Дорнах, 25 июня 1924 года

И так, мои дорогие друзья, у нас есть целый ряд детей, которые должны быть воспитаны с учетом их развития, остающегося неполным, и, соответственно, насколько это возможно, излечены. Некоторая часть этих детей находится здесь, в клинико-терапевтическом институте, а часть детей в Лауэнштайне. Обсуждаемое здесь мы будем направлять таким образом, чтобы оно сразу же было нацелено, по возможности, на практическую работу. Благодаря тому, что г-жа д-р Вегман предоставила для демонстрации - в нашем кругу это возможно - находящихся здесь детей, мы также сможем здесь непосредственно, ad oculos, рассмотреть несколько случаев.

Но здесь я хотел бы прежде всего поговорить сегодня о существе таких детей. Естественно, тот, кто хочет воспитывать детей с неполным развитием, должен прежде обрести знание, действительно проникновенное знание практики воспитания здоровых детей. Это знание необходимо усвоить каждому, кто хочет воспитывать таких детей. Ибо нужно полностью уяснить, что все, что может проявиться у детей с неполным развитием, болезненных детей, можно более интимным образом заметить также и в так называемой нормальной душевной жизни, надо лишь быть в состоянии соответствующим образом наблюдать нормальную душевную жизнь.

Можно сказать, что в конечном счете у каждого человека где-то в уголке душевной жизни сидит так называемая ненормальность. Такая, как, скажем, небольшая рассеянность мыслей, или неспособность делать в речи правильные паузы между словами, так что слова либо набегают друг на друга, либо в промежутке между двумя произносимыми словами слушатель может совершить небольшую прогулку, а также другие расстройства такого рода, которые могут выступать в волевой или в чувственной жизни и которые, по крайней мере в задатках, заметны у многих людей. Позже подобные расстройства еще будут обсуждаться, поскольку они должны служить в качестве симптомов тому, кто хочет подойти с воспитательными или лечебными целями к более серьезным неправильностям.

Надо быть в состоянии обучаться на этих вещах симптоматике, подобно тому, как врач в случаях болезней говорит о симптомах, по которым он распознает заболевание, а также говорит о симптомокомплексах, на которых он может обозревать болезненное, но никогда не надо смешивать то, что заключено в симптомокомплексе, с тем, что является субстанциальным содержанием заболевания.

Так что то, что мы замечаем в душевной жизни детей с неполным развитием, мы не должны считать чем-то иным, нежели симптомами. Так называемая психография - это, собственно, не что иное, как симптоматология. И если сегодня психиатрия занимается, в сущности, описанием аномальных душевных явлений в мышлении, чувствах и воле, то это означает лишь, что ею достигнут определенный прогресс в точном описании симптомокомплексов и что она, однако, не в состоянии выйти за рамки такой психографии, абсолютно неспособна проникнуть в субстанциальное заболевания. Нужно войти в субстанциальное заболевания. И тут вам может оказаться полезным представление, на котором я прошу вас задержаться.

Представим себе, что мы имеем здесь (см. табл. 1, в центре) физическое тело человека, как оно выступает перед нами в росте маленького ребенка. Мы имеем тогда как бы восходящую, пробивающуюся из этого физического тела человека душевную жизнь. И эта душевная жизнь, которая может выступать нам навстречу как проявление детской души, может быть нормальной или аномальной.

Мы, в сущности, не имеем вовсе никакого права иначе говорить о нормальности или ненормальности детской душевной жизни или душевной жизни человека вообще, кроме как сравнивая с такой душевной жизнью, которая в среднем является "нормальной". Нет никакого другого критерия, помимо того, что признается общепринятым сообществом филистеров. И если это сообщество где-то что-то признает разумным или толковым, то "ненормальной" душевной жизнью считается все, что по воззрению этих филистеров не является "нормальной" душевной жизнью. И нет никакого другого критерия. Поэтому так часто случаются конфузы, когда, констатировав аномальность, начинают применять все возможное для ее устранения - а вместо этого лишают человека элемента гениальности.

Но с такими суждениями вообще нельзя приступать к делу, и первое, что должно произойти, это чтобы врач и воспитатель отклонили подобное суждение, чтобы они преодолели высказывание: то или иное разумно или правильно согласно общепринятым мыслительным привычкам. Как раз в этой области насущной необходимостью является вообще не упражняться ни в какой критике, но рассматривать вещи в чистом виде. Ибо что, собственно, имеет место у человека?

Отвлечемся теперь полностью от этой душевной жизни, которая и так постепенно обнаруживается и в которой зачастую принимают участие ве сьма сомнительные воспитатели. Отвлечемся от этой душевной жизни, и тогда за телесностью мы обнаружим другое духовно-душевное, духовно-душевное, которое между зачатием и рождением нисходит из духовных миров. Эта душевная жизнь не является тем, что нисходит из духовно-душевных миров, но это другая душевная жизнь, которая поначалу для земного сознания внешне невидима. Схематически я это представлю так (см. табл. 1, желтый).

Вся эта душевная жизнь, которая тут нисходит, овладевает телом, строящимся согласно наследственности последовательностью поколений. И если эта душевная жизнь такого рода, что конституирует больную печень, когда захватывает субстанцию печени, или же находит в физическом и эфирном теле обусловленное наследственностью болезненное, и от этого возникает болезненное ощущение, тогда имеет место заболевание. Точно так же любой другой орган или любая другая система органов могут быть неправильно вчленены в то, что нисходит из душевно-духовного космоса.

И лишь только когда имеется эта связь, связь между тем, что нисходит, и тем, что было унаследовано, когда образовалось это душевно-телесное, возникает - но больше лишь как отражение - то, что является нашей душевной жизнью и что обычно мы наблюдаем как мышление, чувство и волю (фиолетовый). Это мышление, чувство, воля суть вообще лишь отражения, и как отражения они гаснут, когда мы засыпаем. Собственно продолжающаяся душевная жизнь находится за ними, нисходит, она проходит через повторяющиеся земные жизни и запечатлевается в организации тела. Как же она в ней запечатлевается?

Рассмотрим сначала человека в трех его членах: нервной системе, ритмической системе и системе конечностей и обмена веществ. Видите ли, нервно-чувственная система, как мы ее себе представляем - об этой нервно-чувственной системе мы думаем, что она главным образом, но схематически, локализована лишь в голове, и обсуждая нервно-чувственную систему, мы говорим о системе головы; тем более мы вправе это делать, рассматривая ребенка, когда созидаемая часть нервно-чувственной системы исходит из головы и действует во всем организме. Эта система, эта нервно-чувственная система локализована в голове. Это синтетическая система.

Она синтетична. Что я имею при этом в виду? Она объединяет все деятельности организма. Видите ли, в голове, в сущности, определенным образом содержится весь человек. Если мы говорим о печеночной деятельности, а мы должны, в сущности, говорить лишь о печеночной деятельности - то, что я вижу как печень, это лишь фиксированный печеночный процесс - то эта печеночная деятельность сосредоточена, естественно, полностью в нижней части тела. Но всякой такой совокупности функций соответствует деятельность в человеческой голове.

Если я схематически изображу это (см. табл. 1, справа), то будет, это выглядеть так: пусть здесь будет печеночная деятельность. Этой печеночной деятельности соответствует какая-то деятельность в человеческой голове или в мозгу. Здесь, в нижней части тела, печень относительно обособлена от других органов, от почек, желудка и тому подобного. В мозгу же все втекает друг в друга, здесь печеночная деятельность сливается с другими деятельностями, так что голова является большим объединителем всего того, что происходит в организме. Эта синтетическая деятельность вызывает процесс расщепления. Субстанциальное выпадает в осадок.

Точно так же, как мы имеем в голове синтетический процесс, во всем остальном организме, особенно в системе конечностей и обмена веществ, мы имеем аналитический процесс. Здесь все разделено, здесь в противоположность голове все разделено. Если в голове почечная деятельность соединяется с деятельностью кишечника, то в противоположность этому в остальном организме все разделено, так что мы можем сказать, изображая далее схематично, например, печеночную деятельность, желудочную деятельность, что здесь все отделено друг от друга; в голове же одно втекает в другое, все стекается воедино, все синтезируется.

И это слияние - в то же время с непрерывным выпадением субстанции, как если бы шел дождь - эта синтезирующая деятельность головы лежит, в сущности, в основе всякой мыслительной деятельности. Чтобы человек мог мыслить, чтобы человек обнаружился и стал деятельным, то, что приходит из духовно-душевного, должно подействовать в голове объединяющим образом, вследствие чего происходит синтетическое расчленение наследственной субстанции. Тем самым в синтетически расчлененной наследственной субстанции можно видеть зеркало.

Таким образом, вы имеете следующее: если в голове это выступает при нисхождении, что голова организует синтетически, то голова становится зеркалом и внутри нее отражается внешний мир; и это дает мышление, которое мы обычно наблюдаем. То есть мы должны различать две мыслительные деятельности: ту, которая стоит за воспринимаемым, которая строит мозг - это пребывающее - и мыслительную функцию, которая вовсе не является реальностью, которая является лишь отражающей, постоянно погашается при засыпании и пропадает, когда мы не размышляем.

Другая же часть того, что нисходит из духовно-душевного, аналитически строит систему конечностей и обмена веществ, строит органы, которые обособляются, которые имеют отчетливо различимые отдельные контуры. Если рассмотреть все тело с его отчетливо различимыми отдельными контурами, то мы увидим внутри печень, почки, сердце и так далее, с которыми связана система конечностей и обмена веществ; ритмическую систему мы не видим, все то, что наполнено физической субстанцией, принадлежит системе конечностей и обмена веществ; также и то, что мы видим в мозгу, есть обмен веществ. И то, что является этими отдельными аналитически построенными органами, лежит в основе всей волевой жизни человека, как синтетическая деятельность лежит в основе мышления. Так что все, что находится в органах, лежит в основе волевой жизни.

Теперь рассмотрим следующее: представим себе уже достаточно взрослого человека. Что произошло с этим весьма взрослым человеком во время прохождения им своей земной жизни? Вероятно, в семь лет он получил вторые зубы; в четырнадцать лет он достиг половой зрелости; потом он достиг 21-летнего возраста и вместе с тем возможности консолидации своей душевной жизни.

Теперь, если мы хотим вообще понять развитие ребенка, мы должны строго различать тело, которое несет человек, прошедший смену зубов, и тело, которое несет ребенок, не прошедший смену зубов. То, чему здесь будут приведены особенно наглядные примеры, происходит постоянно. Тело обновляется ежегодно. Мы постоянно выталкиваем наше тело наружу, это постоянно направленный вовне центробежный поток, выталкивающий тело. Это приводит к тому, что тело фактически каждое семилетие полностью обновляется.

Видите ли, это обновление особенно важно в период смены зубов, на седьмом году жизни. Почему? Дело в том, что тело, которое несет человек от рождения до смены зубов, это, в известной мере, только модель, которую мы приняли извне от наших родителей, оно содержит наследственные силы, в них строят предки. И мы сбрасываем его, это тело, в течение первых семи лет. И что же?

Возникает совершенно новое тело; то тело, которое человек носит после смены зубов, построено не силами наследственности, оно целиком и полностью построено нисшедшим духовно-душевным, так что субстанциально человек носит унаследованное тело только до смены зубов, и, сбрасывая его, он из своей индивидуальности строит новое. Наше собственное тело мы приобретаем, собственно, лишь со сменой зубов.

Дело обстоит так, что унаследованное тело мы используем как модель, и в зависимости от того, сильна или слаба духовно-душевная жизнь, в зависимости от того, в состоянии ли это духовно-душевное выступить более индивидуально против того, что тут имеется как унаследованная форма, или же оно подчиняется унаследованной форме, должно быть сформировано второе тело, как первое было сформировано родителями.

Таким образом, то, что обычно преподносится в теории наследственности - это просто вздор. В том, что здесь обычно преподносят, законы роста, справедливые до смены зубов, просто распространяют дальше, на всю позднейшую жизнь. Но дело обстоит так, что то, что имело значение как наследственность, имеет силу не далее, чем до смены зубов; теперь этим овладевает индивидуальность и образует второе тело.

То есть именно у ребенка мы должны различать унаследованное тело и то, что как следствие унаследованного тела вступает в индивидуальное тело. Оно образуется постепенно, это индивидуальное тело, которое только и можно назвать телом человеческой личности.

И здесь, видите ли, в возрасте между семью и четырнадцатью годами развертывается интенсивнейшая работа, на которую только способна индивидуальность: либо она преодолевает наследственные силы, и тогда человек, прошедший через смену зубов, замечает, что он высвобождается от наследственных сил, или же - мы можем это видеть совершенно отчетливо и учитывать это, будучи воспитателями - индивидуальность целиком подпадает под власть наследственных сил, под власть того, что содержится в модели. И тогда это наследственное уподобление родителям просто продолжается за пределы семилетнего возраста.

Это зависит от индивидуальности, а не от наследственных сил. Представьте себе, что какой-нибудь художник предлагает мне нечто для копирования, но я в копируемой картине радикально все изменил; и как я в этом случае не могу сказать, что моя живопись воспроизводит то, что мне предложено, так же я не могу сказать, что все, что мы имеем за пределами семилетнего возраста, что мы несем в себе по истечении первого семилетия, получено нами по наследованию. - И мы должны усвоить это, так сказать, в духовном постижении, и знать, как сильно в том или ином случае действует индивидуальность.

Таким образом, между седьмым и четырнадцатым годами жизни человек проходит через рост и становление, и здесь сильнейшим образом выражается нисшедшая индивидуальность человека. Поэтому человек в этот период относительно замкнут в отношении внешнего мира. Именно в это время представляется возможность наблюдать удивительное развертывание его индивидуальных сил. И если бы это развитие продолжалось, если бы человек только с таким развитием вступил в последующую жизнь, он стал бы ужасно отрешенным от мира существом, он стал бы глухим в отношении внешнего мира.

Но к этому времени он уже строит свое третье тело, которое появляется вместе с половой зрелостью. Оно, в свою очередь, строится с учетом сил, действующих в земном окружении. То, что выступает как отношение к полу, это еще не все; переоценка в этом отношении - лишь следствие наших материалистических воззрений. В действительности же все отношения к внешнему миру, выступающие с наступлением половой зрелости, в сущности, однородны. Поэтому в принципе следует, пожалуй, говорить, не о половой зрелости, а о земной зрелости; и под земной зрелостью надо было бы понимать зрелость чувств, зрелость дыхания, и ее составной частью должна быть также и половая зрелость.

Так обстоит дело в действительности. Здесь человек достигает земной зрелости, здесь он снова воспринимает в себя чужеродное, здесь он достигает способности не быть глухим к своему окружению. Он способен воспринимать впечатления от окружающего мира. До сих пор он был неспособен получать впечатления от другого пола, но также и от остального окружения. Таким образом, здесь человек образует свое третье тело, которое действует до начала двадцатых годов.

То, что низошло из духовного мира, уже нашло свое завершение через смену зубов, действовало в первом семилетии, до смены зубов, и вплоть до двадцатого года. Оно уже оформилось в имеющихся органах и привело человека к индивидуальной зрелости и земной зрелости. Если же здесь выступает какая-нибудь аномальность в душевной жизни, которая соответственно отражается в строении органов и которая обусловлена всем развитием в целом, тогда, естественно, душевная аномальность действительно имеет место. Но если по прошествии двадцати одного года выступает аномальность в печени или другом органе, то этот орган уже настолько стал самостоятельным и обособленным, что душевное воли может сохранять свою независимость от этого. И эта независимость тем меньше, чем меньше возраст ребенка.

У взрослого человека душевная жизнь, поскольку органы уже имеют определенную направленность, относительно самостоятельна, заболевания органов не так сильно действуют на душевную жизнь и лечить их можно как заболевание органов. У ребенка все еще действует слитно, больной орган действует вплоть до душевной жизни.

Видите ли, нынешние болезни, которые обычно диагностируют в нашей сегодняшней патологии, это более грубые болезни. Более тонкие болезни, в сущности, недоступны гистологии, они коренятся в жидких частях, которые пронизывают орган, например, печень, они коренятся в движении жидкости или даже в движении газообразного, пронизывающего печень. И прогревание такого органа имеет особое значение для душевной жизни.

Таким образом, в детском организме, если речь идет о каком-то дефекте воли, нужно прежде всего спросить: с каким органом, с какой патологией органа, с каким заболеванием органа связан такой дефект воли? - Этот вопрос более важен.

Мыслительный дефект не обладает столь неимоверной важностью. Большинство дефектов - это дефекты воли; и если вы имеете дефект мышления, вы должны тщательно разобраться, в какой мере дефект мышления является дефектом воли. Ибо если вы мыслите слишком быстро или слишком медленно, ваши мысли при этом могут быть совершенно правильными, но дело здесь в том, что имеется дефект воли, которая вовлекается в мышление. Нужно посмотреть, в какой степени действенна воля там, внутри.

Собственно говоря, вы можете только тогда констатировать мыслительный дефект, когда независимо от воли выступают деформации мыслей, обман чувств. Они совершенно бессознательно проявляются, когда мы соотносим себя с внешним миром, и тогда становится неправильным сам образ представлений. Или же мы имеем навязчивые представления, и то, что они являются навязчивыми представлениями, происходит из воли. Но мы должны прежде всего обращать внимание на то, с каким дефектом мы имеем дело, с дефектом воли или дефектом мышления.

Дефекты мышления большей частью относятся к области обособленного лечения. С дефектами воли мы имеем дело большей частью при воспитании детей с неполным развитием.

Теперь задумайтесь о том, как целостное существо человека втягивается в свое развитие. Вы могли бы судить об этом, исходя из того, что является ведущим в этом развитии человека.

Если мы возьмем только первые семь лет жизни, то тут могут быть дефекты наследственности, поэтому речь идет преимущественно об этих дефектах. Но такой наследственный дефект мы не должны рассматривать таким ужасным образом, как это делает сегодняшняя наука; он выступает перед нами не как случайность, он выступает перед нами как кармическая необходимость. Прежде всего из-за своего незнания, еще в духовном мире мы выбираем тело, имеющее наследственный дефект.

Таким образом, там, где обнаруживаются дефекты наследственных сил, там перед зачатием имеет место незнание человеческой организации. А именно, прежде, чем низойти на Землю, нужно совершенно точно знать человеческий организм, иначе мы можем неправильным образом вступить в первое семилетие и неправильным образом его преобразовать. И то знание, которое приобретают в отношении внутренней организации между смертью и новым рождением, оно совершенно несоизмеримо с теми крохами знаний, которые приобретает сегодня извне физиология и гистология. Последнее ничтожно. Но то знание, которое мы там имеем, которое погружается затем в тело, и которое, поскольку оно погружается в тело, забывается, оно не обращается посредством чувств на внешний мир. Это знание, оно суть нечто неизмеримо-величественное. Но это знание, однако, повреждается, если мы в земной жизни не развиваем интереса к нашему окружению или что-то препятствует этому интересу.

Представьте себе, в какую-нибудь эпоху цивилизации людей, запирают в отдельном помещении и держат их там с утра до вечера, так что они не могут развивать интереса к внешнему миру. Как действует такая цивилизация? Она закрывает человеку познание внешнего мира. И когда человек с этим замкнутым бытием проходит через смерть и приносит с собой в духовный мир мало предрасположенности к познанию в этом духовном мире человеческого организма, то такой человек низойдет на Землю со значительно меньшими знаниями по сравнению с человеком, который приобрел свободный взгляд на окружающий мир.

Другая тайна состоит в следующем: вы идете через мир. И проходя через мир, вы представляете, например, один день, вы полагаете его чем-то весьма незначительным: это действительно нечто незначительное для обычного сознания, но это совсем не незначительное для того, что в обычном сознании образует подсознательное. Ибо если вы прожили лишь один день и точнейшим образом его рассмотрели, это уже является условием для познания внутреннего у человека. Внешний мир в земной жизни - это духовный, внутренний мир во внеземной жизни. И мы будем говорить о том, как действует наша цивилизация и почему появляются неполноценные дети.

Люди, живущие сегодня замкнуто от мира, когда-нибудь придут снова с незнанием человеческого организма, и они выберут себе предков, которые иначе остались бы бесплодными. Будут выбираться как раз люди, поставляющие плохие тела, могущие же поставлять хорошие тела останутся стерильными. Действительно, от всего развития цивилизации зависит, как при нисхождении человека строится род. И когда мы рассматриваем ребенка, мы должны видеть, что в этом ребенке живет от прежних земных жизней. Нужно понять, почему он выбрал органы, больные в силу наследственности, почему он, опять-таки вследствие несовершенно развитой индивидуальности, вступил в это тело.

Подумайте, какие возможности возникают для ребенка вплоть до смены зубов, ведь не всегда то, что нисходит, совершенно адекватно тому, что предлагается. Может оказаться, что, например, ребенок имеет хорошую модель, которая хорошо организована в районе печени. Но поскольку индивидуальность неспособна понять, что заложено там внутри, то во вторую жизненную эпоху она образуется несовершенно, и тогда возникает значительный дефект воли. Именно, поскольку печень несовершенно строится по модели печени, возникает волевой дефект, который выражается в том, что, хотя ребенок волит, дело не доходит до исполнения воли, но воля застревает в мыслях. Ребенок тотчас начинает хотеть чего-то другого, и воля застаивается, воля запруживается.

Все дело в том, что печень - это не просто орган у человека, который описывает сегодняшняя физиология, она, в самом высоком смысле, суть тот орган, который дает человеку смелость действительно выполнить задуманное дело. И может случиться, что я, как человек, организован таким образом, что вот трамвай отправляется, я знаю, что мне надо ехать в Базель - есть и такие люди - и я уже на платформе, но в последний момент я не могу подняться в вагон, меня что-то хочет удержать, я не могу подняться!

Видите ли, так подчас нечто открывается примечательным образом, когда происходит застой воли. Но если происходит нечто подобное, то в таком случае всегда имеется тонкий дефект печени. Печень всегда посредничает при переводе намеченной идеи в осуществляемое посредством конечностей деяние. И так каждый орган в чем-то посредничает.

Видите ли, мне рассказывали об одном молодом человеке, у которого действительно было это заболевание, так что когда он стоял на платформе и подходил трамвай, он неожиданно оставался стоять и не входил в вагон. Никто из окружающих не знал, почему он не входит. И сам он тоже не знал. Он остается стоять. Воля запруживается. Но что здесь проявляется?

Очень сложная вещь. Отец этого молодого человека был философ, он примечательнейшим образом подразделял душевные способности на представления, суждения и силы симпатии и антипатии, и не учитывал в числе душевных сил волю. Воля не причислялась им к душевным силам. Но он хотел быть честным. Он хотел говорить только о том, что представлено в сознании. Это зашло так далеко, что для него стало естественным не иметь никакого представления о воле.

Относительно в позднем возрасте у него родился сын. Он, отец, вследствие систематического игнорирования воли, вложил в печень задатки неспособности претворять субъективные побуждения в действие. У сына это выступило как заболевание. И здесь вы можете видеть, почему индивидуальность сына выбрала именно этого отца: потому что она ничего не знала о внутренней организации печени. Она выбрала себе конституцию, при которой не нужно заниматься печенью. Так что у печени не было той функции, которой был лишен вступающий в земную жизнь. Таким образом, вы видите, что если мы хотим понимать ребенка, мы должны очень внимательно всматриваться также и в его карму.

Это все, что я хотел вам рассказать сегодня, мы продолжим завтра в это же время.

Поиск по сайту: