата Нью-Йорк и, между прочим, пред-седатель Комитета по делам вооруженных сил конгресса США, почти наверняка там будет.

Оскар позвонил Карлу домой. Когда они закончили обсуждать детали документов по текущему контракту Оскара (это являлось предлогом для звонка), он сказал:

– Хорошо, я надеюсь получить кое-какие предваритель-ные результаты по новому образцу антенны к понедельни-ку. Может нам перекусить вместе в понедельник вечером, и я покажу тебе, что получится?

– Спасибо, дружище, но я не могу. Я должен быть в по-недельник на пьянке «Дженерал Дайнемикс». Почему ты не разрешаешь мне пригласить вас с Аделаидой как своих гостей?

– Где это будет? – неуверенно ответил Оскар, как будто обдумывая, не принять ли это приглашение.

– Зал для приемов, бельэтаж в отеле «Шорхэм». Начало в восемь часов.

– Спасибо за приглашение, Карл, но думаю, лучше не надо. Ты знаешь, что я – не любитель вечеринок.

– Ты должен иногда давать Аделаиде передохнуть и выводить ее на люди. Она слишком симпатичная, чтобы ты держал ее взаперти для одного себя.

– По правде говоря, Аделаида тоже не любит ходить по вечеринкам. Потом, у нее сегодня страшно болит голова, и она боится свалиться с гриппом.

– Ох, Оскар! Лучше попроси ее не ходить на работу, по-ка все не пройдет. Сейчас я не могу позволить себе забо-леть гриппом. Я буду слишком занят, пока мы благополу-чно не проведём новый финансовый законопроект через Конгресс. Я планирую провести большую часть следу-ющей недели, выступая в Комитете по делам вооружен-ных сил.

Оскар улыбнулся. Карл не мог знать, что Оскар соби-рался сильно изменить его планы.

После завтрака Оскар поехал к отелю «Шорхэм» чтобы оценить обстановку на месте. Перспектива атаки снаружи выглядела призрачной. Дорожное движение возле отеля было очень оживленным. Можно было слишком легко зас-трять, пытаясь скрыться с места нападения на автомобиле. Весь тротуар перед отелем был открытым для обзора, и всё кругом было залито светом. Оскар насчитал шесть поли-цейских патрульных машин в пределах 100 метров от глав-ного входа. В этом отеле все время слишком много важных шишек и слишком строгая система охраны. В любом слу-чае, Горовица, которого всегда сопровождал шофер-тело-хранитель, несомненно, привезут прямо к главному входу и заберут на том же самом месте. В этом случае не было никаких шансов, кроме атаки террориста смертника.

Внутри обстановка казалась более обнадеживающей. Главный вход в зал для приемов на бельэтаже находился в боковом коридоре. Оскар проскользнул в затемненную комнату, которая не была заперта, включил свет и ос-мотрел выходы. Там было несколько служебных дверей, но ни одной, отмеченной буквами «Ж» или «М». Это оз-начало, что гости должны будут использовать туалетные комнаты в дальнем конце бокового коридора.

Какова вероятность, что Горовиц захочет пойти «пи-пи» в течение вечера? Оскар задумался. По крайней мере, вечером будет оживленное движение между танцзалом и туалетными комнатами, и будет гораздо легче пробраться внутрь без приглашения. А если Оскар сможет войти в зал, то, видимо, сможет подобраться к Горовицу, настолько близко, насколько захочет. И что тогда? Попробовать подлить что-нибудь в бокал Горовица?

Оскар скривился. Это больше похоже на сказку. Кроме того, он слишком рисковал, входя в зал: Карл или еще какой-нибудь знакомый из Пентагона могли опознать его, а Оскар не хотел, чтобы там вообще знали о его присут-ствии. Если Горовиц будет убит, полиция по-любому очень тщательно проверит каждого участника приема.

Он выключил свет и прошел к мужскому туалету в конце коридора. Он был шикарно оборудован: раковины установлены в широких, мраморных тумбах, имелась даже машинка для чистки обуви. В отгороженной части туалет-ной комнаты находился также двойной ряд металлических шкафчиков, возможно, комната служила раздевалкой для мужского персонала отеля, и в этих шкафчиках хранилась уличная одежда. Место позади шкафчиков было слабо ос-вещено и, очевидно, могло использоваться как укрытие, но Оскар быстро отбросил эту мысль, так как любой посе-титель туалета мог заглянуть за шкафчики просто из праз-дного любопытства.

В противоположном от входа конце туалетной комнаты была еще одна дверь, вероятно, в кладовую. Оскар подер-гал ручку. Было заперто. Замки были коньком Оскара. Он вынул из кармана пиджака маленькую пластмассовую коробочку, выбрал инструмент, и через 15 секунд дверь была открыта. Это была кладовая, довольно большая, но пустая, с толстым слоем пыли на полках.

Это уже было интересно! Так как кладовая не исполь-зовалась, было маловероятно, что сотрудник отеля откроет её до или во время приёма. Оскар вошёл внутрь и закрыл дверь. Через жалюзи вентиляции в верхней панели двери ему было видно полтора метра пола, покрытого плиткой, прямо перед дверью туалета. Он попробовал согнуть внут-ренний край створки жалюзи, чтобы увеличить обзор, но металл был слишком твердым для его пальцев.

Он открыл дверь, чтобы стало немного светлее, и раз-глядел крюк вешалки, ввернутый в заднюю стену кладо-вой: такой тяжелый, старомодный, отлитый из стали. Ос-кар отвинтил крюк, затем просунул его конец между двумя створками жалюзи и налёг всем телом. Потом закрыл дверь и посмотрел изнутри снова. На сей раз он четко про-сматривал большую часть туалета, а на жалюзи с внешней стороны двери не осталось никаких следов его ручной ра-боты. Прежде чем уйти, Оскар вырвал чистую страницу из карманной записной книжки, свернул её в плотный валик, и втиснул его в отверстие для фиксирующей пластины в косяке двери. Он отрегулировал положение валика так, чтобы дверь была заперта, но могла быть открыта сильным толчком.

Оскар снова задержался у входа в зал приемов и загля-нул в него, чтобы ещё раз осмотреть. Ему не нравилось, что придется зависеть от желания Горовица воспользовать-ся туалетом – и ещё от того, останется ли он в туалете один хотя бы на несколько секунд, однако мысль быть замечен-ным на приеме нравилась ему ещё меньше. Лучше, поду-мал он, ждать Горовица в туалете и упустить его, чем рис-ковать быть увиденным. Если Горовиц не появится, то позже его можно будет подкараулить где-нибудь еще.

На пути вниз к фойе Оскар обдумал ещё одну воз-можность: подложить бомбу в зал и взорвать всех учас-тников приема. Это был небольшой зал площадью около пятнадцати квадратных метров с подвесным потолком из плит. Он мог проникнуть сюда вечером с несколькими че-моданами, полными взрывчатки, и за пять минут устано-вить где-нибудь на потолке бомбу с радиоуправляемым де-тонатором. Незнакомец, вносящий пару чемоданов в гос-тиницу в любое время дня, не должен вызвать никакого любопытства.

Он продумал мысль о бомбе, пока ехал домой, и, в кон-це концов, отверг её. С одной стороны, у него не было под рукой никакой взрывчатки, и чтобы достать её по обыч-ным каналам могло потребоваться больше двух дней. Он не хотел спешить. Оскару также была не по душе массовая бойня, в которой, возможно, погибнет Карл и другие не-винные люди. Хотя, было бы неплохо на будущее иметь в запасе взрывчатку. Оскар решил обдумать это позже, когда будет время.

В понедельник Оскар сходил за покупками. В двух теат-ральных магазинах он купил парик, пару очков с простыми стеклами, набор грима и различные детали для маскировки из волос: бородки-эспаньолки, усы, бакенбарды, длинные бачки и так далее.

Дома Оскар убедился, что надетый парик превращает его из блондина в настоящего брюнета. Завершило прев-ращение небольшое количество краски из гримерного набора, которую он нанес на свои брови, изменив их цвет. Очки с простыми стеклами изменили его внешность ещё больше. Изучая маскировку в зеркале, Оскар был удовлетворен всем кроме одной детали: шрам на левой щеке остался таким же заметным, как и раньше, а ведь это именно та деталь, которую обязательно запомнят свидетели.

Он приклеил длинные бакенбарды и бачки. Они удачно закрывали шрам, но контраст был слишком резким, осо-бенно из-за пронзительных серых глаз, сверкающих из под темных волос. Оскар оторвал бакенбарды и начал пробо-вать другие материалы из гримерного набора. Наконец, он остановился на большом пластыре – бородавке и несколь-ких поддельных прыщах. Они не закрывали шрам полнос-тью, но достаточно нарушали его так, что случайный сви-детель увидел бы лишь очень плохой цвет лица, а не шрам.

Оскар был почти уверен, что любой полицейский фото-робот, составленный по показаниям свидетелей, будет дос-таточно далеким от оригинала а, значит, безопасным. С другой стороны не существовало иного способа, с помо-щью которого он мог бы сделать себя действительно неуз-наваемым для тех, кто его знал, особенно, так быстро. Фо-рма его головы, размер и положение ушей, фигура и оса-нка были настолько приметны, что друзья не раз узнавали его издали в толпе, увидев спину. «Очень плохо, – подумал Оскар, – что я не один из тех невыразительных, непримет-ных маленьких человечков, которых никто никогда не замечает».

Своё оружие он подготовил днём раньше. Первым ору-жием была гаррота – удавка, которую он смастерил сам из части стального тросика, такого же прочного как струна для фортепиано, но более гибкого, с деревянными ручками и скользящим замком, который удерживал петлю сжатой, пока захват не отпускался. Он собирался использовать гарроту, когда подкараулит Горовица в туалете одного. Её преимуществом была полная бесшумность.

Другим его оружием был пружинный шприц для подко-жного впрыскивания в корпусе от шариковой ручки. По внешнему виду ручка была совершенно обычной, но при нажатии кнопки с одного конца, с другого конца на санти-метр выскакивала тонкая медицинская игла, и мощная пру-жина через иглу впрыскивала содержание шприца под ко-жу объекта. Оскар зарядил шприц миллилитром концен-трированного раствора синкурина, быстродействующего мышечного релаксанта.

Если незаметно ткнуть этой ручкой в ногу, ягодицы или спину человека в переполненной комнате, жертва почувствует укол иглы, жжение препарата, и, вероятно, вскрикнет и обернется, чтобы посмотреть, что случилось. Или шлёпнет по месту укола, как при укусе насекомого, но ноги у него отнимутся, и он беспомощно упадет на зем-
лю через десять секунд, а уже через тридцать секунд наступит полный паралич. Затем от удушья неизбежно наступает смерть. Если убийца сохранит хладнокровие и притворится, что он ни при чём, свидетели, возможно, даже не заметят ручку в его руке.

Оскар думал использовать ручку в том случае, если бы он не смог остаться с Горовицем один на один, но удалось бы подобраться к нему на достаточное расстояние в толпе.
Последнее, что Оскар сделал перед отъездом из дому – нанес на пальцы обеих рук прозрачный, быстросохнущий лак из распылителя. От лака его пальцы казались жесткими и сухими, не было опасения оставить отпечатки пальцев при случайном прикосновении к чему-либо. Лак хорошо держался несколько часов. Он использовал лак и перед субботней разведкой в отеле.

Когда Оскар подъезжал к отелю «Шорхэм», он почувствовал знакомую напряженность в мышцах, вытер со лба несколько капель холодного пота и довольно улыбнулся: его беспокоило отсутствие этих старых симптомов перед тем, как он пристрелил Джейкобса и Оскар боялся, что без них станет слишком неосторожным. Вероятно - подумал он, разница была в том, что он действовал против Джейкобса в приступе ярости, тогда как все другие его действия были намного более обдуманными и подготовленными.

К тому времени, когда Оскар оказался на уровне бель-этажа в отеле, вскоре после восьми часов, его напряжен-ность и нервозность сменились обычным ледяным спо-койствием. Около десятка человек стояли в коридоре у входа в зал приемов, у некоторых из них в руках были бокалы с выпивкой. Оскар быстро отметил, что у всех лю-дей с бокалами на лацканах пиджаков прикреплены таб-лички с фамилией. Два человека, стоящие в дверях, похо-же, следили за порядком, а когда он миновал открытый дверной проем, то увидел регистрационный стол рядом со входом, где проверялись приглашения и раздавались таб-лички с фамилиями. Не было никаких шансов попасть внутрь в данный момент, но, ближе к вечеру обстановка могла немного измениться. Оскар пошёл дальше по кори-дору к туалетной комнате.

Когда Оскар вошёл, в туалете стояли два человека. Он занял место у одного из писсуаров и стал ждать, чтобы люди ушли, и он смог войти в кладовую. К несчастью для Оскара, посетители постоянно входили и выходили из туалета. Он пять минут простоял у писсуара, и все еще не было никакой возможности войти в кладовую. Оскару начало казаться, что на него обращают внимание. Он отошёл от писсуара и занял кабинку.

Под дверью кабинки он видел достаточную площадь по-ла, чтобы контролировать большую часть туалета. Однако еще через 20 минут он начал отчаиваться, что можно оста-ться одному в комнате, не говоря уже о том, чтобы оказа-ться только вдвоем с Горовицем. Он не мог избавиться от неприятного ощущения, что каждый участник приема пе-ред приездом в отель целый вечер пил пиво.

Наконец, в поле зрения Оскара не осталось никаких ног. Он встал и оглядел комнату. Дверь кабинки в дальнем ко-нце ряда кабинок была закрыта, но сама туалетная комната была пуста. Оскар быстро подошёл к кладовой и уже положил руку на ручку двери, когда входная дверь туалета снова со стуком открылась позади него. Проклятье! Он обернулся, готовясь вернуться на свой пост в кабинке.

Человек, идущий к писсуарам, посмотрел ему прямо в глаза, и сердце Оскара на секунду замерло. Это был конгрессмен Стивен Горовиц. Оскар старался сохранять спокойствие и не дать волнению отразиться на лице, когда он поравнялся с Горовицем. Сколько у него есть времени, пока кто-нибудь еще не войдёт в комнату, или, наконец, выйдет человек из кабинки? Десять секунд? Он был бы счастлив иметь в своем распоряжении и пять секунд. Теперь или никогда!

Оскар бесшумно развернулся на каблуке, когда Горовиц дошел до писсуаров и начал возиться с ширинкой. Одним плавным движением Оскар выдернул гарроту из-под пиджака, накинул петлю на шею Горовица и рванул ручки в стороны.

Когда руки Горовица инстинктивно устремились к горлу, Оскар натянул ручки изо всей силы, которая только была в нем. Проволочная удавка оторвала маленького человечка от пола, и его ноги дико забились в воздухе. Не ожидая, пока Горовиц перестанет сопротивляться, Оскар свирепо дернул гарроту к себе и швырнул его в ближайшую кабинку. Удерживая все еще бьющегося Горовица одной рукой, Оскар запер дверь кабинки как раз в тот момент, когда дверь туалета, открываясь, стукнула еще раз. Он вдавил Горовица в унитаз, а затем всем телом уселся на него сверху. Он надеялся, что никто не заметит две пары ног под дверью кабинки.

Хотя казалось, что прошло много времени, на самом же деле, едва ли больше десяти секунд, по телу Горовица пробежала последняя конвульсивная дрожь, и его борьба за воздух и жизнь прекратилась. Оскар увидел лужу мочи, расползающейся по полу кабинки, когда опорожнился мочевой пузырь его жертвы. Оскар держал Горовица еще две-три минуты, а затем прощупал его пульс. Пульса не было. Потом взялся за голову человека и с трудом осво-бодил замок гарроты. С тросика, который глубоко врезался в шею Горовица, закапала кровь, и Оскар торопливо вытер её комком туалетной бумаги.

Со стороны раковин слышались звуки льющейся воды, но Оскар не мог разглядеть никаких ног рядом со своей кабинкой. Стараясь не наступить в лужу, сделанную Горовицем, он проскользнул под перегородкой в соседнюю кабинку, оставив Горовица хоть и сильно наклонившимся к стене, но все же сидящим на унитазе. Перед выходом из своей кабинки Оскар для видимости спустил воду в туалете, затем подошел к раковине, чтобы помыть руки и проверить свой парик.

Пока Оскар стоял перед зеркалом, поправляя галстук,
и незаметно проталкивая гарроту в более надежное место
в пиджаке, еще двое мужчин вошли в туалетную ком-
нату. Один направился прямо к писсуарам, но другой
стал осматривать комнату, как будто искал кого-то, а
затем встал у противоположной стены напротив кабинок
и сложил руки на груди. Оскар никогда раньше не
видел этого человека, но был уверен, что это тело-
хранитель Горовица.

Пока Оскар сушил руки, он заметил, что лужа мочи из кабинки Горовица явно растеклась по кафельной плитке за дверью. И когда он выходил из комнаты, то услышал, как в одной из занятых кабинок, наконец, раздались звуки спускаемой воды. Сейчас начнется представление!

Сворачивая за угол в конце коридора, Оскар оставлял за спиной неутомимых тусовщиков и завсегдатаев светских вечеринок. Судя по положению стрелок на его часах, он пробыл в туалете всего тридцать две минуты, причем, последние пять – вместе с Горовицем.

VII

– Оскар, я хочу познакомить тебя с Гарри Келлером. Он поможет тебе разобраться с оформлением новых документов, подтверждающих соответствие контракта программе борьбы с расовой дискриминацией. Он – наш эксперт. И он – мой единственный знакомый, который еще больший расист, чем ты. – Карл усмехнулся, представляя большого, крепко сколоченного темноволосого мужчину с огромными, грубыми руками.

– Ты шутишь, – ответил Оскар, протягивая руку незнакомому человеку, вошедшему в кабинет Карла. – Все ваши люди в отделе позитивных действий, с которыми я до сих пор имел какие-либо дела, просто влюблены в пидоров и черномазых.

– Оскар! – охнула Аделаида. Оскар забежал в кабинет Карла специально, чтобы забрать Аделаиду, машина которой была в ремонте, но воспользовался возможностью, чтобы пожаловаться Карлу на новую пачку бланков, которые ему прислали из Пентагона.

Гарри засмеялся, а Карл сказал:

– На прошлой неделе после того, как Гарри услышал новость о Горовице, он на следующий же день раздавал сигары в офисе, хотя все остальные приспустили флаги в знак траура.

– Ты тоже? Вопрос Оскара был обращен к Карлу.

– Ради приличий, Оскар, ради приличий. В конце кон-цов, этот тип был главой Комитета вооруженных сил Кон-гресса, и все наши зарплаты зависели от него.

– Для некоторых людей здесь это было большим, чем соблюдение приличий, – возразил Гарри.

– Одно ничтожество в моем отделе, по имени Мак-Ганн, на самом деле прослезился и засопел во время хвалебной речи в память Горовица, которую передавали по местно-
му радио во вторник. Когда госсекретарь дошёл в своей речи до места о том, как много сделал Горовиц для прод-вижения расового равноправия в вооруженных силах, Мак-Ганн действительно зарыдал. Так что у нас есть чело-век, который действительно сочувствует нашим цветным собратьям.

Оскар щелкнул пальцами, кое-что вспомнив:

– Мак-Ганн! Это же тот самый человек, который прис-лал мне в прошлом году лицемерное письмо, когда я не за-полнил все пустые места в анкете отдела по борьбе за расо-вое равноправие.

– Это на него похоже, – ответил Гарри. – Он любит изу-чать ответы в этих анкетах с лупой в руках, стремясь отыс-кать малейший признак плохого отношения к мерам правительства, защищающим национальные меньшинства.

– Человек просто старается выполнять свою работу и продвинуться дальше по карьерной лестнице, – заметил Карл. – Он знает, что здесь требуется для продвижения.

– Ты знаешь, что отмочил этот парень? – Карл показал большим пальцем на Гарри и повернулся к Оскару. – На прошлой неделе ФБРовцы рыскали по всему Пентагону, потому что на приеме, когда был убит Горовиц, было очень много наших парней. В то время как другие люди отнеслись к расследованию очень серьезно и старались изо всех сил отвечать на вопросы ФБР, Гарри донимал всех в офисе шуточками о черных. И умудрился схлопотать себе официальный выговор от руководителя своего отдела.

Гарри на это ответил вопросом:

– Скажите, Оскар, Вы знаете, какие три самых счастливых года в жизни черномазого?

– Жаль, но боюсь, что я не знаю.

– Три года, которые он сидит во втором классе.

Все засмеялись, даже Аделаида. Но потом Карл понизил голос и сказал:

– Ради бога, Гарри, говори потише, когда ты рассказываешь здесь анекдоты о черных. Мне не хочется тоже получить выговор в личное дело.

– Честно говоря, для тебя, Карл, уже поздно. Теперь я могу признаться. Моя настоящая работа здесь состоит в том, чтобы рассказывать анекдоты на расовые темы, а по-том отмечать фамилии всех, кто смеялся. После того, как я отправлю свой последний доклад, единственными Белыми служащими, которых здесь оставят, будут Мак-Ганн и я сам. Все снова засмеялись.

Оскар и Аделаида отвезли Гарри Келлера домой в ответ на его приглашение пообедать с ним и его женой, пока он прочитает Оскару краткую лекцию о том, как заполнять новые бланки Пентагона. Колин, жена Гарри, оказалась приятной, спокойной женщиной лет сорока. Она, похоже, не возражала против обеда с нежданными гостями, хотя сама только что вернулась домой с работы. После обеда все сидели за кофе и беседовали.

– Как случилось, что вы со своими убеждениями учас-твуете в программе борьбы с расовой дискриминацией? – спросил Оскар у Гарри.

– Убеждения здесь ни при чем. На государственной службе вы просто берете то, что дают, хотя тот факт, что я имел опыт преподавания социологии в колледже общес-твенных отношений, вы знаете, в местном колледже Север-ной Вирджинии – НВСС, возможно, подсказал им идею назначить меня в отдел позитивных действий. Профессора социологии имеют хорошую репутацию. Во всяком случае, в течение нескольких лет до того, как я начал работать в Министерстве обороны, я проводил всё своё время в до-роге, продавая радиотелевизионное оборудование и посе-щая клиентов, и мы с Колин слишком часто подолгу не ви-делись, хотя именно из-за этой работы я встретился с ней в первый раз. Она работает у одного из моих клиентов в Ва-шингтоне. Так что я подал заявление о приеме на госу-дарственную службу, и меня направили в отдел по вопро-сам соблюдения контрактов в Пентагоне. Я все еще рабо-таю по совместительству в моей старой компании, но те-перь только по телефону.

– Почему вы поменяли преподавание на торговлю? – спросил Оскар.

– Преподавать стало просто невыносимо для моей со-вести. Я просто подошел к той черте, когда уже не мог бо-льше беспрерывно врать и скрывать правду, как от меня требовалось.Вы не поверите, какая идеологическая смири-тельная рубашка душит каждого преподавателя общес-твенных наук в наше время. Достаточно одного слова, ко-торое может оскорбить какого-нибудь сверхчувствитель-ного унтерменша, и вас вышвырнут за порог.

– Судя по тому, что говорит Карл, вы можете очень скоро снова оказаться на дороге, – заметил Оскар. – Мой опыт общения с этими типами, проповедующими «возлю-би черномазого», с которыми вам теперь приходится ра-ботать, показывает, что они сами совершенно нетерпимо относятся к любому, кто не разделяет их нездоровые вз-гляды на мир.

– О, Карл преувеличивает. На самом деле в офисе я умею держать язык за зубами. Просто я был очень дово-лен, когда этот мерзавец Горовиц получил по заслугам, и не смог сдержаться.

– Но я не понимаю, как вы в состоянии вообще работать в такой обстановке. Я могу понять, как люди вроде, вроде Карла, выносят все это, ведь он – наименее чувствитель-ный человек, из всех, кого я знаю. Но, должно быть, очень трудно для вас держать при себе свои чувства и не иметь возможности что-нибудь сделать или высказаться. У лю-дей с чувствами есть потребность выражать их.

– Полностью с вами согласен, Оскар. Я тоже самовыражаюсь. Только не на работе, или, по крайней мере, не настолько, насколько бы мне хотелось. В дополнение к моей службе в Пентагоне и подработке я еще тружусь в Национальной Лиге.

– В Национальной Лиге? Я что-то о ней слышал, кажется это – неонацистская группа. Это верно?

– Это зависит от того, что понимать под словом «неона-цистская». Это – один из ярлыков вроде «фашиста» или «либерала», которые люди навешивают тому против кого или чего они враждебно настроены. Средства масссовой информации называют нас «неонацистами», и, несомнен-но, от них вы и услышали этот термин. Для большинства людей это подразумевает военную форму, знамена со свас-тикой и крики «Зиг Хайль». Но это вообще не о нас. Я не имею ничего против военной формы и флагов, но мы их не используем.

– Какими же делами вы занимаетесь?

– Всем, чем угодно, что помогает нашему делу.

– Какому делу?

Гарри немного подумал, а потом медленно начал говорить:

– Наше дело – безопасное и благополучное будущее для нашей расы. Мы хотим, чтобы в один прекрасный день по-явился Белый мир – мир, который сознает себя и свое наз-начение, мир, управляемый евгеническими принципами, мир, в котором целью, как отдельно взятой семьи, так и правительства является улучшение нашей расы. Более чистый, более зеленый мир, пусть, с меньшей численнос-тью населения, но зато с большим количеством совершен-ных людей, живущих ближе к природе, мир, в котором ка-чество снова будет преобладать над количеством, в кото-ром жизни всех людей имеют цель и в котором красота, со-вершенство и честь снова имеют значение и ценность.

Прежде, чем Оскар смог ответить, вмешалась Аделаида:

– Гарри, вы говорите точно так же, как мой дедушка. Он – расист в нашей семье. Он думает, что целый мир пока-тился в тартарары после второй мировой войны, и говорит, что, если бы он знал тогда то, что знает теперь, то уехал бы в Германию и пошел бы добровольцем в войска СС вместо того, чтобы воевать в армии Рузвельта.

– Ты должна больше слушать своего дедушку, солныш-ко,– сказал Оскар. И потом добавил: – Мне нравится ваше дело, Гарри. Вы говорите, что делаете все во имя его успеха. Вы можете рассказать мне об этом подробнее?

– Да, на данный момент основные наши усилия направ-лены на просвещение, а не политику. Мы стремимся про-будить расовую сознательность людей, а затем работать и направлять тех из них, на сознательность которых мы дей-ствительно оказываем некоторое влияние. Поэтому мы из-даем много материалов пропагандистского толка с расо-вым уклоном: книги, журналы, видеоматериалы... Боль-шинство наших членов – профессионалы, которые могут в какой-то степени участвовать в этой борьбе. Я, например, перевожу с немецкого на английский язык множество ма-териалов для нашего издательского отдела, а также обслу-живаю аппаратуру в нашей видеостудии.

– Гарри слишком скромничает, – вставила замечание Колин. – Он создал видеостудию с нуля и достал всю аппа-ратуру. Всякий раз, когда что-нибудь записывается на пле-нку, он работает в студии как инженер, ставя освещение, звук, камеры и все остальное. А потом помогает редакти-ровать видеозаписи.

Гарри скромно пожал плечами.

– Это для меня естественная работа. После того, как я начал продавать студийную аппаратуру, мне пришлось и-зучить, как она работает и как ее ремонтировать. Когда мы решили, что нужна студия, я смог достать много хорошего, подержанного оборудования для организации студии поч-ти даром.

Сменив предмет разговора, он продолжил:

– Да, а вот Колин – первоклассный снабженец. Всю не-делю она работает помощником генерального директора на «KZR-TV», а по выходным занимается офисом отделе-ния Лиги в Северной Вирджинии: закупками, оплатой сче-тов, банковскими операциями, связью с членами перед со-браниями и всем остальным.

– Вы сказали также, что переводите с немецкого. Ваши родители из Германии? – спросил Оскар. Его немного беспокоил неонацистский ярлык, и он искал связь с образа-ми, которые хранил в подсознании из сотен телевизионных кинофильмов, которые видел подростком: людей с жесто-кими лицами в черных униформах, зловещий отблеск их моноклей, когда они выкрикивали приказы с гортанным акцентом, и их подчиненных, натравливающих огромных, свирепых собак на испуганных евреев. Не то, чтобы он ве-рил в реальность этих образов, но, тем не менее, они его беспокоили. Оскара всегда отталкивала жестокость по от-ношению к людям или животным.

Гарри ответил на вопрос Оскара:

– И да, и нет. Они были из тех мест, что сегодня на-зываются Чехословакией. Они были уроженцами города Пилзен из семьи изготовителей музыкальных инструмен-тов, живших там более ста лет, а затем переехали в Прагу и жили там до конца второй мировой войны. Я родился там в 1945 году. Моего отца и старших сестер линчевали некото-рые горячие сторонники г. Рузвельта из чешского населе-ния, я думаю, после ужасных издевательств. Моя мать так и не смогла собраться с духом, чтобы рассказать мне по-добности, но этот кошмар преследовал ее до конца жизни. В общем, она бежала со мной в Германию, а потом мы пе-реехали в США, когда мне было пять лет.

– Так, что, вы – чех?

– Нет, немец. Разве это не ясно по моей фамилии? Она немецкая, как и ваша.

Поиск по сайту: