После Рая

Ну а если заглянуть еще дальше в будущее, далеко за XXII век? Что мы там увидим?

Ничего хорошего. К тому времени ископаемое топливо будет, скорее всего, почти полностью выжжено, отпущенный в атмосферу углерод частично поглощен расплодившейся биотой и ненасытным океаном. Парниковая занавеска, защитившая нас на время от наступления ледникового периода, растает, и температура неумолимо поползет вниз. Уже сейчас все природные факторы — против нас. И только мы сами за себя боремся, отчаянно газя в атмосферу углекислым газом. График колебаний температуры за последние 400 тысяч лет (см. рис. 1) и график прогнозируемой солнечной активности (рис. 16) это наглядно показывают: впереди — резкое падение среднеглобальной температуры.

О том же говорят и данные палеоклиматологии: из последних 2 млн. лет 90% времени Земля находилась в тяжелых объятиях ледниковых периодов. А на протяжении последних 3 млн. лет земной климат демонстрирует устойчивую и долгосрочную тенденцию к похолоданию.

Но говорить о том, что будет через сотни лет, не имеет смысла — эту проблему будут решать наши далекие потомки на своем технологическом и научном уровне. Нам же сейчас горевать об их проблемах так же глупо, как дикарю в каменном веке горевать об истощении месторождений обсидиана: «Ах, из чего же наши потомки будут делать себе ножи!»

Сейчас важнее разобраться с самым близким будущим. Потому что именно от него зависит будущее далекое.

Помочь цивилизации преодолеть очередное ледниковье может только высочайший уровень развития знаний. Только научно-технический прогресс позволит разуму на этой планете выжить — либо искусственно откорректировав климат планеты в теплую сторону, либо таким образом изменив структуру цивилизации и ее носителя, что климат вообще перестанет оказывать на нас влияние.

Проблема только в том, что экспоненциальный взлет земной цивилизации — и научный, и демографический — пришелся на последние две-три сотни лет. Которые были холодными. Не убийственно холодными, как ледниковые периоды, а «прохладными» — не зря тот период назывался Малым ледниковым периодом. В цифрах это выглядит так: падение температуры на полградуса-градус стимулирует прогресс, изобретательскую и творческую деятельность. Падение температуры на восемь градусов — убивает.

Золотой век, который уже начинается и который будет длиться до нового великого оледенения, станет эпохой оптимальных в климатическом плане температур. А такие времена вполне можно назвать эпохами безвременья — творческий застой, застой всех человеческих потенций. Ровное время без прикрас. Время без истории. И Фукуяма тут совсем не при чем.

Вообще как-то все очень подозрительно странно у нас на этой планете складывается. Очень удачно, но всегда в последний момент, не оставляя шансов на повтор попытки. Каждый раз мы словно проскакиваем в уже закрывающиеся двери. Пока успеваем…

Человечество очень вовремя начало эпоху индустриализации и тем спасло планету и самое себя от вымерзания, своими стараниями отодвинув ледниковый период на полторы тысячи лет.

Человечество подошло к этапу исчерпания известных ему ископаемых энергоресурсов точно к тому моменту, когда геологическая система как будто специально для него сформировала новый ресурс, о котором в этой книге я писать не буду, поскольку уже писал в других книгах (металлогидридная теория Земли). Упомяну лишь странные слова геолога Владимира Ларина:

— Как будто все нарочно выстраивается под нас. Если бы я побывал в Тункинской впадине и других подобных местах 15 тысяч лет назад, я бы всего того, что есть там сейчас, не увидел. А ведь в геологических масштабах 15 тысяч лет — ничто! Это даже не миг. Сотни миллионов лет — вот масштаб геологических изменений. То есть планета созрела для того, чтобы предоставить нам этот ресурс именно тогда, когда он нам больше всего нужен. Такое ощущение, будто кто-то нарочно все подстраивает специально под нас, чтобы мы не рухнули, а успели перескочить на другую льдину в момент крушения старой.

Действительно, все это напоминает какую-то компьютерную игру с ускоряющимся темпом. Сценарист, которой в каждый критический момент честно предоставляет игроку спасительную площадку для очередного прыжка. А вот сумеет ли, успеет ли игрок совершить этот прыжок, зависит только от него.

Ответ на вопрос, преодолеем ли мы очередной барьер, зависит от того, какой окажется цивилизация в эпоху золотого века. Будет ли она в технологическом смысле идти вперед или топтаться на месте, довольствуясь достигнутым. Будет экспансия или нет. Будет подстегивающий легкий голод или успокаивающая сытость. Под лежачий камень вода не течет. Если человека не бить кнутом или не манить пряником, он шевелиться не станет. Только нужда заставляет прыгать и думать. Слишком долгий благоприятный период для цивилизации опасен. Застой крови всегда опасен, потому что грозит атрофией.

…Не спи, замерзнешь!…

Опасность есть, правда. Но с другой стороны, мне совершенно не хочется того, что наверняка так любо национал-патриотам — присущего холодным эпохам экспансионистского имперства, жертв, героизма во имя… во имя… Во имя чего, кстати? Во имя величия? А что это? И разве мировая, глобальная «империя» будущего — не есть максимальное величие? Или, может быть, во имя грядущей хорошей жизни? А вот она уже виднеется!

Хм. Действительно, ради чего всю дорогу жертвовали жизнями имперцы, герои и цивилизаторы? Только ради одной цели: чтобы их соотечественникам жилось лучше. Вечный рефрен: немы, так хоть дети наши поживут! Иными словами, все эти александры матросовы, первопроходцы и прочие великие герои с чистой душой, которыми так гордятся патриоты и прочие граждане, они не самоценны — их жертвы только потому не бессмысленны, что посвящены чему-то или кому-то. Кому и чему? Соотечественникам! Их счастливой, радостной, мирной, спокойной жизни! То есть чистому потребительству и потребителям — не всем же у синхрофазотронов стоять с фанатичным блеском в глазах… Другими словами, герои живут и жертвуют для обывателей. Для того чтобы те сытно ели, вкусно пили, развлекались. Герои — слуги мещан. Если героя оживить и поставить перед его потомками, он, возможно, возмутится их мещанскими мелкими помыслами, их зажратостью и сытым равнодушием к героизму предков. Но зачем был нужен этот самый героизм, если не для будущей сытой жизни? Именно для нее! Ну так получите!

Но что при этом делать с сытой застойностью? Застой меня тоже пугает.

Может быть, все-таки холодку не помешало б, чтобы зашевелились людишки? Ужасно не хочется! Ведь мы южный вид, теплолюбивый, солнцелюбивый. Все мировые цивилизации зародились там, где проходит среднегодовая изотерма, равная 18°С — Египет, Месопотамия, долина Инда, Восточный Китай, места великих американских цивилизаций. Для человека температура в 18—20°С наиболее комфортна. Специалистами по эргономике установлено, что с повышением температуры на каждый градус производительность труда падает на 4%, а при 28°С она уменьшается практически вдвое.

А принудить людей шевелиться можно по-разному. Можно гонкой на выживание, когда один год без урожая, второй, третий, и половину населения свезли на саночках на Пискаревское кладбище. А можно заставить человека крутиться как белка в колесе, потому что нужно возвращать кредиты задом, машину, обучение…

Да, цивилизации нужна экспансия. Застойная неподвижность для нее также опасна, как гиподинамия и пролежни человеческому организму. В прошлые времена экспансию подталкивало перенаселение. Избыточные человеческие ресурсы сгорали в огне имперских войн и выплескивались колонизировать другие континенты. Цивилизация куется в борьбе — с природой или себе подобными.

Но если природа благоприятствует, а с себе подобными конкурировать уже не нужно в связи с избытком места и ресурсов на планете, что будет толкать прогресс вперед?

(Сказанное, надеюсь, не вызовет возражений: природа благоприятствует из-за теплого климата наступающего золотого века, а избыток места и ресурсов — следствие стабилизирующегося, а в перспективе, возможно, и сокращающегося населения. При этом дефицит трудового ресурса в экономике компенсируется автоматизацией процессов.)

Допустим, людишек заставили крутиться, с малолетства заковав их в долги до смерти — банковские кредиты. Людей заняли. А чем занять планетарную цивилизацию, у которой нет конкурентов и нет единого управляющего центра? Ведь только центр может ставить глобальные цели и аккумулировать средства для их решения…

Вы полагаете, что без иерархии цивилизация не может существовать? Цивилизация, наверно, не может. А вот люди на каком-то достигнутом уровне технологии — запросто. Существовали же они без государств (и без истории) четыре тысячи лет прежнего золотого века.

Нечто похожее было в Европе в районе 1000 года. Не удержусь и еще раз приведу слова Стефана Цвейга о том замечательном времени:

«Год 1000. Тяжелый гнетущий сон сковал Западный мир. Глаза слишком устали, чтобы смотреть вокруг, чувства слишком притуплены, чтобы проявлять любопытство. Дух человечества парализован, как после смертельно опасной болезни, человечество больше ничего не желает знать о мире, который оно населяет. И самое удивительное: все, что люди знали ранее, непонятным образом ими забыто. Разучились читать, писать, считать; даже короли и императоры Запада не в состоянии поставить свою подпись на пергаменте. Науки закостенели, стали мумиями богословия, рука смертного больше не способна изобразить в рисунке и изваять собственное тело. Непроницаемый туман затянул все горизонты. Никто больше не путешествует, никто ничего не знает о чужих краях; люди укрываются в замках и городах от диких племен, которые то и дело вторгаются с Востока. Живут в тесноте, живут в темноте, живут без дерзаний — тяжелый, гнетущий сон сковал Западный мир.

Иногда в этой тяжелой, гнетущей дремоте блеснет смутное воспоминание о том, что мир когда-то был другим — шире, красочнее, светлее, окрыленнее, был полон событиями и приключениями. Разве все эти страны не были прорезаны дорогами, разве не проходили по ним римские легионы, за которыми следовали ликторы, охранители порядка, мужи закона? Разве не существовал когда-то человек по имени Цезарь, завоевавший и Египет, и Британию, разве не пересекали триремы Средиземное море, достигая тех стран, куда уже давно из страха перед пиратами не отваживается отплыть ни один корабль? Разве не добрался однажды некий царь Александр до Индии — этой легендарной страны и не возвратился через Персию? Разве не было в прошлом мудрецов, умевших читать по звездам, мудрецов, которые знали, какую форму имеет Земля, и владели тайной человечества? Об этом следовало бы прочесть в книгах. Но книг нет. Нужно было бы попутешествовать, повидать чужие края. Но дорог нет. Все миновало. Может быть, все и было только сном».

Эпоха, описанная Цвейгом, — это период так называемого Средневекового климатического оптимума. Тогда было очень тепло. Таких благостных температур мы уже вот-вот достигнем. И после слов Цвейга это уже внушает определенную тревогу. Не обернется ли отпуск человечества новым Средневековьем? Будет ли в этих тепличных условиях наработан потенциал новых знаний, который позволит преодолеть очередной ледниковый период?

Ответ на этот вопрос нужно давать уже сегодня. Мы живем на переломе эпох. Запах нового мира уже тревожит ноздри самых чувствительных писателей и мыслителей.

А вы еще не чувствуете аромат паленого?

Счастливые…

А между тем всяческие фукуямы, тойнби, хантингтоны и никоновы пишут об этом книгу за книгой, только вы их не читаете. Недавно два жизнерадостных шведа Ян Седерквист и Александр Бард присоединились к нашей теплой компании футурологов. Теми же словами о том же: грядет новый мир! Одни называют этот мир постиндустриальным. Другие — концом истории. Третьи, как наши шведы, — властью нетократии. Дело, однако, не в названии, а в характеристиках.

Каковы же основные черты этого ближайшего будущего? Их легко перечислить, чтобы попытаться поискать в этих чертах что-то обнадеживающее.

Мир завтрашнего дня — это мир без Бога, без Родины, без семьи, без демократии и без твердых нравственных норм. Это мир победившего потребителя.

Бог, который когда-то был жестоковыйным и вполне «плотским» созданием, ревниво следящим за выполнением строго очерченных нормативов, по мере развития науки и технологий сначала сменил место жительства, «переехав» с неба куда-то в дальний космос, а потом и вовсе удалился за пределы времени и пространства. При этом он до предела абстрагировался, превратившись из свойского горячего парня, с которым всегда можно было договориться, в странный потусторонний туман, никак не влияющий на расписание самолетов и величину зарплаты.

Вместе с Абсолютом исчезает и единая для всех система координат, в которой всегда можно было, сверившись со святцами, определить, что есть добро, а что от диавола. В нынешнем же мире гуманизма, где человек есть главная ценность и мерило всех вещей, каждый человек и меряет по себе. Гомосексуализм — это хорошо или плохо? А смотря для кого, некоторым нравится…

Семья из большого человеческого коллектива, в который входили несколько поколений, сначала съежилась до трех человек, а теперь и вовсе до теоретического предела — по социологическим нормативам семьей теперь считается и один человек. Для общества потребления это даже хорошо, поскольку норматив потребления у такой семьи выше: двум людям в одной семье нужна одна стиральная (посудомоечная и пр.) машина, а двум людям, живущим по отдельности — две машины!

Родина исчезает, потому что исчезает национальное государство, а именно оно в первую очередь ассоциируется у нас с Родиной. О грядущей смерти государства говорят давно, и это одна из самых очевидных вещей. И в самом деле, о каком национальном государстве можно говорить в условиях глобального экономического пространства, стянутого в ВТО, где миграция рабочей силы, капиталов и товаров идет беспрепятственно? Местное самоуправление — да, местные шерифы — да, местная пожарная команда — непременно… Но национальному государству в этой глобальной «империи» просто нечего делать! И мирового правительства тоже никакого не нужно, ибо некому противостоять. Общие базовые принципы общежития заданы. Местные налоги собираются. Техносфера функционирует и самоподдерживается.

Ну и наконец, в мире будущего умирает демократия. И дело даже не в том, что демократия отмирает сама по себе, естественным образом. За последний век отмечена устойчивая тенденция — все меньше и меньше людей ходят на выборы, потому что экономического интереса нет: кого бы ни выбрали, по большому счету ничего не изменится, поскольку система и так стабильно защищает интересы среднего класса, то есть потребителей. Но дело не только в этом! Демократия — это власть большинства. А о какой власти большинства может идти речь в атомизированном мире человеческих индивидуальностей, каждый из которых представляет собой абсолютное и предельное меньшинство? Система и без того прекрасно защищает интересы меньшинств! И добавка демократии только ухудшит их положение, потому что большинство всегда голосует против меньшинства.

А кто же будет рулить миром стратегически? Кто будет принимать решения о строительстве сети термоядерных станций и туннеля под Беринговым проливом? Кто будет аккумулировать на это средства? И каким образом?

С одной стороны, в децентрализованном и атомизированном мире делать это некому. С другой, если есть нужда осуществить глобальный проект, отсутствие демократии до определенной степени облегчает возможность сделать это: никого спрашивать не надо. Важно только перенаправить в нужную сторону финансовые потоки, циркулирующие на биржах. А деньги уже решат все вопросы с местной властью и производством.

Мир и сейчас слишком сложен, чтобы доверять его судьбу домохозяйкам или любым другим голосующим потребителям, а лет через сто сложность и взаимозапутанность мира возрастут еще на порядок. Поэтому решать стратегические вопросы развития можно доверить только экспертным сообществам. Именно они — саморегулируемые, влиятельные экспертные сообщества станут диктовать капиталу, в какие проекты вкладывать деньги. Упомянутые выше Седерквист и Бард видят эти сетевые сообщества, как недоступные виртуальные клубы, ограждающие себя от мусорного мнения лохов паролями и регистрациями. Их мнение, их компетентность, их гений и есть главный властный ресурс эпохи постиндустриализма. А вовсе не капитал, как при «старом режиме». Именно этих людей, которых никто не выбирает, которые сами вольны принимать или не принимать кого-то в свои закрытые клубы, шведские футурологи называют нетократами, то есть сетевыми властителями. А я — неформальной управляющей элитой. Именно эти люди сменят нынешний главный класс общества — капиталистов, точно так же, как когда-то капиталисты сменили прежний главный класс — землевладельцев-аристократов.

А чем же будут заниматься остальные, так называемый просто народ?

О, для них это будет счастливая эра! Простые люди будут не очень напряженно работать, прилично получать и развлекаться по полной программе. Это будут образцовые, здоровые потребители!

Пусть потребляют и не суют свой нос в высшие сферы. Пусть летают на толстенных аэробусах в двухмесячный отпуск в мега-парки развлечений. Пусть радуются жизни, глядя по телевизору политическую клоунаду местечковых выборов, на которых пиар-менеджеры предлагают «избирателю» на выбор сразу несколько красивых политических кукол. Потому что плюрализм… И потому что в подавляющем большинстве мест живой человек в качестве управляющего в технополисе станет уже не нужен — так же, как не нужен машинист в современном метро, он просто атавизм, сидящий в своей кабинке для успокоения публики. Живой символ бывшего царя природы.

Главное — чтобы в этом Золотом Раю был социальный механизм, перераспределяющий ресурсы общества в сторону фундаментальной науки, которая есть будущее цивилизации.

Впрочем, образ жизни и психология людей нового мира — мира, который начинается уже сегодня, — это тема для отдельной книги.

Поиск по сайту: