День первый – вторник

Фредерик Форсайт

Ветеран

Фредерик Форсайт

Ветеран

Посвящается Сэнди, которая вот уже долгие годы мирится с моим существованием рядом.

День первый – вторник

Видел все это владелец маленького дежурного продовольственного магазина на углу. Во всяком случае, так он утверждал.

Он находился в магазине, но стоял рядом с витриной, перекладывал в ней товары, чтоб смотрелись лучше, и вдруг заметил на той стороне улицы мужчину. Мужчину ничем не примечательного, и, если бы тот не прихрамывал, хозяин магазина вообще не обратил бы на него внимания. Позже он уверял, что больше никого на улице в тот момент не было.

День выдался жаркий и душный, небо сплошь затягивали серые низко нависшие тучи, просто дышать было нечем. А магазинчик, носивший высокопарное и самонадеянное название «Путь в рай», располагался в самом сердце довольно непрезентабельного, сплошь изрисованного граффити и кишевшего правонарушителями жилого района, только портившего пейзаж между Лейтоном, Эдмонтоном, Долстоном и Тоттнемом.

Когда тридцать лет тому назад состоялась грандиозная церемония его открытия, район Мидоудин Гроув называли перспективным и малобюджетным участком застройки под дома для рабочего класса. Но уже само название выдавало обман. Ибо со средних веков здесь не было и в помине ни луга, ни узкой лесистой долины, ни уж тем более рощицы.[1]Больше всего эти унылые ряды серых домов напоминали ГУЛАГ, отстроенный по заказу районного муниципального совета (не хватало только красного флага мирового коммунизма над зданием ратуши). Спроектирован он был архитекторами, которые сами предпочитали селиться в уютных, увитых плющом коттеджах где-нибудь за городом.

Мидоудин Гроув приходил в упадок, катился вниз с непостижимой скоростью, быстрее, чем участники гонки Тур де Франс спускаются с Пиренеев. Уже к 1996 году лабиринты улочек, переулков и проходов, связывающих между собой мрачные жилые кварталы, покрывал толстый и скользкий от мочи слой грязи. И оживал этот район лишь по ночам, когда на улицы выходили банды местных юнцов, безработных и прочих типов, не подлежащих приему на какую бы то ни было работу. Именно они являлись истинными владельцами здешних мест, именно им толкали наркотики здешние сбытчики запрещенного зелья.

Пенсионеры из рабочего класса из кожи вон лезли, чтоб сохранить презентабельность, отчаянно цеплялись за устаревшие нравственные понятия, за утешительную определенность, сопровождавшую их молодые годы. И жили, забаррикадировавшись за дверьми своих квартир, боялись вечерами и нос высунуть на улицу, туда, где шастали все эти волчьи стаи.

Между домами – каждый являл собой унылую семиэтажку из бетонных блоков, двери квартир выходили в узкий и длинный коридор с загаженной лестницей в конце – виднелось подобие того, что некогда было зеленой травой. Узкие проулки загромождали брошенные и проржавевшие автомобили, «раздетые» до основания, мешающие пройти к площадкам, предназначенным для игр и отдыха, а также к магазину под названием «Путь в рай».

От былой его презентабельности не осталось и следа, зато это был единственный магазин в округе, поскольку все остальные магазинчики и лавки позакрывались. Владельцы их совсем изнемогли в неравной борьбе с мелким воровством, налетами, битьем витрин и всяческими проявлениями расовой нетерпимости. И витрины их теперь были или заколочены досками, или закрыты железными ставнями, и лишь немногие оставшиеся на плаву пытались защититься с помощью металлической сетки и прочих нехитрых приспособлений.

Итак, Виджей Патель был на своем посту, стоял возле витрины в лавке на углу. Еще десятилетним мальчиком приехал он в Англию из Уганды, спасаясь от жестокого режима Айди Амина. Он был страшно благодарен за то, что его приняли. Он все еще любил эту страну, ставшую его новым домом, уважал ее законы, старался быть честным и порядочным гражданином, хотя и его порой просто ставила в тупик столь характерная для девяностых деградация нравственных основ.

Есть в Лондоне районы, которые городская полиция называет северо-восточным квадрантом.[2]Сюда чужакам лучше не соваться. А хромающий мужчина был чужаком.

Он находился ярдах в пятидесяти от угла, когда вдруг из узкого прохода между двумя складскими помещениями вынырнули двое парней. И двинулись прямо на него. Мистер Патель замер и приготовился к худшему. Парни были разные, но от обоих так и веяло угрозой. Оба типа были ему хорошо знакомы. Один – мясистый, с выбритым наголо черепом и свинячьей физиономией. Даже с расстояния тридцати ярдов мистер Патель заметил сверкающую в мочке левого уха серьгу. На парне были мешковатые джинсы и грязная футболка. Над широким кожаным ремнем нависало «пивное» брюшко. Именно он преградил чужаку дорогу, и у того не было другого выбора, кроме как остановиться.

Второй тип выглядел субтильнее, был одет в брюки из светлого тика и серую ветровку на «молнии». Растрепанные сальные волосы чуть ли не до плеч. Он скользнул за спину жертве и изготовился.

Мясистый поднял правую руку, сжатую в кулак, и поднес его к самому носу чужака. Патель заметил блеск металла – то ли кольцо, то ли кастет, он так и не разглядел. Он не слышал того, что говорили грабители жертве, видел лишь, как шевелились у мясистого губы. Все, что требовалось от чужака, – это отдать бумажник, часы и другие ценности, которые могли при нем оказаться. Тогда, если повезет, грабители сгребут добычу и удерут. И жертва может остаться целой и невредимой.

Наверное, этот человек все же совершил глупость. Силы были явно неравными. Судя по седым волосам, он был уже далеко не молод, да к тому же еще хромал. Но он решил сопротивляться.

Точно во сне, увидел мистер Патель его правую руку, взмах ее был неожиданным и молниеносным. К тому же храбрец немного пригнулся, свел плечи и вложил в удар все свои силы. Удар пришелся мясистому по носу. Доселе безмолвное действо огласилось болезненным криком, мистер Патель расслышал его даже через зеркальное стекло витрины.

Мясистый, прижав обе ладони к лицу, пошатнулся и отступил на шаг. И мистер Патель заметил, что между пальцами у него сочится кровь. Как раз на этом месте во время допроса мистер Патель умолк, пытаясь поточнее вспомнить последовательность дальнейших событий. Длинноволосый нанес жертве сильный удар по почкам сзади, затем лягнул старика по здоровой ноге. Этого оказалось достаточно. Жертва рухнула на тротуар.

В Мидоудин Гроув самой популярной обувью были кроссовки (это чтоб сподручней было убегать) и высокие тяжелые ботинки (для нанесения удара ногой). На обоих нападавших были именно ботинки. Мужчина на тротуаре скорчился, лежал в зародышевой позе, чтоб защитить жизненно важные органы. Но и тут силы оказались не равны – целых четыре ноги в высоких тяжелых ботинках. Причем мясистый, продолжая одной рукой зажимать разбитый нос, старался метить в голову.

Он нанес ему, как позже вспомнил мистер Патель, около двадцати ударов, а может, даже и больше. Бил до тех пор, пока жертва не перестала дергаться и извиваться. Тогда длинноволосый наклонился над стариком, расстегнул на нем пиджак и полез во внутренний карман.

Мистер Патель видел, как вынырнула затем его рука с зажатым между пальцами бумажником. Тут оба грабителя выпрямились, развернулись и бросились бежать к проходу между складами, чтоб затеряться затем в лабиринте улочек и проулков, опутывавших этот район. Но перед тем, как пуститься наутек, мясистый выдернул подол футболки из джинсов и зажал им разбитый нос – видно, пытался остановить кровь.

Владелец магазина проследил за убегавшими взглядом, затем бросился за прилавок, к телефону. Набрал 999, назвал свое имя и адрес девушке-оператору, которая объяснила, что не примет вызова, пока он не скажет, кто звонит. Когда все эти формальности были завершены, мистер Патель смог наконец вызвать полицию и «Скорую». А затем вернулся к наблюдательному посту у витрины.

Мужчина все еще лежал на тротуаре и не подавал признаков жизни. Никто к нему не подошел. У обитателей этой улицы не было принято вмешиваться. Нет, конечно, сам мистер Патель мог бы перейти на ту сторону и посмотреть, чем можно помочь, но он ни черта не смыслил в медицине и уж тем более в оказании первой помощи. Боялся, прикоснувшись к несчастному, причинить ему вред, боялся оставить свой магазин, боялся, что грабители вдруг могут вернуться. А потому стоял у витрины и просто ждал.

Первым прибыл полицейский наряд. Очень скоро, минуты через четыре. Два констебля по чистой случайности оказались примерно в полумиле, на Аппе Хай Роуд, и приняли вызов. Оба хорошо знали этот район и где находится «Путь в рай». Оба патрулировали улицы, памятуя о расовых беспорядках, происходивших здесь этой весной.

Когда машина резко затормозила и вой ее сирены затих, один из констеблей, тот, что сидел рядом с водителем, вышел и подбежал к лежавшему на тротуаре мужчине. Второй остался за рулем и получил подтверждение по рации, что «Скорая» уже выехала. Мистер Патель видел, как полицейские поглядывают на его лавку, видно, сверяют адрес с данными службы 999, но ни один из них не захотел с ним поговорить. Что ж, это может и подождать. Затем офицеры дружно отвернулись – из-за угла с мигалкой и воем сирены вылетела «Скорая». На улице появилось несколько зевак, однако они пока держались на почтительном расстоянии. Нет, конечно, чуть позже полиция станет расспрашивать их, не видели ли чего или не слышали, но это будет лишь напрасной тратой времени. Здесь, в Мидоудин Гроув, принято замечать только приятные и веселые вещи.

Из кареты «Скорой» выскочили два врача – сразу видно, что люди умелые и опытные. Они, как и полицейские, соблюдали все положенные в данном случае инструкции и процедуры, до последней буковки.

– Похоже на нападение с целью ограбления, – заметил опустившийся на колени рядом с телом констебль. – И что его били ногами. Причем очень сильно.

Врачи закивали и приступили к работе. Открытого кровотечения не наблюдалось, а потому прежде всего надо было зафиксировать шейные позвонки – самое уязвимое место у жертв автокатастроф и жестоких избиений, и если шейные позвонки действительно повреждены, человеку можно нанести еще больший вред неумелым обращением. И вот эти двое быстро приладили пострадавшему некое подобие полутвердого воротника, чтоб голова не моталась из стороны в сторону.

Затем необходимо было уложить пострадавшего на твердое покрытие, чтоб фиксировать таким образом и шею, и спину. Что и было сделано прямо на тротуаре. Лишь теперь пострадавшего можно было поместить на носилки, а затем – в машину «Скорой». Врачи работали споро и ловко. Через пять минут после прибытия на место происшествия пострадавший был готов к отправке.

– Я еду с вами, – заявил один из констеблей. – Возможно, пострадавший сможет дать показания.

Профессионалы, работавшие на «Скорой», прекрасно знали, кто, чем и как должен заниматься. Это экономит время. Врач кивнул. Карета «Скорой» была его территорией, и он отвечал за все, что в ней происходит. Но ведь и полицейским тоже надо делать свою работу. Он уже понял: шансы, что пострадавший когда-нибудь заговорит, практически равны нулю. И пробормотал только: «Особо на него не давите. Он совсем плох».

Констебль забрался в машину и сел впереди, ближе к кабине водителя; водитель захлопнул дверцы и сел за руль. Врач склонился над телом на носилках. Две секунды спустя машина уже мчалась по Пэредайз Уэй, оглашая окрестности пронзительным воем сирены, затем свернула на забитую автомобилями Хай Роуд. Констебль, держась за поручень, наблюдал за работой профессионалов.

Воздух – самое главное. Прежде всего обеспечить доступ воздуха. Стоит крови и слизи заблокировать дыхательную трубку, и пациент почти сразу же задохнется. Врачи использовали подсос – из трубки вылетел комочек слизи, совсем крохотный, не больше, чем при откашливании курильщика, и крови в нем было немного. Так, теперь доступ воздуха обеспечен, и дыхание, пусть частое и неглубокое, поможет поддерживать жизнь в теле пострадавшего. Чтоб подстраховаться, медики надвинули на распухшее лицо кислородную маску со специальным резервуарным мешком. Им не понравилось, как часто разбухает и надувается этот мешок. Скверный признак.

Так, теперь проверить пульс. Не прерывистый, но слишком уж частит – еще один верный признак серьезной травмы позвоночника. Шкала комы «Глазго», позволяющая измерить активность головного мозга, имеет пятнадцать делений. Показания полностью здорового и активного головного мозга соответствуют число «пятнадцать». Тест показал, что у пациента это показание равно одиннадцати и имеет тенденцию к снижению. Цифра «три» соответствует глубокой коме, все остальные, те, что ниже, означают смерть.

– В «Ройял Лондон», – прокричал врач сквозь вой сирены. – Общая травматология плюс нейро.

Водитель кивнул и продолжал ехать по загруженным автомагистралям, пересекая перекрестки на красный свет, затем свернул к Уайтчепел. В Лондонском королевском госпитале, что на Уайтчепел Роуд, имелось прекрасно оборудованное отделение нейрохирургии; правда, это было не совсем по пути, но раз врач сказал, что необходимо нейро, лишние пять минут езды роли не играли.

Водитель связался с диспетчером, назвал точное свое местоположение в южном Тоттнем, а также приблизительное время прибытия в Лондонский королевский госпиталь и попросил подготовиться к приему тяжелого пациента отделениям травматологии и нейрохирургии.

Врач оказался прав. Одним из признаков обширного повреждения головного мозга, особенно полученного в результате нанесения тяжких телесных травм, является опухание и отечность мягких тканей лица, последнее превращается в безобразную и практически неузнаваемую раздутую маску, напоминающую горгулью.[3]Лицо раненого начало распухать сразу же после избиения, ко времени, когда карета «Скорой» подкатила ко входу в отделение травматологии, голова несчастного напоминала футбольный мяч. Двери распахнулись, носилки приняли санитары из реанимационной команды. Имелись в этой команде и три врача, а главным среди них был консультант мистер Карл Бейтмен. Имелись также анестезиолог, два практиканта и три медсестры.

Все эти люди окружили носилки, затем осторожно переложили пациента на каталку (спина его так и оставалась зафиксированной на доске) и повезли в здание.

– Эй, отдайте мой фиксатор! – крикнул им вслед врач «Скорой», но никто его не услышал. Придется забрать доску завтра.

Полицейский выбрался из машины.

– Куда мне идти? – осведомился он.

– Вон туда, – ответил врач. – Только постарайтесь не путаться у них под ногами.

Констебль послушно кивнул и затрусил к дверям, все еще надеясь получить показания. Но услышал лишь распоряжение старшей медсестры.

– Сядьте здесь, – строго сказала она. – И не путайтесь под ногами.

Примерно через полчаса на Пэредайз Уэй закипела бурная деятельность. Здесь всем распоряжался инспектор полиции в униформе, прибывший из участка, что на Доувер-стрит, известного в этих краях, как «каталажка на Доувер». Улицу на въезде и выезде отсекли полосатыми лентами. Примерно с дюжину полицейских прочесывали квартал, основное их внимание было сосредоточено на лавках и шести этажах квартир, располагавшихся над ними. Особый интерес представляли для полиции квартиры через дорогу от места происшествия, поскольку именно из их окон было лучше всего видно место преступления – любому, кто пожелал бы подойти к ним и посмотреть, что творится на улице. Но все это был напрасный труд. Реакция потенциальных свидетелей варьировалась от самых искренних извинений и отрицаний до откровенного хамства и категорического отказа отвечать на какие бы то ни было вопросы. Тем не менее сыщики продолжали ломиться в запертые двери.

Инспектор быстренько послал за знакомым офицером из Департамента уголовного розыска, поскольку было ясно – здесь работа для детективов. Джека Бернса, районного инспектора из пресловутой «каталажки на Доувер», оторвали от чашки чая в столовой. Ему было ведено срочно явиться к старшему детективу Алану Парфитту, а тот, в свою очередь, приказал немедленно ехать на Пэредайз Уэй и заняться этой историей с ограблением. Бернс пытался отвертеться, говорил, что на нем и без того уже висят несколько угонов автомашин, а также дело о наезде, которое будет рассматриваться в суде завтра утром. Бесполезно. У нас и так не хватает сотрудников, сказали ему. «Август, черт бы его побрал! Вот так всегда в августе», – ворчал он, выходя от начальника.

На место преступления он приехал вместе со своим напарником, сержантом полиции Люком Скиннером, и одновременно со спецотрядом из сыскной полиции. Этим ребятам из сыскной не позавидуешь, выполняют самую муторную работу. Одетые в тяжелые комбинезоны и защитные перчатки, они обязаны обыскать всю прилегающую к месту преступления территорию в поисках улик и вещдоков. Причем эти самые вещдоки не всегда очевидны, а потому сыскари гребут все подряд, складывают в пластиковые пакеты, а уже потом разбираются, что к чему. Работа эта весьма грязная, ведь им иногда приходится ползать на четвереньках в самых противных местах. А район Мидоудин Гроув был как раз из разряда мест малоприятных.

– Тут бумажник пропал, Джек, – сказал Бернсу инспектор в униформе, уже успевший переговорить с мистером Пателем. – А у одного из нападавших разбит нос. Когда убегал, зажал его подолом футболки, чтоб остановить кровь. Так что можно поискать пятна крови где-нибудь на земле или на полу.

Бернс кивнул. Пока ребята из сыскной обшаривали вонючие подъезды блочных домов, ползали там на четвереньках, а полицейские в униформе пытались отыскать еще какого-нибудь свидетеля, сам Джек Бернс отправился прямиком в магазин к мистеру Виджею Пателю.

– Детектив-инспектор Бернс, – представился он и показал удостоверение. – А это детектив Скиннер. Я так понял, именно вы позвонили в 999?

Мистер Патель удивил Джека Бернса, который был родом из Девона и вот уже как три года работал в городской полиции, в «каталажке на Доувер». На родине у него граждане охотно помогали полиции, чем могли, но здесь, в северо-восточном Лондоне, явление это было необычным. Мистер Патель живо напомнил ему родной Девон. Он действительно хотел помочь. Излагал свои мысли ясно и четко. В пространных показаниях, записанных с его слов Скиннером, было зафиксировано все, что он видел, даны подробные и четкие описания нападавших. Джек Бернс преисполнился симпатии к этому человеку. О, если бы во всех его делах был свидетель, подобный Виджею Пателю!.. На улице уже начали сгущаться сумерки, когда он наконец подписал показания, записанные Скиннером.

– Вот если бы вы проехали с нами в участок, взглянуть на несколько фотографий, – предложил Бернс. – Может, и опознали бы этих типов. И тогда мы, зная, кого искать, сэкономили бы кучу времени.

Мистер Патель рассыпался в извинениях:

– Только, если можно, не сегодня. Я в лавке один. Закрываюсь в десять. Но завтра возвращается мой брат. Из отпуска. Август, знаете ли. Так что я могу подъехать завтра.

Бернс призадумался. Слушания в суде назначены на десять тридцать. Чистая формальность, дело все равно направят на доследование. Что ж, это можно поручить и Скиннеру.

– Тогда в одиннадцать? Вы знаете, где находится наш участок? На Доувер-стрит. А там подойдете к дежурному и спросите меня.

– Нечасто попадаются такие люди, – заметил Скиннер, когда они направились через улицу к машине.

– Да, он мне тоже понравился, – ответил Бернс. – Глядишь, и повезет, может, изловим этих ублюдков.

По дороге к участку на Доувер детектив Бернс выяснил по рации, куда увезли пострадавшего, а также имя констебля, который поехал с ним. Пять минут спустя он уже говорил с ним.

– Хочу, чтоб все находившиеся при пострадавшем вещи, одежду, мелочи, все, упаковали и привезли ко мне в участок, – распорядился он. – Да, и удостоверение личности тоже. Мы так до сих пор и не знаем, кто он. Когда соберете все это, позвоните, мы пришлем своего человека, он вас сменит.

Мистера Карла Бейтмена мало волновали имя и адрес человека, лежавшего на каталке. Не заботило его и то, кто с ним это сделал. Забота у него была другая – сохранить этому человеку жизнь. Из смотровой пострадавшего повезли прямиком в реанимационную, где им занялась целая команда врачей. Мистер Бейтмен ничуть не сомневался, что речь идет о множественных повреждениях, но правило тут было простое: сперва следует заняться травмами, представляющими угрозу для жизни, а уж все остальное потом. Так, по порядку:

А. Прежде всего – дыхательные пути. Парамедики со «Скорой» сработали правильно. Доступ воздуха обеспечен. Шея иммобилизована.

Б. Теперь само дыхание. Медсестра разрезала пиджак и рубашку, значит, можно прослушать спину и грудь со стетоскопом.

Он обнаружил пару сломанных ребер, но с этим можно и подождать. Как и с разбитыми костяшками пальцев на левой руке, и со сломанными зубами во рту. Эти повреждения не представляют угрозы для жизни. Это все потом. Несмотря на сломанные ребра, дыхание регулярное. Нет смысла начинать ортопедическую операцию, если пациент вдруг перестанет дышать. Вот пульс, он ему не понравился, почти сто вместо нормальных восьмидесяти. Частит, а это может быть признаком серьезных повреждений внутренних органов.

В. Циркуляция крови. Через минуту были установлены два внутривенных катеттера. Один извлек двадцать миллилитров крови для анализа, его следует провести незамедлительно. Второй должен был подать литр физиологического раствора, пока осмотр идет своим чередом.

Г. Так, теперь собственно травмы. Вот тут ничего хорошего. Лицо и голова изуродованы до неузнаваемости, точно не принадлежат человеческому существу. А показания шкалы «Глазго» так просто угрожающи – шесть вместо пятнадцати – и продолжают падать. Должно быть, имеет место серьезное повреждение позвоночника. И доктор Бейтмен не в первый раз возблагодарил неизвестных ему врачей «Скорой», которые не поленились проехать несколько лишних минут и доставить пострадавшего именно сюда, в Лондонский королевский госпиталь, где есть отделение нейрохирургии.

Он позвонил в рентгенологию и предупредил, что им минут через пять привезут пациента. А затем его ассистент связался с Полом Уиллисом, главным нейрохирургом.

– Кажется, мы имеем дело с обширной внутричерепной гематомой, Пол. «Глазго» показывает уже пять и продолжает падать.

– Везите его ко мне, как только пройдет сканирование, – сказал нейрохирург.

На мужчине, когда он подвергся нападению, были носки и ботинки, трусы, рубашка с расстегнутым воротом, брюки на кожаном ремне, пиджак и легкий плащ. Все, что ниже талии, проблемы не представляло, просто спустили и стащили с него. А вот плащ, пиджак и рубашку пришлось разрезать – голова и шея должны были оставаться неподвижными. Затем все эти вещи вместе с содержимым карманов уложили в большой целлофановый пакет и передали обрадованному констеблю – тот вконец истомился от ожидания. Скоро его сменят, и тогда он может отвезти свои трофеи на Доувер-стрит, Джеку Бернсу. Тот тоже, наверное, совсем заждался.

Сканирование и рентген подтвердили худшие опасения Карла Бейтмена. У мужчины выявили кровоизлияние в мозг. Кровь давила на мозг с такой силой, что процессы могли оказаться необратимыми, а исход – летальным.

Ровно в восемь пятнадцать пациент поступил в операционную отделения нейрохирургии. Мистер Уиллис изучил результаты сканирования, которые помогли определить, где именно расположен источник этого опасного давления. Ему удалось добраться до гематомы. Но прежде в черепе пациента просверлили три маленькие дырочки, затем сделали в кости надрезы так, чтоб получился равносторонний треугольник, – словом, вполне стандартная операция.

Затем этот треугольник кости удалили, открылась гематома. Кровь отсосали специальным насосом, поврежденные артерии, по которым эта кровь поступала в мозг, перевязали. С исчезновением гематомы внутричерепное давление нормализовалось, пластичный мозг заполнил прежнее, предназначенное ему природой пространство.

Треугольник кости вернули на положенное место, прикрыли кожей и зашили. Затем наложили толстую повязку – она должна была удерживать на месте поврежденные ткани до тех пор, пока природа не возьмет свое и все не зарастет. Мистер Уиллис от души надеялся, что не опоздал и что повреждения не успели стать необратимыми.

Все же организм человека – вещь загадочная и удивительная. Он может умереть от одного укуса пчелы и выжить после тяжелых и многочисленных травм и повреждений. После удаления гематомы человек может прийти в сознание и уже через несколько дней обрести полную ясность ума. Но в течение двадцати четырех часов, до тех пор, пока не закончится действие анестезии, никому не дано знать, произойдет это или нет. Если на второй день положение останется без изменений, есть повод для тревоги. Мистер Уиллис расписался в журнале, переоделся и отправился домой, в Сент-Джонз Вуд.

– Обчистили, как липку, гады, – пробормотал Джек Бернс, разглядывая одежду и личные веши пострадавшего.

В число последних входило: полпачки сигарет, коробок спичек, несколько мелких монет, измятый носовой платок и одинокий ключ на ленточке, очевидно, от дома, который находится неизвестно где. Все это извлекли из карманов брюк. А вот в пиджаке ничего не оказалось. Очевидно, все остальное этот мужчина носил в бумажнике.

– А он аккуратный, – заметил Скиннер, задачей которого было осмотреть одежду. – Туфли хоть и дешевые и чиненые-перечиненные, но начищены до блеска. Брюки тоже дешевые и изрядно поношенные, но отглажены, острая складка на каждой брючине. Воротничок и манжеты рубашки совсем поистерлись, но тоже отглажены и чистые. Человек небогатый, но хотел выглядеть прилично, следил за собой.

– Лучше б он носил в кармане брюк кредитную карту или письмо со своим адресом, – проворчал Бернс, заполняя бесконечный формуляр, самое нужное дело в работе полицейского. – Так что придется пока что зарегистрировать его как МВЛН.

Американцы записали бы его «Джон Доу».[4]Лондонская полиция предпочитала называть таких «Мужчина, взрослый, личность не установлена». На улице было все еще тепло, но тьма стояла, хоть выколи глаз, когда детективы, закончив с бумажной работой, вышли на улицу и прежде, чем отправиться домой, решили пропустить по кружке пива.

Примерно в миле от них аккуратный мужчина лежал в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя. Дыхание слабое, но регулярное, пульс все еще частит, проверяют все это приборы и заглядывающая в палату дежурная сестра.

Джек Бернс отпил большой глоток пива.

– Кто ж он такой, черт возьми? – осведомился инспектор, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Не переживай, дружище, скоро мы это выясним, – заметил Люк Скиннер.

Но он ошибался.

Поиск по сайту: