IV Четыре дня до съемок. Воскресенье

- Алло?

- Кляка, ты спишь, что ли? Подъем!

- Тоха, привет! Не сплю уже. Вы приехали?

- Да, еще утром, но почти никому не дозвонились – вы вчера бухали, что ли?

- Что ли, что ли. Не помню ничего я.

- Ну вы даете! И без нас! Так, слушай мою команду…

- Да… сэр быдло?..

- Через два часа – встречаемся у Соболева.

Кажется, помимо рифм, новой фишкой Ромы станут паузы.

- Почему у Соболева-то?

- Потому что мы у него остановились. И все, кто уже в Москве и кого удалось разбудить, согласились сегодня там тусоваться.

Снова пауза.

- Антон. Ты же умный человек – догадайся, каким будет мой следующий вопрос.

- Почему мы остановились у Соболева?

- Бинго!

- Я прошу помощь зала.

И заржал. Хотя по мнению Ромы, это было глубоко не смешно.

- Антон!

- Картон! Ты меня на последних съемках Ночей рифмами загрузил так, что я потом два дня стихами разговаривал. У тебя уже прошло?

- Еще нет. Антон, почему вы остановились у Соболева? Вы же всегда в гостинице жили во время съемок.

- Ну… официальная версия – Смирняге надоели завтраки в гостиницах, он хочет, как нормальный мужик, есть утром подгоревшую яичницу и пить кофе из чашки с отбитой ручкой. Ну а еще - Соболев собирается учится в Питере, и наверняка будет ночевать у кого-то из нас регулярно, так что надо отомстить заранее.

- А неофициальная?

Теперь помолчал Бандерас.

- Если честно, Кляка – нас Соболев попросил, а я даже сам не понял, в какой момент согласился и почему. Просто голос у него был такой…

- Исполненный тщетно скрываемой муки?

- Да перестань ты. На ваш дуэт в последний раз больно было смотреть, и ты прекрасно знаешь, что я этого не одобряю!

- Антон.

- Что?

- Одобряешь ты или нет, а «нашего дуэта» больше нет.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

- А ты ей что?

- А я ей: девушка, вы попоньку-то оставьте!

От взрыва смеха задрожали стекла, Белый уполз под стол, закрывая лицо руками и стоная: «Попонька!».

В квартире Соболева уже несколько часов продолжалась вакханалия юмора. С журчащим одесским акцентом рассказывал истории о почти большой и почти чистой любви Еня; угол у окна оккупировала «мультипликация» - дуэт Партизаны, они придумывали номер, изредка записывая что-то в блокнот. Последние минуты три Козликин стоял на голове, а Миша Кукота что-то шептал ему, согнувшись в три погибели. Смирняге с Эдом под лозунгом «радость миру – даром!» пускали с балкона самолетики из конфетных оберток. Илья хмуро покосился на них, но ничего не сказал. Народу было много для довольно небольшой двухкомнатной квартиры, но всем хватало места, а если случалось наступить на ногу или опрокинуть неосторожным движением локтя сок (или что покрепче) на брюки соседу - тем веселее.

Рома держался почтительно. Улыбался многозначительно. Старался не слишком очевидно избегать Ильи. И так весь вчерашний вечер соболю под хвост: как расстался с ним у аэропорта – и дальше почти и не помнит, что делал. А ведь сидел вечером с ребятами, которые уже приехали, и наверняка было весело, а его как будто выключил кто, пустая пленка. Всё, что было до, включая каждую минуту молчания в самолете – Рома помнил очень хорошо. Чтоб Илье… икалось! И ведь ничего не случилось почти. Ну, увиделись. Ну, перекинулись парой фраз. Ну, намекнул Илья на какие-то неизвестные Роме обстоятельства его дядевитинской карьеры. Ну, надышал в щеку так, что чуть ее не спалил… Нет, стоп! Баста! Паста! Рифмы - здравствуйте, Соболев – до свидания!

Легко подумать – труднее сделать, когда находишься у этого самого Соболева в гостях.

В квартире - только самая необходимая мебель, многое разложено по полочкам, ячейкам и ящичкам. Это не дом, это – перевалочный пункт, бетонная палатка для ночевки. Почти всё белое или бежевое - любимые цвета Ильи.

Когда-то давно, в другой жизни, Рома мог приезжать сюда без предупреждения, у него были свои ключи, и кушетка в гостиной считалась «его».

Когда-то…

Рома не помнил точно, когда в их отношениях появилась трещина. Чувствовал, что она есть и растет, c противным скрежущим звуком разводя их все дальше друг от друга. Когда именно это началось – он не смог бы сказать. Задолго до того, как Илья решил остаться в Москве, и до того, как Рома окончательно обосновался в Красноярске, до Золотого Турнира и до Убойных ночей. Но вот когда трещина превратилась в непреодолимую пропасть – тот день и ту боль он помнил очень хорошо до сих пор.

… Мерцающий телевизор, хохот друзей, с которыми он тогда что-то отмечал, - и загримированный Илья на сцене «Смеха без правил». Мысленные вопросы, один за другим выбивающие почву из-под ног, пока он, взвинченный до предела, набирал номер Бандераса. Что Илья делает в «Смехе без правил»? Почему ничего ему не сказал? Почему все в зале притворяются, будто не знают, что это Соболев? Съемки Смеха были в феврале, потом в марте – съемки Убойки, почему все тогда промолчали? Леша с Антоном? Ксения? Сам Илья, опять же? Они собираются провести этого дядю Витю в Убойку? И что тогда? Что с их дуэтом?

- Алло, Антон? Я смотрю сейчас «Смех без правил». Антон, почему там выступает Соболев?

- …

- Антон! Не молчи, мать твою!

- Это... проект Чашей и Соболева, - тот говорил осторожно, подбирая слова, словно шел по минному полю. Не догадываясь, что чем осторожнее идет – тем сильнее Рома готов взорваться. - Попытка поднять рейтинг Смеха. Когда закончился кастинг, перспективы вырисовывались не лучшие, народ пришел скучноватый. Многие выступали уже в Смехе или Убойке, но имели низкие рейтинги. Нужен был... кто-то яркий, необычный. О ком будут говорить. Илья придумал этого дядю Витю – аналог какого-то американского комика. Cначала хотели устроить закрытый кастинг, но оказалось, что Илья сам прекрасно справиться. Они держали это в секрете, даже нам с Лехой рассказали только после его первого выхода на сцену. Потом многие сориентировались, что это Соболев – он прокололся на съемках, выдал себя голосом. Чашей все равно ожидает фурора, говорит – если будут подозревать, что это Соболев, тем лучше.

- Он... выиграет?

- Нет. Но попадет в финал.

- То есть, он будет участником Убойной лиги?

- Я не знаю... Ром, правда, я не знаю, что они планировали делать дальше. Я надеялся... что ты в курсе всего.

- Ты ошибался. Спасибо, пока.

- Ром! Только не горячись.

- А вы не горячились, когда узнали?

- Ну. Смирнов его чуть не покалечил, - виновато.

- Передай Лёше от меня спасибо, - с горечью.

- Послушай, Илья сам не очень-то рад, что в это ввязался. Мы долго говорили. И, ну, мы для себя считаем тему закрытой.

- Я прямо сейчас закрою ее и для себя. Всё, пока, спасибо, - Рома нажал отбой.

Несколько минут смотрел в открытое окно, в черноту ночи.

Звук вызова - как укол в висок. Бери трубку, партнер.

- Привет. Что-то случилось? – Илья спросил поспешно, как будто другого повода позвонить, кроме как если что-то случилось, у Ромы быть не могло.

- Тебе не идет накладной живот.

Молчание. Медленно:

- Ах да. Совсем забыл про эфир. Сразу узнал?

- Как только увидел.

- Не одобряешь? – Илья произнес это с явным вызовом.

- Не понимаю. Тебе мало... чего? Денег? Славы? Интриги?

- То, что ты перечислил, никогда не бывает лишним.

- Cоболев! Ты УЖЕ выступаешь в Убойной лиге! Ты УЖЕ брал банк в «Смехе без правил»! У тебя нет ни единого повода притворятся другим человеком и отбирать у кого-то шанс выбиться!

Соболев ответил отрывисто, почти по слогам:

- Не я, а МЫ выступаем в Убойке, не я, а МЫ выигрывали Золотой Турнир. Дуэт Красивые. Есть разница, Рома.

Ночь за окном стала совсем-совсем черной. Или может он просто ослеп на те несколько минут.

- И быть частью «мы» - тебе уже недостаточно?

- Не в этом дело! – Соболев уже почти кричал. – Клячкин, ну это была... шутка, ну, понимаешь? Розыгрыш. Пиар-акция, тебе ли не знать, что это такое! Деньги в финале я не сорвал, да и вообще должен был вылететь раньше, но жюри меня оставляло. Многие ребята были такие вялые, кошмар просто. На меня хотя бы злились – уже какие-то эмоции, кроме скуки.

- Скука – безусловно, серьезный повод пойти на обман.

Илья выругался.

- Да чего ты расстраиваешься-то, Рома? Тебе же лучше будет, если мы немного… разделимся. Будем выступать вместе, но реже, чтобы не так сильно нас ассоциировали друг с другом. Чтобы в каждом интервью тебя не спрашивали обо мне, а меня – о тебе. Будто мы сиамские близнецы какие-то, а мы же разные – и тем и должны быть интересны. Ты не устал быть моим дополнением? Вечно вторым? Я всё ждал, что однажды ты по собственной инициативе пойдешь отвечать добивку. Или, придумывая миниатюру, настоишь, чтобы мы не подгоняли ее под меня. На прошлых съемках тебя пришлось чуть ли не выпихивать отвечать! Ром, ты же классный, ну неужели тебе приятно быть постоянно в тени? Я бы на твоем месте давно себя послал подальше…

- Ты прав, Илья, - пересохшими губами сказал Рома-зомби, родившийся в тот момент, - тебя слишком много в моей жизни. Пора это менять.

И швырнул телефон в открытое окно.

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Громкий звук заставил Рому вздрогнуть. Уже совсем стемнело, сигаретный дым обволакивал помещение молочной пленкой, стол убрали, коробки из-под пиццы поставили на стулья, а сами расселись по полу, то и дело вознося благодарности Соболеву за предусмотрительную покупку ковра: сидеть на голом паркете было бы холоднее и неудобнее.

Козликин лежал на полу и потирал копчик – видно, свалился, то ли репетируя номер, то ли просто выделываясь перед ребятами, которые теперь безжалостно укатывались со смеху.

Рома поймал себя на том, что тоже смеется, хотя и не знает – над чем. Псих.

- А теперь – Клячкин на горячем стуле! – Эд подорвался на ноги, смахнул с ближайшего стула пустые пластиковые стаканы, поставил в центр комнаты, театрально расшаркиваясь.

Рома, фыркнув, отодвинул стул, плюхнулся на пол, принял позу лотоса и начал нести уже ставший привычным для друзей бред:

- Сегодня впервые в нашем шоу - горячий пол! Задавайте свои вопросы, гости дорогие! Задавайте, угорайте, мозги свои мне в… аренду сдавайте!

Бандерас схватился за голову, простонал:

- Опять рифмы…

- Расскажи же нам, Кляка-ржака, какие новые слова ты придумал за лето, о горе и позор русского языка!

С Эдом у них в последнее время были отличные отношения, хотя начинались они с изрядной долей прохлады. Все изменили Убойные ночи: общались больше и без присущей Убойке конкуренции и – подчас нездорового - азарта. Эд одним из первых начал подкалывать Рому в Ночах, но в итоге их часто стали ставить в один состав или в одну передачу – контраст получался презабавный.

- О, Эд… прекрасней тебя нет! – пробасил Рома, складывая руки на груди ладонями друг к другу. - Придумал я такое слово… «летучезнойная корова», – он широко развел руки и поклонился.

Почему они смеялись, ведь глупость же? Этого он не понимал уже давно. Быть смешным оказалось нетрудно – только сам себе при этом он казался жалким. Рома где-то прочел, что юморист – это человек, которому хорошо от того, что ему плохо. Роману Клячкину было плохо без всяких «хорошо».

- Скажи, поэт на горячем полу, - отсмеявшись, принял эстафету вопросов Белый. – Кто сейчас пойдет за пивом?

- За пивом пойдет… - Рома послюнявил палец и поднял его над головой, будто проверяя, в какую сторону ветер дует. – Бандерас!

- Почему Бандерас? – уточнил Белый с интонациями Виноградова.

- Только не рифмуй, пожалуйста, - вставил Смирняга.

Рома привстал и ткнул пальцем в Антона:

- Потому что у него красный нос!

- Неправда! У меня красные щеки, а не нос, это возмутительная клевета!!!

Карусель дурачества быстро затянула всех. Рома чувствовал себя как рыба в воде – дышал жабрами, вилял плавниками, но время как будто замедлило ход, и он мог одновременно быть в центре веселящейся компании, и наблюдать за всеми со стороны.

Поэтому точно знал, что в дверях кухни стоит Илья и хмуро наблюдает, как Убойные Ночи нагло захватывают его гостиную. Соболев не разу не улыбнулся, пока они дурачились, и казался здесь, в собственной квартире, лишним.

… Да, Рома чувствовал себя как рыба в воде – и никак не вырваться из вязкой, удушливой сырости, движения скованы, спасительный крючок – в нескольких метрах справа, но доплыть до него нет сил. Он открывает рот и кричит – только вместо крика слышны шутки.

Эд, наконец, смилостивился, выдавил сквозь смех: «Зачот, свободен!», - вытянулся во весь рост и попытался пнуть его в коленку. Рома увернулся в последний момент, показал Эду средний палец и уселся рядом с Партизанами.

Провел пальцами по губам – улыбка на всю рожу, аж стягивает кожу. На него смотрят, как на клоуна, крутят у виска, да-да, я такой, я совсем свихнулся, рехнулся и тронулся - вы даже не представляете, насколько.

Как бы невзначай оглянулся.

В дверях кухни уже никого не было.

Поиск по сайту: