Часть третья. -Здравсвтвуй, Синди. Ну вот и встретились

-Здравсвтвуй, Синди. Ну вот и встретились...

-Джон...Джон Гарднер.

-Год назад, Уолл-стрит.

-Канун Рождества...

-Я не мог без тебя. С той самой ночи, когда впервые тебя увидел, я словно раскололся надвое и не чувствовал себя полноценным. А сейчас я понимаю, Синди — я снова един. Един тогда, когда рядом с тобой.

-Там стоит такси, Джон. За мной. Поехали ко мне? Уверена, нам есть, о чем поговорить.

-Эм...да...я. Кхм. Я тоже уверен в этом.

Всю дорогу мы просто сидели рядом и молчали, тесно прижавшись друг к другу на заднем сиденье такси. Вскоре мы добрались до ее дома. 1-я Стрит. Сто раз я проезжал мимо ее дома, даже не подозревая о том, что тут живет единственный близкий мне человек. Синди. Целый год потерян. Год моего личного счастья.

-Я живу на вернехнем этаже.

-Почему ты ушла тогда, Синди?

-Я не хотела себя ни с кем связывать, Джон. Не хотела считать себя чьей-то собственностью. Я свободной хотела себя почувствовать. Не понимала еще, что личной свободы достичь невозможно. Тебе может казаться, что вот она, только руку протяни! Но это ошибка. Человек всегда заложник своей судьбы и ситуации какой-либо... Надо лишь признать это, а не бороться. Глупо бороться с неизбежностью, Джон.

-Знаешь, Синди... От любых проблем можно убежать. Да, это не честно, и, скорее всего, они тебя все равно настигнут — но, убегая, ты чувствуешь себя свободным от них, пусть и недолго...

-Я очень люблю ночной Лос-Анджелес, Джон. Пойдем на крышу?

-А почему бы и нет...

Мы поднялись на крышу здания 1-ой Стрит. Вид действительно впечатлял. Далеко-далеко, на холме, над спящим Городом Ангелов, сверкали подсвеченные буквы HOLLYWOOD. То тут, то там сверкали разноцветные огни баров и клубов. Сверкали огнями улицы, светился Бродвей. Люди, не смотря на поздний час, сновали по улицам, пропитанным насквозь холодным воздухом, машины, сверкающие огнями, разрезали улицы с шумом. Слышен был отдаленный плеск моря. А рядом сидела Синди. Смотрела на меня с легкой улыбкой, от которой готовы были растаять все льды Антарктиды.

Так и сидели мы, вслушиваясь в симфонию Лос-Анджелеса. Ее ведь можно услышать где угодно, в любое время — главное лишь уметь слушать мелодии большого города. Так часто люди бредут, загруженные своими делами и проблемами, не слыша и не видя ничего вокруг. А ведь так важно уметь замечать ничтожные в сравнении с огромным безумием, охватившем города, мелочи.

И как тогда, год назад, мы уснули, сидя рядом и закутавшись в плед, только уже на заснеженной крыше где-то над 1-ой Стрит. Я не желал рассказывать ей о том, чем занимался этот год. Пусть это останется моей тайной...

Я проснулся раньше и почти час смотрел на нее, до сих пор не веря, что девушка моей мечты сейчас все-таки рядом со мной. После всего, что произошло, это казалось сном. Хорошим, добрым сном. И я не желал, чтобы сон этот заканчивался.

Весь день мы провели вместе, гуляя по Лос-Анджелесу, не замечая времени. Мы наслаждались происходящим. Вместе слушали симфонию этого города. «Мне кажется - говорила она - только те, кто влюблен, способны слышать эту симфонию большого города. Влюбленные, как правило, счатливы. И только счастливый человек способен обращать внимание на что-то кроме собственного существования. Только счастливый человек является человеком в полном смысле этого слова...»

Часы летели, мчались мимо нас, а мы стояли на границе миров и не знали, куда все так спешат. Ведь нам спешить уже никуда не требовалось. Я забыл, словно страшный сон, свое недавнее занятие. Отчасти, я был даже рад, что все так получилось. Иногда вспоминался Эрих, ребята, и тогда я плакал. Плакал страшно, падая в изнеможении. Синди ничего не могла понять, но ей и не следовало.

Но одна единственная ночь вернула меня к реальности. Мы сидели на балконе, когда во двор заехали с десяток черных автомобилей. Двери машин открылись и наружу посыпались темные силуэты. Лишь одна фигура в белом костюме выделялась от всех своим напускным величием и внешней неторопивостью и спокойствием. Это был Микки Коэн.

Дверь квартиры вылетела в прихожую и вооруженные личности, особо не церемонясь, схватили нас и потащили вниз. Меня буквально вмяли в стену у парадной. Синди запихнули в машину.

-Что, Гарднер, думал не найду тебя? Наивный слабак! Ты остался единственным из всех этих ослов, кто хоть чуточку соображал! Я подарил тебе три дня! Три дня, чтобы исчезнуть из моего города! А ты что сделал? Поперся к своей потаскухе? Идиот. Я не прощаю обид, Джон. Так что получи то, что заслужил. Ты сам выбрал этот путь. Это будет тебе последним уроком. Так что не серчай. А теперь медленно повернись к стене и руки подними! Доигрался.

Микки крепче сжал винтовку. Хмурые ребята за его спиной и в машинах лишь молча наблюдали за происходящим. Синди сидела на переднем сидении черного, сверкающего огнями «Форда», прильнула к стеклу, рыдала, прижав к нему руку и смотрела на меня, одиноко стоявшего у стены.

-Парень, давай живее! - Микки поудобнее перехватил оружие. Ну вот и все.

Я развернулся и перед взором моим предстала кирпичная стена...обычная кирпичная стена. На неосвещенный переулок попадали лучи света с трассы, по которой то и дело проносились машины. Легкие джазовые композиции доносились до моего слуха из бара напротив. Там бурлила жизнь. Да и не только там — она била ключом повсюду, весь Лос-Анджелес был ей наполнен до краев и стремился заразить каждого вновь прибывшего этой неимоверной живой силой.

Из одного из приоткрытых окон доносились звуки радио. Кто-то вел оживленную беседу перед баром. Настолько оживленную, что обрывки фраз доносились и сюда. Мелодии стали чуть громче. Вся эта какофония звуков вокруг сливалась в один, единый мотив. Тот, кто услышит его — не забудет больше никогда. Симфония Лос-Анджелеса, не гаснущая, переполненная чувствами и хватающая тебя за душу, стремящаяся увести за собой вдаль. Самая красивая симфония в мире...

Я знал, что осталась пара мгновений моей жизни. Странное чувство. Я думал, буду сильно переживать — но нет, от тревоги не осталось и следа. Смирившись с безысходностью, перестаешь паниковать. «Итак, Джон, чего ты добился?» - спросил я себя. Давным-давно, еще молодым парнем, я ушел из родительского дома, полный амбиций, стремлений, желаний. Мною двигала мечта...мечта о лучшей жизни. О безбедной жизни. И вот, убив десятки, сотни

людей и получив такой ценой заветное богатство, вновь спрашиваю себя - «Джон Гарднер, нужны ли тебе все эти деньги? В них ты нашел счастье?». И получаю ответ — нет, не в них. И мог бы быть счастливым совсем без денег! Боже, зачем я вступил на этот путь? Что двигало мною тогда?..

За моей спиной послышался лязг затвора. Говорят, что в такие моменты вся жизнь перед глазами проносится. Закрыв глаза, я увидел юнца, спорящего с взрослым мужчиной. Отец... А меж тем, картинка сменилась — и этот юнец уже ехал куда-то на поезде. Ехал навстречу мечте. Потом вокзал, Город Ангелов, люди вокруг, работа...все мигом пронеслось. Встреча с Синди Коллинз. А потом и звонок покойного ныне Эриха. Звонок, изменивший всю дальнейшую жизнь Джона Гарднера. Затем уже убийства, грабежи, деньги...и вот этот мужчина, еще совсем недавно столь юный, стоит обреченно у кирпичной стены. Ну вот и все.

-Жить просто, Микки. - Сказал я. - Умереть, оказывается, гораздо тяжелее...

По переулку эхом раздался выстрел винтовки.

Мафиози расселись по своим машинам, уезжая прочь от этого места, так и оставив лежать тело Джона Гарднера. А симфония Лос-Анджелеса не прекратилась. Напротив, все более насыщаясь красками рассвета, она дополнялась новыми звуками, делающими ее более совершенной и прекрасной. И она вновь готова покорять сердца людей, желающих услышать ее. И кто знает, сколько еще печальных историй случится тут, в Городе Ангелов, пока звучит эта непрерывная дивная мелодия...

Эпилог

Спустя несколько минут во двор въехала красная машина, с визгом затормозив у кирпичной стены. Пулей вылетев из нее, к телу Гарднера подбежал Лестер Баксли. Вновь, как тогда на пляже Омахи, в Нормандии, он стоял на коленях перед его телом. Вновь один день унес жизни огромного количества людей, вновь принес в мир скорбь и боль. Но Джон не встанет больше, не взглянет в небо. Так и останется он лежать с открытыми глазами, глядя в никуда.

-Джонни...Джон Гарднер...прости меня. - Со всхлипом говорил Лестер. - Я...не успел. Я должен был предупредить тебя. Должен был вытащить тебя из этого болота, из этого проклятого города! Да пропади он пропадом, никчемный, мерзкий городишка! И злые люди, что населяют его...злые, безразличные люди, которые равнодушны к судьбам других. Люди, что бегут куда-то, спешат, страются успеть туда, где их не ждут, выиграть там, где давно проиграли! Ты не такой, как они. И всегда таким был. Другим... Я понял это, еще когда служил с тобой. Знаешь, когда ты тогда очнулся, я подумал, что судьба не дала тебе умереть. Сейчас я уже знаю, что она лишь выбрала для тебя куда более худший конец...

На Лос-Анджелес размеренно и тихо падал снег, скрывая зло, сотворенное людьми. Очищая город, что за своим блеском и великолепием, за своей надеждой скрывает море зла и боли. Очищая людей от ненависти и равнодушия, делая их каплю добрее.

Лестер Баксли с застывшими на глазах слезами смотрел вверх, в небо, затянутое снеговыми тучами, смотрел на мириады снежинок, опускающихся с небес. Смотрел и мечтал

подняться туда, откуда они пришли. Воспарить над землей, оторваться с грешной земли и никогда не вернуться обратно.

Поиск по сайту: